Текст книги "Ты моя"

Ты и я

Тропы к храму

 
Эти скоростные перегрузки
Задушили черным шарфом лес.
Хорошо нам, русским, среди русских,
И в просторе русском – свет небес!
 
 
Вон, с холма взлетая, точно птица,
Сквозь пургу невыносимых драм,
У тебя во взоре золотится
Куполами белокрылый храм.
 
 
Красотой и мудрою отрадой
Близких он встречает на пути.
Я хотел бы за его оградой
Свой приют, со временем, найти:
 
 
Чтобы ты склонялась и шептала
Имя позабытое мое.
Мгла страну родную расшатала,
Виснет у околиц воронье.
 
 
Я одну люблю тебя и снова
Говорю: «Душа моя чиста!..»
Я тебя целую или слово,
Так я пьян – не оторвать уста.
 
 
Нас не очень жалуют в европах.
Горизонт не станет голубей.
И не зря цветет на русских тропах
Огненными вспышками репей.
 

1996

Снегириные поцелуи

 
Мороз, еловые иголки
Да птиц петлистые следы…
А ты сейчас в низовьях Волги
Встречаешь тающие льды.
 
 
Молчит река, течет устало,
И знает лишь одна заря,
Что синью северных кристаллов
Хранимы южные моря.
 
 
Вернешься ты, еще красивей,
Беречь и утешать любовь,
Серебряной пургой России
Позвать грозу и ливень вновь.
 
 
В краю, былинном и нехмуром,
Где палисадник, там и сад,
Саратов это или Муром,
Рязань иль Сергиев Посад:
 
 
Золотокупольные струи
Весной…
А в зиму, посмотри, —
Взлетают наши поцелуи
Огня́нные, как снегири!
 

1996

Буду целовать тебя

 
Соловьи звенят и славят лето,
Весь живой и пробужденный лес.
И сверкает колесо рассвета
Спицами по синеве небес.
 
 
Наклонись ко мне и мир послушай,
В час признанья кто не знаменит,
Если жизнью скованные души
Из долины просятся в зенит?..
 
 
Буду целовать тебя до полдня,
Ну а с полдня буду отдыхать,
Свято зная и, конечно, помня —
Скоро надо сеять и пахать.
 
 
Пусть страданья голосом столетий
В нас кричат, но никогда не лгут.
И, пожалуй, завтра наши дети
По родным цветам не побегут.
 
 
Зреет рожь, да серебрится мало,
Травы подняты,
да не густы,
Где заря бедою отпылала,
Там взлететь пытаются кресты.
 
 
Мы еще не смеем помолиться,
А уж поступь истины слышна,
Потому и звездный свет струится,
И за этим лесом – тишина.
 

1996

Свинцовые ветры

 
Свинцовые ветры поют над страною моею,
И к нашим границам толкает дивизии Запад,
Мой Кремль ненаглядный,
на площади вновь я немею,
Отбросив ползущий
предательский рыночный запах.
 
 
И голосом горя кричат колокольно куранты,
А мы, закаленные
в дерзком победном горниле,
Как ту Атлантиду вознесшие к небу атланты,
Россию родную на камни вчера уронили.
 
 
Любимая, слушай, мучения так бесконечны,
И дома покоя не знаю я даже с тобою:
Я месяц усталый, мне двигаться вечно и вечно
Над миром погибшим
в пространство его голубое.
 
 
Мы, пленные торга кровавых растлителей эры,
Целуемся молча и молча в ночи пропадаем,
За нами с экранов недрёмно следят люциферы,
Мы лица их вряд ли теперь на пути угадаем.
 
 
А бесьи копыта стучат по гранитной брусчатке,
Беда нависает и нас истребляет большая,
И главный преступник
пять лет не снимает перчатки,
На зверью охоту из Спасских ворот выезжая.
 
 
Мой Кремль ненаглядный,
пленённый с великим народом,
А мы-то с тобою пленёны, пожалуй, с рожденья,
Но Царь поднебесный готовит возмездье
уродам
Грозою и бурей —
молитвами освобожденья!..
 

