Текст книги "Проклятый"

– Все сделаю, ваша светлость, только не губите! – трактирщик всхлипнул. – Прикажете идти?

– Иди… Нет, постой!

Этого мало – понял Кар. Если он хочет спастись…

– Седлай трех лошадей, – сказал он трактирщику. – Ты и твоя жена поедете со мной. Поможешь мне выбраться из города, и тогда я отдам ребенка. Если дашь кому-то знак, или за нами будет погоня, девочка умрет.

– Сжальтесь, ваша милость! У ворот будут солдаты, вам не проехать!

– Ты найдешь, что сказать солдатам. А теперь торопись, если тебе дорого твое дитя!

Трактирщик вскочил, как подброшенный.

– Шевелись, женщина! – приказал он, выбегая из комнаты.

Женщина бросилась к младенцу. Трясущимися руками принялась заворачивать его.

– Мама! – позвала девочка.

Кар поудобней перехватил ее. Привалился к стене. Будь он на месте трактирщика, вернулся бы с постояльцами, крикнул стражу. Один кинжал против целой толпы… Но нет, отцовский страх оказался сильнее. Резкий голос трактирщика отдавал приказания повару. Послышался чей-то вопрос, трактирщик ответил. Вбежав в комнату, закрыл дверь. Несмело приблизился с коричневым плащом и сапогами в руках. Ненавидя себя, Кар сел на стул. Протянул ногу. Девочка затихла у него на коленях и молча глядела, как отец натягивает сапоги страшному незнакомцу.

Покончив с сапогами, трактирщик набросил Кару на плечи плащ.

– Закутайтесь, ваша милость, – сказал он почти спокойно. – Не обессудьте, я выдам вас за слугу.

Кар кивнул. Безропотную покорность этих людей выносить было тяжелей, чем слезы и мольбы.

– Вперед, женщина! – бросил трактирщик, затем поманил Кара: – Следуйте за мной, ваша милость. Лицо прикройте капюшоном.

Кар с неохотой спрятал кинжал в ножны. Девочка больше не плакала. Обхватив его за шею, она с интересом вертела головой. Через узкую дверь за кухней трактирщик вывел их на задний двор. Здесь разгуливали куры, валялись в луже у бочки с водой черно-пестрые свиньи. Чумазый мальчишка, сидя прямо на земле, ощипывал гуся. Голубые с озорной искоркой глаза опасливо проводили хозяина. На Кара мальчишка даже не взглянул.

Женщина уже сидела в седле, вцепившись в поводья левой рукой. Правой она прижимала к груди младенца. Рядом ждали еще две лошади. Предназначавшийся Кару гнедой мерин выглядел немолодым и не слишком упитанным, но каким еще быть коню трактирного слуги?

Под тревожным взглядом трактирщика Кар сел на лошадь. Девочку посадил перед собой, закрыв ее голые ноги полой своего плаща. Короткие детские волоски забавно топорщились. Девочка ухватилась за луку седла. Заулыбалась – происходящее уже казалось ей игрой.

Хозяин крикнул несколько слов мальчишке, тот бросился открывать ворота. Девочка весело оглянулась на Кара, он хмуро кивнул, пуская мерина вперед. Одна за другой лошади покинули двор, и маленький отряд поскакал в сторону городских ворот. Трактирщик ехал впереди. Судя по выправке, не вся его жизнь прошла на трактирной кухне.

Городская стена, сложенная из крупных камней, возвышалась на два человеческих роста. Окованные железом тяжелые ворота могли выдержать не один удар тарана. Кару они показались неодолимой преградой, отделявшей свободу и жизнь. К двум привратникам, обыкновенно следившим за потоком входящих и выходящих, сегодня добавился целый отряд воинов. Солнце играло на рукоятях мечей, шлемы и панцири сияли, как на параде. И всадникам, и пешим приходилось задерживаться у ворот. Командир отряда задавал несколько вопросов, его глаза цепко разглядывали путника, и тот мог ехать дальше. Крытые повозки солдаты тщательно обыскивали.

