Текст книги "Страсть по расчету (Строптивая леди)"

9

Прикрывшись веерами, Селина и Мод тут же начали переговариваться, но предметом их перешептывания был не Стоунлей, а дама, которую он сопровождал. Шарлотта была не в состоянии следить за их разговором. Едва она увидела Стоунлея, как тут же забыла о подругах, словно все волшебство Павильона сосредоточилось на стройной фигуре лорда и теплой, открытой улыбке, игравшей на его губах. Он непринужденно разговаривал с дамой, которую нежно поддерживал под руку.

Стоя в мягком свете китайских фонариков как раз под изображением бога грома на стеклянном потолке, лорд Стоунлей, казалось, возвышался над всеми. Этому немало способствовало то обстоятельство, что не осталось ни одного равнодушного к его появлению человека, все старались его поприветствовать. Он вежливо раскланивался в ответ, но все внимание сосредоточил на своей спутнице. Такое поведение Шарлотта одобрила. Что-то рассмешило Стоунлея, его лицо стало по-мальчишески задорным, и леди тоже улыбнулась. Она была явно очарована своим собеседником. Но разве могло быть по-другому, когда с ней так внимателен самый красивый джентльмен?

Шарлотта поймала себя на том, что не сводит с него глаз. Он казался самым элегантным, лучше любого из присутствующих мужчин. Хотя одет был просто, но изысканно: белые галстук и сорочка, черные – фрак, жилет, туфли и панталоны, обтягивающие его мускулистые ноги и удерживаемые штрипками, которые охватывали ступню снизу. Несколько джентльменов подняли свои монокли, разглядывая, как завязан галстук лорда, надеясь в один из дней повторить этот способ.

Если бы Шарлотта ничего не знала о нем, то решила бы, что встретила свой идеал. Однако он обвинил ее в притворстве, в том, что она подстроила несчастный случай у магазина часов. Девушка напомнила себе, что подобный характер ничуть не отвечает ее представлению о настоящем мужчине. Шарлотта старалась убедить себя, что Мод и Селина нисколько не преувеличили, описывая Стоунлея. Тем не менее, ей следует сохранять в его присутствии спокойствие. Однако сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди.

– По-моему, он влюблен в миссис Гастингс, – резко прошептала Мод. – Об этом все говорят… ну, что он любит ее уже несколько лет.

Шарлотта почувствовала, как неприятная волна, отхлынув от сердца, опалила жаром лицо. Он любит эту женщину? Он может любить чужую жену? По непонятным ей самой причинам, Шарлотта не хотела, чтобы это оказалось правдой.

Селина прищелкнула язычком.

– Полковника здесь нет, и никто не вмешается, вздумай Стоунлей похитить ее преданность своему мужу. – Она разочарованно тряхнула рыжими кудрями, широко раскрыв голубые глаза.

– Разумеется, никто, – холодно ответила Мод.

Не подумав, Шарлотта выпалила:

– Он никогда так не поступит. Нет, он не может! Я уверена в этом!

Ее слова прозвучали как раз в один из тех любопытных моментов, когда гул и разговоры в переполненном помещении вдруг, как по волшебству, внезапно смолкают, словно все решают сделать вдох, но на самом деле явно для того, чтобы предоставить возможность для таких интригующих заявлений, как Шарлоттино. Головы присутствующих повернулись в ее сторону, щеки девушки вспыхнули.

– О Боже! – Она быстро прикрыла лицо веером, успев против своей воли взглянуть на Стоунлея.

На лице лорда сначала отразилось легкое недоумение, потом черты его смягчила спокойная улыбка. Находясь от Шарлотты на расстоянии еще примерно двадцати футов, он все же поклонился ей. Этот знак внимания вызвал шепот, быстро набиравший громкость и заполнивший тишину.

Шарлотта в ответ присела в реверансе, взгляд лорда скользнул по ее прическе и платью. Что он обо мне думает, мелькнуло в голове у Шарлотты, сердце вновь подскочило к горлу, быстро забилось. Он еще раз кивнул ей и обратил все внимание на свою спутницу.

– Можно подумать, что он знаком с тобой! – не веря своим глазам, прошептала Мод.

Селина перебила ее:

– И ты на его приветствие сделала реверанс. Неужели ты знакома с лордом Стоунлеем? И ты сказала: «Нет, он не может» – потому что узнала его?

– Так получилось, что я с ним познакомилась, – спокойно ответила девушка, но взгляд ее был по-прежнему прикован к лорду. Он разговаривал с миссис Гастингс, возможно, сообщал ей о Шарлотте. Интриговавшая всех присутствующих пара как будто бы пожелала присоединиться к девушке и ее подругам и уже сделала шаг в их сторону, но внезапное появление леди Хертфорд воспрепятствовало их намерению.