1996

За окошком

 
За окошком не лебяжью стаю
И не звезды высеяла тьма,
Это задержалась, пролетая,
На весенних яблонях зима.
 
 
Как же мы не встретимся с тобою,
Если маем разбудило высь,
Если белое и голубое
За зеленым полем обнялись?
 
 
Ничего мы, оба, не разрушим,
У тоски недружелюбья нет,
Потому струится в наши души
Белый, белый, лебединый свет.
 
 
Я скажу и не дождусь ответа,
Только чуть расширятся глаза, —
Ведь от света золотеет лето
И грозой качает небеса.
 
 
На пиру страстей неистребимых
Ревностью остывшим не помочь.
Привкус крика на губах любимых
И в зрачках неистовство и ночь.
 
 
Обниму, нахлыну ли, прильну я,
Словно ливень, полоня траву,
Так, что даже кофточку льняную
Я опять – над сердцем разорву!..
 

1996

Тайна прозрения

 
Я не прозреньям тайным удивился,
А на заре кричали журавли…
Они кричат, а я ведь не родился,
Хоть яблони у окон отцвели.
 
 
И на тропе вчера, у поворота,
Я целовал тебя и говорил:
«Я не родился, это кто-то, кто-то
Мне жизнь свою и память подарил!»
 
 
В любви нет воли и в судьбе нет воли,
Не приручить желаниям чудес.
И я давно седей луны, а поле
Звенит травой зеленой до небес.
 
 
Летело время вьюгой и смеялось,
Я к звездам шел из гиблой темноты,
И надо мною мать моя склонялась,
А с нею – Богородица и ты.
 
 
В слезах мы захлебнулись и в разврате,
И путь сквозь покаяния тяжел:
Вот я искал других и виноватил,
Но виноватей всех себя нашел.
 
 
И если я ни разу не родился,
Тогда зачем, горяч и остроуст,
В лучах полдневных жаворонок бился
И снеговел черемуховый куст!..
 

1996

Ты и я

 
За морозом – ветер и метели
По селу и городу прошли.
Вот летели и не долетели
До России нашей журавли.
 
 
В тьму попали, в холода попали,
До сих пор я вижу, до сих пор,
Как с небес по одному упали
В синий леденеющий простор.
 
 
Чтобы вечно властвовать над нами
Святости, не зная кандалов,
Где упали – вспыхивает пламя,
Золотее новых куполов…
 
 
На колени встанем перед Богом,
Ты и я,
нам вместе веселей:
«Господи, мы просим не о многом —
Пощади летящих журавлей!
 
 
Бедные не платят за богатых,
На врагов не плачутся враги,
Сбереги влюбленных и крылатых,
И не предающих сбереги!»..
 
 
В мире ужас воцарится тихо,
Там и тут безлунье,
там и тут,
Если журавель и журавлиха,
Две последних песни, упадут.
 

1996

Закат сгорит

 
В черёмушниках белых мая,
В пьянящей зелени лесов
Я поцелую, обнимая,
Тебя средь птичьих голосов.
 
 
День вызвенился колокольно
В берёзах белых – голубой,
И ни о чём душе не больно,
Ведь ты со мной и я с тобой.
 
 
Пусть пролетают наши годы
И песню нашу там, вдали,
За чёрные крутые воды
Вдруг уронили журавли.
 
 
Черёмуховый куст белее
Пурги, охапки снеговой,
И ты дороже и милее
И горше думы вековой.
 
 
Закат сгорит, но остается
Созвездий зовная тропа,
В России русским не дается
Простое счастье и судьба.
 
 
О сколько сил и сколько воли
В страданиях погребено, —
За горизонтом плещет поле,
Как жаль, что пройдено оно!..
 

1996

Снова повторю

 
Спит вода болотная в урёмах,
А заря приподняла крыло,
И цветущей кипенью черёмух
Мне глаза на миг заволокло.
 
