Текст книги "Мозг в чемодане. НЛП для бизнесвумен"

– Да, мама дала на булочку.

– Пойди в буфет и купи ее для меня.

– С какой это стати?

– Ах, ты еще не знаешь? Так знай: мое слово здесь закон.

– Не знаю и не хочу знать.

Лицо Швединской побагровело от злости. Надо сразу показать этой новенькой, кто есть кто. Она схватила Кристину за волосы и поволокла ее в туалет.

– Ребята! Идите на подмогу! – позвала Швединская.

С помощью двух мальчишек Лена поставила сопротивлявшуюся Кристину в унитаз с дерьмом и спустила воду.

– Запомни! Так будет всегда, если ты не будешь меня слушаться. А если расскажешь родителям, считай, что ты – не жилец.

А Люба тогда недоумевала, почему дочь стала хуже учиться и почему вдруг начала заниматься упражнениями с гантелями и ходить в секцию каратэ. А по воскресным дням направлялась на дрессировочную площадку с их овчаркой по кличке Ермак, где пса обучали искусству задержания нарушителя. Нередко между возбужденными тренировкой собаками завязывались жестокие драки. Однажды с привязанным к дереву Ермаком сцепился огромный серый дог, носивший титул «лучшего представителя породы». Во время схватки случилось непредвиденное: поводок каким-то непонятным образом обмотался вокруг шеи овчарки. Ермак задыхался и хрипел, а дог все сильнее стягивал смертоносную петлю, не обращая внимания ни на окрики хозяина, ни на удары палкой. Кристина в состоянии аффекта пошла в атаку на разъяренного пса и сунула руку в его пасть. И дог, наверное, растерзал бы ее, если бы не вмешательство ротвейлера. Кобель тихо подкрался к догу сзади и откусил чемпиону хвост.

Кристина готовила себя к поединку. Она поняла, что слабому не удержаться на плаву. К этому времени она выросла и похорошела, и на нее начали заглядываться парни. Как-то Кристина возвращалась из школы по центральной улице городка, в котором они тогда жили. Вдруг рядом с ней притормозили «Жигули». В машине, кроме парня за рулем, сидели Швединская и еще двое ребят.

– Кристина, привет! – крикнула Швединская.

Кристина замедлила шаг. Она выглядела очень эффектно в своем новом красном пиджачке и мини-юбке.

– Девочка в красном, дашь нам несчастным?

Ни слова не говоря, Кристина подняла с земли огромный булыжник и с размаху всадила его в лобовое стекло.

– Ах ты, сука!

Парни выпрыгнули из машины и бросились к Кристине.

– Стойте! – завопила Швединская. – Я сама с ней разберусь. Ребята, вы будете свидетелями, как я проучу эту выскочку.

Кристина и Швединская направились вглубь парка. Там на пустынной аллее и произошла схватка. Швединская была намного массивней, но Кристина уже владела приемами борьбы. Увертываясь от прямого столкновения, она наносила ногами сильные удары в живот, и так отделала Швединскую, что та в беспамятстве осталась лежать на земле. У парней отвисли челюсти, когда они увидели, что Кристина возвращается одна.

После того, как Кристина одержала победу в дуэли, Швединской ничего не оставалось, как смириться с присутствием «девочки в красном» на школьных вечеринках. Иногда к ним присоединялся местный донжуан Гоша Кривобоков, которому было уже восемнадцать. Несмотря на свою фамилию, Гоша выделялся среди всех парней их маленького подмосковного городка замечательной наружностью: у него были огромные бирюзовые глаза, обрамленные черными ресницами, а свои густые волосы он осветлил блондораном до цвета спелой пшеницы. Это было круто, и по нему сохли как пятнадцатилетние школьницы, так и взрослые женщины. Любая девочка, которую он удостаивал своим вниманием, могла рассчитывать на подмешанное на зависти уважение со стороны своих подруг. Кристина также втайне была влюблена в Гошу, но он почти не обращал на нее внимания – парни считали ее недотрогой. Однако после того как Гоша узнал, что Кристина сделала Швединскую, он начал пристальнее приглядываться к ней…

В тот вечер Люба попросила Кристину погулять с Ермаком. Девочка сразу же согласилась – если Гоша встретит ее в обществе выдрессированной немецкой овчарки, у нее появится шанс привлечь его внимание.

