Текст книги "Любовное состязание"

Судомойкам и даже самой поварихе не терпелось узнать, что случилось, и почему Скотби сам не свой от волнения, но до прихода дворецкого им не удалось вытянуть из него ни словечка. Однако стоило мистеру Блайндерзу появиться на кухне, как старший конюх тут же, захлебываясь от волнения и путаясь в выражениях, изложил ему свое дело и почувствовал немалое облегчение, увидав, что почтенный домоправитель и бровью не повел за время его рассказа. Скотби едва ли мог похвастаться даже шапочным знакомством с дворецким, ибо тот главенствовал над старшими слугами в доме и был недосягаем и для простого конюха. К тому же Скотби простодушно считал дворецкого надутым и чванным дураком. Но в нынешней щекотливой ситуации ему пришлось пересмотреть свое мнение и совсем другими глазами взглянуть на человека, в обязанности которого входило управление всеми домашними делами. Блайндерз выслушал его с явной скукой и в ответ снисходительно пробубнил:

– Ни о чем не тревожьтесь, мистер Скот-би. Я уже обсудил это дело с сэром Джайлзом. По правде говоря, один из ваших помощников прибежал прямо в дом минут десять назад и сообщил нам о загадочных распоряжениях мисс Пенрит. Я уже получил приказ. Мы должны выполнять все, что велят его милость или мисс Эммелайн. Должен сознаться, я и сам был пора-жен, но в конце концов эти турниры – тут до Скотби дошло, что Блайндерз с величайшим неодобрением относится к забавам, вот уже шесть лет подряд нарушающим мирное течение жизни в доме, – весьма необычны сами по себе. Я был не меньше вашего удивлен, когда узнал, что лорду Конистану, пэру Англии, предстоит поселиться в конюшне. И все же, если он сам этого хочет…

Скотби сорвал с головы шапку и провел пятерней по редеющим волосам. Он все еще не верил.

– А что говорит леди Пенрит?

Блайндерз поморщился – дальнейшие расспросы пришлись ему явно не по вкусу. Поэтому он ответил очень сурово:

– Что касается леди Пенрит, то она взяла хозяина за руку, кивнула с довольным видом и прошептала: «Как это романтично!»

Поскольку к этому моменту в кухне уже успела собраться почти вся работавшая в доме прислуга, Блайндерз ничуть не удивился, услыхав, как все присутствующие женщины потрясенным хором вскричали: «Романтично!»

Одна из поломоек, не вынеся столь высокого накала романтики и совсем позабыв о своем низком ранге, обязывающем ее при любых обстоятельствах хранить молчание в присутствии старших, выразила всеобщее недоумение вслух:

– Что она имела в виду? Что значит «романтично»? Запереть мужчину в сарае с крысами, пауками и всякими ползучими тварями! Чего уж тут хорошего?

Блайндерз грозно откашлялся, заставив бойкую на язык поломойку вспыхнуть до самой оборки надвинутого на лоб чепчика. Однако он не стал ее распекать, а лишь пояснил:

– Миледи, я полагаю, всего лишь имела в виду странный и несвоевременный приезд виконта, вызвавший такой ответный демарш мисс Эммелайн. Мое мнение таково: ее милость считает их прекрасной парой!

Скотби отметил, что Блайндерз весьма доволен собой и тем впечатлением, которое произвела на слуг его краткая речь. Столпившиеся вокруг него женщины принялись горячо обсуждать волнующую новость, старухи при этом крестились, молоденькие служанки хватались за сердце и желали самим себе столь же страстной и безоглядной любви.

Сам Скотби продолжал сомневаться и попытался даже возразить, что здесь дело, мол, не только в любви, но и в чем-то еще, однако Блайндерз отмахнулся от него и велел заниматься своим делом, то есть конюшней.

Поэтому старший конюх с чистой совестью вернулся в стойла. Ему предстояло отдать и выполнить не меньше дюжины распоряжений, чтобы превратить полуразрушенный сарай в жилье, достойное не просто титулованной особы, но будущего супруга мисс Пенрит.

