Текст книги "Неповторимое. Том 2"

– Я его, Валентин Иванович, знаю много лет. Он всегда вот так начинает с незнакомыми. А потом все нормализуется.

Приехав в Магдебург, я сразу пошел к начальнику штаба армии. Хотя уже было поздно, он еще работал и ждал моего возвращения. – Ну, как? – встретил он меня вопросом.

– Да вроде все обошлось нормально. Правда, строителям давал разгон. Но не это самое главное. Когда все закончилось, он поинтересовался у меня предстоящими учениями с Потсдамской дивизией.

– О, это говорит о многом. Он может поручить взять на контроль своим соратникам – генералу Говорову, как первому заместителю, или генералу Туронтаеву. И даже может прикатить собственной персоной. Надо быть начеку.

Мы договорились весь следующий день посвятить предстоящим учениям – завершить все, что не было сделано в штабе руководства, и, естественно, разобраться с состоянием дивизии. Оказалось, что только один танковый полк у нее вышел на Альтенграбовский полигон – на боевые стрельбы штатными снарядами и на вождение. Стрельбы проводились из боевой группы танков, а вождение – на базе учебно-боевой группы. До начала учений они должны успеть все это выполнить и вернуться в пункт постоянной дислокации.

Прошел день, наступила ночь. В два часа звонит мне в гостиницу Сторч и докладывает по закрытой связи:

– Товарищ командующий, главком недавно выехал из штаба и с ним группа машин. Якобы направился в сторону 20-й армии, то есть на восток.

– Откуда у вас такие данные? Вы – как Штирлиц.

– Я доложу об этом позже, но это стопроцентная достоверность, что выехал. А вот куда он нацелился, могут не знать даже те, кто с ним едет. Где-нибудь сделает остановку, всех соберет и в течение пяти-семи минут уточнит задачи.

– А на нашу 10-ю танковую он не обрушится?

– Все может быть. Но не думаю. По плану до начала учений еще целая неделя. Но я уже сейчас дал команду оперативному дежурному армии, чтобы он обзвонил все дивизии и бригады и приказал поднять уровень бдительности. А в 10-ю дивизию генералу Кроту позвоню сейчас лично.

– Очень хорошо. Но, может, нам выехать сейчас в штаб армии и находиться там?

– А вдруг главком приедет в нашу дивизию и будет звонить вам? Телефонист скажет, что вы в штабе армии. Это будет выглядеть странно. Начнется разбирательство – ведь главком очень дотошный человек.

– Хорошо. Если где-то что-то зашевелится – немедленно звоните мне, – наказал я.

Мы решили продолжить свой отдых, но держать «ушки на макушке». Приблизительно в четыре утра раздается звонок. Я вскакиваю и беру трубку.

– Товарищ командующий, докладывает оперативный дежурный штаба армии. Главнокомандующий Группой войск объявил тревогу Управлению нашей армии и 10-й гвардейской танковой дивизии с выходом в запасные районы сосредоточения. Ограничение одно – из отпусков и командировок никого не отзывать. Доклад закончен. – Сигнал вы передали всем? – Так точно! Сигнал передан всем. – Где главнокомандующий? – Рядом. – Доложите, что я выезжаю в штаб.

На ходу натягиваю все на себя, а сам ворчу: не получилось из Сторча пророка – мало того, что главком за неделю до учений поднял дивизию, так он еще и штаб армии поднял. Хорошо, что мы недавно провели тренировку и я тщательно проштудировал план подъема по тревоге.

Не успел я одеться, как в дверях появился адъютант в полном боевом облачении: – Товарищ командующий, машина готова. – А ты откуда взялся?

– Так я же ночую на первом этаже, пока вы живете в гостинице. – Силен. Хоть бы предупредил.

– Да я как-то говорил, но вы не обратили внимания.

