Текст книги "Перед рассветом"

Валентина Яхонтова
Перед рассветом. Стихотворения 1967–2009 гг.

© Яхонтова В., 2009

* * *

1970 год

«И нет забытых впечатлений…»

 
«Пусть светит месяц,
Ночь темна».
 

А Блок

 
И нет забытых впечатлений,
Но есть забытые слова.
И мысль мертва без восхищенья,
И долог день, и ночь темна.
 
 
И снова ждёшь перед рассветом,
И расступается туман,
Где ты, рождённый стать поэтом,
Любил-светлел, любил – страдал.
 

1968 г.

«Я пробираюсь через холод…»

 
Я пробираюсь через холод
Сквозь бесполезность фонарей,
Сквозь приглушённость, мрак и память
О прошлогоднем ноябре.
Одни проходят очень быстро,
Другие не хотят спешить,
А я иду без всякой мысли
Туда, где люди, свет и жизнь.
Я прихожу – меня не знают,
Я ухожу – им всё равно,
И только ветер повторяет,
Что всё одно, всегда одно.
 

1967 г.

«Мысль, важнее всех остальных…»

 
Мысль, важнее всех остальных, –
Смерть, не трогай всех дорогих,
Всех знакомых и всех родных,
Тех, навеки, одних!
 
 
Если хочешь – меня возьми,
Если хочешь – только меня.
Я не хочу, ты это пойми,
Пережить отчаянье ясного дня,
 
 
Синего неба, и суеты
И равнодушных, весёлых лиц.
Мне не заполнить пустоты
Мыслей – подстреленных птиц.
 

1968 г

«Хотеть, достигнуть, воплотиться…»

«Люди рождались, страдали и умирали».

 
Хотеть, достигнуть, воплотиться
И стать конечным…
Рвануться, высказать, раскрыться
В тоске о вечном!
 

1968 г.

«Я пью твой взгляд, твои слова…»

 
Я пью твой взгляд, твои слова,
Уже не думая, запойно.
Права я или не права –
Судить об этом я не вольна.
 
 
Как тихо… Где-то вдалеке
Кричат, смеются, громко спорят,
Но пробегает по руке
Всё сказанное тобою.
 

1968 г.

«Из Ватикана в Ватикан…»

 
Из Ватикана в Ватикан
Иду походкой торопливой,
Ты связан по рукам, ногам
Со всем твоим, неповторимым.
 
 
Ты связан по рукам, ногам
Со всем упрямым и строптивым.
Из Ватикана в Ватикан
Идёшь по жизни молчаливо.
 

1968 г.

«Срываю дерзкий я репейник…»

 
Срываю дерзкий я репейник,
А он почти кричаще ярок,
Цветок – дикарь, цветок – отшельник,
Дорог и солнца ты подарок.
 

1968 г.

«Тревожный, бьющий по нервам свет…»

 
Тревожный, бьющий по нервам свет
Менял предметы и очертанья,
Мерцали звёзды здесь сотни лет,
Менялись люди и их желанья.
 
 
И бился, бился тот странный свет,
А подо мною чернело море,
Твердили губы, не веря, – «Нет»,
Твердили губы, с собою споря.
 
 
А я стояла совсем одна,
Захлёстываемая отчаяннейшей любовью,
И что-то, ширясь, вставало со дна,
И это снова было тобою.
 
 
И это было как смерч, как вихрь,
И всё во мне – лишь к тебе молитва,
А в море гасли и вспыхивали огни,
И доносились чаек крики.
 
 
А я стояла совсем одна
Той ночью, торжественной и непоправимой.
И каждый камень, каждая скала
Кричали о том, что ты любимый.
 

1969 г.

«Любовь доверчива и щедра…»

 
Любовь доверчива и щедра,
Она ответит за всё.
Любовь беспомощна, но сильна,
Я слышу, как ты прошёл.
 

1969 г.

«Часы пробили на старой башне…»

 
Часы пробили на старой башне,
И не охотно растаял день,
А в дне прошедшем, том дне вчерашнем,
Остались ветер, любовь, метель!
 
 
Часы пробили на старой башне,
И было чудно от чьих-то слов.
А ты останься в душе всегдашней
Безмерным счастием, любовь.
 