Группа всадников, сопровождавшая несколько повозок, только миновала ворота, когда к ним подъехал трактирщик. Женщина ехала следом; Кар скромно держался позади. Он склонил голову так, чтобы капюшон скрыл лицо. Девочка вертелась не переставая, вскрикивала и размахивала руками. Потом ее интерес привлек яркий перстень на руке Кара. Неразборчиво лепеча, она потрогала зеленый камень, затем наклонилась и попыталась его откусить. Кар снял кольцо. Поколебавшись, дал его ребенку. Девочка рассмеялась так радостно, что Кар, накрытый новой волной стыда, прошептал:

– Оставь его себе.

Спрятав руки под плащом, он с замиранием сердца слушал негромкий разговор трактирщика с солдатами. При дневном свете затея стала не только постыдной, но и попросту глупой. По здравом рассуждении трактирщик должен понять, что Кар не причинит ребенку вреда. Не успеет, даже захотев. Стоит шепнуть одно слово солдатам, да хватит и легкого кивка…

Трактирщик о чем-то спорил с командиром. Доносились отдельные слова: жена, дети, спешка… Командир нахмурился. Женщина дернулась, Кар не понял, что она сделала, но младенец закричал во всю мочь. Командир досадливо махнул рукой: проезжайте. Солдаты, перегородившие проезд, тронули лошадей. Трактирщик мгновенно вскочил в седло. Послал коня вперед, жена, оглянувшись на девочку в седле перед Каром, тоже. Кар пригнулся, с трудом удерживаясь, чтобы не пуститься вскачь. Командир скользнул по нему равнодушным взглядом, и ворота остались позади.

Широкая, гладкая словно полотно дорога тянулась, огибая пышные виноградники и ореховые рощи. Сперва ехали шагом, но вскоре Кар, не выдержав, пришпорил мерина. Тот рванулся вперед. В скорости ему было не тягаться с материной кобылой, но с каждым ударом копыт столица удалялась, а погони все не было.

Осеннее увядание еще не тронуло изумрудной зелени деревьев и трав, лишь кое-где в густой листве огоньками вспыхивали алые и желтые вкрапления. Ярко светило солнце. Травы стояли – высокие, ароматные. Поля – золотистые. Мир и процветание царили в Империи, и только в темной душе колдуна клубился страх.

Наконец, оглянувшись, Кар не увидел города. Натянул поводья. Трактирщик остановился рядом, но еще раньше, чем он успел раскрыть рот, женщина спрыгнула с седла и, прижимая младенца одной рукой, бросилась почти под копыта мерина.

– Отдай! – закричала она.

Кар наклонился в седле, девочка из его протянутых рук соскользнула на шею матери. Женщина застыла, обнимая детей. Из синевы ее глаз на Кара взглянула та же ненависть, что прошлой ночью он видел в глазах дамы Истрии. Только место убийцы-жреца теперь занял Кар.

– Простите меня.

Не колдун и не одержимый тьмой – просто Кар перевел молящий взгляд с женщины на ее мужа и обратно. Никто не ответил. Отвязав от пояса кошель, Кар сказал:

– Здесь все, что у меня есть…

Женщина презрительно скривилась. Кар понял, что она скажет. Добавил поспешно, глядя в лицо трактирщику:

– Это не вам. Отдадите девочке, когда вырастет. Может быть, она меня простит.

Трактирщик молча протянул руку, принимая кошель.

– Прощайте, – сказал Кар и всадил шпоры в лошадиные бока.

Прошел не один час, прежде чем он опомнился. Мерин под ним тяжело дышал и исходил пеной. Посмотрев вниз, Кар увидел кровь на сапогах. «Я только и делаю, что мучаю всех вокруг, – горько подумал он. – Даже это несчастное животное». Пустил лошадь шагом. Его никто не преследовал, и тьма не являлась злорадствовать над отверженным. Белоснежные башни столицы давно скрылись из виду. Кар был один среди звонкого лесного безлюдья. Он, и взмыленный старый мерин.

Догадавшись наконец свернуть с дороги, Кар выбрал первую попавшуюся тропку – она задорно извивалась меж стволов, то огибая холм, то упираясь в речной брод или простенький мостик из двух сложенных рядом бревен. Повозка не прошла бы здесь, но следы копыт виднелись во множестве. Кар не знал, куда ведет тропа. Ехал без направления и цели, взгляд бездумно цеплялся за торчащие ветки. Порою они нависали над самой тропой. Полдень только миновал, но под сводами леса жил полумрак. Светлые солнечные пятна вдоль тропинки не разгоняли его, скорей, они выглядели скромными гостями в храме вечного сумрака.