Мы кубарем скатились по лестнице во двор, попрыгали в газик и помчались. Через пять минут я уже докладывал главкому. Выслушав, он спокойно, но повелительно ответил:

– Действуйте по плану.

Встретились с начальником штаба уже на защищенном пункте управления. Это отлично оборудованное подвальное помещение дома, где размещались Военный совет армии и оперативная часть штаба. Я связался с командиром 10-й гвардейской танковой дивизии Героем Советского Союза генерал-майором Кротом. Он доложил, что дивизия уже вышла в пункты сбора и что он начинает движение в запасный район сосредоточения. Танковый же полк, находящийся на полигоне, придется поднимать вверх севернее, чтобы войти в свой район.

Учитывая, что этот подъем по тревоге может перейти в учение, я приказал комдиву сосредоточить полк на северной окраине Альтенграбовского полигона и подать ему туда все полковые запасы (коль нет никаких ограничений). Сам же решил ехать с оперативной группой и охраной на командный пункт в запасный район, после чего туда прибудет основной состав штаба и Управления армии во главе с начальником штаба. В пункте постоянной дислокации остается с небольшой группой офицеров заместитель начальника штаба армии.

Поднявшись к главнокомандующему, я доложил свое решение по карте. При этом обратил его внимание на следующее: – Мне не известны ваши планы, товарищ главнокомандующий, но если вы намерены подъем по тревоге перевести в дивизионное тактическое учение, то, на мой взгляд, было бы целесообразно полк 10-й гвардейской танковой дивизии, находящийся сейчас на стрельбах на Альтенграбове, не возвращать, а сосредоточить его на северной окраине Альтенграбовского полигона. Он находится как раз в зоне предстоящих учений. Что касается управления, то командир дивизии имеет устойчивую связь со всеми частями, в том числе и с этим полком. – Ваше решение утверждаю, за одним исключением – полковых запасов этому полку не подавать. Полковые запасы других полков, как и дивизий в целом, после выхода в район сосредоточения и их проверки будут возвращены в пункты постоянной дислокации.

Все распоряжения отданы, и машина закрутилась. Маршруты выдвижения взяты под охрану и регулирование. Войска и штабы двинулись в свои районы. Поскольку в районах сосредоточения все виды связи были на подогреве, я со своей оперативной группой прибыл на командный пункт уже через двадцать минут и докладывал об этом главкому. Он ответил, что скоро подъедет.

Действительно, он тут же приехал, и мы вдвоем просидели целых три часа. Вначале – за картой вывода войск и штабов армии в запасные и основные районы, затем разобрали маршруты выхода полков к государственной границе. После чего детально проанализировали план проведения учения. Я доложил главкому свое решение о том, что по окончании дивизионного учения дивизия двое суток будет заниматься осваиванием всем офицерским составом двух проблем: первая – изучение рубежей, которые дивизия может занять при внезапном нападении агрессора, и вторая – изучение маршрутов выдвижения к государственной границе. Главком одобрительно отнесся к этому шагу:

– Конечно, надо все это провести, коль дивизия уже поднята и приближена к границе. Все офицеры отлично должны знать и то и другое без проводников. Кроме того, мы должны хорошо готовить проводников для каждого батальона.

Дав добро на эти действия, главком сказал, что Управлению и штабу армии даем с 8 часов отбой – можно возвращаться в пункт постоянной дислокации. А штабу руководства учением необходимо еще в течение сегодняшнего дня доподготовиться и вечером вручить командиру и штабу дивизии тактическое задание. Сам же главком приедет на командный пункт дивизии в район сосредоточения на следующее утро.

Я прекрасно понимал, что проверялась на этом учении не только и не столько дивизия, сколько штаб руководства и, в первую очередь, руководитель учения – командующий армией, что он из себя представляет и на что способен. Учитывая же неприятие главкомом моего назначения на должность, можно было представить, как он будет действовать на этом учении. Я не исключал такого варианта, что, если я лично где-то просчитаюсь, он мог позвонить в Москву и спросить: «Кого вы мне прислали? Он не разбирается даже в элементарных вопросах. Ему не только нельзя доверить проведение учения с полнокровной дивизией, он не в состоянии организовать даже игру „казаки-разбойники“. С его назначением была допущена ошибка и ее надо исправить».