1969 г.

«Любовь моя! Неукротима…»

 
Любовь моя! Неукротима.
«Люби меня! По смертный час».
Люблю тебя, летя с обрыва.
Любовью сильный, душу спас.
Любовь моя! Невоплотима.
«Люби меня! Хотя бы час».
Люблю тебя невосполнимо.
Любовью сильный, душу спас.
 

1970 г.

«Прозрачно-серый, чуть голубоватый…»

 
Прозрачно-серый, чуть голубоватый,
Как чуткий взгляд иль
Ненавязчивая мысль,
Подёрнутый остатками заката,
Ты воздух, многогранен, точно жизнь.
 

1970 г.

«Да, я иду путём своим…»

 
Да, я иду путём своим,
Путём непринятым и трудным,
Не поступаясь дорогим
С упрямством, может, безрассудным.
 
 
Ты светишь звёздочкой в ночи,
Такою ясною и тёплой,
И я люблю твои лучи,
Как свежий ветер, бьющий в окна!
 
 
Я очень многое люблю –
Глаза детей, улыбку мамы
И, может, потому пою
Про тёплый дождь, моря и травы.
 

1970 г.

«Ты мне окрасишь серость улиц…»

 
Ты мне окрасишь серость улиц,
Бездумность мыслей, скупость дня.
И всё опять перевернулось –
Ты возвращаешь мне меня.
 

1970 г.

«Какой поэт не гениален?..»

 
Какой поэт не гениален?
Какая дева не прекрасна?
Какая слабость не опасна?
Какой проступок не банален?
 

1970 г.

«Нельзя будить уснувших демонов…»

 
Нельзя будить уснувших демонов,
Нельзя любить наполовину,
Нельзя забыть того, что не было,
И говорить вблизи лавины.
 

1970 г.

«Я пожимаю чужие руки…»

 
Я пожимаю чужие руки,
Я отражаюсь в чужих глазах,
И бред невольный, тот бред разлуки,
Звучит в беспечных моих словах.
 
 
А ты, красивый и непохожий,
Такой, что вовсе не передать,
Мне надоело одно и то же,
Я не мечтала тебя узнать!
 

1970 г.

«В детстве и позже…»

Памяти Сергея Есенина

 
В детстве и позже,
Когда взрослеем, –
Ты, Сергей Есенин.
В схватке света и тени
Снова ты, Есенин.
Всякий лак и
Простецкие краски
Хочется содрать
С тебя со злостью –
В тебе не так уж
Легко разобраться
И толковать как придётся.
 

1970 г.

«После полного безрыбья…»

 
После полного безрыбья,
И безлюдья, и беззверья
Голос сильный ткнулся в сердце,
День понурый оживился.
 

1970 г.

«Да, я хочу обратно в сон…»

 
Да, я хочу обратно в сон
Вернуться снова,
Оборван тихий разговор,
Застыло слово.
 
 
И ты не знаешь, где искать
Меня по свету,
Я не успела рассказать
Тебе об этом.
 
 
И это сказка, глупый сон,
Но ты ведь где-то,
Сквозь звёзды, мрак, тоску времён
Ты ждёшь ответа.
 

1970 г.

«Лениво выгибаешь спину…»

Муре

 
Лениво выгибаешь спину
И смотришь круглыми глазами,
Невинную состроишь мину,
Спешишь неслышными шагами.
 
 
Уткнёшься носом в мягкий хвостик,
Крадёшься, затаив дыханье,
И прыгаешь, хотя без злости,
Но со звериным пониманьем.
 

1970 г.

«Из пункта Н в пункт К. лежит мой путь…»

 
Из пункта Н в пункт К. лежит мой путь.
Молекула АВ расщепится на составляющие,
Длина свободного пробега несоразмерна
С притяженьем поля.
Внедряем атом С,
Поля амбиполярны,
Укрылся В в потенциальной яме,
И стали у барьера А и С.
Но вдруг пришёл Фотон,
У А он выбил электрон,
Упал сражённый А.
 

1970 г.

«Люблю я всё, что блестит…»

 
Люблю я всё, что блестит,
Люблю я всё, что трещит,
Каждому – по уму.
Люблю мишуру.
Люблю, когда без затей,
Без всяких сложных страстей,
С улыбкой вхожу в игру, –
Люблю мишуру.
 