9

К четырем часам пополудни Эммелайн встревожилась не на шутку. Она ожидала, что к этому часу либо мамочка, либо папочка обрушат ей на голову громы и молнии, однако вызова пред грозные родительские очи так и не последовало. Она знала, что поступила чудовищно, отведя виконта в конюшню и объявив, что ему придется ночевать не в доме, а в грязном сарае, но ради того, чтобы хоть на краткий миг увидеть искру гнева в глазах Конистана и раскрывшийся от изумления рот главного конюха, была готова вытерпеть даже самый строгий выговор. Дело того стоило. Взять, к примеру, того же мистера Скотби. До сегодняшнего дня Эммелайн считала его самым невозмутимым человеком на свете. Бедный, славный мистер Скотби! Она улыбнулась, вспомнив, как глаза верного слуги, огорошенного ее распоряжением, едва не вылезли из орбит, а пышущая здоровьем физиономия побагровела. Словом, Эммелайн наслаждалась от души веселым приключением, и все же, хоть она и твердила себе, что всего лишь сводит счеты с Конистаном за его преждевременный приезд, совесть у нее была неспокойна.

По пути в парадную гостиную Эммелайн с удивлением заметила какую-то необычную суету на втором этаже. Над головой у нее по всей длине коридора ужасающе скрипели половицы, явственно слышался топот множества ног. Если бы ее не ждали в гостиной, она немедленно поднялась бы наверх, чтобы выяснить причину всей этой непонятной беготни. Но ей пришлось умерить свое любопытство, так как в эту самую минуту в той точке, где два коридора вливались в просторный вестибюль, она повстречалась с Конистаном.

Его лицо казалось невозмутимым, но все же ей удалось различить у него на губах еле заметную самодовольную улыбку. Эммелайн церемонно приветствовала его, словно ничего особенного не случилось, первой прошла в гостиную и о тотчас позабыла о госте, целиком сосредоточив внимание на отце и матери.

Леди Пенрит редко покидала свою спальню до послеполуденного чая. Ее здоровье ухудшилось настолько, что ей стоило огромного труда провести с семьей даже несколько кратких часов от чая до обеда.

Пройдя по выстланному старинными коврами полу через всю гостиную, Эммелайн чмокнула мать в щеку, обменялась с нею несколькими ласковыми словами, спросила о здоровье и наконец представила ей Конистана.

Тонкий луч солнца, проникавший из окна, окружил голову леди Пенрит, полулежавшую в инвалидном кресле, легким золотистым сиянием. Протянув виконту изуродованную ревматизмом руку, она приветливо улыбнулась ему. Эммелайн бросила взгляд на руку матери, и страх пронзил ей сердце отравленной стрелой. Она быстро обернулась к Конистану в надежде, что он поймет, каких героических усилий стоило матери это небольшое движение формального приветствия. Хватит ли ему ума догадаться, как тяжек ее недуг, какая боль терзает и гложет ее суставы?

Конистан взглянул на протянутую ему руку, бережно взял ее и с глубоким поклоном коснулся губами скрюченных пальцев. Сэр Джайлз, встав за спинкой кресла леди Пенрит, одобрительно пробормотал: «Отлично!»

– Вы со мною флиртуете, милорд? – спросила леди Пенрит с легким смешком.

Эммелайн была поражена по-девичьи звонким голосом матери и взглянула на нее так, словно видела впервые. Ей трудно было представить свою мать юной девушкой, которая когда-то обменивалась любезностями с галантными молодыми щеголями.

Конистан улыбнулся в ответ.

– Разумеется, нет! – живо возразил он. – Как бы я посмел, когда ваш ревнивый супруг – взгляните, он прямо-таки пронзает меня взглядом! – готов вот-вот вышвырнуть меня вон!

Леди Пенрит засмеялась и сказала, обращаясь к мужу через плечо:

– Вы слышите, сэр Джайлз, как мило он ведет разговор? Прошу вас отныне уделять мне больше внимания, а не то я сбегу из дома с этим человеком!

Она вновь обратилась к виконту:

– Прошу вас, возьмите стул и устраивайтесь поудобнее.