Поэтому моя задача состояла в том, чтобы не дать главкому ни одного шанса подцепить меня на крючок. Мало того, надо активизировать действия руководства штаба, а вместе с ним и дивизии. Тем более начало этому уже обозначено – главком утвердил мое решение о двухдневных занятиях после учений.

Однако мои опасения оказались напрасными. Учение с самого начала приняло нормальный характер. Все действия командиров и начальников были отработаны. Дивизия имела задачу: сменить часть сил «действующей» впереди мотострелковой дивизии, подготовить и провести наступление на направлении главного удара армии с целью – прорвать главную полосу обороны в районе Гальберштадта, выйти к исходу дня к реке Эльбе, быть готовыми с ходу форсировать ее на широком фронте и на плечах отходящего противника обеспечить захват плацдарма на западном ее берегу.

Конечно, задача была многогранная и архисложная. Тут и смена войск (сменяемые войска были реально обозначены), и прорыв главной полосы обороны противника, и выход к реке на широком фронте, и возможное форсирование крупной водной преграды, по которой проходил следующий рубеж обороны противника. И, несмотря на сложность задачи, мне стало ясно: командиру дивизии она по плечу. Командир обладал бурлящим «кавалерийско-танковым» характером, однако неосмотрительных шагов не делал. А приняв решение, мобилизовывал на его выполнение всех и вся.

Вот и сейчас, получив утверждение принятого решения, генерал Крот объявил его подчиненным, поставил задачи и организовал контроль за действиями подчиненных командиров, штабов и войск. При этом он назвал время готовности к наступлению. А поскольку я намеревался проверить реальную готовность частей и подразделений дивизии к наступлению почти со стопроцентным охватом (у меня была для этого подготовлена большая команда офицеров другой дивизии), я предупредил генерала Крота, что начну проверку с момента его доклада мне о том, что дивизия готова наступать, а уже потом мы определимся дополнительно о времени «Ч» (время атаки).

Как я и предполагал, несмотря на напор комдива, приблизительно одна треть звена – от командира роты и ниже до солдата включительно – задачу знала слабо или вообще не знала. Обобщив данные, я собрал руководство дивизии (при этом постоянно присутствовал главком), доложил обстановку. Мой вывод сводился к тому, что хотя уже и проделана большая работа и что есть немало прекрасных примеров организаторской работы, но, если во многих подразделениях не знают задачи, считать дивизию готовой к удару я не могу.

На войне это имело бы такие последствия: прорыв мог не состояться вообще, или если бы и состоялся, то с большими потерями. Нам ни того ни другого не надо. – Командир дивизии, сколько вам потребуется времени на то, чтобы довести задачу до всего личного состава?

– Два часа, – горячился Крот.

– Я разрешаю вам отвести на это шесть часов, но чтобы вы лично были уверены в том, что все сделано как надо. И надо без разносов, а скрупулезно и терпеливо доводить задачу и проверять. Некоторых солдат и сержантов ознакомили с задачей, но они не осознали ее как следует, потому тут же и забыли. Учтите: когда вы доложите, что готовы, – я начну повторную проверку. И делаю это вовсе не потому, что вам не доверяю, а потому, что хочу, чтобы у нас на учениях отрабатывалась система управления, в которую мы бы сами верили. Мой метод таков: я еду в полк, спрашиваю у командира, какие он поставил задачи, а затем отправляюсь в какой-нибудь батальон, конкретную роту, взвод, отделение. В отделении беру одного солдата и беседую с ним, разбирая задачу на местности. Затем то же самое – с командиром отделения. Он мне докладывает и за отделение, и за каждого солдата, я слушаю и сопоставляю. Таким же образом веду проверку во взводе, роте, батальоне. В итоге лично по моим впечатлениям и докладам моих помощников создается полная картина. Итак, время уже пошло. Через шесть часов жду доклада. Одновременно посмотрим, как работают штабы полков и дивизии по доведению задач войскам.