1970 г.

«Ни пульки, ни польки, ни мазурки…»

 
Ни пульки, ни польки, ни мазурки,
Но польки, поляны и прогулки.
Ни чаяний, ни снега, ни ответа,
Нечаянно, надолго, беззаветно.
 

1970 г.

«Лежать, уткнувшись в уголке…»

 
Лежать, уткнувшись в уголке,
Гадать по собственной руке,
Искать слова на потолке,
Мечтать о солнечной реке
И об узорах на песке.
 

1970 г.

Песня

 
Спой просто так
О дожде и вновь о дожде,
Солнечный стяг
Захлебнулся и намок в вышине.
Это пустяк
Или только чудится мне.
Солнечный знак,
Промелькни в унылом дожде!
Солнечный стяг,
О тебе и только о тебе,
Я, как моряк,
Выправляю курс по тебе.
 

1970 г.

«Чёрные хаты…»

Памяти Марины Цветаевой

 
Чёрные хаты,
Слепая зелень.
В августе где-то
Не на постели.
Солнечным датам
Без промедленья
Мыслящий атом
Нашёл искупленье.
 

1971 г.

«Все прекрасные портреты…»

 
Все прекрасные портреты
Моего воображенья,
Все вопросы и ответы,
Все надежды и сомненья
Твоего ждут приближенья.
 

1971 г.

«Твоя дочь – это самое главное…»

Илье

 
Твоя дочь – это самое главное,
И уже не морочит любовь.
Я могла бы обманывать равного,
Но она – больше чувства и слов.
Я тебе благодарна, что где-то,
Никогда не узнав про меня
И про наше не бывшее лето,
Снова – ты, только дочка твоя.
Ей расти, нам стареть, удивляться,
Уходить в многозначность, дела…
И, когда ей исполнится двадцать,
Ты поймёшь, как тогда я жила.
 

1972 г.

«И это всё была игра…»

 
«Я не стану тебя проклинать,
Я печален печально разлуки»
 

Н.С.Гумилёв

 
И это всё была игра
В любовь, красивое страданье,
Теперь сегодня, как вчера,
И завтра тоже без названья.
 
 
И скоро, скоро уж меня
Возьмёт за горло расставанье.
И я уйду, уйду, любя,
Всё так же молча без прощанья.
 
 
Кричите ж громче, поезда,
Летите вихрем, колесницей.
Меня ж погубит ерунда,
Я разобьюсь о то, что снится.
 

1972 г.

«Всё кончилось простой истерикой…»

 
Всё кончилось простой истерикой,
Хотя без ливня глупых слёз.
Открыв последнюю Америку,
Лечу сегодня под откос.
И говорю: «Туда дорога…
Наивность надо убивать…
К таким же умникам…»
 

1972 г.

«Я хорошо схожу с ума…»

 
Я хорошо схожу с ума –
Я знаю стон своей постели
И ночь, кричащую без дна,
И голос твой через метели.
 
 
И даже пусть моя вина,
К какой тебя прибило мели?
Я хорошо схожу с ума,
Мне очень трудно, ты поверь мне!
 

1972 г.

«А ощущение конца…»

 
А ощущение конца
Всегда необъяснимо сладко.
И замедляет бег состав
Дней страстной жёлтой лихорадки.
 
 
И возвращается покой,
На время у тебя отнятый,
Не можешь шевельнуть рукой –
В начальной ясности понятий.
 

1972 г.

«Не знаю, почему люблю…»

 
Не знаю, почему люблю,
Люблю необъяснимо
Нависший, хмурый,
Серый день
И луж отливы.
И улиц старых тишину,
Шаги ночные,
И ту же бледную луну,
И ветры злые.
 

1972 г.

«Она осталась там…»

 
Она осталась там,
А мы ушли.
Холодный жёсткий снег,
Далёкие шаги
И старый лист,
Упавший за ограду…
Скорей домой, в тепло,
Под одеяло.
Она осталась там,
Но впереди.
 

1972 г.

«Зловещ огонь твоих лучей…»

 
Зловещ огонь твоих лучей,
Краснеют грани…
И ты двойник души моей,
Проклятый камень!
 