Звонкие птичьи голоса перекликались над тропой так радостно, словно весь мир принадлежал только им. Прислушавшись, можно было разобрать, что у каждой своя песня, которую она повторяет снова и снова. Никто не дирижировал этим хором, но звучал он слаженнее хора жрецов в столичном храме, когда тот во дни праздников возносит к небу торжественные песнопения.

Кар больше не подгонял мерина. Тот шел все медленней, копыта мягко стучали по тропе, под ними трещали, ломаясь, сухие ветви. Спокойствию лесного чертога не было дела до мрачной бури, бушевавшей у Кара в душе, до страха, одиночества и ненависти, сжигавших его дотла. Будь он и впрямь колдуном, мелькнула мысль, лес уже сгорел бы под ударами молний, наводнение смыло бы остатки… Если только не врут слухи о великой силе и власти колдунов. Темной силе и власти.

Мерин наклонил голову, потянулся губами к траве на обочине тропинки. Кар хлопнул его по крупу, и конь пошел вперед, недовольно прядая ушами и то и дело норовя остановиться. Он, судя по всему, считал, что на сегодня прошел уже достаточно, а неугомонному всаднику неплохо бы проявить почтение к старости, коли уж прочими достоинствами, вроде ума и привычки сидеть дома, судьба этого всадника явно обделила.

Вновь послышалось журчание ручья. Еще полсотни шагов, и деревья расступились, открылась широкая, заросшая высокой травой прогалина. Ее пересекал даже не ручей, а небольшая речушка с быстрым течением. Тропа обрывалась на берегу, чтобы продолжиться на той стороне.

У воды мерин решительно остановился. Всем своим видом выражая бунт, потянулся пить. Кар не стал спорить, расседлал его и оставил пастись. Напился в стороне от лошади. Вода, темная из-за быстрого течения, оказалась холодной и чистой.

Утомительный день, бессонная ночь, еще один день, смерть, предательство, бегство, темная фигура за спиной, беззащитное детское тело в руках… Шатаясь, как пьяный, Кар сделал несколько шагов от реки. Повалился в траву. Если за ним придут сейчас, он не шевельнется. Пусть делают, что хотят.

Он проснулся, когда солнце почти село. Открыв глаза, бездумно смотрел на закат. Узкая полоска цвета крови лежала над самыми верхушками деревьев. Небо вокруг окрасилось розовым, ему на смену шел желтый, и, наконец, бирюза, переходящая в зелень. Журчала река, где-то поблизости стрекотал кузнечик. Тело казалось странно неподвижным, будто проклятие наконец обрушилось на него, превратив в камень.

Большой жук опустился на руку. Блестящие зеленым металлом крылья сложились, жук медленно двинулся от запястья к кончикам пальцев. Лапки насекомого слегка щекотали кожу. Кар следил за ним, не шевелясь. Жук остановился. Передние лапки потерлись одна о другую, крылья расправились. Насекомое словно чего-то ждало. И дождалось – повеяло слабым ветром. Крылья шевельнулись, ловя порыв, и жук с тихим гудением улетел. Кар снова посмотрел вверх. Время текло мимо, не задевая, не беспокоя. Красная полоса над лесом исчезала, буйство красок начало блекнуть, и вскоре остался лишь неяркий розовый отсвет. Облака, темнея, наплывали на него. Кто-то приблизился, тяжело ступая. Кара тронули за плечо. Все еще во власти оцепенения, он с трудом поднял голову, но это был только мерин. Мягкие губы ищуще потянулись к человеку.

– Мне нечего дать тебе, – сказал Кар, садясь. – Прости.

Мерин, словно понял, принялся щипать траву. Кар глянул с завистью – тянущее чувство в животе быстро возвратило его к реальности. Он все еще жив, без денег и припасов. Хорошо еще, лошадь не сбежала, засыпая, Кар и не подумал привязать ее. До ближайшего селения Бог знает сколько пути, да и показаться там равно самоубийству. Никто не окажет помощи проклятому колдуну. Он теперь законная дичь. Эриан открыл сезон охоты, и охотников у него целая Империя. Двести золотых – сумма немалая. А все деньги Кар отдал дочери трактирщика, словно так надеялся откупиться от тьмы.