Командир дивизии и его окружение приступили к работе. Главком отвел меня в сторону:

– Учитывая, что дело затягивается, поеду в свой штаб. На какой час вы намерены назначить им время «Ч»?

– На утро, конечно. Но чтобы они не скучали, у меня есть много различных вводных, которыми будут задействованы все. Если возникнут вопросы, я вам, товарищ главнокомандующий, доложу.

– Ну, добре. Я поехал.

Когда у Кошевого было настроение хорошее, то он говорил: «Добре». Переход на украинский язык означал, что он «потеплел». Вот и теперь я почувствовал, что он во многом со мной согласен, хотя мои действия были далеко не ординарны.

Утром дивизия начала наступление в целом организованно. И «прорыв» обороны был проведен нормально. И ввод в бой второго эшелона дивизии – мотострелкового полка для форсирования Эльбы с ходу – тоже был проведен по установившимся канонам. Но вот сам выход к реке – широким фронтом и ударно – не получился.

Пришлось опять собирать руководство дивизий и разъяснять:

– Такое форсирование, тем более с ходу, обречено. Все силы растянулись. К Эльбе подошли чахлые, плохо обеспеченные подразделения, да еще без надежного прикрытия, ясно, что, будь это война, они были бы все перебиты.

Теперь обратите внимание на момент подхода к реке: большая часть артиллерии была в движении, а не на огневых позициях, огонь по западному берегу еще не вела. Авиация (вертолеты) вызвана поздно, когда передовые подразделения уже фактически преодолели большую часть реки. Нет, так форсировать нельзя!

Дивизия, прорвав оборону и введя в бой свой второй эшелон, должна действовать как тигр, преследующий свою жертву. Он мчится за ней буквально по пятам. А в момент, когда надо сделать решающий прыжок, он мгновенно собирает все свои силы и возможности. Удар – и в горло сбитой с ног жертвы вонзаются роковые клыки. Все!

Так и дивизия. Наступая отходящему противнику буквально на пятки, чтобы на его плечах форсировать реку, вы в то же время уже за 7—10 километров до реки должны полностью подтянуть и развернуть всю свою и приданную артиллерию дивизии и гвоздить противника по его переднему краю. Наблюдательные пункты артиллеристов выскакивают на свои места для управления огнем вместе с танками первой линии. Эти танки, используя складки местности и опушки леса на восточном берегу, интенсивным огнем прямой наводкой уничтожают все живое на позициях противника, прикрывая выдвижение артиллерии для такой же стрельбы и десанта. А десант дивизии, собрав воедино все свои силы для решающего броска, выскакивает на точно определенных направлениях и, поливая противника из пулеметов, решительно и одновременно по всему фронту бросается в воду и устремляется к западному берегу. Штурмовая авиация тем временем уже приступила к «обработке» противника на берегу и в ближайшей глубине. Артиллерия, ведущая огонь с закрытых позиций, переносит огонь на батареи противника.

Не успел десант первым сапогом коснуться западного берега, а понтонеры, с ходу выскакивая к реке и сбрасывая в воду понтоны, уже собирают их в паромы, на которые грузятся танки второй линии и переправляются на противоположный берег. При этом танки первой линии продолжают вести огонь прямой наводкой по вновь обнаруженным огневым точкам. А у нас противник реально обозначен подразделениями. Он ведет огонь холостыми выстрелами. Так что целей у вас полно.