Гоша тусил в парке возле пивной в обществе двух корешей.

– Это твоя собака?

– Да, моя.

– А она умеет что-нибудь делать?

– У нее медали первой степени по ОКД и ЗКС.

– Да ладно!

– Не веришь? Хочешь, покажу?

– Ну, давай.

Кристина положила под дерево свою сумочку.

– Ермак, охраняй! А ты, – обратилась она к Гоше, – теперь прогуляйся мимо.

– А он меня не укусит?

– Нет, гарантирую… Что, испугался?

– Я?!

Гоша медленно пошел к дереву. Ермак, не шелохнувшись, следил за ним глазами.

– Да ты не стесняйся, прогуливайся мимо него взад – вперед, взад-вперед…

– Я прогуливаюсь, а он – ноль внимания.

– А ты попробуй протянуть руку к сумке!

Парень начал изображать, что его интересует сумка. Ермак издал предупредительный рык, но, как только Гоша приблизился на несколько шагов, вскочил и с грозным видом заслонил своим телом предмет, который ему поручили охранять.

– Рукой не маши! – Кристина слишком поздно произнесла эти слова.

Гоша попытался схватить сумку, и в ту же минуту Ермак впился зубами в его руку.

– Фу! – крикнула Кристина, и собака тут же выпустила рукав.

– Прокусил, гад! – Гоша хотел было пнуть Ермака, но вовремя остановился.

– А ты пописай на рану. Быстро заживет!

– Ах ты!..

– Следи за базаром. Ермак, ко мне!

Пес обежал вокруг Кристины и сел у ее левой ноги.

– Рядом! – скомандовала Кристина и торжественно удалилась с места представления…

С того дня Гоша начал демонстративно ухаживать за Кристиной. Девчонки лопались от зависти, а парни пытались выяснить, было ли у них что-нибудь или не было.

Перед майскими каникулами случилось невероятное: Лена Швединская пригласила Кристину к себе на дачу. Она надеялась, что к их кампании примкнет и Гоша, а это повысило бы ее пошатнувшийся в последнее время авторитет. К тому же она давно вынашивала план мести. Ее ближайшая подруга Шматина сохла по Гоше и надеялась, что на даче ей удастся уговорить его по пьяни трахнуть ее, и она расскажет об этом Кристине. Однако девочки и не подозревали, что окажутся в двух шагах от того, чтобы стать соучастницами преступления.

Весна началась рано, и сад был наполнен ароматами цветущей сирени. Они растворялись в вине, кружили голову, расслабляли тело, возбуждали пробудившуюся чувственность, и Кристина почти не оказала сопротивления, когда Гоша поволок ее в сарай и, бросив на охапку сена, сразу же овладел ею. Ее только удивило, что он был так груб и истязал ее до полного изнеможения. И где те красивые слова, которые она так ждала от него?! Внезапно он сильно ударил ее по лицу. Бил кулаком прямо в глаз. Потом скрутил назад руки и позвал парней.

– Дарю вам эту шлюху. Она, видите ли, целку из себя строила! Я перед ней расстилался и так и этак, а она давно не девочка!

– Это неправда! У меня никого не было!

– Ты что с ума сошел? Что над девкой издеваешься? – эти слова раздались за спиной Кристины, когда она, не помня себя от отвращения, перепрыгивая через кусты, бросилась к речке.

– Покончить разом с этим позором! Что повесить на шею? – мысли путались в ее голове.

Кристина стояла на мостике, с которого полоскали белье, и неподвижным взглядом смотрела в темную глубину омута. Она испытывала полную утрату всех чувств, включая страх шагнуть в небытие. Вдруг кто-то крепко схватил ее за плечи. Она увидела искаженное неподдельным волнением лицо Швединской.

– Кристина, выкинь это из головы! С кем не бывает! Он дурак! Козел! Мы никому ни слова.

