Текст книги "Веления рока"

– Ты чего тут делаешь?

– Мне вчерашний случай показался занимательным. Я подумал: дай-ка, устрою тебе еще один сюрприз.

Голос его был искренним, чуть задорным и даже нежным.

– Ты другого ничего не мог придумать?

– Мог. И сейчас могу. Давай будем гулять всю ночь, до утра.

– С чего бы это? Как-то не похоже на тебя, – удивилась она. – Я всегда считала тебя серьезным парнем. Ну-ка скажи мне честно, зачем так долго слоняться по улице? – Она поймала себя на том, что говорит с некоторым превосходством над Эрудитом и поспешила исправиться, смутно почувствовав нежелательную реакцию от него.

Эрудит не обратил никакого внимания на Настины манеры и переспросил:

– Зачем шляться?

– Я сказала не шляться, а слоняться.

Эрудит рассмеялся.

– Какая разница, главное, что б до утра.

– В таком случае, я согласна.

И они гуляли до самой полуночи. На небе не было ни облачка. Молодой месяц и звезды на нем светились очень ярко и казались прозрачными. Настя предполагала, что Эрудит интересный человек, но не настолько. Она с удовольствием слушала его забавные бесконечные истории: откровенно наивные, но, как ей казалось, очень смешные.

– Со мной в армии служил один охотник, звали его Ахтым Гыргенов, – рассказывал Эрудит. – Меткий стрелок: белке в глаз бил без промаха. Надо сказать, что из автомата стрелял тоже неплохо. Он мне рассказывал, как в Сибири без ружья на тигра ходил.

– В Сибири тигры не водятся, – заметила Настя.

– Ну и что? – невозмутимо сказал Эрудит. – Они туда частенько пожрать забегают. Так вот, пошел Ахтым как-то на охоту, вместо ружья взял с собой молоток и лист фанеры, а на фанере той нарисовал барана. Вот идет он по тайге, снег – по пояс. Вдруг видит – следы, еще тепленькие, от них пар так и валит клубами. Значит, соображает он, тигр где-то рядом. Смотрит: в кустах что-то шевелится. «Ага, – обрадовался Ахтым, – вот ты мне и попался!» Выхватил он из-за спины фанеру, поставил ее перед собой и идет прямо на тигра. Сам прячется за фанерой, чтобы тигр не перепутал его с бараном. Тигр лежит в кустах и думает: «Что это за ерунда такая, вроде как – баран и движется к тому же, но какой-то неживой, как будто нарисованный?» А у самого слюнки так и текут. Ладно, думает, сейчас разберемся. Выпустил он свои огромные когти и набросился на барана. Хотел схватить его, но только пробил когтями фанеру. Тут Ахтым высовывается из-за картины, ухмыляется и издевательски говорит:

– Ну и как я тебя наколол?

Потом достал он из кармана молоточек, и так не спеша: тюк-тюк-тюк, стал подгибать когти, чтоб тигр их не вытащил. Тот сначала ничего не понял, а потом захныкал:

– Нехорошо ты, Ахтым, поступаешь, нечестно, нельзя так обращаться с животными: мало того, что вместо барана живопись подсунул, еще и молотком по моим когтям стучишь. Мне же больно.

– Ничего, – отвечает ему Ахтым, – потерпишь. Будешь знать, как бегать по нашей тайге, на скотину страх наводить.

– Отпусти меня, – говорит тигр, – я больше не буду.

– Еще чего? Размечтался, – отвечает ему Ахтым. – Подымайся вон на задние лапки и ступай за мной.

– Ну вот, – говорит тигр, – так обманул меня, вдобавок еще и цирк, понимаешь ли, устроил. Этого мне только не хватало.

Но делать было ничего, поднялся на задние лапы и пошел следом за Ахтымом.

Еще он охотился на фазанов. На них – с одним мешком ходил. Фазаны – народ глупый, но любопытный. Сидят они на деревьях и размышляют: «Куда это Ахтым с пустым мешком собрался?» А Ахтым очень умный. Раскрыл мешок и ходит вокруг дерева. Фазаны сидят на верхушке и глаз с него не спускают: крутятся и крутятся вслед за ним. А Ахтым все ходит и ходит вокруг дерева. У фазанов уже головы закружились. Они и думают: «Сейчас еще немного, упадем и ребра переломаем. Уж лучше на крыльях спуститься». И все один за другим слетаются прямо к нему в руки. Ахтыму остается только сортировать их. Тощих он отбрасывает в сторону, а тех, что пожирней, – в мешок.