Конистан осторожно опустил ее руку на подлокотник кресла и, подвинув стул поближе, уселся рядом с нею.

Эммелайн испытала непонятное удовлетворение от его разговора с матерью. Конистан, безусловно, предстал перед нею в выгодном свете, к тому же необыкновенно приятно было услышать, как мамочка смеется. Чутко уловив, что леди Пенрит желает без помех насладиться беседой с виконтом, Эммелайн взяла на себя хлопоты по разливанию чая, но при этом старалась двигаться как можно тише, чтобы не пропустить ни слова.

– Я была очень привязана к вашей матери, виконт, – начала леди Пенрит. – Мы с нею вместе были представлены ко двору, впрочем, это было много, очень много лет назад. Она была очаровательна, всегда весела, и мне так жаль, что поместья наших мужей находятся в противоположных концах королевства! Ведь замок Броудоукс расположен в Гемпшире, не так ли? – Когда Конистан кивнул, она продолжала:

– Мне так жаль, что ее больше нет с нами, хотя это произошло уже больше двадцати лет назад.

– Почти двадцать пять лет назад, миледи.

Эммелайн вскинула голову и бросила удивленный взгляд на Конистана. Его слова прозвучали слишком резко и сухо, причем эта интонация не укрылась и от леди Пенрит. Она заговорила сочувственным тоном:

– Порой наши утраты настолько тяжелы, что даже время не может смягчить их горечь, не правда ли? Я потеряла малолетнего сына почти тридцать лет назад, а мне иногда кажется, что это было вчера.

– Совершенно с вами согласен, – тихо ответил он. – Сколько бы мы ни старались это забыть, горечь утрат всегда с нами. Мне очень жаль слышать о вашем сыне.

Леди Пенрит взглянула на Эммелайн. – Зато у меня есть дочь, и я век буду благодарить за нее Бога. Простите, если я покажусь вам сентиментальной, милорд. В моем положении приходится считать дни и ценить каждый из них чуть больше, чем это обычно принято. Но лучше расскажите мне, как поживает нынешняя леди Конистан и ваши подопечные. Сколько их? Похоже, я сбилась со счета после того, как на свет появилась… Летти, кажется?

Конистан откинулся на спинку стула, заслышав этот вопрос, и между глотками чая принялся перечислять трех своих сводных братьев и четырех сестер, давая им краткие характеристики. Описывая их достижения, он часто улыбался и даже засмеялся по меньшей мере дважды, рассказывая о шалостях мальчиков.

Эммелайн еще ни разу не приходилось слышать, как Конистан говорит о своей семье. Никогда раньше ей не доводилось видеть, как надменность его черт смягчается, уступая место нежности. Забирая у него опустевшую чашку, чтобы вновь наполнить ее, девушка даже подарила виконту теплую одобрительную улыбку. Он долго удерживал ее взгляд, выражение его глаз было добродушно-насмешливым. Глядя на него, Эммелайн почувствовала, как ее охватывает слабость. Здесь, в обществе ее матери, он был совсем не похож на того Конистана, которого она знала в Лондоне. Когда наконец он вновь ненадолго перевел взгляд на леди Пенрит, Эммелайн пришло в голову, что если бы ей суждено было впервые познакомиться с Конистаном в этот день, она влюбилась бы в него без памяти! Слава Богу, она куда лучше знает его с другой стороны, а не то ее сердце было бы в настоящей опасности.

Поставив перед Конистаном полную чашку чаю, Эммелайн присоединилась к отцу в дальнем углу комнаты, заставленном застекленными книжными полками. Пока его милость беседовал с ее матерью, она уселась на обитом синим бархатом диване и рассеянно выглянула в окно. Вид за окном – озеро и утесы, круто вздымающиеся к ослепительно синему небу, – неизменно вызывал у нее в душе сильнейшее волнение. Красные бархатные гардины, обрамлявшие три высоких окна, были подняты, и прозрачные стекла, не заслоненные материей, позволяли обитателям Дома любоваться прекрасным видом в любое время года.