 
Я хотел бы в мире повториться,
Да нельзя – над нами вечный Бог,
Я хотел бы в жизнь твою влюбиться,
Но тяжел туман моих дорог.
 
 
Даже утром, лиственно-зелёным,
Тайна ожиданий нелегка:
Посмотри, опять с лебяжьим стоном
Движутся над нами облака.
 
 
Вот и под болотною водою
Тыщи лет лежит без перемен
Горевою глыбой золотою
Мёртвое страдание измен.
 
 
Начинает песню удалую
Тёмный лес, приветствуя зарю,
Я тебя сегодня поцелую,
Завтра снова это повторю.
 
 
Нашу радость укрощает смута,
Ветер гибельный
распятых лет,
Словно та черёмуха кому-то,
А не мне роняет белый цвет.
 

1996

Не пой

 
Что ж я плачу, седой человек,
Иль печальнее песню не слышал,
Я ведь прожил означенный век,
Словно вдруг за околицу вышел.
 
 
И увидел, как в центре земли
Погибает Россия родная,
А над нею летят журавли,
Высоко и прощально рыдая.
 
 
Разве ты молодой не была
И в ладонях моих не дышала,
Но завьюжилась черная мгла
И на разум слеза набежала.
 
 
Через поле – страда за страдой,
Через рощу – беда за бедою,
В красном озере день золотой
Закипел за уральской грядою.
 
 
Так не пой же, не пой же, не пой,
Мы знамению не покоримся,
Лучше в грозном просторе с тобой
Затеряемся и растворимся.
 
 
Не достигнуть своих берегов,
Одиноко в пути умирая…
Серебристая бездна снегов
И пожары – от края до края.
 

1996

За одну тебя

Полон

 
То не месяц вдали блестит,
Не луна скользит по тропе,
Это сердце мое летит
В звездном небе опять к тебе.
 
 
Мир, настроженный и седой,
Слышит шорох твоих ресниц,
Ночь, надломленная бедой,
Опускается до границ.
 
 
Кто идет нас завоевать
В русском поле, в твоем дому,
Будет с губ красоту срывать,
К стону лапаться твоему.
 
 
Стыд ударит тебе в лицо, —
Слава Богу, что в окнах чадь:
Ты не выбежишь на крыльцо
Утром рано меня встречать.
 
 
Всех вас, любящих, увезут
Для затей, так заведено,
И драконы вам обгрызут
Груди белые в казино.
 
 
Брат молчит и сестра молчит,
А в отечестве дорогом
Иудей на торгах стучит
Моисеевым батогом!..
 

1997

Свет летит

 
Когда-то Марс, пылая во Вселенной,
Свет посылал Земле через года,
Теперь и он в тщете обыкновенной
Уже давно – остывшая звезда.
 
 
А мы живем фантазией и снами
И странно знать, как через тыщи лет
Марс продолжает излучать над нами
Великий свет, непобедимый свет.
 
 
Я поклонюсь ему и на осеннем
Чужом ветру подумаю не раз:
«И вы бессмертны, Невский и Есенин,
Вас нет давно, но свет летит от вас!..»
 
 
Я старше вас, я пережил короны,
Знамёна, гимны, клятвы пережил,
А вот вороны были – есть вороны,
А соловья и снег не устрашил.
 
 
Под яблоней, под белою березой
Опять звенит и спрашивает вновь:
«Зачем цветет багряно-горькой розой
Надежда человечества – любовь?»
 
 
Прощанья миг под сердцем у поэта,
А повернешься – рядом никого,
Вот почему так много в мире света
И так легко ослепнуть от него.
 

1997

Страх

 
Светлый путь наш заклубился тьмой,
Мгла в горах и мрак ночной в ложбине.
Повернули русские домой,
Хватит, наскитались на чужбине.
 
 
Журавлями дедовы кресты
Всё кричат над зарослями пашен.
Русские селения пусты,
Русский вздох седому веку страшен.
 