Но больше всего Ахтым любил охотиться на зайцев. Сначала выследит, где они бегают, потом берет кирпич, немного махорки и идет на ту полянку. Определит какой-нибудь бугорок, который издалека видно, положит кирпич, посыплет на него махорку, а сам отойдет в сторонку, развалится в тенечке на травке и слушает, как птички поют. Вот бежит заяц, косится на кирпич и рассуждает: «Ну и дела! Только вчера тут пробегал – ничего не было.

Откуда этот кирпич взялся? Видно, знак мне, запрещающий. Во, дожились: скоро и по лесу спокойно не побегаешь. Надо разнюхать, в чем тут дело». Подбегает, значит, он к кирпичу и нюхает. А потом как начнет чихать, как начнет носом о кирпич ударяться. Раз ударится, два ударится и хана ему – сотрясение мозга. Ахтыму только этого и надо. Внезапно, как из-под земли, появляется он перед зайцем и одним видом своим наводит на косого ужас. У того и так неутешительный диагноз, а тут еще какой-то Ахтым перед ним во весь рост. Хватается от страха заяц передней лапой за сердце и падает замертво.

Так Эрудит и Настя гуляли, весело смеялись, как дети придумывали всякие небылицы, и сами же ими восхищались. «Какой он обаятельный», – думала Настя. Она на время умолкала, сравнивала его со своим Семеном и все больше убеждалась, что это два абсолютно противоположных человека.

Мысль о любви ни разу не пришла девушке в голову. Не помышляла она ни о каких глубоких отношениях с Эрудитом, надеялась только, что такие встречи воскресят в ней прежний интерес к жизни.

Неожиданно ей вспомнилось улыбающееся лицо Вадима. «Вот еще балбес, – сказала она себе, – то ли сам глупый, то ли меня за дурочку принял? Зачем я тогда связалась с ним?» В то мгновение, как подумала о нем, все оживление ее вдруг исчезло. Она испытывала какое-то неприятное чувство, что-то неясное, запутанное вернулось к ней из прошлого, чего она никак не могла объяснить себе. – «Да что меня так мучает? Я изменила мужу? Нет, только были мысли, но Семен сам довел меня до этого». Нет. Все не то! Что-то другое мучило ее. Раскаяние. Да, да, не послушалась родителей и вышла за Семена замуж. Вот этого Настя не могла себе простить. Глупо, как все глупо получилось. Ведь она могла бы выйти замуж не за Семена, а за Эрудита. Теперь же это просто невозможно: зачем ему разведка? Он женится на девочке, вот помирится с Ниной и на ней женится.

Ей стало как-то неловко и совестно. Она беспокойно огляделась вокруг себя, притворно улыбнулась Эрудиту и спросила:

– Как у тебя продвигаются дела с английским?

– Нормально, – ответил Эрудит. – Только с произношением сложно.

– Хочешь, я тебе помогу?

– Да, конечно! – обрадовался он.

– Только имей в виду, никакой игры в любовь, просто мы с тобой друг друга знаем с детства, поэтому я и хочу тебе помочь. Вот и все. Я часто вспоминаю школьные годы. Ты помнишь, как вы всем классом сбежали с уроков – устроили великий поход по побережью Сала. И я тогда с вами увязалась. Помнишь?

– Конечно. И тебя помню. Ты как стрекоза была в своем пестром платье и с бантами на голове. Банты были не чисто белые, а с голубизной. Это я тогда учился уже в восьмом классе, а ты, по-моему, еще в пятом. Даже могу сказать, какие бусы были на тебе.

– Не может быть!

– Я не шучу, правда, помню. Дай подумать… Кажется, бирюзового цвета. И ты все вперед забегала, командовала нами. Правильно?

Настя рассмеялась.

– С ума сойти, ну и память у тебя. Я уже сама не вспомнила бы об этих бусах. Это мамины, она и сейчас их носит. Поразительно, какие мелочи на тебя произвели впечатление. Ты тогда случайно не влюбился в меня?