– А синяк под глазом? Что я скажу родителям? Как в классе с ним появлюсь?!

– Скажешь, что в аварию попали или что пьяные на улице пристали… Хочешь, я попрошу, чтобы мне тоже фингал подставили? Прости меня, если можешь. – Я больше никогда не буду такой…

Синяк прошел, но месячные, которые до сих пор приходили регулярно, задержались на три дня. Швединская посоветовала принять горячую ванну.

Люба была так поглощена подготовкой к защите диссертации, что не предавала особого значения странному поведению Кристины. Та стала раздражительной, огрызалась по любому поводу, доходя до вспышек ярости и агрессивности. В дневнике появились двойки, но все попытки поговорить по душам заканчивались неудачей и растущим отчуждением…

И однажды, придя домой, Люба застала Кристину сидящей в кресле в бесчувственном состоянии. Она бросилась к дочери. Пульс прощупывался. Рядом на полу валялся пустой пузырек, в котором еще вчера было не менее двадцати таблеток димедрола.

– «Скорая»? Скорее! Скорее! Попытка самоубийства. Отравление димедролом.

К счастью, «скорая» приехала через десять минут. Сделали промывание желудка и, сказав, что прямая угроза жизни миновала, забрали Кристину в городскую больницу. Люба поехала с ней. Врач, осмотревший Кристину, сообщил, что ночью ее нельзя оставлять без присмотра, а утром за ней приедут санитары из психиатрической больницы.

– Санитары? Зачем? Может быть, можно обойтись без этого?

– Мы обязаны сообщить о попытке суицида. И консилиум с участием психиатра поставит окончательный диагноз.

– Но ей гораздо лучше! А постановка на учет в психдиспансер – клеймо на всю жизнь!

– Меня хотят запрятать в сумасшедший дом?! – Кристина вскочила с больничной койки, и, оттолкнув врача, бросилась к выходу.

– Держите ее!

Двое молодых врачей успели перехватить ее в коридоре. Но силы ее удесятерились. Она яростно сопротивлялась, кричала и плакала, повторяя, что не хочет в сумасшедший дом. Все же им удалось скрутить ее и привязать к кровати. Они сделали ей укол, и через некоторое время она успокоилась.

– Ладно, завтра во всем разберемся – утро вечера мудренее. А вам, мамаша, лучше остаться здесь, – обратился к Любе дежурный врач. – Документы у вас с собой? Психиатр будет в восемь утра.

Кристина очнулась с первыми лучами солнца и увидела мать, сидевшую на табуретке у изголовья кровати.

– Ну, как ты?

– Вввроде бы лучше?

– Ходить можешь?

Кристина свесила ногу с кровати.

– Нам надо бежать отсюда. На наше счастье тебя еще не записали в регистрационную книгу. Ты тут такое вытворяла, что не до этого было.

– Но на мне нет одежды!

– Какая одежда?! Если мы не уйдем, тебя отвезут в сумасшедший дом с диагнозом «буйное помешательство», а я сомневаюсь в том, что пребывание там окажется полезным для твоей психики. Будем прыгать из окна!

Из больничной простыни Кристина соорудила нечто вроде сари. В таком виде можно было пройти по улице, не привлекая особого внимания в этот предрассветный час, когда единственными прохожими были владельцы собак. Они тоже были одеты наспех и во что попало…

* * *

Такси выехало на Ленинградское шоссе. Люба взглянула на Кристину. Всего лишь десять минут назад она выглядела эффектной женщиной: красивая, стройная, со вкусом одетая брюнетка. Теперь же ее лицо было почти уродливо. Эта способность преображаться – их фамильная черта. И по виду Кристины она поняла, что ей не до ее рассказов и воспоминаний.

Мама, у меня другая жизнь. Мне сейчас так нужна твоя поддержка.

А у меня так много проблем!

Люба в волнении выглянула в окно. Небо было мутновато оранжевым, облака ослепляли голубизной, внизу – ядовитая желтизна только что распустившихся под весенним солнцем деревьев. Своими новыми глазами она различала все цвета, воспринимала их отдельно, но не такими, какими они казались ей в ее прежнем состоянии, бывшим лишь увертюрой к непознанному.