Как только первые танки дивизии на паромах доставлены на западный берег, мы должны наблюдать строительство наплавного моста через Эльбу. За 20–25 минут мост должен быть готов, после чего танковый полк второго эшелона дивизии на повышенной скорости «пролетает» через реку, развертывается на ее западном берегу и, сокрушая все на своем пути, захватывает назначенный рубеж. Но противник просто так не отдаст свой берег. И вы в этом убедитесь. Но если вы с этой задачей справитесь, то мы сможем перейти к последнему этапу учения – «Бои по удержанию плацдарма». Таков наш замысел. Я вам его приоткрыл слегка, – закончил я излагать план учений.

Наступила тишина. Комдив смотрел на меня, не зная, с чего начать. Тогда я предложил:

– Сейчас всех и все необходимо вернуть в исходное положение, то есть на рубеж начала преследования. Посредники участковые и войсковые знают, где он проходит на местности. Затем надо будет все то, что я сказал, довести до всех подразделений, но – детализируя. Там, где требуется, провести на местности занятия тактико-строевым методом – я разрешаю это. На это все даю вам оставшийся день и ночь. К преследованию противника приступаем завтра с утра.

Обратившись к главнокомандующему, спросил – будут ли у него какие-нибудь указания. Он сказал, что надо использовать все возможности и научить подразделения и части искусству форсирования. И дал команду, чтобы приступили к действиям. Затем неожиданно похвалил:

– Да, с тигром у вас получилось гарно. Но, как я понял, вы же служили на Севере? Почему же тигры?!

Я рассмеялся, и он – тоже.

– У нас на Севере медведи. Однако и у медведя приблизительно такая же тактика.

– Это верно, – согласился главнокомандующий. – Когда я служил в Сибирском военном округе, то не раз мы ходили там на медведя, на волка. Я хорошо знаю их повадки. А стая волков – это вообще грозная сила, особенно в поле или в перелеске. В лесу хоть можно на дерево забраться.

Немного поговорили об охоте. Потом главком сказал:

– Хорошо. Продолжайте учения. Своих помощников я заберу, а, возможно, завтра утром на форсирование подъеду.

Действительно, утром, за час до начала действий, маршал Кошевой уже стоял на вышке штаба руководства в районе населенного пункта Кёнерт. Я доложил ему обстановку. Он переговорил с командирами дивизии и полков, пообщался с товарищами из штаба руководства.

Утро выдалось как по заказу – ясное, солнечное, по небу бежали небольшие белые тучки – вечные странники. Река – мирная и почему-то притихшая – медленно катила свои воды куда-то вдаль, оба ее берега, казалось, не дышали. А на самом деле и у «противника» и тем более в дивизии, готовившейся к наступлению, все кипело. Ведь никогда недостает времени на то, чтобы выполнить все намеченное точно в срок.

Первой заговорила дальнобойная артиллерия. А за ней – все пошло-поехало.

И форсирование реки в общем получилось. Правда, не все обошлось гладко. Но так никогда и не бывает, тем более на войне. Однако изложенные мною позиции были в принципе выдержаны.

Вслед за первым эшелоном Эльбу форсировал командно-наблюдательный пункт командира дивизии вместе с генералом Кротом. Главком приказал, чтобы его по радио вызвали к нему на вышку. Когда генерал поднимался к главкому – уже был готов мост через Эльбу и по нему пошел танковый полк.

Мы все, как завороженные, смотрели на эту картину: танки на строго определенных дистанциях и на значительной скорости двигались по наплавному мосту так, что понтоны своей верхней кромкой под каждой машиной проседали чуть ли не до воды. Комдив нервничал. Но вот промчался последний танк, и все облегченно вздохнули. А до наплавного моста закончили перебрасывать на паромах танки полков первого эшелона и приступили к артиллерии.

Главнокомандующий мирно беседовал с командиром дивизии. У того от бессонных ночей легли темные круги вокруг глаз, щеки впали. Но, как всегда, комдив был хорошо выбрит, докладывал четко. Убедившись, что учение развивается нормально, тем более что не произошло ни одного чрезвычайного происшествия, главком сказал мне:

– Продолжайте, товарищ Варенников, учение по утвержденному плану. Правда, по срокам оно получилось побольше с учетом повторения эпизодов, – и вопросительно посмотрел на меня.