– Нет, ты же еще совсем мелкая была. Тогда как раз я начал дружить с Ниной, по-взрослому. Но, скажу честно, ты мне нравилась.

– В самом деле? – Настя недоверчиво посмотрела ему в лицо, Эрудит засмеялся.

– Мне тогда нравились все девчонки.

– Не может быть!

– Представь себе. Вспомни, какие симпатичные тогда все были. Как же вы могли не нравиться? – Эрудит опять засмеялся. – Но ты была лучше всех.

– Не подхалимничай. Как это быстро у тебя получается, я еще ничего для тебя не сделала, а ты уже заискиваешь передо мной. Ну а теперь я не самая лучшая?

– Теперь? И не знаю, как сказать. Прогонишь еще.

– Я пошутила. Значит, так. Если хочешь, можем начать занятия с завтрашнего вечера.

– Отлично.

– Приходи примерно в восемь, может быть, немного пораньше, но чтобы ни одна душа тебя не видела. Потому что мне эти сплетни уже поперек горла встали. Знаю, что и ты слышал все, что говорят люди обо мне. Никому не верь, все это чистой воды вранье. Мы можем заниматься до самой посевной, все равно сейчас делать нечего. За это время станешь настоящим англичанином.

– Англичанам хорошо, им не надо учить произношение.

– То-то и оно. У них даже дети говорят по-английски.

* * *

На следующий день Настя сделала тщательную уборку в доме и ждала Эрудита. В начале восьмого он постучался, и Настя пошла открывать дверь. Она была в джинсовой юбке, домашних мягких тапочках и белой водолазке.

– Hi! – радушно улыбаясь, сказала она. – Входи.

– Hello! – сказал Эрудит. Он разулся, снял куртку и повесил ее на вешалку возле двери. На нем была синяя хлопчатобумажная рубашка и новые черные брюки. Насте понравился его вид.

– Неотразим, – сказала она, улыбнувшись открытой хозяйской улыбкой. – I am glad, that you have come.

– Я рад, что ты меня пригласила, – ответил он по-русски, а затем произнес отрепетированную фразу по-английски:

– Вы не будете возражать, если я сделаю вам подарок?

– I do not object, – сказала, недоуменно глядя на него Настя.

Эрудит полез в карман брюк, извлек коробочку вишневого цвета и протянул ее Насте.

Настя бережно взяла ее. Внутри оказался уютно устроившийся на бархатной подушечке кулон в виде розового сердечка в серебряной оправе и на серебряной же цепочке. Эрудит купил его еще до армии, хотел на проводах в армию подарить Нине Чернышевой, но она, как известно, не пришла провожать солдата. Обидевшись, он хотел выбросить подарок, но не выбросил, положил в чемодан, решив, что если она напишет ему письмо, вышлет бандеролью. И так этот кулон сохранился до сих пор.

– Какая прелесть! – воскликнула Настя. – Зачем такая щедрость? Где ты его взял?

– Из армии привез, – соврал Эрудит. – Импортный. Я недалеко от границы с Китаем служил, там в одном маленьком магазинчике китаец торговал. Я зашел туда однажды, увидел, он мне понравился. Вот и купил. Просто так. Сегодня вспомнил о нем и захотел сделать тебе приятное.

– Спасибо! Даже не знаю, как благодарить, – восторженная Настя поцеловала Эрудита в щеку. Она долго любовалась кулоном, потом повесила его на шею, сбегала к зеркалу и, благодарно улыбаясь Эрудиту, стала заваривать чай. – Я обдумала, как лучше нам заниматься. Представь, что мы с тобой англичане, будто бы по-русски ни бельмеса не понимаем. Разговаривать будем только на английском языке. Ты пришел ко мне в гости, и мы просто общаемся. Если не знаешь какое-то слово, – вот словарь или я подскажу. Как хочешь. Когда твое произношение окажется неправильным, будешь повторять за мной. И все дела.

– Давай, я буду глухонемой англичанин, вроде как немного контуженый.

– Ничего у тебя не выйдет. Назвался груздем – полезай в кузов! So, we start. Сейчас мы с тобой будем пить чай, – продолжила по-английски разговор Настя. – Доставай стаканы из шкафа. И скажи мне, пожалуйста, какой чай ты любишь?