Глава 4. Список подозреваемых

Последние несколько лет с головой Любы Раевской творилось что-то неладное: окружающий мир внезапно начинал вращаться вокруг нее с невероятной скоростью, природа выглядела как неземной ландшафт, в котором все краски словно сходили с ума, обжигая глаза то ядовитой желтизной, то алым багрянцем. Чаще всего это случалось накануне разгула природной стихии или крупной катастрофой. Вот и сегодня ей не по себе. Это похожее на черную змею облако! Это рычание водопроводных труб!

В час пик, когда улицы города напоминают тараканьи бега, добраться до университета, где она работает доцентом, можно только на двух электричках. Выйдя из поезда, Люба огляделась по сторонам и двинулась к зданию Ленинградского вокзала. У входа резко развернулась на сто восемьдесят градусов и тут же увидела, как замешкался и растерялся следовавший за ней по пятам мужчина. Выпив кофе в привокзальном буфете, она быстрым шагом направилась к электричке. Но в вагон не зашла – задержалась на платформе, чтобы понаблюдать за попутчиками.

– Который час? – спросил подошедший к ней незнакомец. Он тоже медлил с посадкой – очевидно, хотел точно установить, в какой вагон сядет она. У Любы повышенная чувствительность – она тонко различает любую фальшь, и если человек интересуется ею с какими-то особыми намереньями, ее словно пронизывает ударом тока. Это вдруг прорвавшееся извержением наружу шестое чувство настолько необычно, что ощущения, испытываемые Любой, трудно представить. Она почти что сошла с ума от этого непонимания, но спасло ее то, что, будучи с самого рождения болезненным ребенком с повышенной температурой, она привыкла к мысли о том, что за свое существование придется бороться. И это почти звериное чутье, касающееся возможной собственной смерти, заставляло ее заблаговременно принимать меры для спасения своей жизни. Она бросала пить и курить за несколько шагов до приближения к критической черте, она принимала лекарства, когда ощущала, что не сегодня, но, может быть, через день или два ею может овладеть тяжкий недуг. Так что сомневаться в организованной слежке не приходилось.

Увидев, что она не садится в поезд, мужчина после некоторого колебания все же зашел в первый вагон. И тогда Люба побежала по платформе к концу состава. Внезапно резко остановилась и обернулась. Стоя на ступеньке, незнакомец вытянул шею и наблюдал за ней с нескрываемым любопытством. Поезд сразу тронулся, когда Люба вскочила в один из хвостовых вагонов. Там было тесно, как в муравейнике, и она с трудом втиснулась в узкое пространство между толстой торговкой и ее сумками. Вдруг кто-то похлопал ее по плечу.

– Не бойся, все нормально, – хитро подмигнул ей какой-то бухарик.

Она перешла в соседний вагон и расположилась в тамбуре. И снова подозрительный с виду мужчина – тот самый, который «провожал» ее в буфет», начал разглядывать ее как насекомое под увеличительным стеклом. На ближайшей же станции Люба направилась к выходу.

– Куда вы? Вам надо проехать еще две остановки, – взволнованно произнес незнакомец, окончательно рассеяв ее сомнения.

С обреченным видом Люба опустилась на единственное свободное место. Не сразу заметила, что на нем лежит какой-то предмет. Раздался хруст. Она почувствовала, как впиваются в ягодицы осколки. Люба вскочила. От лежавшего на сиденье предмета, оказавшегося детской игрушкой, остались одни фрагменты. В целом виде это был, скорее всего, вертолет. Но почему рядом с игрушкой лежит пакетик сливок?