Стены гостиной были увешаны старинными гобеленами и огромными лесными пейзажами, написанными несколько столетий назад. Такая обстановка придавала комнате поистине импозантный вид, – то, чего невозможно было добиться при помощи обычных китайских безделушек или так называемых «простых и строгих линий» в модном греческом стиле.

Эммелайн подтянула к себе свою рабочую шкатулку и принялась вышивать тамбуром кусок материи, который намеревалась пустить на отделку новой наволочки. Еще шесть лет назад, во время первого турнира, она поставила себе цель: все наволочки в доме должны быть украшены ее собственной вышивкой. Работа доставляла ей подлинную радость.

Сэр Джайлз присел рядом с нею и взялся за чтение последнего романа, написанного автором «Уэверли»[10]Note10
  Роман «Уэверли», изданный в 1814 г, принадлежит перу Вальтера Скотта. Сэр Джайлз, очевидно, читает его роман «Роб Рой», впервые опубликованный в 1818 г


[Закрыть], время от времени прикладываясь к большой табакерке, стоявшей возле него на столе.

– Как я рад, – сказал он чуть позже, оторвавшись от книги и бросив взгляд на жену, поглощенную разговором с Конистаном, – видеть ее такой оживленной!

– Похоже, виконт пришелся мамочке по душе, – негромко согласилась Эммелайн.

Ее вышивальный крючок мерно сновал вверх-вниз в ловких, натренированных годами работы пальцах. Хорошо, что отец всего лишь кивнул в знак согласия и вновь погрузился в чтение, так как ей не хотелось бы упустить ни слова из разговора виконта с ее матерью.

«Возможно, таким образом, – думала Эммелайн, – я лучше сумею узнать ход его мыслей и пойму, что мне предпринять, чтобы держать его подальше от Дункана».

И хотя в эту минуту у нее в душе громко звучал голос совести, подсказывая, что Грэйс и Дункан тут совершенно ни при чем, что сейчас и она о них вовсе не думает, Эммелайн не захотела с ним согласиться. Наоборот, прислушиваясь к каждому слову, которым обменивались ее мать о и Конистан, она твердила себе, что делает это исключительно ради Грэйс.

– Стало быть, моя дочь убедила вас принять участие в наших летних увеселениях, – говорила леди Пенрит. – Смею вас предупредить, что не стоит стремиться к победе ни в одном из состязаний, если только у вас нет твердого намерения связать себя узами брака!

– Вы, разумеется, намекаете на то, – отвечал Конистан, – что, по странному совпадению, на протяжении последних шести лет Рыцарь-Победитель неизменно предлагал руку и сердце Королеве Турнира?

– Именно это я и имела в виду. И поскольку сэр Джайлз уже сообщил мне, что вы – спортсмен, настоящий чемпион среди любителей, так, кажется, он выразился, предупреждаю, что и вы можете пасть жертвой традиции!

Он небрежно отмахнулся от опасности.

– Если победа достанется мне, я надеюсь создать новый прецедент и оставить Королеву с носом.

Эммелайн так и замерла со своим рукоделием. Ее ничуть не удивило, что он бросил взгляд в ее сторону и даже слегка наклонил голову, но она почувствовала себя задетой этим вызывающим поклоном и кивнула в ответ: пусть знает, черт бы его побрал, что вызов принят!

Хозяйка дома осторожно взяла свою чашку обеими руками и медленно поднесла ее губам. Отхлебнув глоток чаю, она сказала:

– Мне остается лишь заметить, что в таком случае вы разобьете по крайней мере одно сердце. Я убеждена, что эти турниры овеяны магией. Королева всегда до безумия влюбляется в Победителя. – Леди Пенрит выпрямилась и наклонилась вперед в своем кресле, таинственно понизив голос:

– Берегитесь, как бы разбитым не оказалось ваше собственное сердце! Похоже, вы как раз в том возрасте, когда подобная опасность особенно велика. – Она оглянулась на мужа и добавила:

– С сэром Джайлзом, например, все именно так и вышло, но я над ним сжалилась и согласилась отдать ему свою руку. Что же касается вас, если у вас осталась хоть капля здравого смысла, лучше бы вам бежать отсюда без оглядки, пока не поздно.

Конистан театральным жестом положил руку себе на грудь.