– Товарищ главнокомандующий, – сказал я, – вы нам помогли – подняли дивизию за неделю раньше до начала учения, так что наши издержки полностью компенсируются.

– Верно, мы помогли, – засмеялся маршал. – Ну, хорошо. Учеба есть учеба. Продолжайте учения, а по завершении их позвоните и доложите.

Маршал Кошевой уехал, а у меня осталось двойственное чувство: с одной стороны, я, кажется, нашел с ним контакт, а с другой – не был уверен в том, что он положительно отнесся к моим методам. По всей вероятности, он мне вроде бы поверил, но если так, то почему он все-таки держал своих «церберов» в войсках до последнего?

И все же в целом я оценивал общую ситуацию положительно. И это придавало сил и уверенности.

Учение прошло нормально. Первый «блин» отнюдь «комом» не получился. Все вышло так, как надо, как хотелось. На разборе учений я поставил дивизии хорошую оценку, но сделал оговорку:

– Конечно, если бы мы начали оценивать все, идя по пути первоначальных действий, то у нас был бы большой дефицит в баллах. Но поскольку в ходе учений части в целом научились умело организовывать и проводить различные боевые действия, я ставлю дивизии хорошую оценку. Уверен, что и в боевых условиях она выполнит свою задачу успешно.

Кстати, прежде чем делать разбор, я позвонил главкому. Доложив об окончании учения, я сказал, что хотел бы знать его мнение и оценку. А он мне в ответ: «А вы как думаете?» Я понял, что даже в этом он меня проверяет. Конечно, я изложил свою позицию, с которой потом выступил и перед офицерами дивизии на разборе. К моей оценке главком отнесся одобрительно и поинтересовался:

– Вы будете делать разбор на Магдебургском полигоне?

– Пожалуй, нет, – ответил я. – Полагаю, что учения можно считать законченными, когда все и всё вернется в пункты постоянной дислокации. Да и сам разбор – это важнейший элемент подготовки офицерского состава. Сейчас офицеры устали, поэтому восприятие будет не таким, как хотелось бы. Вот вернутся к себе, отоспятся и на разбор придут со свежей головой. Тогда от него и толк будет.

– А все-таки когда разбор?

– Через трое суток после окончания учения: сутки – для работы на маршрутах к границе и на рубежах; сутки – на возвращение в пункты постоянной дислокации – это более 250 километров и сутки – на подтягивание хвостов и приведение личного состава в порядок.

Главком согласился.

Но когда я в Потсдаме в Доме офицеров дивизии делал разбор учений, внезапно приехал Туронтаев. Заметив мое удивление, пояснил:

– Главком вызвал меня и говорит: «Поезжай – поприсутствуй. Тебе тоже надо изучать кадры». Вот я и приехал. Изучать. – Меня? – спросил я. – Разумеется.

Разбор хоть и длился долго, однако получился интересным, так как оказалось много замечательных примеров, характеризующих и части, и дивизию в целом. Отбросив всю шелуху, я по-крупному сделал выводы, дал оценку учениям, а в заключение наградил группу особо отличившихся офицеров.

Учитывая, что на разборе присутствовал начальник штаба Группы, я обратил внимание на подготовку не только командиров и войск, но и штабов. Поблагодарил штаб руководства, офицеров Управления и штаба Группы, которые вместе с главкомом оказывали нам помощь.

Когда все закончилось и мы с Владимиром Владимировичем Туронтаевым уже спокойно пили чай, он вдруг вспомнил, как я благодарил офицеров, которые вместе с главкомом оказывали нам помощь, рассмеялся и сказал: – Представляю, как они потрепали вам нервы.