Тьма будто ждала, когда о ней вспомнят. Встала за спиной, Кар чувствовал ее холодный взгляд. Молчала, и молчание было хуже прежних издевательских слов.

Ехать, все равно куда, хоть чем-то занять руки и мысли – было бы легче. Но лес уже окутывала ночь, Кар не решился продолжать путь в темноте. Огонь разводить было нечем, спать не хотелось. Мерин пасся поблизости, стараясь не отдаляться. Чуял ли он в лесу волков, или просто на всякий случай хотел быть ближе к человеку?

Закутавшись в плащ и обхватив колени, Кар всю ночь неподвижно просидел на земле. И всю ночь тьма стояла за спиной, и мысли были темными. Под утро беспокойный сон сморил его, но холодный оценивающий взгляд не оставлял и во сне.

Проснувшись злым и не выспавшимся, Кар с трудом расправил затекшие конечности. Каждая мышца протестующее ныла. Завтраком послужила речная вода. «Еще немного – и я съем лошадь», – мрачно подумал он, седлая мерина. Тот, не подозревая об опасности, дружелюбно ткнулся в плечо.

Переехав речушку вброд, Кар двинулся дальше по тропе. День выдался пасмурным, под стать настроению. В отдалении громыхала гроза. Хочешь не хочешь, пришла пора думать о будущем.

Чем дольше Кар думал, тем мрачнее становился. От моря и до моря, весь мир принадлежит им – белокожим, светловолосым истинным людям. Спрятаться среди них не проще, чем ворону укрыться в стае белых голубей. Если верить слухам, где-то еще живы остатки колдунов, но как их найдешь, да и зачем им Кар, воспитанный врагами беглец? А тьма за спиной лишь того и ждет, к тому и толкает – признать себя колдуном бесповоротно и отправиться искать свою проклятую родню. Кар зябко повел плечами. Дама Истрия, давшая ему жизнь, истинный человек. Пока может выбирать, он останется ее сыном.

Можно, следуя случайно выбранному направлению, ехать дальше на восток. Если удастся пересечь Империю, не попавшись, не умерев от голода, не заблудившись в бесконечных лесах, когда-нибудь он попадет в земли еретиков, где веками то вспыхивает, то затихает война. Но что делать там? Колдунов еретики любят не больше, чем истинные люди, с которыми их роднит общая кровь – в прежние времена те и другие были одним племенем. Давно, когда миром еще правили колдуны. Когда они обращали белокожих в рабство, убивали, пили их кровь во время своих темных обрядов – животные получали больше снисхождения. Чему удивляться, если победившие рабы хранят лютую ненависть к прежним хозяевам? Нет, восток тоже не примет бежавшего из Империи колдуна. Нигде не найти ему прибежища.

Размышления перебили красные пятнышки в кустах по левую сторону тропинки. Спешившись, Кар с жадностью набросился на шиповник, показавшийся вкуснее лучших яств, что подавались на императорских пирах.

Большие красные ягоды и в самом деле были достойны императора. Добрый кусок мяса подошел бы лучше, но через час, когда Кар выбрался обратно на тропинку, голодная резь в желудке отступила.

Утолив голод, Кар немного повеселел. Пустил лошадь шагом по тропе – все равно куда. От людей милости ждать нечего, едва ли найдется она и у Бога, благоволящего истинным людям. Придется обойтись своими силами. Прятаться в лесах, красть в деревнях еду. Отчего бы брату-принцу Империи не стать хорошим вором? Разбойником-одиночкой, как Клот-весельчак из песенки, что распевают на ярмарках бродячие певцы? Ему, Клоту, все нипочем: ни дождь, ни град, ни стрелы графской стражи, потому как ждет его верная возлюбленная – виселица. Как ни крути, конец один. Но в песне он вовсе не кажется страшным.

Тропинка, устав петлять меж деревьев, вытекла из леса. Впереди она пересекалась с широкой дорогой и затем убегала в зелень лугов. Дорога, древняя, вымощенная серым камнем, вела на юго-восток. Кар решил воспользоваться ей.