– Миледи, вы наполняете мое сердце страхом! Я это признаю. Готов признать также, что как только я подъехал к перевалу, внутренний голос стал мне нашептывать, что следует повернуть лошадей и отправляться обратно в Лондон.

Хозяйка дома рассмеялась.

– Ну, раз уж вы не послушались столь грозного предостережения, считайте себя уже погибшим. – После паузы она добавила со смешком:

– Надеюсь, вы понимаете, что это всего лишь шутка. Впрочем, в одном я действительно не сомневаюсь: вам понравятся и состязания, и те обряды, которыми они обставлены, если вы настоящий спортсмен. Моя дочь, хотя и кажется весьма своевольной молодой особой, на самом деле отлично умеет позаботиться об удобствах и удовольствиях для своих гостей.

Эммелайн была воистину заинтригована разговором, а когда ее мать обернулась, чтобы взглянуть на нее, даже на расстоянии заметила шаловливую искру в глазах леди Пенрит. Поэтому она не очень удивилась, когда та, вновь повернувшись к виконту, с самым невинным видом задала следующий вопрос:

– Кстати, раз уж мы заговорили об удобствах, прошу, скажите мне, как вам понравилась ваша спальня?

Лицо Конистана расплылось в широчайшей улыбке.

– Должен признать, что по моей комнате гуляют весьма бодрящие сквозняки. Честное слово, это необыкновенная комната – она укрепляет боевой дух. У меня не будет нехватки свежего воздуха. Но я не ответил на ваш вопрос. Да, конечно, поскольку я буквально очарован деревенской простотой, можно сказать, что мои апартаменты пришлись мне по вкусу.

Когда стрелка доползла до половины пятого, Эммелайн извинилась и отправилась на поиски экономки. Теперь уже ей стало совершенно ясно, что по какой-то таинственной причине ее родители решили не вмешиваться в дела Конистана. В душе у нее зародилось подозрение, что леди Пенрит считает виконта подходящим женихом для нее. Но даже в этом случае она никак не могла понять, почему родители позволяют ей проявлять такое неслыханное неуважение к гостю. Раз они не говорят ей ни слова о сарае, – хотя одного взгляда на папочку, когда мамочка спросила Конистана, как ему понравилась его спальня, было довольно, чтобы понять, что они уже осведомлены о ее проделке, – значит, они предоставили ей полную свободу действий.

Но что еще удивительнее, ей понадобилось целых двадцать минут, чтобы разыскать экономку, миссис Пламграт! Эммелайн наконец нашла ее в одном из чердачных помещений, занятую поисками зеркала, когда-то украшавшего письменный стол-конторку, уже перенесенный по указанию Блайндерза в сарай Конистана. Одного взгляда на каменное (обычно совсем ей не свойственное) выражение лица экономки было довольно, чтобы понять: верная домоправительница затею с сараем не одобряет. Тем не менее, когда Эммелайн объяснила ей, что его милость сильно невзлюбил мисс Грэйс Баттермир и приехал сюда только ради того, чтобы помешать ей, миссис Пламграт смягчилась.

– Да как может кто бы то ни было невзлюбить мисс Грэйс Баттермир? – воскликнула она. – Наверное, его милость ее совсем не знает, ведь второй такой замечательной леди просто не найти! Она сущий ангел!

– Он ее презирает, во-первых, из-за ее скромного происхождения, а во-вторых, потому что бедная Грэйс в его присутствии пугается просто до оцепенения! И все это его вина! У него нет ни капли сострадания!

Миссис Пламграт сочувственно покачала головой,

– Так-то оно так, мисс Пенрит, – заметила она озабоченно, а все-таки мнение по душе, что его оставят ночевать в грязном сарае, как последнего подпаска!

Эммелайн весело рассмеялась.

– О, нет! – воскликнула она. – Ваше сравнение никуда не годится. Где это видано, чтобы простому подпаску предоставляли отдельные апартаменты?! Нет, я уверена, что лорд Конистан нам еще спасибо скажет за такую прекрасную спальню!

– Вы неисправимы, мисс!