Эрудит поразился ее английской речи. Он поставил на стол стаканы и произнес всего два слова:

– With pleasure!

Настя, выделяя каждое слово, очень медленно проговорила по-английски:

– Тебе надо ответить так: «Сейчас я поставлю на стол стаканы. Сделаю это с удовольствием. Я люблю крепкий чай».

Он повторил за Настей. Настя поправила его и попросила повторить еще раз. Их воодушевленная беседа за чаем продолжилась в зале, после чего Настя подала Эрудиту книгу на английском языке:

– Возьми и устраивайся удобней на диване.

Эрудит взял книгу, поблагодарил и сел. Настя села рядом. От нее исходил легкий аромат духов.

– Сейчас ты должен вслух прочитать любой абзац, – сказала она, – потом перескажешь прочитанное. Незнакомые слова я переведу. А после мы с тобой еще побеседуем.

Эрудит усердно выполнял все указания. Занятие увлекло и Настю, она испытывала удовольствие, видя, как парень старается. Одна ее рука лежала на диване рядом с коленями, а другую она заложила за голову, сосредоточенно смотрела на гостя и почему-то все время улыбалась. Всякий раз, обращаясь к своему ученику, она дотрагивалась до его руки, легонько, незаметно. Сделает замечание по поводу неправильного произношения, улыбнется и скажет: «Repeat once again», – и притронется к его руке. Он читал, переводил прочитанное и, казалось, не замечал этого. А когда отрывал глаза от книги, старался не смотреть на ее грудь.

Взглянув на часы, Настя снова улыбнулась.

– На сегодня достаточно. Твои способности заслуживают похвалы. Для начала очень даже неплохо.

Эрудит, углубившись в текст, не сразу понял, о чем она говорит, и даже когда понял, не сразу ответил.

– Спасибо! – наконец произнес он. – Почему ты всегда улыбаешься?

– А что, нельзя? Может, понравиться тебе хочу.

– Ты мне и так нравишься.

– Приятно, когда так говорят. Особенно приятно услышать это от тебя. Я хотела сказать, от своего ученика, – поправилась она и встала. – Не обращай внимания, просто у меня хорошее настроение. – Она опять глянула на часы. – Уже одиннадцать. – Голос ее был ровным и невыразительным. – Завтра приходи опять. И вообще, мы можем заниматься каждый день, кроме выходных, конечно.

Эрудит кивнул головой. Прощаясь, он еще раз поблагодарил Настю за урок, за чай, пожелал ей спокойной ночи и сказал:

– Good bye.

– Good bye, – ответила Настя.

Она постояла в дверях, дождавшись, когда шаги гостя стихли, выключила свет в коридоре. Убрав со стола, вошла в спальню, задернула плотнее шторы, разделась и, долго рассматривая подарок Эрудита, – красивую безделушку – думала, что напрасно так убивалась из-за сплетен: все проходит, и жизнь не кончается. Все беды у нее из-за «камазиста», из-за того глупого человека, в которого тогда она по уши влюбилась. Но тут же подумала: нет, не из-за этого. Кучерявый – только следствие. А причина все же в том, что не послушалась родителей и выскочила за Семена.

Подойдя к комоду, девушка стала смотреться в зеркало. Как всегда, она понравилась себе. Кожа на шее нежная, шелковистая. Лицо чистое, свежее, а слегка подведенные тонкие брови еще более оживляют и без того задорный взгляд светло– карих глаз. Она взяла расческу, причесала каштановые волосы с челкой надо лбом: прямые и ровные, они спускались на плечи как у египетской царицы Клеопатры. Упругие молочного цвета груди с заманчиво выступающими розовыми сосками были обнажены и стыдливо отражались в зеркале. Когда Настя, одетая в белую водолазку, сидела на диване рядом с Эрудитом, от нее не ускользали его нечаянные взгляды на них, она чувствовала его волнение и оттого испытывала себя так же волнительно. И теперь она с большей силой ощутила в себе нарастающие пылкие эмоции, страстные желания, томившие ее весь вечер. В те мгновения, разговаривая с Эрудитом, девушка постоянно думала о своем состоянии и отгоняла безумные мысли, убеждая себя, что это всего лишь ее временная слабость. Она не сомневалась, что увлеченность их друг другом теперь неизбежна, но совсем не понимала, чего этим добьется, только знала, что в ее жизни что-то, хотя бы что-то, изменилось. Ей захотелось почувствовать себя желанной, желанной не кому– нибудь, а именно ему. Осознание этого ее не насторожило и не встревожило, просто она поняла – другого и не могло случиться. Подняв опущенные в задумчивости глаза на зеркало, она еще раз осмотрела себя, легла на кровать и почти тут же, едва коснувшись головой подушки, уснула крепким сном.

С того дня занятия Насти с Эрудитом проходили регулярно. С обеих сторон они воспринимались как сочетание полезного с приятным. Их результаты радовали Эрудита – за месяц он усвоил столько, что почти свободно мог беседовать с Настей и переводить сложные тексты. Он был очень доволен случайным обстоятельством, приведшим к такой удаче, преисполнялся благодарностью к девушке за ее помощь. И неукоснительно соблюдал поставленные Настей условия не допускать «никакой игры в любовь». Но с каждым разом справляться с собой ему было все сложнее. Настина приветливость, как предрассветный ветерок, наполняла его грудь, добиралась до сердца. Искусительные помыслы становились все явственней, настойчивей, а затем одолели и вовсе.

* * *

После ссоры с Ниной Чернышевой минуло два с лишним года. И Эрудит решил, что больше они с ней встречаться не будут. Во время службы он думал, что Нина не сможет долго упрямиться и пришлет ему письмо. Когда он вернулся домой, надеялся, что она не выдержит и подойдет к нему первая. Теперь понял, что она никогда не переломит себя, никогда не покорится. Когда они случайно встречались на улице, Нина не обращала на него никакого внимания и смотрела мимо, так, как будто он – человек-невидимка. А заметно же, что хочет помириться, что по-прежнему любит его. В конце концов, Эрудиту надоело ждать. «Мало девчонок кроме нее, что ли, – думал он, – буду встречаться с какой-нибудь другой». И давно бы сделал это, но ему не давала покоя блондинка с голубыми глазами в полнеба, та, которую увидел в автобусе, когда возвращался из армии. Он даже и не надеялся встретить ее никогда, но постоянно думал о тех минутах и всех других девушек сравнивал с ней. Настя была очень красива, бесспорно. Любой парень посчитал бы за счастье встречаться с ней, несмотря на то, что она уже была замужем и что о ней по хутору прошла такая молва. Ее красоты не мог не видеть и Эрудит. Но девушка была совершенно не похожа на его голубоглазую незнакомку, поэтому Эрудит даже и не мыслил, что полюбит ее. Однако вышло по-другому.

Жизнь настолько интересна, в ней происходят такие странные совпадения и неожиданные переплетения человеческих судеб, что остается только удивляться. Вот такое совпадение произошло и в нашей истории. Именно в то время, когда Эрудит сдружился с Настей, Нина прекратила разыгрывать из себя гордую принцессу. Возможно, узнала что-то или интуиция ей подсказала, но она не только перестала делать вид, что не замечает Эрудита, а наоборот, стала искать подходящий повод для встречи. И такой случай подвернулся.

Как-то вскоре после того, как Настя с Эрудитом занялись английским, местный киномеханик привез фильм «Фантомас» и расклеил на клубе и на магазине афиши. Весть о кинофильме молниеносно облетела весь хутор. В тот день погода была ужасной: дул сильный ветер, серое небо хмуро висело над землей. После обеда обрушился обильный снег, а вечером началась настоящая метель. Закрывая лица воротниками, группами и поодиночке, сопротивляясь ветру, люди шагали в сторону клуба. Нина пришла в клуб раньше других. В зрительном зале народу почти не было; она выбрала седьмой ряд и заняла место для Эрудита. За двадцать минут до начала сеанса зал был набит до отказа: собрался почти весь хутор. Нина сидела, повернувшись вполоборота, и не спускала глаз с входной двери. Свет погас, началось кино – зал притих. Нина забеспокоилась: «Неужели проследила?» И с еще большим нетерпением смотрела на дверь. Наконец, Эрудит появился, проник в приоткрытую дверь, остановился и, привыкая к тусклому свету, медленно крутил головой. Нина напрягла зрение, убедилась, что это именно он, стараясь не мешать людям, пригнулась, подкралась и взяла его за руку.

– Пошли, я заняла для тебя место. – Эрудит очень удивился: с чего это вдруг? – У меня разговор к тебе есть, – прошептала она, повернувшись лицом к экрану, на котором с первых кадров разворачивались захватывающие события.

Эрудит ушел весь во внимание и перестал думать об интригующей выходке Нины, в первую минуту показавшейся ему довольно загадочной. Нина тоже не отрывала глаз от экрана и до конца фильма больше не обронила ни слова.

После кино они вышли вместе. Метель разгулялась вовсю, порывистый ветер продувал насквозь и сек щеки. Нина начала было что-то говорить, но, захлебнувшись от ветра, умолкла; и они, закрывая руками лица, шли молча по темной улице. Снегу нанесло столько, что ноги тонули. Впереди и сзади так же молча шагали другие люди, кто-то сворачивал с дороги и растворялся в снежной пурге. Хутор не спал, дома и хаты мерцали застланными снегом окошками; все собаки попрятались, в ночи слышалась только бездушная мелодия вьюги.

– Холодно, все лицо замерзло, – проговорила Нина, захлебываясь ветром.

– Пошли ко мне, – сказал Эрудит, – отогреемся и поговорим. Тут нельзя рта раскрыть. – Нина молчала. Эрудит, не дождавшись ответа, повторил: – Ну что, пойдем?

Она заколебалась. И согласилась. Стряхнув снег с одежды и обуви, они вошли в хату. От небольшой чистенькой печки исходило тепло. Эрудит снял с себя и повесил на крючок вешалки сначала куртку, потом шапку. На Нине была синяя вязаная шапочка и голубая болоньевая куртка. На шее – белый шарф. Она осматривалась. Все было знакомо и ничего не изменилось с тех пор, когда они дружили: на стенах те же зеленые обои, возле занавешенного до половины окошечка – кровать, у стены – шкаф с книгами и посудой, а посередине – стол и три табуретки.

– Раздевайся, – сказал Эрудит спокойным голосом, как будто девушка приходила к нему в гости каждый день.

– Нет, я ненадолго. – Оказавшись в таком неловком положении, она не смела взглянуть, опустила глаза и подумала: «Ведь я не должна была заходить в хату».

– Все равно сними куртку, быстрее отогреешься.

Девушку все сильнее охватывала робость, она постояла в нерешительности, наконец, подошла к табуретке, села спиной к стене и потерла покрасневшие от холода руки.

Эрудит не стал садиться, он остановился напротив нее, одной рукой оперся о стол, а другую сунул в карман. Молча посмотрели друг на друга. Щеки ее розовели ягодным соком. Он только сейчас обнаружил, что она чем-то похожа на Настю. Ее волосы были немного темнее Настиных, скорей черные, чем каштановые, кожа на лице белее, и глаза не карие, как у Насти, а с зеленой поволокой, но сходство явно ощущалось. «Нет, ничем они не похожи, – подумал он, – просто обе хорошенькие, поэтому так и кажется».

Нина постепенно успокаивалась и, продолжая осматривать комнату, вспоминала, как они ходили на танцы, допоздна бродили по улицам и как первый раз поцеловались. В то лето она, совсем еще глупая девчонка, влюбилась в него без памяти. И с того мгновенья поселилась в ее маленьком сердечке сладкая горечь страдания: с радостью, обидами, ласковыми словами и бесконечными слезами. Подумав обо всем этом, она взглянула на Эрудита и, словно стыдясь своей улыбки, застенчиво спросила:

– Не ожидал?

Ее снова охватило волнение и она опять потерла руки. Эрудит улыбнулся и честно сказал:

– Уже не ожидал.

– А я вот пришла к тебе… – В ее глазах появились слезы, и она не договорила.

Сердце Эрудита сжалось. Он столько мечтал о ней. Сначала ждал от нее письма. Ждал каждый день, каждый час, каждую минуту. Потом представлял, как она бросится к нему навстречу, когда он вернется из армии. И вот она сидит перед ним: худенькая, беспомощная. И такая милая. Его Нина, его первая любовь. Упрямое, наслоенное временем честолюбие сменилось угрызением совести, осознанием бездушного отношения к девушке за ее непокорность. Он вспомнил то же, что и она, и все обиды вдруг исчезли, показались такими мелкими: надо было тогда сразу попросить у нее прощенья.

* * *

Они подружились, когда были еще совсем детьми. Он сейчас ясно вспомнил ее серенькое платье с пояском, в котором она ходила в то лето. Веселая и беззаботная, как все дети на каникулах. Характер у нее, однако, был очень живой и даже капризный. Эрудит, прямой и рассудительный мальчик, ей нравился, он знал об этом. Однажды, после того как они не раз уже при случайных встречах обменялись беглыми взглядами, он остановил ее на улице и с улыбкой, смело спросил:

– Ты в библиотеку идешь?

– Да, – ответила она, слегка волнуясь и прижимая к себе книгу так, как обычно девочки держат куклу.

– Я тоже, – сказал он. – Ты Есенина любишь?

– Да. А откуда ты знаешь?

– Вижу у тебя в руках. Мне его стихи тоже нравятся. – Нина немного смутилась. – А сказки ты любишь, волшебные, например? – спросил он.

– Я уже не маленькая.

– Я тоже уже не маленький, но все равно они мне нравятся. Хочешь, расскажу тебе.

– Ну, рассказывай.

– Нет, на ходу не интересно. Сказки надо слушать в темноте, тогда становится страшно. Приходи сегодня вечером к клубу, мы с тобой запрячемся где-нибудь, и я тебя до смерти перепугаю.

В тот вечер они встретились, отыскали укрытую кустом сирени скамейку возле чьего-то дома, и Эрудит рассказывал ей сказки. С выражением, как артист, изображая то злого Кощея Бессмертного, то страшную Бабу Ягу, то глупого царя или несчастную плаксивую принцессу и доброго молодца. Потом он спросил:

– Можно, я провожу тебя?

– Зачем? Я сама знаю дорогу к своему дому.

И все же он ее проводил, а на прощанье спросил:

– Мы теперь каждый вечер будем встречаться?

– Не думаю, – ответила она и, как прекрасная принцесса, опустила глаза от волнения.

– Почему?

– Потому что мама не разрешит.

– А сама хотела бы?

– Конечно. Ты такой сказочник!

– Значит будем.

Так началась их дружба. В то лето, казалось, в хуторском воздухе завелась какая-то бацилла, и все мальчики влюблялись в девочек, а девочки в мальчиков.

Однажды Эрудит повстречал Нину на улице среди дня.

– Тебе тютина нравится?

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Потому что она уже поспела. Пойдем, наберем и досыта наедимся.

Они сходили к Эрудиту домой, взяли целлофановую пленку, ведро и побежали в лесополосу. Вокруг пшеничные поля, зеленые лужайки, бездонное небо и жаркое солнце. Эрудит взобрался на дерево и изо всей силы начал трясти ветки. Черные мягкие ягоды посыпались, скапливаясь островками на пленке или разлетаясь по траве.

– Хватит, хватит уже, спрыгивай! – кричала снизу Нина.

– Сейчас, только еще вот эти ветки потрушу, тут ягоды самые крупные, – перебираясь повыше, отвечал он.

Отряхнув ветки, он спрыгнул на землю. Когда ссыпали ягоду в ведро, стали весело бегать среди деревьев. А потом первый раз поцеловались. Домой возвращались, держась за руки. После они не раз прятались в укромных уголках – Эрудиту очень нравилось целоваться с миленькой, капризной девочкой.

Так их наивный детский роман перерос в первую любовь.

* * *

Эрудит вспоминал об этом и молчал. Нина между тем продолжала рассматривать обои, потускневшие от времени и покрывшиеся возле печки жирными пятнами, и тоже молчала. Она все никак не могла справиться с собой и сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить. Стоя с добродушным лицом, Эрудит делал вид, что не замечает ее волнения. Наконец, опередив свои слова робкой улыбкой, девушка нарушила тишину.

– Ну, как ты поживаешь?

– Как видишь, – ответил он, а сам подумал: «Что же теперь делать с Настей?»

Нина заглянула ему в глаза и вздрогнула, не заметив в них выражения радости. Минутку помолчала.

– Ты только в хате топишь, а в доме не протапливаешь?

– Нет, я же в дом практически не захожу, мне и тут хватает места.

– Стены отсыреют.

– Уже отсырели. Ничего не поделаешь, уголь экономлю.

– А готовишь сам?

– Сам, а кто же мне будет готовить?

– Тетя Вера уже не помогает?

– Нет. Сколько можно? Вообще-то бывает. Когда выписываю в совхозе мясо, к праздникам, и отдаю ей, тогда она нас с Генкой котлетами кормит. Но и выписывать уже не хочется, я директору тоже надоел, наверно.

– Никому ты не надоел и нечего стесняться. Когда будешь свою скотину держать, тогда другое дело, а пока радуйся, что директор не отказывает.

Они вновь помолчали.

– Почему ты мне не писала?

– Ты сам прекрасно знаешь, почему.

– Извини меня за мою глупость.

– Не извиняйся, мы оба виноваты. Давай забудем об этом, – сказала она и незаметно вытерла слезинку.

Эрудит ожидал, что она еще скажет, но Нина больше не произнесла ни слова. Она опустила глаза и рассматривала свои руки.

– Нина, скажи, к тебе, наверное, кто-нибудь подбивал клинья, пока я был в армии?

– Мне как-то все равно. Ты же видишь, я ждала тебя.

– И за два года ни разу никто не проводил до дому?

– Я ведь сказала тебе. Ты так спрашиваешь, как будто в чем-то меня подозреваешь. Какой ты, все-таки!

– С чего ты взяла? Ничего я не подозреваю… Просто так спросил. – Его голос звучал безразлично: ни дружески, ни враждебно. – Неужели никто из наших пацанов не приставал к тебе со своей дружбой? В это трудно поверить.

– Они же все почему-то боятся тебя, знают, наверное, что ты можешь морду набить. Тем более мне никто не нужен. А для приставания тоже надо повод дать. Больше не спрашивай меня об этом.

– Почему?

– Так…

Эрудит улыбнулся.

– Мне же надо как-то высказать свою ревность, а то подумаешь, что разлюбил.

Он сделал шаг, опустился на колени, взял ее ладони и, глядя снизу вверх, трогательно улыбнулся. Нина посмотрела на него.

– Чему ты улыбаешься?

– Улыбаюсь? Я и не заметил.

– Вспомнил что-нибудь забавное?

– Нет. Просто радуюсь, что мы с тобой снова вместе.

– Только твоей заслуги в этом нет, – просветлев, искренне сказала девушка.

– Мог бы понять меня. Думаешь, мне тогда не обидно было. Если бы ты знал, как это обидно…

– Видишь? Ты опять за свое.

– Что значит: «опять за свое»? Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что сейчас снова поссоримся.

– Ах, вот как? Тебе понравилось мучить меня.

Эрудит не понял, шутит она или всерьез, так грустны были ее глаза. Ему показалось, что она вот-вот расплачется, поэтому произнес:

– Я соскучился по тебе. Сильно, сильно.

Нина какое-то время молчала, осознавая смысл сказанного. Казалось, она повторяет про себя его слова. Затем сжала его пальцы и улыбнулась. Эрудит встал и, глядя в лицо, которое от ее милой и такой доверчивой улыбки стало еще очаровательней, ласково поднял ее с табуретки, обнял и стал беспрерывно целовать. Она тоже обвила руками его шею. Силы внезапно оставили ее, и она зарыдала, зарыдала так, как будто все дни и месяцы горькой разлуки внезапно превратились в одно большое горе. Эрудит ощущал соленый вкус слез на ее губах.

– Ну, хватит, всю зацеловал, – улыбнувшись сквозь слезы, произнесла она.

– Я пойду.

Эрудит оделся и пошел ее провожать. По пути он рассказал, что сейчас готовится к вступительным экзаменам и примерно в течение месяца они пока не смогут встречаться. Нина запротестовала, разговорившись и осмелев, выразила свое недовольство:

– Ты сам не ам, и другим не дам. Если я тебе не нужна больше, так и скажи.

Но ему удалось убедить ее. Рассердившись и обидевшись, она все-таки смирилась. А после, продолжая, как и в прошедшее время, обливать ночами свою подушку безутешными слезами, сильно об этом сожалела.