Он хлопнул по крупу мерина, тот пошел быстрее. Копыта весело застучали по камням. Поначалу Кар то и дело озирался, но было тихо, словно в мире остался он один. Успокоившись, погрузился в свои мысли и забылся до такой степени, что не сразу услышал, как к ударам копыт мерина примешалась частая дробь скакавших по пятам лошадей.

Еще немного, и было бы поздно. Конный отряд казался небольшим пятнышком вдали, но быстро приближался. Проклиная собственную беспечность, Кар устремился прочь от дороги, к спасительному лесу.

Немного проехав меж деревьев, остановился. С дороги его теперь не увидят, но услышать могут. Соскочив на землю, он принялся успокаивающе поглаживать мерина. Тот стоял смирно, только уши подрагивали, ловя стук копыт.

Всадники приблизились. Сквозь осторожно раздвинутые ветви Кар разглядел их. Четверо. Потертые разномастные одежды, бедная сбруя – не солдаты, разумеется, но у каждого меч и копье, и лица слишком суровы для простых селян. Скачут размеренной рысью, скоро проедут, надо впредь быть осторожней… Мерин поднял голову, и прежде, чем Кар успел помешать, пронзительно заржал. Передний всадник резко натянул поводья, так что лошадь стала на дыбы. Остальные, проскакав еще немного, развернули коней. Донеслись отрывистые голоса. Кар замер в растерянности. Конники о чем-то спорили, и у него мелькнула уже было надежда, но тут один, за ним остальные, съехав с дороги, поскакали на звук.

Кар мгновенно взлетел в седло. Шпоры вонзились в бока мерина, тот рванулся, продираясь между ветвей. Послышался треск. За спиной раздались крики.

Лес – плохое место для бегства. Заросли стали гуще, лошади не пройти. Сделав петлю, Кар поскакал обратно к дороге. Всадники не сразу поняли его маневр, и расстояние чуть увеличилось. Но скоро преследователи, смекнув, бросились следом. С треском ломались ветви, азартные выкрики звучали все ближе. Толстая ветка чуть не вышибла Кара из седла, он едва успел увернуться. Острый сук расцарапал щеку, другой разодрал ткань плаща на левом плече. На открытом участке между лесом и дорогой преследователи, наконец, увидели его. Уйти не получится – понял Кар и опустил на лицо капюшон плаща. Всадники разъехались, двое устремились вперед, и вот они уже его окружили с четырех сторон. Кар натянул поводья. Рука легла на рукоять кинжала, но что кинжал против мечей?

– Чего вы хотите от мирного путника? – спросил Кар.

– Зачем же мирному путнику прятаться в кустах? – сразу откликнулся всадник.

Его вороной конь, что сделал бы честь даже императорским конюшням, выделялся среди прочих. Обветренные лица, выгоревшие до белизны светлые волосы и густые бороды делали всадников похожими, но этот держался властно, как предводитель.

– Вас много, и вы вооружены. Разве не разумно для одинокого и безоружного путника избегать встречи с такими, как вы?

– Верно, – прищурившись, ответил предводитель. – Но раз уж мы встретились… Судя по одежде, ты и впрямь бедный путник. Но говоришь, как благородный. Не откроешь ли лицо, путник?

– Нет.

– Клянусь Богом, ты это сделаешь, сам или с нашей помощью, – он махнул рукой, и двое тронули коней.

Прежде, чем к нему потянулись чужие руки, Кар сбросил капюшон – и всадники резко подались обратно.

– Колдун! – выдохнул один.

– Вижу, – задумчиво согласился предводитель.

– Это он, Дериник, – уверенно сказал тот, что заехал слева. – Императорский колдун. Я его видел. Его ищут, в городе говорят, цена обещана хорошая.

Повернув голову, Кар узнал его – постояльца из трактира, того, что беседовал с торговцем.

– Думаешь, император отпустит нам за него грехи? – спросил Дериник.

– Оставь его, Дериник, – опасливо посоветовал тот, что справа. – Колдун же… Беды не оберешься.

– Да ты, Алион, никак боишься? – хохотнул тот, что слева.