 
Ну о чём тебе я говорю,
Разве ты страданьями прекрасна?
Мы с тобою в юности зарю
Захотели встретить, да напрасно:
 
 
Не бегут к нам под ноги цветы,
Не звенит луна под небесами.
Русская рябина, это ты,
С горькими ужасными глазами.
 
 
Тьма и тьма клубится, клокоча,
И не ливни – бронзовые стрелы,
Русского терпения свеча
На ветрах предательских сгорела.
 
 
Я с ума сойду, а не пойму
Банды, на акцентах говорящей,
Не с того ли тычется во тьму
Брат нетрезвый головой пропащей?
 
 
Беззащитна русская земля,
Смерть гуляет в переулках узких:
То враги из русского Кремля,
Хохоча, расстреливают русских.
 
 
Тьма и зверь за ними, тьма и зверь,
Тьма и зверь ползут в поля и долы.
И на душу русскую теперь
Новые охотятся монголы.
 

1997

Солнечный мост

 
Годы прожиты. Тишь и усталость.
Вот и кажется, веря в покой, —
Это ты, молодая, осталась
И смеешься, одна, за рекой.
 
 
И, не зная о нашей потере,
Сквозь обычную сутолочь дел
Спросишь, выйдя на солнечный берег:
«Ой, когда же ты так поседел?»
 
 
А в ладони широкого плёса,
Можно даже слегка занеметь,
Будут ласточки падать с откоса,
И берёзы над нами звенеть.
 
 
Хлынет в сумерки звёздность и лунность,
И опять удивлюсь я:
«Скажи,
Неужель возвращается юность
У забытой заросшей межи!»
 
 
Словно лилии, губы кусая,
Понесу я тебе по стерне,
Что мне делать, коль вся ты босая,
Вся доступна туману и мне.
 

1997

Донской монастырь

Да, да, их памятники возведены на древних погребениях наших…

 
В монастыре за мглой растений,
Свершив распятие и блуд,
Толпятся мраморные тени
Увитых лаврами иуд.
 
 
Моя земля не виновата,
Что дом родительский пленён,
А я судьбою Коловрата
С дней отроческих наделён.
 
 
И вскидывая меч открыто,
Торю я звездные пути, —
Монгольской конницы копыта
Ещё стучат в моей груди.
 
 
Мы – северные палестинцы:
Опять у храмовых ворот
Хоронят новые ордынцы
На русском прахе свой народ.
 
 
Нас примириться не заставить,
Жестокость душу не сомнет,
Они пришли нас к стенке ставить,
Ну так посмотрим – чья возьмет!..
 
 
Мы поднимаемся и стонем,
И трудно строя третий Рим,
В морях бушующих не тонем,
В пожарах грозных не горим.
 
 
Когда бесстрашие и силу
Растрачу я, врагам не мил,
Ты отыщи мою могилу
Среди разрушенных могил.
 

1998

Вечная печаль

 
Когда свеча приникнет к изголовью,
Ночь растворит последние шаги,
Мои стихи, исчёрканные кровью,
Ты на костре прощания сожги.
 
 
Костер любви, пусть он горит, пылая,
Не в нем ли всё спаялось и слилось, —
Разбитая стезя моя былая
И то, к чему дойти не довелось.
 
 
За страшный день никто нам не ответит,
И поле наше снова топчет зверь.
Я крик травы услышал на рассвете,
А распахнул перед тобою дверь.
 
 
Одна гроза катилась из пустыни,
Другая выползала из лесов.
Дубы молчали, словно бы застыли
Распластанные крылья парусов.
 
 
Я говорю тебе: «И в круговертье
Наитием я угадал тогда,
Как со цветов сочились капли смерти,
В реке взрывалась порохом вода!..»
 
 
Ступнёю тёплой исцелуй планету,
А древняя печаль недалека:
Простор широк – и только русским нету
Свободного от гнёта уголка.
 
 
Нас пригласили в мир и обманули,
И вытолкнули смеху на порог,
Вот почему свистят и рвутся пули
И опадают листья вдоль дорог!..
 