 
Ты нежен, грустен, молчалив,
Ты так лазурен…
И обещанье, и порыв
До слёз, до дури.
 
 
Но падает иначе свет,
И вместе с этим
Ты равнодушен, тускл и нем,
Ты зол и весел.
 

1972 г.

«„Люблю“ – ты синтез…»

 
«Люблю» – ты синтез
Да и нет,
Создания и расщепленья,
Раскрепощенье и запрет,
Ты – обожанье с отвращеньем.
«Люблю» – души глубинный гимн,
«Люблю» – удар хлыста по шее.
И не поможет серафим
Давно «тоскующему змею».
 

1972 г.

«О, юность! Мечется, кипит…»

 
О, юность! Мечется, кипит
И отрицает, негодует!
Утихла боль твоих обид,
Но там, где ты, сильнее любят.
 
 
И мальчик, жаждущий богов,
Смешон в своём горячем пыле,
Но, сокрушая мир основ,
Он над собой почуял крылья!
 
 
О, юность! Взбалмошна, глупа,
Несдержанна, несправедлива.
Но за тебя могу отдать
Другую жизни половину.
 

1972 г.

«Я против умных дураков…»

 
Я против умных дураков
И бесконечно толстокожих,
Лишь мой слегка кривится рот,
Когда твердят одно и то же…
Когда пытаются судить,
Не смысля в этом ни бельмеса,
Мне сразу хочется забыть
Избито-важные словеса.
 

1972 г.

«Не всё проиграно ещё…»

 
Не всё проиграно ещё,
Хотя мои все карты бьются,
Но жизнь уж медленней течёт,
И бури в ней, как бури в блюдце!
 
 
Я только маленький ручей,
Себя считавший водопадом.
Спокоен ток его страстей,
Хотя сильна ещё досада.
 

1972 г.

«Прекрасные дамы и…»

 
Прекрасные дамы и
бледные рыцари,
Глаза с поволокою,
с дивною страстию.
Безумные кони,
погоня и выстрелы,
Безмерность любви,
безграничность проклятия!
 
 
Стеклянные сараи,
вонь бензина,
Кинушки, бары,
магазины…
Бери, пока способен
брать,
Хватай, иль могут всё
отнять.
 

1973 г.

«Да, я ступаю осторожно…»

 
Да, я ступаю осторожно,
И заметаются следы;
И всё возможное возможно
В моём окошке из слюды.
 
 
Мы посмеёмся с арлекином
И будем оба скалить рот.
И он, единственный мужчина,
Сегодня что-нибудь поймёт.
 

1974 г.

«Никто ни в чём не виноват…»

 
Никто ни в чём не виноват,
Одно лишь время,
Мой взгляд устал и мрачноват,
Твой взгляд рассеян.
 

1974 г.

«Мой друг, единственный, любимый…»

 
Мой друг, единственный, любимый,
Касаюсь мысленно руки.
Ведь я, ребёнок твой гонимый,
Увижу скоро Соловки.
 
 
Хочу печатать Окуджаву,
По кругу скучному гулять,
Но не хочу собой ораву
Людей, снующих, представлять.
 

1974 г.

«Мама села на кровать…»

 
Мама села на кровать,
Стала мне носки вязать,
Что бы мне ещё сказать?
Надо мне её обнять.
Лучше мы пойдём гулять,
Будут бабочки порхать,
Птички станут щебетать,
В ёлках зайчики скакать,
Можно дальше продолжать…
Всё попробуй испытать,
Жизнь, как толстая тетрадь,
Не ленись её листать,
Лучше мне так не писать.
 

1974 г.

«До белоствольного предела…»

 
До белоствольного предела
Моей израненной души
Я изнуряю мысль и тело,
Закинув голову в тиши.
 

1974 г.

«Бреду домой, как пёс понурый…»

 
Бреду домой, как пёс понурый,
Смурной мотаю головой,
К чему опять так много думать,
Зачем всегда идти домой?
 

1974 г.

«За Амедео Модильяни!..»

 
За Амедео Модильяни!
И мы неоднозначно пьём
В тот час под утро, самый ранний,
Когда опасно быть вдвоём.
 