Поразмыслив над этим замечанием, Эммелайн вскоре согласно кивнула:

– Вот тут вы, пожалуй, правы. Все, верно, оттого, что я выросла среди цыган.

– И все же! Подумать только, сарай за конюшней!

– Вы же у нас умница, миссис Пламграт! Неужели вы думаете, что я всерьез заставлю его заночевать в сарае, даже если вы снабдите его зеркалом? Увы, после обеда мне, видно, придется сказать ему, что это всего лишь шутка.

Миссис Пламграт слегка нахмурилась.

– Должна вам сказать, мисс, что зеркало – это еще не все. Похоже, Блайндерз и Скотби весь дом перевернули, чтобы устроить ночлег для его милости.

Эммелайн беспечно отмахнулась от этих слов.

– Подумаешь! Отнести в сарай пару стульев, кувшин воды и зеркало – от этого еще никто не умирал.

Когда экономка известила ее о том, что приготовления зашли куда дальше вышеперечисленного, Эммелайн пожала плечами и пообещала, что сама во всем разберется. Затем она попросила домоправительницу сопровождать ее во время последнего обхода всех гостевых спален, дабы убедиться, что все в полном порядке и не нужны ли какие-нибудь последние усовершенствования.

Казалось, миссис Пламграт хотела еще что-то возразить, но Эммелайн просто погрозила ей пальчиком и решительно направилась вниз.

10

– О, миссис Пламграт! Я так счастлива и то же время сгораю от нетерпения! – вскричала Эммелайн, поднимаясь по ступенькам на второй этаж. – Скорее бы уж прибыли мои гости! Кажется, я раньше умру, чем дождусь. Как нам будет весело! – Она внезапно повернулась к экономке. – Портниха уже доставила мое платье? Вишневое бархатное?

– Не надо так беспокоиться, мисс. Она его еще не доставила, но просила передать с одной из горничных, что оно будет здесь завтра ко второму завтраку. Успеете переодеться к обеду!

Эммелайн и сама прекрасно понимала, что беспокоиться не о чем. Но на первый же вечер праздника, которому суждено было продлиться целый месяц, у нее был заготовлен хитроумный план, и чтобы добиться желаемого результата, ей необходимо было предстать перед гостями должным образом одетой – в средневековом наряде. Она никогда этого раньше не делала и переодевалась в маскарадный костюм только вместе со всеми, в день бала. Однако в этом году она решила устроить особый танец и хотела объяснить его правила еще перед обедом, выйдя к гостям в сопровождении шута и придворных музыкантов. Эммелайн прижала ладонь к груди, стараясь удержать неистовое волнение, которое ощущала при одной лишь мысли о том, какое утонченное начало будет положено ее увеселениям.

– Мисс! – окликнула ее экономка, разрушив на ходу сладкие грезы хозяйки. – Разве вы не хотели осмотреть эту комнату?

Эммелайн остановилась. Она была так погружена в мечтания, что в рассеянности прошла мимо первой спальни для гостей. Она засмеялась, попросила миссис Пламграт не обращать внимания на ее чудачества и вошла в комнату.

Все спальни, как, впрочем, и все остальные помещения в поместье Фэйрфеллз, были тщательно убраны и подготовлены к приему гостей. На пороге первой же комнаты молодую хозяйку окутал аромат засушенных апельсинов, начиненных гвоздикой, и разбросанных повсюду мешочков с душистыми травами и цветочными лепестками. Край одеяла был слегка откинут, свежевыстиранная, отглаженная и накрахмаленная наволочка, украшенная кружевом ручной работы – ее собственной работы! – так и манила усталого путника склонить голову на подушку. Свежее постельное белье ожидало лишь новой связки пахучих трав и цветов, но их предстояло разложить по местам только завтра. С утра этим должны были заняться горничные.