1997

Её душа

 
Не того встречаю, привечаю
И не ту спасаю от невзгод.
Вот живу я и не замечаю,
Что цветет рябина каждый год.
 
 
Вековою взята перегрузкой,
Ей и мне с рожденья не везет, —
Заревые капли крови русской
В океан страдания несёт.
 
 
Счастье ей и чудится и снится,
А по яви доля нелегка.,
Меж оград душа её теснится
И до звезд дорога далека.
 
 
Русские просторы без причала,
А за ними ветер и молва.
Разве бы она не закричала,
Да сдавила горло синева.
 
 
Иволгу вчера грозой убило,
Соловьи израненные спят.
Край, в котором выросла рябина,
Взрывчатыми распрями объят.
 
 
Лунный лик восходит и смеется,
Не суля пощады никому,
Потому шумит она и гнется,
Приникая к сердцу моему.
 

1997

Коршуны

 
За облачной редью, за ширью полей
Не слышно, не видно родных журавлей.
 
 
Меня не зовут и тебя не зовут,
А черные коршуны стаей плывут.
 
 
И кажется в небе под звон похорон
Ведёт их в Россию восточный дракон.
 
 
Он лапы раздвинул и выпятил пасть,
Но всё же боится на землю упасть,
 
 
Где грозно сверкают из гибельной тьмы
Доспехами предков немые холмы.
 
 
А месяц глазастый тревогу трубит, —
Он первым над Волгою будет убит!..
 

1997

Видение

 
А случилось диво не простое,
Если мы и глаз не отвели…
Не закат, а море золотое
Разлилось внезапно до земли.
 
 
Я не знаю, к радости иль к горю,
На волне замедливая ход,
Продвигался царственно по морю
Золотой небесный пароход.
 
 
На борту доспехи и скрижали —
Все почтить величие должны,
И к нему восторженно бежали
Золочёногрудые челны.
 
 
Он проплыл через века и годы,
Меж войной державной и тюрьмой,
Потому грядущие невзгоды
Затонули за его кормой.
 
 
Золотое море древней сини,
Без огня окопного и гроз,
Это пробил звёздный час России, —
В путь её благословил Христос.
 
 
Тишина, а на душе тревожно:
Неужели завтра да и впредь
Смысла нет и больше невозможно
За победу молча умереть?
 
 
По озёрам и холмам покатым
Свет летит багряно-голубой.
Хорошо мне быть не виноватым
Перед жизнью и перед тобой.
 

1997

Встреча с матерью

На могильной плите моего отца выбито три журавленка – три погибших сына…

 
Это смерть или в кончину дверь, —
Лунный свет через окно струится.
Мать моя, серебряная птица,
Маленькая, легкая теперь.
 
 
Говорит: «Зовет и дни мои
Наш отец тревожит сыновьями,
Сгибшими твоими братовьями,
Спрашивая про пути твои:
 
 
Мол, такие ветры по земле
Пронеслись – кресты перекосили,
Где же затерялся он, в России
Аль в чужой и непонятной мгле?..»
 
 
Зелены отцовские поля,
Но плита могильная не греет.
И по ней кружат три журавля,
А четвертый в грозных далях реет.
 
 
Я один остался – род продлить
И, не отдан вечному кургану,
Я один прошел по урагану,
Но страданьем бед не утолить.
 
 
Мгла и мгла клубится без границ,
Волны от провала до провала:
Сколько стай серебряных упало,
Сколько птиц пропало, сколько птиц!..
 
 
Я, как ты, истерзанная мать,
Вижу всех недрёмными очами:
Даже там, за звёздными свечами
Я готовлюсь горе принимать.
 
 
Лунный диск звенит с уральских гор.
Лунный свет через окно струится.
Мать моя, серебряная птица,
Никому, а только мне в укор!..
 

1998

Синий соловей

 
Страстью каждого побега
Сквозь пласты немого зла
Из-под снега, из-под снега
Встала яблоня, бела.
 
 
Встала, тонкая, в округе
День цветами закипел,
Соловей, седее вьюги,
На ветвях её запел.
 