 
В твоих руках таится сила,
В моих – растаявший снежок,
Ты угадал – и я счастлива,
Когда бегу по буквам строк.
 
 
Не страшно падать на колени,
Не страшно петь до воска век,
Но страх преодолеть движенье,
Шагнуть, простить, подняться вверх?
 

1975 г.

«Кто-то плачет этой ночью…»

 
Кто-то плачет этой ночью,
День застыл на простыне,
По придуманной стене
Ходят белые созданья.
Подыщи тому названье,
С ними буду я поздней.
 

1975 г.

«А на заснеженном вокзале…»

 
А на заснеженном вокзале
Всё уходили поезда,
Ты расплывался, исчезая,
Не навсегда, но навсегда.
И до последних содроганий
Наверно, зря, бесспорно, зря
Прошу о невозможном даре –
«Возьми меня, возьми меня»…
 

1975 г.

«Ночей бессонные страницы…»

 
Ночей бессонные страницы,
Пустые дни, чужие лица…
Ну что ж, ворвитеся опять –
Я знаю вас, мне трудно знать.
 

1975 г.

«Какой трагический мотив…»

 
Какой трагический мотив
Врывается в живую повесть?
И я стою, не приготовясь,
Тот, кто любил, меня простит.
 
 
И замыкаются круги,
И может на последнем круге –
«Прощайте, недруги и други,
Не дай вам Бог такой тоски».
 
 
Мне слышится определённость,
Случайных линий закруглённость,
Но, нет, рассудок мой здоров,
И создан он не для ослов!
 
 
И в третий день я не воскресну,
И уничтожат все следы
Того, что вы зовёте песней,
Не дай вам Бог такой беды.
 
 
Но к вам, так трепетно любимым,
Мои последние слова:
«Храните жизнь, пока есть силы,
И не убили наповал».
 

1976 г.

«Замуровав себя в немые стены…»

Столкновение с человеком приносит боль.

В. Яхонтова

 
Замуровав себя в немые стены,
Ты не уходишь от измены,
От бесконечных повторений,
От правоты ненужных слов.
Пусть ты – щенок, пускай ты – гений,
Имеешь речь и цикл явлений,
Имеешь наглость толковать.
Тебе даётся ряд мгновений,
Попробуй день из них собрать.
 

1976 г.

«Вы исчезли с горизонта…»

 
Вы исчезли с горизонта,
Словно парус ваше платье.
С постоянством Дон-Кихота
Я одни ищу объятья.
 

1976 г.

«Супруги Хилл в своей тарелке…»

 
Супруги Хилл в своей тарелке,
Как сообщает Вашингтон.
Кто видел небо с этой Сетки,
Тот право чуточку смешон.
Что остаётся ротозею?
Создать куплет про лунный свет
Иль триптих «Звёздный силуэт».
Так нужно жить, увы, старею.
 
 
«Вот я „Земля “,
Ну, здравствуй, „Сетка “.
Одна уютная семья,
Ты мне родная – не соседка,
И места вдоволь для житья».
 

1976 г.

«Поэт? Нет, видно, не поэт…»

 
Поэт? Нет, видно, не поэт.
Боль не находит больше слова.
Разыгран страх, сведён на нет
Огромный счёт глубинной жизни,
И я себе спою на тризне
О том, что был какой-то свет.
 

1976 г.

«Сегодня просто грустный день…»

 
Сегодня просто грустный день,
Без слёз, без боли и тревоги,
И я сама стою как пень,
Застывший у чужой дороги.
Моя любовь, вся канитель
И всё, что пели очень много…
Сегодня самый грустный день,
И ты уйдёшь по той дороге.
 

1976 г.

«Беги, вода, бурли, вода…»

 
Беги, вода, бурли, вода,
Куда? Да просто никуда.
Всё навсегда иль никогда,
Но ты несись и злись вода.
А ты растаял, как возник,
Прекрасный замок,
К тебе вёл путь все эти дни,
И ты был ярок.
Я всё иду к тебе пока,
Ещё не веря,
Что пустота, лишь пустота
Ломилась в двери.
 

1976 г.

«Я несчастна, как голуби…»

 
Я несчастна, как голуби,
Воркующие над карнизом,
Как нарисованное дерево,
Как отправленное письмо.
Я несчастней прямой линии
И найденного решения.
 