Она почувствовала, что это не случайно, и оказалась права. В вечерних новостях сообщили, что в 16.50 на минное поле в районе Ханкалы рухнул Ми-26, самый большой в мире вертолет, который из-за громадных размеров, неповоротливости и внешнего сходства с коровой так и называют «корова». Вертолет был обстрелян с земли, после чего в одном из двигателей возник пожар. Погибло 115 человек. Столь крупных потерь федеральные силы не несли даже во время самых ожесточенных боев. Перед подобными катастрофами Любе всегда звонили и зловеще молчали в трубку. На этот раз вместо звонка были детская игрушка и пакетик сливок. Они появились еще до катастрофы. Значит, тот, кто подложил их, был информирован о предстоящем теракте. Но причем тут она?

Звонок. Или… или ей просто показалось, и это просто сигнал нервных клеток. Люба все же снимает трубку.

– Ваш приказ выполнен. Сиадере.

– Да кто же вы? – Я не боюсь вас, но зачем вы продолжаете эту нелепую игру? Что еще должно случиться? Наводнения, извержения, штормы? Причем тут я? – Люба продолжает свой монолог, слыша в ответ только тяжелое дыхание. – Вы просто ненормальный! – выкрикивает она и все-таки не удерживается от того, чтобы включить телевизор. Стихия действительно разбушевалась – на этот раз под ее натиском оказались отрезанными от внешнего мира Курильские острова.

В комнату с возмущенным видом входит Любин муж Антон.

– Ты опять беседуешь с этим психом? – Сама даешь ему повод. Не обращай внимание, и он оставит тебя в покое.

– Раньше у меня действительно было не в порядке с головой. Мне даже казалось, что известные террористы пояляются на экране только для того, чтобы я написала о них. Но сейчас я мыслю трезво. Кто-то хочет показать мне, что, во-первых, не я одна обладаю шестым чувством, и, во-вторых, мои действия находятся под контролем. – Я убедилась в этом, после того, как после смерти отца нашла в его архивах адресованное мне письмо, которое он писал всю свою жизнь:

«Дорогая дочка!

Этому письму потребовалось много времени для того, чтобы придти к своему адресату. Я начал писать его, когда ты произнесла свое первое слово «аб». По твоему разумению оно включало в себя два понятия: «радио» и «собака».

Сейчас твоя старенькая бабушка сидит рядом со мной и держит тебя на руках. Когда-то она была юной и красивой. Но, увы, жизнь зарождается как вспышка молнии и медленно угасает как тлеющий костер. Юность пролетает стрелой и превращается в ворчливую старость. Вот почему каждый должен стремиться прожить жизнь с пользой для себя и своих близких…

Мы жили в трудное время. Прошли через тяготы кровопролитных войн. Ты сейчас студентка университета. Будущее улыбается тебе счастливой улыбкой. Вся жизнь впереди. Хотелось бы верить, что добро восторжествует…

Сегодня, когда я продолжаю это письмо, твоя бабушка уже умерла. Надеюсь, она попала в небесный рай. Но планета земля не стала раем для своих детей. Добро не восторжествовало над злом. Час возмездия Природы приближается. Человеческий разум не в силах противостоять ее гневу. Главной проблемой цивилизации стало «быть ей или не быть». Вот почему я решаюсь на опасный эксперимент… Мой мозг должен превратиться из маленького комочка серого вещества в источник сверхразума. Искусственный мозг никогда не достигнет того уровня совершенства, который заложил Создатель в человеческий мозг. Если удастся научиться манипулировать связями между левым и правым полушариями, сила мысли создаст механизм спасения. Конечно, в любой попытке проникнуть в непознанное таится опасность. Но если не мы, то кто же? Будь сильной и счастливой».

Люба хорошо помнила тот печально-памятный день, когда не стало отца. Накануне вечером она застукала своего супруга за тайным просмотром эротического фильма.

– Я не импотент, но ты меня больше не возбуждаешь, – нервно выкрикнул Антон. – Ты не родила мне ребенка! – Я еще могу…

– А Кристина? Ты удочерил ее, когда девочке было всего полтора года. Неужели ты хочешь бросить меня? Бросить после того, как 33 года я вкалывала, как лошадь и кормила тебя! А ты берег свое здоровье и копил деньги на то, чтобы заиметь ребенка на стороне? Подлец!