В доме было не меньше двадцати спален, и в каждой из них Эммелайн приготовила постели для одного, а иногда для двоих гостей. Самых глупых девиц она всегда размещала по двое, а порой даже по трое, если таково было их желание. В других комнатах, предназначенных для пожилых дам, сопровождавших молодых особ в путешествии, или для особо важных гостей, вроде Конистана, была, разумеется, предусмотрена только одна постель. Все приезжие слуги размещались на чердаке; впрочем, Эммелайн неизменно просила приглашенных не привозить с собой всю свою дворню, чтобы не создавать тесноты в помещениях для прислуги. Поскольку она всегда могла рассчитывать на помощь со стороны многодетных семейств из селения, ей почти никогда не приходилось выслушивать жалобы на недостатки обслуживания.

Заглядывая в каждую комнату, Эммелайн обращала внимание на несколько вещей: чтобы в камине была заготовлена горка угля для тех, кто привык к более теплой летней погоде, чтобы в каждой комнате витал нежный аромат ее сада, чтобы на каждом ночном столике в большом количестве лежали книги и стояли свечи, чтобы в вазе всегда были свежесрезанные цветы и, наконец, чтобы в каждой комнате, скрытые за расписной, позолоченной или расшитой гарусом ширмой, находились кувшин с водой и вышитое полотенце.

Глубокое удовлетворение овладело душой девушки. Все было готово, за исключением последних незначительных деталей, и прежде, чем земля успеет совершить еще один полный оборот вокруг солнца, весь дом по самую крышу наполнится веселой суетой. Она знала, что возникнет множество ссор по пустякам, перепалок, споров из-за чьих-то расстроенных планов. Но все это было для Эммелайн частью волшебства. Ведь так чудесно не знать заранее, что может произойти в следующую минуту!

Повариха наняла целую дюжину приходящих помощниц, чтобы готовить пищу начиная с завтрака и до самого позднего вечера для тех, кому хватит сил засидеться за полночь. Уже сейчас до второго этажа доносился из кухни аромат свежеиспеченных ячменных лепешек, бисквитов и булочек.

Для каждого из гостей Эммелайн заготовила своего рода путеводитель на каждый день; местная учительница с ассистенткой переписали их каллиграфическим почерком. На конюшне, как она уже имела случай убедиться, было припасено вдоволь сена, погреба ломились от тонких вин, коньяков, шерри и миндального ликера, предназначенного для слабонервных. Все это сэр Джайлз закупил для турнира еще во время лондонского сезона.

И теперь Эммелайн оставалось жаловаться лишь на время, ползущее с черепашьей скоростью.

Переодеваясь к обеду, она в сотый раз взглянула на часы, и ей показалось, что минутная стрелка отстала на полциферблата. С тяжким вздохом Эммелайн уронила голову на грудь, погубив при этом по крайней мере три из множества локонов, которые горничная терпеливо укладывала у нее на макушке.

– Когда же кончится этот день! – с досадой воскликнула молодая хозяйка.

– Скоро только кошки родятся, да и то слепые! – бойко парировала горничная.

Эммелайн улыбнулась и попросила служанку простить ее за то, что ей не сидится на месте.

Ее горничная, молоденькая курносенькая девушка из местных, ответила:

– Вот уж не знаю, чего вы жалуетесь да часы считаете, мисс, когда за ужином напротив вас будет сидеть сам милорд Конистан! Такой красавец – глаз не отвести!

Эммелайн поморщилась. Она как будто совершенно позабыла о его милости.

– Может, он и хорош собой, Маргарет, но для меня это ничего не значит. У него вместо сердца камень, порой он бывает очень жесток.

Но тут ей вспомнилось, как удивительно добр он был к ее матери, и она еще больше нахмурилась. Поведение Конистана за чаем действительно отчасти оправдало его в ее глазах (этого Эммелайн не могла не признать), но не настолько, чтобы у нее возникло какое-то особое желание видеть напротив себя за обедом его смазливую физиономию.

Полчаса спустя, сидя за столом, Эммелайн вновь подивилась тому, насколько сильно увлечены гостем ее отец и мать. Все втроем они непринужденно вели беседу, без труда находя темы для разговора, словно были друзьями детства! Лорд Конистан был любезен и внимателен со всеми, но особенно и подчеркнуто предупредителен к леди Пенрит. Можно было подумать, он и впрямь в нее влюблен! Когда все встали из-за стола, виконт попросил разрешения лично проводить ее в гостиную, но сперва деликатно осведомился, в состоянии ли она выдержать его общество в течение еще одного часа.