1976 г.

«Куда девалось всё?..»

 
Куда девалось всё?
Убито.
Пожар на левом берегу,
И до конца ль душа разбита?
Ответить, право, не могу.
Сказать с улыбкой и смущеньем,
Как будто что-то берегу.
Бреду с единственным сомненьем
В бреду, реальнейшем бреду.
 

1976 г.

«Шорох дождя, как шаги…»

 
Шорох дождя, как шаги,
Память зелёной волной.
Очень прошу: «Помоги
В горькой стихии земной!»
 
 
Страстной молитвой стиха
Сумрак страданья измерь.
Души плывут – облака,
Их на земле Эмпирей.
 

1976 г.

«Строчки неродившихся стихотворений…»

 
Строчки неродившихся стихотворений –
Это нераспустившиеся пионы.
Они приходят далёким зовом,
Обещанием, улыбкой, простым ответом –
Строчками рождающегося поэта.
 

1976 г.

«Последний день зимы унёс…»

 
Последний день зимы унёс
Последнюю надежду,
Которой больше я не брежу,
В дождливый день под стук колёс.
 

1976 г.

«И был источник замутнён…»

 
И был источник замутнён,
Хоть лепетал, что он прозрачен,
Да в нём не плавал детский мячик,
Песок не промывали в нём.
 

1976 г.

«Мне сладко думать о тебе…»

 
Мне сладко думать о тебе,
Немного страшно, в меру грустно,
Так человек, бежавший чувства,
Внимает чувства кутерьму.
Ведь я тебя не отниму
У рук, залитых ярким светом,
И от развязности поэта,
Заговорившего луну –
Я замолчу тебя строкою.
 

1976 г.

«И снова рушится земля…»

 
И снова рушится земля,
И хороши любые меры.
И взгляд твой пристален, уверен,
Но говорить с тобой нельзя.
 

1976 г.

«Мой alter ego…»

 
Мой alter ego,
Жизнь моя,
Любить нельзя, но для меня
Так много значит
Облик скромный,
Щемящий праздник бытия,
Мой alter ego…
 

1976 г.

«Я наступаю на тени прохожих…»

 
Я наступаю на тени прохожих,
Я замечаю лишь лица похожих,
Старше тебя или много моложе.
Нет лишь тебя среди сотен прохожих.
 

1976 г.

«Холодный дождь на землю капал…»

 
Холодный дождь на землю капал,
Стекала мутная вода,
И волокнистые растенья
Ботвою пахли и укропом.
И влажно сердце замирало
В бессмысленном квадратном круге.
 

1976 г.

«Здесь удлиняются масштабы…»

 
Здесь удлиняются масштабы,
И долго, долго самолёт
Летит до облака.
Однажды прорвётся солнце
И начнёт греть мой рукав
Сквозь слой оконный,
Здесь неизбежна ерунда
Озёр заоблачных.
Сквозь полог
Здесь торжествует гор гряда.
 

1976 г.

«Тебе не скоро будет двадцать…»

 
Тебе не скоро будет двадцать,
Армянских улиц кривоток
Кривил душой, не смел признаться –
По Абовяна бродит Бог.
 
 
И мы столкнулись, звездолицый,
«Всесилен случай» – молвил Бог.
Нет, счастью этому не сниться,
Всего лишь вдох, один лишь вдох.
 
 
Я помню губы, помню руки.
Мне это долго вспоминать,
О, юный кедр, все лиры звуки
Тебя бессильны передать.
 

1976 г.

Картинка

 
Улыбка, яблоко, рука,
Надежды сгиб на самом сломе…
Из обязательных условий –
Прощальный взгляд издалека.
 

1976 г.

«Кто не подвержен пению звёзд…»

 
Кто не подвержен пению звёзд,
Качке осенней,
Разбойному свисту?
 

1977 г.

«Лицо в слезах и поцелуях…»

 
Лицо в слезах и поцелуях,
И бестолковое метро
Несёт меня к проклятым будням,
В которых места нет тебе.
 

1977 г.