– Успокойся, я пошутил. Что, мне даже помечтать о ребенке нельзя? Ты же мечтала о Голливуде! – Я люблю тебя и никогда не брошу. Деньги копил ради тебя. Ведь ты всю жизнь живешь только одним днем. Есть неприятная новость: звонила твоя сестра – отец в больнице. Ему будут делать операцию. Завтра утром Галя опять будет звонить… Да не расстраивайся ты так! Отцу восемьдесят шесть. Мало кому удается дожить до таких лет. Помнишь, как понравилось отцу мое поздравление в связи с юбилеем? «Вот уже более тридцати лет прошло со дня нашей первой встречи, когда осенним днем мы с Любой пришли на Вашу лекцию «Солнечные паруса» в Московский планетарий. К сожалению, как писала в одном из последних писем ваша незабвенная супруга: «Какая проклятая стала жизнь – разъединила нас!» Но все эти годы солнечные паруса несли по жизни ваш корабль. Ваша мудрость и дальновидность помогали окружающим вас людям. Взять хотя бы Любу, которая только в наше нелегкое время оценила вашу настойчивость в приобретении ей такой профессии, как преподаватель физики. Теперь она благодарна вам и может поддерживать свои финансы на хорошем уровне за счет дополнительных уроков и подготовительных курсов для поступающих в университет. С ностальгией вспоминаю восьмидесятые, когда мы с Любой гостили на вашей даче. Бог даст, еще увидимся, тряхнем стариной и сыграем с вами бескомпромиссную партию в шахматы. Есть у нас один секрет – на семью нет трехсот лет. Как говорят, все впереди».

На следующий день, приняв «хвосты» у студентов, Люба поехала на вокзал. Уже по дороге ощутила, что начинается ЭТО – когда часть ее сущности словно тень движется рядом. Она видит себя со стороны как действующее лицо некой таинственной драмы, в которой трудно различить правду и вымысел. ЭТО предупреждало Любу о своем появлении, превращая ее в ударный инструмент, по которому время от времени ОНО ударяло своей палочкой. Ударяло больно и жестоко, а иногда весело и игриво.

Первый удар ОНО нанесло в подземном переходе на площади трех вокзалов, поместив в витрину подземного магазина огромное сердце, на котором было написано «Я люблю тебя». Это было сердце отца. Он всегда уверял детей в том, что не способен на любовь и привязанность. Но у гроба Любиной матери признался в том, что то, что он испытывал к ней всю их совместную жизнь, вероятно, и есть любовь. Его любовь к ней и детям была жестокой, как и он сам. Но он был дальновидным человеком. Иначе не заставил бы детей с раннего детства учить английский и немецкий, посещать две школы: дневную с гуманитарным уклоном и вечернюю физико-математическую. Если у Любы и остался смысл в жизни, то только благодаря ему.

Она не заметила, как прошли семь часов. Поезд стоял на каком-то полустанке. Через оконное стекло не просматривалось никаких признаков большого города.

– Почему вы не идете к выходу? – обратилась к Любе проводница. – Мы уже давно прибыли в Нижний.

Люба зашла в здание вокзала. Вспомнив, что Галя никогда не завтракает, решила перекусить в привокзальном кафе. В витрине был широкий ассортимент салатов и мясных блюд.

– Пожалуйста, предложите мне что-нибудь, от чего не отказались бы сами, – попросила она. – У меня проблемы с желудком.

– В таком случае возьмите ватрушку.

Буфетчица разогрела ватрушку и налила стакан чая. Ватрушка оказалась очень мягкой, с обильной и свежей творожной начинкой. Люба села за угловой столик. С ее места хорошо просматривалось все, что происходит вокруг. Оставалось два часа до рассвета, и она решила написать небольшой очерк под названием «Ночной вокзал». Внимание сразу же привлекли трое мужчин, сидевших за столиком возле окна. Они выглядели сильно поддатыми и разговаривали так громко, что до нее долетали обрывки фраз.

– Значит, мы с тобой так и не договорились, – произнес мужчина лет сорока пяти. У него были узкие злые глаза. На наружной части кисти правой руки татуировка в виде пронзенного сердца. На голове дорогая шапка. И вообще одет он был более чем прилично.