Шарлотта не поняла, испытала она облегчение или разочарование, но ей показалось, что, скорее всего первое. Она еще не чувствовала себя способной снова встретиться со Стоунлеем. Однако хоть и с неохотой, ей пришлось признаться себе, что сердце у нее по-прежнему колотилось, и даже немного закружилась голова. Мысль о необходимости отвлечь Стоунлея, чтобы ее отец мог беспрепятственно переговорить с принцем, вдруг показалась ей невыносимой.

На настойчивые расспросы Мод и Селины, где и как она познакомилась с его светлостью, Шарлотта ответила:

– Я и так собиралась вам рассказать, но не смогла ни слова вставить в вашу непрерывную болтовню, не говоря уже о печальной истории, приключившейся со мной сегодня днем.

– Сегодня днем! – в один голос вскричали девушки.

Шарлотта скороговоркой сообщила подругам о столкновении с ним у магазина часов и о том, как в течение нескольких минут Стоунлей держал ее на руках, пока не посадил в наемную карету, и даже отказался поставить Шарлотту на землю, хотя она и требовала этого.

Мод с интересом смотрела на подругу, выражение ее раскосых черных глаз внезапно стало отсутствующим.

– А ты, похоже, уже околдовала его, Шарли. Очень умно. То, как он только что смотрел на тебя… не знаю, взгляд очень приветливый. Я знала, ты собираешься последовать нашему плану, но ни за что не предполагала, что так быстро и так удачно. Мне даже кажется, что сама судьба выбрала тебя на роль карающего правосудия Немезиды, чтобы отплатить Стоунлею за наши унижения. Если, конечно, ты не наметила себе другую цель.

Шарлотта глянула на Мод и через силу улыбнулась.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, но что касается достигнутого успеха, то все не так просто. Я не могу объяснить, почему он сейчас так вежливо поздоровался со мной, поскольку мы не поладили, когда он сажал меня в карету. По какой-то нелепой причине он убежден, что я намеренно столкнулась с ним, желая привлечь его внимание. Вы когда-нибудь слышали подобную глупость?

Шарлотта увидела, что Мод отвела глаза, и в душу ей закралось странное подозрение, что подруга именно так и думает. Шарлотта почувствовала сильное желание выяснить, так это или нет, но ей помешал смешок Селины.

– О, все это пустяки, Шарли. Ты только посмотри. Вот и сэр Крикливый Наряд.

От Шарлотты не укрылся легкомысленный и в то же время саркастический тон Селины. Она заговорила так манерно, так многозначительно, что в первый раз с тех пор, как шесть лет назад Шарлотта выехала на свой первый бал, она почувствовала себя провинциалкой. Она предположила, что Селина говорит о каком-то фате или о самодовольном человеке, ведущем себя пошло, но, проследив за ее взглядом, Шарлотта онемела.

– Но ведь это же принц! – потрясенно прошептала она.

Мод легонько стукнула ее по руке сложенным веером и тихо пояснила:

– Не слушай подругу, дорогая Шарли. Она никак не может простить Его Королевское Высочество за то, что он посоветовал ей не носить розовой одежды, ибо этот цвет не сочетается с ее рыжими волосами, а ты знаешь, что это любимый цвет Селины.

Шарлотта только тут обратила внимание на Селину: розовые ленты перехватывали на макушке ее рыжие кудри, бальное платье из розового шелка и розовые туфли. Даже ее веер разрисован розовыми розами.

Селина фыркнула:

– Принц ошибается.

Шарлотта разделяла мнение принца, но не видела смысла говорить об этом подруге. Кроме того, ей было совершенно все равно, будет Селина в розовом, зеленом или уродливом коричневом. Она всегда останется ее любимой подругой, и ничто этому не помешает. А что еще имеет значение?

Селина бросила взгляд в южный конец галереи.

– Мама машет мне веером. Она хочет, чтобы мы подошли к ней, Моди, потому что прибыл принц. Он будет всех нас приветствовать. Шарлотта, пожалуйста, пойдем с нами, посидим вместе во время музыкального вечера.

В Брайтоне юные леди находились под присмотром миссис Бошем.

Шарлотте пришлось извиниться: она знала, что отец сам тщательно выберет им места, чтобы в нужную ему минуту отвлечь лорда Стоунлея. Сэр Джон вернулся к дочери, а Мод и Селина поспешили прочь, но прежде Селина успела шепнуть:

– Не забывай… подпусти Стоунлею шпильку-другую, Шарли! Мы рассчитываем, что ты отомстишь за наши бедные сердца!

10

Спустя несколько минут, Шарлотта уже присела в глубоком реверансе, склонив голову. Сердце у нее бешено колотилось. При всем легкомысленном отношении подруг к Его Королевскому Высочеству, сама она испытывала не что иное, как благоговейный страх. Не привыкшая к придворной жизни, как ее подруги, Шарлотта верила, что визит в Королевский Павильон навсегда запечатлится в ее памяти как один из лучших вечеров в ее жизни. – Ваша дочь красавица, Эмберли, – услышала она голос принца.