«Нет, Родина, полюбишь ты меня…»

 
Нет, Родина, полюбишь ты меня –
Пускай с помятыми боками
Смотрю порою свысока,
Тебе ль делиться облаками?
 
 
Мне ль перепеть молящих звон,
Терпенье, мужество, жестокость
Настойчиво врываются в мой сон,
И мне уже не одиноко.
 
 
И я люблю. Ловлю опять
Раскрытыми, славянскими губами
Январский воздух, света благодать
И белый путь меж белыми домами.
 

1977 г.

«Стихов я больше не пишу…»

 
Стихов я больше не пишу,
Не помню рифмы и размера.
Звенит в чужой квартире телефон,
Кидается за ним мой голос.
Я подниму перчатку со стола,
Свободно прядь коснётся шеи,
Слова пытаются связать
Всё то, что смысла не имеет,
Ни выраженья, ни числа…
«Уйди навеки», – шёпот, трепет
Отброшенной, ненужной тени
Чужого имени.
Мне плохо,
Когда б не верил.
 

1977 г.

«Судьбу мою не променяю…»

 
Судьбу мою не променяю
На шёлковый халат с кистями.
Другими грустными глазами
Слежу сейчас за облаками,
Плачу сполна безумью, маю.
 
 
Гордитесь твёрдыми шагами,
Учитесь наносить увечья,
Средь юных и прекрасных женщин
Слывите просто пошляками.
 

1977 г.

««Игрушечная» смерть…»

 
«Игрушечная» смерть.
В нагретом коридоре
Гремел оркестр,
Согласные стирая,
Кичились пальцы
Ровной желтизною,
Кричал птенец
В решетчатом окне.
Гвоздиками усыпаны
Ступени, гвоздики –
Утешенье неимущих,
Просили ветра,
Красного дождя…
Но, и приблизившись
К пределу, ты не
Увидишь глаз огромней
И не прочтёшь того,
Что прижимало к камню.
 
 
Но как пустынна лестничная
клетка.
 

1977 г.

«Кто дед мой? Актрис обожатель?..»

 
Кто дед мой? Актрис обожатель?
Холёный мальчишка – поляк,
Игнатий, Игнатий, Игнатий…
И снова, и снова, опять.
 
 
Кто дед мой? Военный строитель?
Любимый, любовник, жених?
Кто этот навязчивый зритель?
Где род мой? Чьё имя? – Вернись!»
 

1977 г.

«Когда вбирает лента путь…»

 
Когда вбирает лента путь,
Когда топорщатся вокзалы,
Я не могу не заглянуть
В моё счастливое начало.
 

1977 г.

«Мой сын – читай Экзюпери!..»

Сыну Белы Фишман

 
Мой сын – читай Экзюпери!
Мой обаятельный малыш,
В тот час, когда ты тихо спишь,
Растёшь и, может быть, летишь,
Я поднимаю руку к солнцу,
Пускай тонка моя рука.
 

1977 г.

«Закрутиться в снежной буре…»

 
Закрутиться в снежной буре,
Уцепиться с детской хваткой.
Сердце в сердце – это красно,
А глаза в глазах стоусты.
Мне пашёптывает полночь
Голубое отраженье,
И восход меняет лица
У протянутых растений…
Я дивлюсь кошачьей спеси,
Стройной музыке старинной,
Неудачам лягушонка
И смятенью воробьёв.
 

1978 г.

«Живым умом, послужным списком…»

 
Живым умом, послужным списком,
Наборным шифром «двадцать пять»
Всплывает ночь над обелиском,
Тревожит памяти печать.
 
 
И тихо, нет склонённых долу
Печальных глаз, упавших рук,
Певца, вскормленного глаголом,
Иначе можно помянуть.
 

1978 г.

«О скорбь, слеза весенняя…»

Лене Елисеевой

 
О скорбь, слеза весенняя
В разливах бытия!
Моя сестра бесценная,
Наперсница моя.
 
 
Мы жили в отдалении
От низости и смуты.
В тяжёлом отделении
Теряют счёт минутам.
 
 
Теряют исчисления,
Подробности, героев…
Убежище для гения
Мечтателя, изгоя!
 
 
Но ты, душа и девочка,
Любила самых лишних
И исцеляла демонов,
В слезах, горячке, пивших.
 

1978 г.