Дериник сощурился. Решение принято – понял Кар. Резким движением поднял лошадь на дыбы, разворачивая вправо. Конь Алиона шарахнулся от копыт. Алион с испуганным лицом схватился за копье, но мерин уже рванулся между ним и предводителем, к дороге. Копье Дериника пролетело над головой – Кар вовремя пригнулся. Другое копье пронзило ему плечо, третье вошло в ляжку мерину. Тот заржал, падая на передние ноги, завалился набок. Ржание перешло в жалобный хрип. Кар, ошеломленный болью, запутавшийся в стременах, рухнул на раненое плечо. Сквозь алую пелену смутно мелькнула человеческая фигура. Последним, что Кар увидел, был занесенный меч.

– Хорошо, я остановил кровь. Осторожнее… Разрежь. Нет, убери ее совсем.

Голос, уверенный и сильный, разорвал темноту. Ловкие руки касались тела, убирая одежду. Каждое прикосновение отзывалось новой болью.

– Нога сломана, – хмуро сказал второй голос. – Надеюсь, Дингхор, ты знаешь, что делаешь.

– Довольно, Чанрет, – в первом голосе слышалось раздражение. – Колдун или не колдун, он ранен, и мы его не бросим.

– Пусть так, – не уступал Чанрет, – Что ты будешь с ним потом делать? Если это тот самый…

Кар слушал, не открывая глаз. Говорили на языке Империи, но с непривычным резким акцентом – слова сыпались, как мелкие камушки на дорогу. Голос Дингхора произнес над ухом:

– Неважно. Нам нет больше дела до императоров и жрецов. Если этот мальчик убил премного отца, он или безумец, или у него была на то причина. Но я не верю. Если б ты видел лицо жреца, когда молодой император разорвал перемирие, ты бы тоже не поверил.

– Но если он тот, его ищут. Те четверо позовут солдат, и нам придется сражаться прежде, чем вернемся.

– Те четверо? Это простые разбойники и только. Иначе мы не спугнули бы их так легко. Хватит, Чанрет. Все равно собирались разбивать лагерь. Помоги мне, я хочу зашить рану, пока он не очнулся.

Как будто раскаленный меч вонзился в плечо. Кар вскрикнул, открывая глаза. Над ним склонилось встревоженное лицо.

– Очнулся? Потерпи, мальчик. Вот, выпей.

Кара приподняли, поднесли к губам глиняную флягу. Питье оказалось горьким, с резким запахом трав.

– Молодец, – сказал тот, кто звался Дингхором, укладывая его обратно. – Теперь боль утихнет. У тебя плохая рана, я ее промою и зашью.

Кар лежал на земле, судя по всему, там же, где свалился от удара копья. Под голову ему засунули что-то мягкое. Дингхор опустился на колени рядом – крепкий мужчина с сединой в бороде, он походил на человека, облеченного властью, но руки, умело промывавшие рану, были руками целителя. Другой, видимо, помощник, сидел в ногах. Еще один стоял чуть в стороне. Его узкое, со страдальческой морщиной поперек лба, лицо выражало сильное недовольство, брови сошлись к переносице. В руках он вертел длинный нож.

Поодаль слышались движения, голоса, переступь коней, словно там остановился большой отряд.

Кар молча разглядывал спасителей. Суровые лица выдублены ветром и солнцем, длинные светлые волосы перетянуты тесьмой на затылке. Кожаные панцири с нашитыми металлическими пластинами, штаны и короткие сапоги, завязанные на лодыжках шнурками – все из грубо выделанной кожи. У каждого на поясе несколько длинных ножей и меч.

– Я знаю, кто вы, – с трудом произнес Кар. – Вы еретики. Я видел вас на празднике.

– Мы – аггары, – кивнул Дингхор.

– А ты – тот самый колдун, убивший императора? – спросил тот, что стоял в стороне.

– Я его не убивал.

– Перестань, Чанрет, – остановил Дингхор, – нужны носилки или повозка. Отправь кого-нибудь в деревню, пока не совсем стемнело. Не бойся, мальчик. Мы не слуги твоему императору, и жрецам не слуги. Тебе придется поправиться, раз Бог спас твою жизнь, значит, ты ему зачем-то нужен. А теперь займемся твоей раной.

Повозка, влекомая парой невысоких, но крепких крестьянских лошадок, резво катилась по каменистой дороге. Тряска отдавалось болью в правом плече, смазанном пахучей мазью и туго перебинтованном. Горькое снадобье, притуплявшее боль, вызывало сонливость. От него или от чудесного – иначе не назовешь – спасения, Кара почти оставила тревога. Дни проходили в вязкой полудреме или таких же ленивых, тягучих размышлениях.

Не нужно больше убегать, оглядываться через плечо, ежеминутно ждать гибели. Все дальше столица и ее центральная площадь, где приготовлена плаха; разосланные на поиски отряды тщетно рыщут по стране. Искать беглого колдуна среди еретиков, спешащих покинуть Империю, пока не вышел срок императорской охранной грамоты, никому не придет в голову. Мало ли что везут в обшарпанной повозке. Из столицы, да после праздничного торга, грех выезжать налегке. Убегают вдаль города и деревни, все ближе спорные восточные земли – край аггаров, или, как говорят в Империи, захваченные еретиками имперские области.

Непокорные аггары приходятся истинным людям дальними родичами, но Империя веками тщетно пытается подчинить их. Земли аггаров – от древних границ страны колдунов до Ничейной Полосы, отделяющей людской мир от Злых Земель – Империя считает своими, но истинные люди не селятся там. Их обитатели не признают императорской власти. У каждого племени свой вождь, и кроме него никто не указ гордым аггарам. Они не следуют истинной вере, они отвергают поставленных Богом жрецов и вместо них избирают своих собственных, а те учат их которому как вздумается, ни с кем не советуясь и никого не слушая. Законную десятину храмам аггары не платят даже под угрозой истребления. И потому год за годом имперские войска преследуют аггаров, оттесняют их прочь от границ, от зеленых, изрезанных реками лугов и плодородной почвы, туда, где кончается мир людей и начинается Ничейная полоса. За ней – таинственный край нелюдей. О нем не известно ничего, кроме сказок, но и сказки те не стоит рассказывать на ночь детям.

Оттуда так давно, что в памяти людской сохранились только легенды, пришли общие предки аггаров и истинных людей. К границам Империи, бывшей тогда Империей колдунов. Колдуны, во всем превосходившие незваных гостей, отнеслись к ним, как к животным. На них охотились ради забавы, угоняя в рабство молодых, убивая стариков и оставляя немногих, дабы плодили новых рабов. Переживая набеги, оплакивая погибших, изгнанники кочевали вдоль негостеприимных границ, но никогда не пытались вернуться назад.

То время минуло так давно, что некому помнить, какая беда погнала их сюда, на смерть или рабство, что хуже смерти. Некому помнить, чего беглецы страшились так сильно, что не вернулись, предпочтя безнадежные сражения, потерю близких, служение колдунам, а те были жестокими хозяевами.

Так продолжалось, пока тайное искусство колдунов не обернулось против них самих. Черный мор обрушился на страну, немногие колдуны сумели его пережить. Еще меньше выжило грифонов – злобных и сильных животных, верных спутников колдунов. Всадника грифона, даже и невооруженного, нельзя одолеть в бою. Грифон передвигается по земле и по воздуху, в скорости с ним не сравниться ни лошади, ни орлу. Зубы и когти его рвут человеческую плоть, как мягкий пух, так что только безумцы могут осмелиться бросить вызов хозяину колдовского зверя.

Но когда мор унес жизни всех сильных колдунов и почти всех грифонов, не тронув рабов, те взбунтовались. Могучий вождь, до пленения бывший жрецом племени, смелый и беспощадный воин, чей дух не сломили годы рабства, объединил под своей рукой восставших рабов со всей страны. Бросил клич – и от границ Империи пришли многие племена изгнанников, чьи братья и сыновья были в числе рабов, чьи дочери служили наложницами колдунам, исполняя их противоестественные прихоти. К войску вождя – теперь его звали Вождем вождей, избранником Божьим – присоединились тысячи мужей.

Немногие выжившие, в основном женщины, дети, да те, чья колдовская сила была невелика, не могли противостоять ярости бывших рабов. Войны не было – была резня. Не щадили даже младенцев, рожденных наложницами от колдунов. Каждый, в ком течет проклятая кровь, должен умереть – такое видение было ниспослано вождю-жрецу. Иначе проклятие накроет страну и власть колдунов вернется.

Так Империя колдунов стала Империей истинных людей. Сын Вождя вождей стал императором, его брат-близнец наследовал пост Верховного жреца. Немногие племена изгнанников, не присоединившиеся к восстанию, были объявлены предателями. С тех пор Империя преследует аггаров, а те, за века привыкнув к постоянным нападениям, снова и снова уходят к Ничейной полосе, – чтобы вернуться, как только император отзовет войска, восстановить разрушенные дома, опять засеять поля, а потом вновь покинуть их, спасая жизни.

Несколько лет назад император Атуан в который уже раз бросил вызов традициям, предложив аггарам мир. Вопреки настояниям Верховного жреца, император хотел отказаться от спорных земель, сменить давнюю вражду на мирную торговлю. Затем и прибыли на праздник Благодарения в столицу вожди трех племен аггаров. Двое, как узнал Кар, со своими людьми покинули город сразу после смерти императора Атуана. Третий добился-таки встречи с новым главой Империи. Толку из той встречи не вышло, но, задержавшись на день, отряд Дингхора поспел вовремя, чтобы спугнуть убийц разыскиваемого брата-принца…

Сквозь щели в крыше повозки било солнце. Кар прикрыл глаза, и воспоминания незаметно перетекли в сон. Хруст камешков под колесами, удары копыт, негромкие голоса – обычные звуки, за время пути он привык находить в них успокоение. Дни текли, похожие один на другой, лица императора, жреца, Эриана как будто застилал густеющий туман. Тяжесть потери еще давила на сердце, боль предательства и ненависть сохранили силу, но Кар сознавал их отстраненно, как человек за надежными стенами крепости знает о бушующей снаружи буре. Доброта чужих, гонимых людей проложила надежную преграду на пути безумства тьмы.

По вечерам его выводили к костру. Аггары не останавливались в трактирах, вообще старались избегать поселений. К закату солнца раскидывали шатры; по периметру стана весело вспыхивали, разгоняя ночь, костры. Не слишком полагаясь на грамоту Эриана, аггары были готовы дать отпор и разбойникам, и солдатам императора. Три десятка мужей – довольно, чтобы не страшиться случайных встреч. Всю ночь сменялись дозоры, звучала тихая перекличка. Длинные метательные ножи всегда оставались под рукой.

Те, кто не стоял в дозоре, не спешили расходиться по шатрам. Ужинали сухими лепешками, оливками, сыром. Если удавалось купить у крестьян пару овец или подстрелить оленя, над кострами аппетитно шипело мясо. Потом из рук в руки переходили кожаные бурдюки с крепким вином, и звучали песни. Кар, удобно устроенный на свернутых попонах, слушал, закрыв глаза. В обманчиво мирном пении слышались отзвуки далекой грозы, и готовность к смертному бою, тоска, и странная, упрямая радость.

Какой бы ни была вера еретиков, за все время Кар не видел знака против колдовства. Ни страха, ни отвращения к проклятому отродью. Но никто и не делал вид, как случалось при дворе, что не видит отличий Кара. «Ты другой, – казалось, говорили их взгляды, – ну и что?» Если племя гонимых и хранило ненависть к колдунам, обращать ее на Кара они не собирались. И за все время путешествия его ни разу не посетила тьма.

Дингхор часто садился рядом. Он мастерски обращался с ранами, отчего Кар и принял его поначалу за простого лекаря. Но, заметив, какое почтение проявляют к Дингхору остальные, понял свою ошибку. Дингхор расспрашивал, ненавязчиво, с чутким уважением к боли, о жизни при дворе, о матери, об императоре Атуане. Кар без утайки рассказал про ночь убийства, лишь то, как он выбрался из города, осталось недосказанным. Аггары – у костра собрались почти все, кроме дозорных – слушали с интересом, но без удивления. Кар чувствовал – ему верят. Отверженный и гонимый, он вызывал больше доверия, чем Верховный жрец, в ком еретики привыкли видеть своего исконного врага.