– Знаете, Владимир Владимирович, скажу откровенно – я ожидал более сложной обстановки. Да и главком вел себя ровно. Правда, он меня капитально «пощупал» по плану подъема армии по тревоге и по плану проведения учений с 10-й гвардейской. Все остальное прошло мирно.

Туронтаев ответил:

– Думаю, что он уже кардинально изменил к вам отношение. Раньше, до вашего приезда, он проклинал всех начальников, особенно Главное управление кадров, приговаривая: «У нас в Группе полно своих отличных, заслуженных генералов, которые будут успешно командовать армией, а мне выкопали какого-то с Заполярья – он там, кроме снега, ничего и не видел». А позавчера захожу к нему в кабинет, а там полковник Козенко – начальник КЭУ Группы. Главком говорит: «Ну, у тебя все? А как там со строительством городка для учебного полка связи в Альтенграбове? Вот как раз начальник штаба подошел». – «Все идет к завершению. И командующий 3-й армией подключился…» – загадочно говорит Козенко. Тогда главком спрашивает: «Что ты имеешь в виду?» Полковник отвечает: «Звонит мне командарм и говорит: „Нагнал ты народу много, но они ничего не делают. Я их, – говорит, – на столбах вешать не буду, как тебя главком, но ведь пересажаю на гауптвахту, хоть они и гражданские, и буду водить на работу с конвоиром. Так что принимай меры“». Мы все рассмеялись, а главком говорит: «Правильно сказал командарм! Заставь их как следует работать».

Я внес поправку:

– Владимир Владимирович, это я сказал полковнику Козенко для того, чтобы он прислал кого-нибудь сильного из организаторов. Они там все ползают, как неприкаянные, а дело стоит. Никто их и не думал сажать. Это для острастки.

– Да, мы так и поняли. Но сам факт оценки ваших действий уже говорит об изменении отношений. Да и мое направление к вам на разбор – тоже: обычно я никогда не бываю на таких разборах. А в этот раз это означает не контроль, а придание большего значения этому мероприятию.

Я промолчал. Затем Владимир Владимирович долго говорил о главкоме. Что он очень много и самоотверженно трудится, совершенно не щадя себя. В отпуске почти не бывает. Вот и в этом году всего две недели пробыл в Бадзарове, да и то ему раз в два дня возили документы. Группа при нем преобразилась, особенно учебные центры, полигоны, а их много, и они – огромные. На этой почве у него сложились тяжелые отношения с Евдокимом Егоровичем Мальцевым – членом Военного совета, начальником Политуправления Группы. Мальцев считает, что это напрасные затраты, а Кошевой – что они необходимы, и добавляет: «Ты не лезь не в свое дело». А тот на дыбы: «Это неправильно». И пошло. Я сам не мог определиться: если рассуждать с долгосрочных позиций, то главком прав – все это окупится. Если смотреть, только исходя из сегодняшнего дня, то вроде расходы действительно большие, и в этом Евдоким прав.

Учитывая такую ситуацию, мы с Владимиром Леонидовичем Говоровым, первым заместителем главкома (назначен недавно с нашей 2-й гвардейской танковой), решили не вмешиваться – пусть разбираются сами.

Кстати, надо учесть, что главком патологически не переносит немцев. Поэтому старается уклоняться от встречи с ними, проведения совместных мероприятий. Все это он возложил на первого заместителя. А Владимир Леонидович Говоров – человек творческий. Будучи еще командармом, наладил с немцами хорошие деловые связи. Сейчас это ему помогает. Для наших немецких друзей он – авторитетная фигура.

Но если говорить о линии, проводимой в отношении военных и всего населения ГДР принципиально, то у нас самые добрые и благоприятные отношения. Немецкие товарищи с пониманием относятся к Петру Кирилловичу – у него во время войны очень сильно пострадали родственники в Кировоградской области. Думаю, что нам тоже надо будет налаживать связи с немецкими товарищами.