– Дурак тот, кто продает. И не меньший дурак тот, кто покупает, – произнес сидевший к Любе спиной его собеседник.

– Знаешь, мы люди не простые. Мы особые люди Нижнего Новгорода.

Люба достала блокнот.

– Что вы собираетесь записывать? – с этими словами мужчина с татуировкой встал и подошел к ее столику.

– Просто коротаю время. Хочу написать очерк «Ночной вокзал».

– Вы писательница?

– Это мое хобби.

– И про что вы пишите?

– Про параллельные миры.

– Вы становитесь мне интересны, а я человек не простой. Так как вас величать?

– Аэлита.

– А я Витек из ФСБ. Полковник, начальник правительственной охраны. Но это в прошлом. Сейчас я уважаемый предприниматель.

– А я из марсианской разведки. Но это в прошлом. Сейчас просто преподаватель университета.

– Вы знаете, мне с вами становится совсем интересно.

Витек заказал два стакана кофе и закурил, предварительно спросив разрешения у Любы.

– У нас не положено курить, – заметила буфетчица.

– На нас это не распространяется. Мой лучший друг трахает родную племянницу начальника уголовного розыска. Это вам о чем-нибудь говорит? Если честно, я случайно подошел к вам, но вы меня, действительно, заинтриговали, – теперь Витек обращался к Любе. – Я разведен, у меня в Нижнем четыре квартиры. Много бабок и баб, но нет никого, с кем мне было бы интересно. Вы действительно писательница? – Я тоже пишу стихи. Вернее не пишу – они рождаются внезапно, и я просто запоминаю их. Хотите послушать?

Хочу.

– Владей собой среди толпы смятенной, – Витек начал декламировать с выражением, как артист на сцене, но быстро сбился.

– Подожди немного… они придут…

Люба раскрыла блокнот и приготовилась записывать.

 
Умей поставить в радостной надежде
На карту все, что накопил с трудом,
И проиграть, и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том.
 
 
Знай, только риск – цена всего на свете,
А те, кто врос в спокойное житье,
Как паруса, утратившие ветер,
По сути дела – жалкое тряпье.
 

– Круто?

– Круто, но это чисто по-русски: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское». А вот американцы залогом успешности риск не считают. Признают только умеренный риск, да и то на последнем месте в списке критериев успешности.

– Мы другие, и вы мне нравитесь. Знаете почему? Потому что вы первая, кто записывал за мной. – Я хочу пригласить вас… к себе.

Люба встала и пошла к выходу.

– Постой! Мой шофер отвезет вас. Вам куда?

Люба назвала адрес. Витек подвел ее к белой иномарке и распахнул заднюю дверь.

Задумавшись, она не заметила, как они пересекли сверкающий огнями Окский мост. Узкие, запорошенные снегом улицы с почерневшими от времени бревенчатыми избами были ей не знакомы.

– Куда мы едем? Остановите машину!

Воспользовавшись моментом, когда водитель сбавил ход, Люба открыла дверь и вывалилась в сугроб. Быстро вскочила и подбежала к деревянному забору. Подергала калитку. Она была заперта. Витек вышел из машины и с ухмылкой наблюдал за тем, как просунув руку в щель, она пытается отвести в сторону задвижку. Увидев, что Витек направляется к ней, Люба дернула руку, но кисть намертво застряла в узком проломе.

– Не подходите ко мне! Я буду кричать!

– Теперь я понял, почему ты показалась мне интересной – ты просто чокнутая. К кому едешь?

– К отцу. Ему сделали операцию.

– Как его имя?

– Владимир Раевский.

– Понял. Садись в машину – мигом доставим.

Через десять минут они подъехали к девятиэтажному дому из серого кирпича, в котором жила ее сестра. Дверь открыли после третьего звонка. Люба бегом поднялась на второй этаж. У Гали было опухшее от слез лицо.

– Как отец?