– Я вас, наверное, до смерти утомил своей болтовней, особенно во время второго блюда!

– Вовсе нет! – тотчас же отозвалась мать Эммелайн, пока он осторожно катил инвалидное кресло в направлении парадной гостиной.

Хотя обычно джентльмены оставались в столовой выпить портвейна, пока дамы удалялись в гостиную, на этот раз сэр Джайлз одобрил изменения, внесенные Конистаном в общепринятый распорядок, и велел Блайндерзу подать портвейн в гостиную, напомнив, чтобы по дороге тот захватил из его спальни его любимую табакерку.

Нельзя сказать, что Эммелайн обрадовал тот очевидный факт, что ее родители так быстро нашли общий язык с Конистаном, но ничего поделать она не могла. Приходилось терпеть и удивляться, наблюдая, как виконт – почти по-родственному! – ухаживает за ее матерью.

Пока он бережно расправлял на плечах леди Пенрит складки кашемировой шали померанце-вого цвета, Эммелайн внезапно ощутила приступ острой боли в запястье. Она несколько раз осторожно сжала и разжала пальцы. На душе у нее стало совсем скверно. Кто будет возить ее в инвалидном кресле, когда болезнь согнет ее и лишит возможности двигаться?!

Эта мысль, пришедшая совершенно неожиданно, наполнила ее сердце такой болью, что на мгновенье ей показалось, будто она вот-вот лишится чувств. Взяв ее под руку, чтобы проводить в гостиную, сэр Джайлз пожелал узнать, в и чем дело.

– Ты побелела, как мел, девочка моя! – воскликнул он. – Надеюсь, ты не заболела? Может, омары в тесте были нехороши?

Встревоженная тем, как быстро отец заметил перемену в ее настроении, Эммелайн покачала головой и ответила, что она просто слишком взволнована и что скоро все пройдет. И хотя сэр Джайлз был обеспокоен здоровьем дочери, он не подал виду, а лишь похлопал ее по руке и посоветовал хлебнуть пару глоточков коньяку для бодрости.

Оказавшись в гостиной, Эммелайн подошла к открытому окну с маленькой рюмочкой коньяку в руке и всей грудью вдохнула обвевавший щеки легкий ветерок. Казалось, он проник ей в самое сердце, пока она потягивала янтарную жидкость, и успокоил душу. Она с досадой отметила, что в последнее время, стоило ей хоть на минуту задуматься о собственном будущем, как на нее тут же нападала хандра.

Слава Богу, ей хоть не пришлось беседовать с Конистаном: об этом позаботилась ее мать, целиком завладевшая его вниманием. Пока они были поглощены разговором о плачевном состоянии лондонской Риджент-стрит и о том, настанет ли когда-нибудь конец ведущимся на ней ремонтным работам, Эммелайн тихонько перешла к фортепьяно, чтобы сыграть для отца несколько пьес по его выбору.

Однако, дойдя до конца второй части сонаты Гайдна, она вдруг вскочила на ноги.

– Боже милостивый! – воскликнула девушка, хватаясь за голову. – Я поместила Бранта Девока в одну комнату с Варденом Соуэрби! Они затеют кулачный бой и навесят друг другу «фонарей», даже не успев поздороваться! Как я могла так сглупить?

– Эммелайн! – сурово одернула ее леди Пенрит. – Что за чудовищные выражения? Я просто в ужасе!

Эммелайн зажала себе рот ладонью, слишком поздно спохватившись, что не следовало произносить в присутствии матери слова, подслушанные в разговоре с невоздержанным на язык Гарви Торнуэйтом. Она сделала реверанс, извинилась перед родителями и торопливо направилась к дверям.

Но леди Пенрит вновь окликнула ее, и ей пришлось остановиться, чувствуя себя ребенком, которого наказывают дважды за один и тот же проступок.

– Да, мамочка? – кротко спросила Эммелайн.

На кратчайший миг задержав взгляд на виконте, леди Пенрит посоветовала дочери заняться перемещением Соуэрби следующим утром.