 
То ли серый, то ли синий,
Свет серебряный он льет,
Лепестковый зябкий иней
Стряхивает и клюет.
 
 
По очам твоим зовущим —
Кто нам это запретит? —
По плечам, объятий ждущим,
Снег сверкает и летит.
 
 
Не с пургой, так с белым ветром
Закружится нам дано.
Я хочу зелёным кедром
Заглянуть к тебе в окно.
 
 
Или клёном, или клёном,
Размыкая белый дым,
Но не менее зелёным
И не менее седым.
 

1997

Перед Богом

 
А мы живем, то плача, то робея,
То не суля пощады никому…
Я не хотел бы видеть, как Помпея
Исчезла в наползающем дыму.
 
 
Я не хотел бы слышать, если боги
О гибели нам скорой говорят,
Пусть на моей и на чужой дороге
Всё те же звезды вечные горят.
 
 
Сравнимы беды или не сравнимы,
Грешно копаться в пекле и в золе,
Но мой народ лишь потому гонимый —
Добрее нет другого на земле.
 
 
Он заслонил знаменами планету,
Идя вперед и падая вперед,
Так разбросал себя по белу свету,
Что, может быть, уже не соберет.
 
 
И чем ему, действительно, гордиться,
Соседей спас и незнакомых спас,
Теперь легла железная граница
Между могил…
И разделила нас.
 
 
Не надо с нашим горем препираться,
Есть глухота и есть обиды зов:
А вдруг мы вновь надумаем подняться
Перед крестами братьев и отцов?!..
 

1997

Возвращение к тебе

 
Мой дом накреняется,
бурей внезапной объятый,
Одни я в просторе,
бессонницей гиблой распятый.
 
 
Один я и полночь, да ты, за морями, лесами,
Всё смотришь мне в сердце,
как мама, большими глазами.
 
 
Такими большими,
что нет им, иконным, границы,
Я слышу ладони, слова твои слышу, ресницы.
 
 
И я обнимаю, целую, ликую, сгорая,
И кланяюсь Богу, спасибо ему и без рая.
 
 
Я буду молиться за молодость, даже за старость,
Лишь только б одна ты,
одна ты со мною осталась.
 
 
И жизнь возвращается медленным
храмовым светом,
 
 
Но лучше —
не знать бы,
о лучше – не знать бы об этом!..
 

1998

Моей княжне

 
Люблю я тройку русскую и сани,
Люблю тебя, люблю метель и гром,
Как хорошо, что есть Иван Сусанин
И Пушкин есть, и есть родимый дом.
Не будет гнева – и не будет страха,
Гнет богачей позорно повторится.
Пусть запылает Стенькина рубаха
И удаль Пугачева заискрится.
Подайте саблю!..
Вот – рука моя:
Да здравствуют мятежные края,
От Красной Пресни до твердынь Китая!
Восстань ты, Русь, единая, святая,
И мы придем голодный люд утешить —
Прорабов перестройки в сейфах вешать
С банкирами, а из политбюро
Ловить просионистских проституток,
Кормить одной идеей десять суток
И кока-колой сполоснуть нутро!
В раздумиях, безрадостных и долгих,
Я цель страданиями укреплю
И в потрясенных глубях русской Волги
Тебя, моя княжна, не утоплю.
О, стихотворец равен полководцу,
Я оттолкну кабальную беду
И Горбачева с Ельциным к колодцу,
Отравленному ложью, подведу.
Я верных жду, за мною нет погони:
Рабы вздохнуть свободно не хотят,
И потому расседланные кони
Без нас в туман погибельный летят!..
 

1997

Два крыла

 
В поздний час я молчалив и светел,
Звёздных дум никто не запретит.
По равнине белой белый ветер,
Белый ветер стонет и летит.
 
 
Замело селения до крыши
И такой клубится непокой,
Словно Бог недавно глянуть вышел
И вздохнул,
и вдруг махнул рукой!..
 
 
Это рок, скажи ты, иль минута:
За пустыми окнами шурша,
Не найдет нигде себе приюта
Русская гонимая душа?
 
 
Вот и мы с тобой через границы,
Сквозь разор, какой не превозмочь, —
Два крыла большой усталой птицы,
Тихо возвращающейся в ночь.
 
 
А холмы плывут и серебрятся,
В снежный шторм ныряют облака,
Только нам в стихиях затеряться
И пропасть не суждено пока.
 
 
Враг пришел и на родном пороге
Зверя дрессированного след,
Враг пришел – и ни одной дороги,
Ни одной тропы к свободе нет!..
 

1999

Жатва

 
Нет, не закат кипел, а пламя
Плескалось морем золотым.
И звездный крест вставал над нами,
Над краем, грозным и седым.
 
 
И ты была такой покорной,
Не зря среди осенних трав
Нас находил высокогорный
Неуловимый дух дубрав.
 
 
И золотой корабль стремился
Туда, где бездны глубоки,
Казалось, мир едва родился
И просит ласковой руки.
 
 
Я целовал тебя и снова
Мгла набегала и плыла.
И отзывалось медью слово,
Стучащее в колокола…
 
 
Война кавказскими дымами
Нас будоражила окрест,
Но звездный крест летел над нами,
Неодолимый русский крест.
 
 
На трассе ветра и бетона
Ревел мотор железных дней
О том,
что жизнь короче стона,
А горе – полночи длинней!..
 

1997

Не бойся

 
Зачем ко мне твои стремятся груди
И губы шепчут странные слова?..
Давно умом посвихивались люди,
А совесть их сглотила синева.
 
 
На черных крыльях севера и юга
Такая кружит по земле беда,
Что мы с тобою выроним друг друга
И не коснёмся больше никогда.
 
 
Поник народ и пьёт напропалую,
А гений подражает дикарю.
Я обниму тебя и поцелую,
И вздохом горя бездну отворю.
 
 
Пусть свет летит, гроза летит и ливень
До льдистых океанских берегов,
Где поднимает серебристый бивень
И опускает мамонт на врагов.
 
 
В твоих глазах вселенский ужас мига,
А руки страхом счастья холодны,
Мы не одни с тобою жертвы ига
Чужого пира и чужой войны.
 
 
Ну подойди поближе, успокойся,
Ты слышишь,
лунный колокол гудит, —
В последней мгле ты ничего не бойся,
В последней мгле – никто не победит!..
 

1997

О, был бы я ветром!..

 
Ты русская очень, красива собою,
О, был бы я ветром – умчался б с тобою.
 
 
Иль в полдень к зениту б на крыльях поднялся
И там, в золотых облаках, затерялся.
 
 
А, может, над полем, задумчиво-мглистым,
Звеня, мы прольёмся дождём серебристым?
 
 
В гремучих просторах России мятежной
Цвести нелегко тебе, умной и нежной.
 
 
Открою глаза я – ты лилией стала:
– Устала?..
И ты улыбнешься: – Устала!..
 

1997

Стоокая ночь

 
А мы с тобой могли бы и не встретясь,
Погоревать о жизни молодой…
Вчера пылал над миром русый месяц,
А ныне дремлет, тихий и седой.
 
 
Неуловимы в судьбах перемены,
И храм недаром ставят на крови, —
Я не успел расслышать смех измены,
Как надо мною грянул стон любви.
 
 
Леса, леса, а дальше степи, степи,
И белый снег упал с уральских гор.
Теперь и верность кажется нелепей,
Чем о торговом теле разговор.
 
 
Но красота родится без порока
И, если в сердце ложь и неуют,
Она тебе проводит до порога
Иль до окна, где яблони поют.
 
 
То был не я, когда ты целовала,
Не я, не я, а был совсем другой.
Дорогу тройка русская взрывала
И колокольчик плакал под дугой.
 
 
Не надо мстить самим себе жестоко:
Обида – прочь,
и состраданье – прочь,
Пусть на прощанье поглядит стооко
На нашу гибель северная ночь!..
 

1997