– Я была у него вчера. Мне не позволили зайти в реанимационное отделение, но я наплевала на этот запрет. И как ты думаешь, что я увидела? Я ожидала, что отец находится в отдельной палате, что он подключен к аппаратуре. Но он лежал в комнате на семерых вместе с какими-то бабками. И никаких признаков того, что его пытались спасти.

– Отец жив?

– Он был без сознания. Я кричала, требовала, чтобы он отозвался… хотя бы пошевелил пальцем. И он пошевелил…

– Ты разговаривала с трупом, Галя. Отец мертв, – эти страшные слова произнес муж Гали Владислав.

– Он не должен был умереть! Не должен! – Галя зарыдала, закрыв ладонями лицо. – Отец сам планировал свою смерть, но не сейчас. У него была ясная голова, его мозг продолжал работать.

– Он давно уже был ходячим трупом, – возразил Владислав. – С тем, что у него внутри, с точки зрения медицины, жить было нельзя. Жила только его голова.

– Мы должны потребовать вскрытия!

Людям в таком возрасте вскрытия не делают. Вот заключение врача. Смерть наступила в двадцать три часа от… – Владислав протянул заключение, в котором был длинный список малоизвестных медицинских терминов. – Надо успеть похоронить отца до рождества – в сочельник на деревенском кладбище рядом с женой. – Я уже договорился с военными, чтобы расчистили лесную дорогу.

В десять утра гроб с телом отца доставили в его квартиру в соседнем доме. Люба с опаской взглянула на его лицо и почувствовала, что у нее защемило сердце – это не было лицо мертвеца. Даже ироническая улыбка была живой, как будто отец хотел сказать «Вы тут посидите, а я послушаю».

– У него летаргический сон, – прошептала Галя, – я не верю, что он мертв. Что же делать?

– Похороны будут завтра, – отрезал Владислав. – Вынос тела в 12. Дорогу уже чистят.

– А я говорю, что он жив! – настаивала Галя.

Она неистово гладила отца по голове, засовывала ладонь в его рукав, пытаясь нащупать пульс, стряхивала пылинки с его костюма. Взгляд ее был безумен.

Вскоре начались непрерывные телефонные звонки, а через час один за другим начали приезжать бывшие студенты и аспиранты отца. Многие из них были влюблены в профессора. Худенькая учительница из Дзержинска вытерла платочком покрасневший от слез носик.

– Вы даже не представляете, каким прекрасным лектором был ваш отец. Каждую лекцию профессор начинал с интригующего сообщения. Например, рассказывал, как перед взрывом планеты Фаэтон ее обитатели переселились на Марс. Рассказывал во всех подробностях, как они обустроили там свою жизнь, как впоследствии начали переселение на нашу планету. И только потом, когда мы уже слушали его с открытым ртом, приступал к выводу формул.

– Помоги найти завещание, – попросила Любу сестра. – Мы уже просмотрели его бумаги, но не нашли никакого предсмертного письма. Это очень странно – отец всегда предусматривал все. Он должен был написать какое-то обращение к своим детям, внукам, соратникам, ученикам.

– Я тоже была уверена, что он, такой крупный ученый напишет завещание землянам… вот в этой папке есть несколько писем. Но что это?

«Новые правила учета работы домработницы: Поддержание порядка в помещениях общественного пользования с 9-00 до 19–50. Мойка помойного ведра, чтобы оно всегда выглядело как новенькое, в любое время указанного интервала…»

– Порви это! – крикнула Галя, – он совсем чокнулся. Все домработницы уходили от него – кто может вынести такое? Великий ученый, а на похороны не накопил. А вдруг с нами что-нибудь случилось, и мы были бы не в состоянии похоронить его, как положено.

Она взглянула на часы.

– Пойдемте ко мне – надо перекусить.

За ужином Люба зачитала отрывок из написанного ею некролога, который должен был появиться в завтрашнем номере газет.

– Я думаю, что мы правильно сделали, что включили строки из «Белой гвардии» Булгакова: «Все пройдет: страдания, муки, кровь, голод и мор. Мир исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Звезды будут так же неизменны, так же трепетны и прекрасны. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим мира, не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»