Через некоторое время главком собрал у себя совещание. Присутствовали командующие армиями, а их было пять, начальник штаба и член Военного совета – начальник Политуправления Группы. Говорова не было. Обсуждали три вопроса – состояние воинской дисциплины (главный), завершение учебного года и предстоящие командно-штабные учения Группы войск.

О состоянии воинской дисциплины докладывал каждый командарм. Главком и член Военного совета сосредоточили свое внимание на 8-й гвардейской армии (командарм И. Юрпольский) и на 1-й гвардейской танковой армии (командарм И. Герасимов). У Юр-польского был очень большой рост происшествий. Причем при докладе он значительно занизил цифры, что вызвало буквально гнев главкома: «Ты же генерал, как ты можешь так опуститься и врать?» А Мальцев добавил: «Иван, я тебя знаю давно. Ты постоянно стремишься все приукрасить. Тебе самому надо больше работать. Если ты лично не поправишь положение в армии с дисциплиной – вынужден буду вызвать тебя на парткомиссию. Терпение уже лопнуло». Потом переключились на Герасимова.

– Представьте себе картину, – начал главком. – Командующий армией проводит учения с одной из дивизий. Условия выхода дивизии из города, а она располагается в Дрездене, сложные. Но если условия сложные, так ты все предусмотри, чтобы ничего не случилось! А что делается? На весь город поставили двух или трех регулировщиков – неподготовленных солдат – и все! И в итоге что? Один грузовой автомобиль, отстав от своей колонны, мчался по Дрездену с большой скоростью. На перекрестке в центре города машина налетает на трамвай и от удара загорается. В трамвае жертвы. Но и это не все. Машина горит, а в ней не просто снаряды, а реактивные снаряды. Хорошо, что немецкая полиция быстро сработала, вызвала пожарную команду. Тягач, поливая машину, одновременно отбуксировал ее за город. А начни летать снаряды по такому громадному городу? Это же беда! Нетрудно представить, что могло бы быть. Командарм, доложите: чем объясняется такая подготовка к учениям? – Товарищ главнокомандующий, – начал было тот, – дело обстояло несколько не так…

– Ты мне доложи – почему плохо подготовлено учение! Оно еще не началось, а уже такое происшествие.

И так в этом же духе минут пятнадцать. Конечно, все остальные притихли. Я в том числе. Мне тоже нечем было хвалиться – в армии 167 происшествий за 8 месяцев. И хоть на тысячу военнослужащих личного состава у нас приходилось меньше, чем у других, но общая цифра просто ошеломляла. Наверное, руководство учло мое недавнее пребывание в должности, поэтому ограничилось только некоторыми указаниями.

Затем главком предоставил слово Туронтаеву, который напомнил, какие еще у нас не проведены учения. А главком отметил, что на учении в 10-й гвардейской танковой дивизии была группа офицеров штаба Группы, и подчеркнул, что учение хорошо подготовлено и умело проведено. Это, конечно, для меня было очень высокой оценкой. Когда главком сказал, что будет на этот счет направлена информация, я вообще почувствовал себя неловко.

О командно-штабном учении Группы было сказано всего несколько общих фраз, но никто ничего не уточнял. И я – тоже.

Зато после совещания меня все обступили и давай нажимать: «Чем ты удивил главкома?» Я, разумеется, был немногословен: учение как учение. Постарался перевести стрелку на другую тему – о групповом командно-штабном учении. Зашли к Туронтаеву. Он сообщил, что учение будет проводить главком, но посредников пришлют из Центра (то есть из Генерального штаба и какого-то военного округа).

Вскоре приехали из Киевского военного округа посредники во главе с командующим войсками генерал-полковником В.Г. Куликовым. Почему-то одновременно распространились слухи, что будто бы Куликов может заменить Кошевого. Во время учений мне удалось повидаться с Виктором Георгиевичем Куликовым, и я без дипломатического захода прямо спросил: