Текст книги "Династия Романовых"

Бурная жизнь Алексея Тишайшего

Правление второго царя из династии Романовых началось 28 сентября 1645 года и продлилось 31 год. По иронии судьбы на осиротевшего в одночасье наследника, так же как в свое время и на его отца, корону возложили в 16 лет. По мнению Ф. И. Гримберг, его царствование началось неблагополучно: «Положение Романовых будто и укреплялось, и в то же время оставалось в достаточной степени шатким, непрочным…»

И действительно, по сохранившимся сведениям можно сделать вывод о том, что в течение почти 20 лет после восшествия молодого царя на престол на Руси наблюдались «непорядки»: то бывшие боярские республики на севере страны выступали за восстановление своих прав, то вплоть до 1659 года приходилось вести войны за овладение прежним русским югом. Справиться со всеми этими проблемами Алексею Михайловичу долгое время помогал его воспитатель и родственник Борис Иванович Морозов. По сути, именно в руках этого боярина находились все нити управления страной, в то время как молодой государь или предавался «царским потехам», любимой из которых была охота, или ездил на богомолье по монастырям. Морозова вполне устраивало место всесильного правителя при слабом, постоянно нуждающемся в нем царе. Он старался расставить на ключевых постах в государстве как можно больше близких ему людей, а других родственников Алексея отправить воеводами куда-нибудь подальше от Москвы.

Но главной заботой Морозова было устройство царской женитьбы, после которой он мог бы стать царским свояком. Однако его замысел чуть не сорвался: на смотринах Алексею понравилась дворянская дочь Евфимия Всеволожская. Девушку взяли в палаты к сестрам царя и начали готовить к венчанию. Но… Ф. Гримберг реконструировала дальнейшие события так: «Далее все шло, как по плану: невеста скоропостижно упала в обморок или впала в некий припадок, который был трактован как падучая болезнь[4]4
  Современники говорили, что по наущению Морозова служанка слишком туго заплела девушке волосы, что и привело к обморочному состоянию, но прямых доказательств тому не было. (Прим. авт.)


[Закрыть]. О женитьбе царя на больной девушке не могло быть и речи. Все семейство Всеволожских скоропалительно ссылается в тот же Тобольск, куда прежде ссылались Хлоповы. Чья это была интрига? Кому это было выгодно? Вероятнее всего, Морозову. Он тотчас подставляет на освободившееся место свою ставленницу, дочь дворянина Милославского. У Морозова была своя “партия”, и чем-то Всеволожские не угодили ему».

Есть в деле Всеволожских еще одна интересная деталь, о которой упоминает Ф. Гримберг: «И, конечно, интересна царская грамота в Кириллов-Белозерский монастырь с наказом содержать “под крепким началом и с великим бережением” некоего Мишку Иванова, крепостного боярина Романова (двоюродного брата царя). В чем обвинялся Мишка? Ну конечно же в пресловутом ведовстве и в говорении каких-то нехороших слов; и все это по делу Всеволожских». Любопытно и другое: 16 января 1648 года 28-летний царь обвенчался со старшей из сестер Милославских – 33-летней Марией Ильиничной, а через десять дней состоялось бракосочетание 57-летнего Бориса Ивановича Морозова с ее младшей сестрой Анной. Так «заботливый воспитатель» добился своего – стал царским свояком.

Несмотря на то что избранница Алексея была на пять лет старше его, царская чета прожила в мире и согласии 21 год, вплоть до кончины царицы в 1669 году во время очередных, тринадцатых по счету родов. В общей сложности в семье родилось пять мальчиков и восемь девочек, из которых четверо умерли в малолетнем возрасте. Алексей Михайлович был примерным семьянином и старался не расставаться надолго с женой: во время отъездов из столицы брал ее с собой или ежедневно писал ей теплые, заботливые письма, справляясь о здоровье.

Единственным увлечением, частенько «разлучающим» супругов, была охота, которую Алексей Михайлович страстно любил с юных лет. До нашего времени дошла замечательная книга о соколиной охоте, написанная по его заказу, а возможно, и им самим. С этим увлекательным занятием связано одно предание, согласно которому, охотясь однажды неподалеку от Звенигорода, царь отстал от своих спутников и столкнулся в лесу с медведем. Гибель государя была бы неизбежной, если бы не явившийся невесть откуда старец. При виде его зверь убежал. А старец, назвавшийся сторожевским монахом Саввой, исчез. Появившись через какое-то время в Звенигородском Богородице-Рождественском монастыре, основанном еще в 1398 году, Алексей Михайлович с удивлением узнал на иконе, изображавшей его основателя, преподобного Савву Строжевского, своего спасителя. С тех пор царь сделал этот монастырь одной из своих загородных резиденций, выстроив на его территории царские палаты не только для себя, но и для супруги.

В изданном в 1913 году сборнике, посвященном 300-летию царствующего Дома Романовых, Алексей Михайлович характеризуется как замечательная личность, необыкновенно добрый, отзывчивый и умный государь, образованнейший человек своего времени. В частности, там пишется: «Довольным и счастливым Царь Алексей Михайлович чувствовал себя только тогда, когда вокруг него все было спокойно, светло, радостно. Народ и прозвал его “тишайшим”». Многое в этой характеристике, в том числе ум, доброта и образованность, не было пустым славословием и, судя по сохранившимся историческим документам той эпохи, соответствовало действительности. А вот что касается прозвища Тишайший, то здесь дело оказалось вовсе не в тихом нраве царя. Русский историк и романист XIX века Е. П. Карнович-Валуа обратил внимание на такую занятную деталь: в свое титульное прозвание второй Романов ввел латинское слово «clementissimus», переводившееся на русский язык как «тишайший», хотя правильно было перевести его как «благостнейший», «милостивый», «осененный благодатью». Вот это титульное нововведение позднейшие историки и восприняли в качестве характеристического свойства царя. Между тем, судя по той весьма бурной политической и государственной деятельности, которую вел в годы своего правления Алексей Михайлович, назвать его «тихим» вряд ли возможно. Царь вовсе не отличался кротостью, которую ему обычно приписывали, и нередко проявлял твердость и даже жестокость по отношению к бунтовщикам. Это особенно проявилось в 1660-х годах, когда, избавившись от уже обременительной опеки «дядьки» Б. И. Морозова, Алексей Михайлович стал править единовластно.

По мнению И. Л. Андреева, «определение “Тишайший” сыграло престранную шутку с восприятием Алексея Михайловича потомками», которым «он представляется царем тихим, миролюбивым». «Между тем, – пишет далее историк, – благодушный Алексей Михайлович половину своего правления провоевал. “Отец его имел склонность к миру, но у этого царя все помыслы направлены к войне” – писали о нем иностранцы, в глазах которых Тишайший был воинственным правителем». В подтверждение этого Андреев ссылается на фонды Тайного приказа, где «сохранилось немало документов, свидетельствующих, что Алексей Михайлович занимался военными вопросами с большим старанием и охотой». «Чувствуется, что это ему нравилось и нравилось настолько, что именно его, а не Петра I следует признать “основоположником” фамильной страсти Романовых – любви к военному делу», – считает историк.

Да и как было Тишайшему не пристраститься к нему, если за более чем тридцатилетнее пребывание на троне ему не раз приходилось прибегать к силе оружия, чтобы усмирить российские провинции, подавить крупнейшие бунты и восстания внутри страны, противодействовать раскольникам, расширить территорию России и отразить враждебные посягательства соседних держав. Причем, в отличие от своего отца, Алексей лично принимал участие в военных походах, на три-четыре года покидая Москву.

Хорошо образованный, жадный до всего нового государь понимал необходимость такого реформирования страны, которое обеспечило бы ее сближение с европейскими государствами. И хотя все, что он успел сделать в этом направлении, делалось очень осторожно, с оглядкой на «ревнителей» старых порядков, в дальнейшем было использовано и приумножено другим, более мощным реформатором – его сыном Петром Алексеевичем. Даже образ жизни самого царя, в частности семейной, заметно отличался от традиционного уклада его предшественников. Так Ф. Гримберг отмечает: «…он выезжает в одном экипаже с женой, ездит вместе с ней на охоту, она выезжает в город в экипаже с незанавешенными окнами. Среди ближних женщин Натальи Кирилловны[5]5
  Речь идет о Наталье Кирилловне Нарышкиной – второй жене Алексея Михайловича. (Прим. авт.)


[Закрыть] обнаруживаем прислугу иностранного происхождения, например некую “дохтур-литовку”, в обязанности которой входило приготовление кушанья. Обращают на себя внимание “театральные затеи” царя. Еще в 1660 году он пытается выписать из Англии “мастеров комедию делать”. Но только в 1672 году происходит “первая постановка на русской сцене”: пастор Иоганн-Готфрид Грегори из Немецкой слободы на Кукуе ставит “Артаксерксово действо” – мистерию на библейский сюжет». Будучи сам всесторонне образованным человеком, Алексей Михайлович позаботился о серьезном обучении не только своих сыновей как будущих наследников, но и дочерей. С учетом всего этого и второго царя из рода Романовых также вряд ли можно считать пресловутым «приверженцем старины». На наш взгляд, наиболее точная характеристика ему была дана в исследовании И. Л. Андреева. Прослеживая линию движения Алексея Михайловича к западной культуре, историк пишет: «Он до кончика ногтей, до последнего поклона перед иконописным ликом русский и православный, но уже “подпорченный” острым интересом ко всему западному, уже болеющий сомнительными “комедийными потехами”».

Сразу же после восшествия на престол молодому царю пришлось заниматься той же проблемой, с которой столкнулся еще его отец, – поиском мер для пополнения царской казны. По наущению Морозова было существенно сокращено довольствие городовых дворян и стрельцов, усилено налоговое давление на все слои населения, проводилось жесткое взыскание недоимок за прошлые годы. Но крутые меры результата не приносили. Более того, непосильное налоговое бремя переполнило чашу терпения простого люда. 1 июня 1648 года Алексея Михайловича, возвращающегося с богомолья, встретила толпа челобитчиков. До царя их не допустили, и тогда толпа людей прорвала цепь стрельцов, и перепуганному монарху пришлось принять их жалобы. Но на этом они не успокоились. Уже на следующий день в Москве начались погромы боярских усадеб. Бунтующий люд сжег имение Морозова и растерзал дьяка Назария Чистого – виновника соляного налога. 3 июня толпа ворвалась в Кремль и потребовала выдать им боярина Морозова, а также отъявленного взяточника и казнокрада Леонтия Плещеева, бывшего главой Земского приказа. Царю пришлось выдать последнего, и он тут же был забит насмерть камнями и палками. Морозову ничего не оставалось, как спешно покинуть Москву. Только к середине июня волнения там прекратились.

Выполняя требования московского посадского люда, стрельцов и провинциального дворянства, новое правительство, возглавляемое врагами Морозова – князем Яковом Черкасским и боярином Никитой Романовым, – разработало новое Соборное уложение. Участвовал в работе над его текстом и сам Алексей Михайлович. К тому времени незыблемый авторитет «дядьки» Морозова поколебался в его глазах: до него дошло немало челобитных на боярина и его приближенных, обвинявших их в утеснениях и мздоимстве. Новый свод законов, представлявший собою свиток длиной 309 метров, содержал 967 статей, разделенных на 25 глав по отдельным отраслям права. Все они были направлены на то, чтобы «от большаго до меньшаго чину суд и расправа была во всяких делах ровна». Это собрание законов, принятое на Земском соборе 29 января 1649 года, стало одним из важных памятников царствования Алексея Тишайшего. В подтверждение этого стоит сослаться на любопытное свидетельство, приведенное в книге И. Л. Андреева: «…Много лет спустя Петр I поинтересовался у князя Я. Ф. Долгорукого, в чем он, как государь, преуспел, а в чем отстал от своего отца. Яков Федорович мог сравнить – за его плечами стояла долгая жизнь. Восславив многие деяния царя-реформатора, старый боярин отметил и упущения: отстал Петр “во внутренней россправе”, где “главное дело наше есть правосудие”. “В сем отец твой больше, нежели ты, сделал”, – резюмировал Яков Долгорукий. В самом деле, страна и после Петра жила во многом по Соборному уложению».

Царствование второго Романова отмечено мощной российской экспансией на юг и восток, которая осуществлялась не только с помощью военной силы, но и искусной дипломатии. Надо сказать, что Алексей Михайлович проявил себя незаурядным политиком, лавируя между Польшей, Литвой, Швецией и Запорожской Сечью, благодаря которой Россия приобрела часть южных земель. Именно при нем произошло так называемое «вхождение Украины в состав России», которое в разные периоды истории трактовалось неоднозначно: от добровольного присоединения до военного захвата. На наш взгляд, наиболее соответствующей сути этого исторического события представляется позиция Ф. Гримберг, которая пишет: «Совершенно ясно, что трактовать сложный, включающий в себя военные и дипломатические действия, процесс оформления, формирования территории Российского государства как “помощь украинскому народу в борьбе с польскими захватчиками” или же “захват Россией украинских территорий” нельзя. О каких, собственно, территориях шла речь? Прежде всего территории, в сущности, спорные, то есть на них в равной степени могли претендовать Россия, Польша, Запорожская Сечь. Россия оказалась сильнее в военном отношении и проявила дипломатическую сноровку. Но она же не виновата в том, что Польша проявила подобные качества в меньшей степени! И, наконец, аспект сугубо ретроспективный: именно на этих спорных территориях княжили правители династии Рюриковичей и, вероятно, наличествовал некий единый древнерусский этнос… Но как же все-таки интерпретировать эти сложнейшие и трагические процессы? Вероятно, прежде всего следует свести к минимуму понятие “оценки” и, по возможности, не пользоваться оценочными примитивизирующими терминами наподобие “освобождение” или “захватническая политика”…»

Что касается приращивания российских территорий на востоке и севере, то оно осуществлялось за счет колонизации земель на Кавказе, в Азии и Сибири. Как отмечала Ф. Гримберг, симптоматичным был в этом отношении «переход на русскую службу картлийского (“грузинского”) царевича». В Сибири русскими мигрантами, которых теснили на север социальные процессы в стране, создаются кантонистские (казачьи) поселения. Однако до основательного освоения дело не дошло – помешала борьба за эти земли с Китаем. Да и военные столкновения мигрантов-казаков с «московскими ратными людьми» были довольно часты. Однако о них историки, воспевавшие династию Романовых, долгое время молчали. Как отмечала Ф. Гримберг, «Романовская концепция склонна изображать казаков-мигрантов в виде таких “разведчиков боем”, добровольно прокладывающих путь государственным чиновникам; при чтении исторических сочинений может возникнуть впечатление, будто мигранты “специально для государства” завоевывают эти земли и даже чуть ли не посланы “официально” этим самым государством…»

Однако все эти успехи во внешней политике не смогли стимулировать внутригосударственную стабильность. Обстановка в стране оставалась напряженной: затянувшиеся войны, сначала с Польшей, потом со Швецией, привели к значительному росту налогов. Для пополнения казны правительство Алексея Михайловича решило понизить вес серебряных монет, сохранив их номинал, а также ввело медные деньги той же стоимости. Это привело к инфляции. Многие торговцы, да и сами власти отказывались принимать в качестве платежного средства медяки. В ответ на это 25 июля 1662 года в Москве опять вспыхнул бунт, названный «медным». Царь опять вынужден был лично вести переговоры с бунтующим народом, но теперь он делал это не для того, чтобы решить проблему по справедливости, а стараясь выиграть время в ожидании подхода преданных ему стрелецких войск. По его приказу они жестоко подавили восстание. Правда, медные деньги государю все же пришлось отменить.

Но недовольство экономическим положением в стране продолжало расти, и во второй половине 1660-х годов вылилось в одно из самых грозных народных движений XVII века, которое возглавил донской казак Степан Разин. Долгое время историки трактовали его как крестьянскую войну. «Однако даже самый поверхностный анализ так называемого “Разинского движения” выявляет нечто иное, – считает Ф. Гримберг. – Перед нами вовсе не крестьянское восстание, а, пожалуй, настоящая война с “Москвой”, продлившаяся около четырех лет (с 1666—1667 по 1670). К мигрантам-кантонистам присоединяются “беглые” бояре и дворяне со своими отрядами, среди них интересен процент непосредственно “московских” аристократов. Любопытно, что собранное “войско” подчиняется некоему Степану Разину, ведет под его началом независимую от государства внешнюю политику, совершает походы в Персию. Сама личность Разина загадочна в достаточной степени. Во всяком случае, едва ли может идти речь о “народном вожде” и “предводителе голытьбы”. Движение развертывается под антиромановскими и “антимосковскими” лозунгами. Однако “государственные кантонисты” – стрельцы – в конце концов одолевают “независимое кантонистское войско Разина”. Это, несомненно, была крупная победа Романовых».

Не со всем выше сказанным можно согласиться. В частности, так называемые «антиромановские» лозунги Разина как-то не вяжутся с тем, что он широко использовал для привлечения в свои ряды имя царевича Алексея (сына Алексея Михайловича, умершего 17 января 1670 года). Подручные казацкого вождя усиленно распространяли в народе слух о том, что царский сын жив, спасся от злости отца и бояр и вместе с ними идет на Москву. А Разин, дескать, ведет свое войско, чтобы возвести его на московский престол, а также «вскоре освободить всех от ярма и рабства боярского». Какой-то казачок даже принужден был играть роль царевича и превращал поход в событие, получившее благословение церкви.

Существуют и другие точки зрения как о личности Степана Разина, так и о характере его действий. В частности, по словам историка В. И. Буганова, казацкий атаман представлял себе результат успешного восстания на Руси чем-то вроде большой «казацкой республики» с казацким устройством без монархии. Имя же царевича Алексея использовалось им потому, что среди восставших простолюдинов была сильна вера в «доброго царя». Еще одним именем, с помощью которого Разин пополнял ряды своего войска, было имя опального патриарха Никона, лишенного сана и сосланного в отдаленный Белозерский монастырь за церковную реформу, приведшую к религиозному расколу в стране. В своих «прелестных письмах» атаман призывал народ истреблять воевод, бояр, дворян, приказных людей, обещал уничтожение крепостничества. Большинство историков едины в том, что этот предводитель – смелый, дерзкий, нередко бесчеловечный, с необузданным нравом – поначалу возглавлял отряд донских казаков и, как и многие другие, ходил вместе с запорожцами в походы против крымчаков, а также промышлял разбоем. А идея восстания возникла у него после того, как царское правительство попыталось лишить казачество завоеванных вольностей.

Правление Алексея Михайловича, начавшееся бунтом, им же и закончилось. Только теперь местом действия была уже не Москва, а… Соловки. Самое удивительное, что это восстание возглавил Никанор – бывший игумен Саввино-Сторожевского монастыря, того самого, основатель которого когда-то спас государя на охоте. Соловецкие монахи с самого начала не приняли никоновские нововведения, но в Москве на это долгое время закрывали глаза, надеясь договориться. Поэтому и военной силы против восставших не применяли. Между тем соловецкие монахи уже в 1669 году перестали молиться за здравие царя, а затем начали принимать в свои ряды беглых разинцев. В 1674 году Алексей Михайлович велел взять монастырь под круглосуточную осаду, после чего часть его защитников покинула Соловки, другая была брошена в темницу староверами. И только в январе 1676 года, незадолго до смерти Алексея Тишайшего, один из монахов показал правительственным войскам тайный ход, по которому те ворвались в крепость. После ожесточенного боя уцелело лишь 60 бунтовщиков, в том числе и Никанор. Жестокая расправа над ним была учинена 29 января 1676 года, непосредственно в день кончины царя.

Так что жизнь царя Алексея Тишайшего, сотканную из многочисленных бунтов и войн, осложненную серьезным церковным расколом и разгоравшейся яростной борьбой двух идеологий, впоследствии названных «западничеством» и «славянофильством», вряд ли можно было назвать тихой. Да и возможна ли она была в эпоху, очень точно названную историками «бунташным веком»? Кстати, и сам царь отличался кротостью и тихостью лишь в юности. А будучи уже в зрелом возрасте, как справедливо было подмечено современными исследователями истории династии Романовых, «больше полагался не на силу убеждения, а на убеждение силой». У тех, кто пришел после него, поводов для этого оказалось не меньше. Тем более, если учесть, что трон под молодой, еще не окрепшей династией опять сильно зашатался. На этот раз причиной тому стала борьба между наследниками престола, а точнее родственных им родовых кланов – Милославских и Нарышкиных, которая началась еще при жизни царя Алексея.