Только тогда Шарлотта осмелилась на него взглянуть. Она обрадовалась, увидев доброе лицо принца, словно он желал помочь ей побороть смущение. Принц улыбнулся дружелюбно и приветливо, что придало ей смелости и помогло одолеть дрожь в коленках. Когда сэр Джон поблагодарил Его Королевское Высочество за комплимент, принц слегка склонился в сторону Шарлотты и произнес:

– А теперь скажите, что вы думаете о моем Павильоне. И никаких отговорок, только правду! Шарлотта позволила своему взгляду переместиться сначала на впечатляющую фигуру мандарина, размещенную в стенной нише за спиной принца, потом – на синюю бамбуковую рощицу на розовом фоне, на лампы в виде розоватых цветов лотоса, с небрежным изяществом выныривающих из китайских ваз.

– Мне кажется, вы глубоко проникли в мои мечты и создали мир, делающий меня счастливой. Хотя бы на один вечер, но я очарована несказанно.

В глазах принца отразились удивление и удовольствие. На мгновение он, казалось, пришел в замешательство, но потом весело рассмеялся. Переводя взгляд с Шарлотты на сэра Джона и обратно на Шарлотту, словно не веря своим ушам, он, наконец, воскликнул:

– Вы даже не понимаете! Это, знаете ли, большая редкость, особенно в таком юном создании. Но должен предупредить: если моя галерея очаровала вас, то музыкальный салон может лишить чувств. Так что предлагаю вам захватить флакончик с нюхательными солями, к которым вы, дамы, крайне привязаны.

Шарлотта признательно улыбнулась.

– Я уверена, в этом нет необходимости. Я не такое уж слабое создание. Должна признаться, мне уже не терпится пройти туда.

– Вам не придется долго ждать, – ответил принц, снова приветливо улыбаясь. Повернувшись к леди Хертфорд, которая, как поняла Шарлотта, была его постоянной спутницей, он повторил: – Она понимает, чего я стремился достичь.

Леди Хертфорд кивнула и вежливо улыбнулась, соглашаясь. В руке она держала белый веер, украшенный страусовыми перьями, и обмахивалась им неторопливыми изящными движениями.

Снова повернувшись к Шарлотте, принц поклонился ей своим знаменитым поклоном.

– Вы доставили мне большую радость, мисс Эмберли. Если я когда-либо смогу чем-то помочь вам, то только попросите, даю вам слово, как ваш будущий суверен.

Шарлотта снова присела в глубоком реверансе, сознавая, какая высокая честь ей оказана – принц исполнит ее желание, стоит лишь о нем заикнуться! Она смотрела, как он идет дальше, и сердце ее переполняла радость. Принц уже не был тем привлекательным молодым человеком – возраст и дородная фигура сделали свое дело, но Шарлотта думала только о том, какой он благородный и добрый человек. Она не обратила внимания ни на любопытные взгляды, ни на ядовитый шепоток, несколько раз, долетевший до нее и несший на своем жале ее имя, а с удовольствием последовала за принцем Уэльским. Приветствуя каждого по имени, он направлялся в музыкальный салон.

– Поздравляю тебя, моя дорогая, – прошептал сэр Джон, стиснув руку дочери. – И как умно ты польстила его тщеславию. Правда, не помню, чтобы я советовал тебе нечто подобное, но ты всегда была умным ребенком.

Шарлотта посмотрела в его улыбающееся лицо.

– Но, папа, ты говоришь так, будто я намеренно похвалила его вкус, но это не так. Я высказала свое мнение, свое настоящее мнение. И больше ничего.

– В самом деле? – спросил изумленный сэр Джон. – Ты хочешь сказать, что тебе действительно нравится этот Павильон?

– Нравится, – ответила Шарлотта, медленно идя по галерее среди других гостей. Она смотрела на толпу перед собой, медленно продвигавшуюся вперед. Мягкий свет китайских фонариков освещал плавное покачивание страусовых перьев, украшений, лент, тщательно уложенные и напомаженные прически великосветского общества, готового к развлечению.

Принц-регент будет играть на виолончели в сопровождении своего необычного оркестра деревянных духовых инструментов. Оркестр составили лучшие музыканты, в большинстве своем немцы.

Шарлотта продолжила:

– Я, может, и не хотела бы, чтоб мистер Нэш превратил наш Эмберли-парк в экзотичный дом в восточном стиле, но я вполне способна понять и оценить вкус Его Королевского Высочества.

Сэр Джон привычно фыркнул. Шарлотта быстро глянула на него, он снова изучал стройную щиколотку мисс Кемп. Когда какой-то джентльмен совершенно некстати заслонил баронету этот будоражащий плоть вид, тот опомнился и прошептал:

– Запомни, Шарли! Делай все, чтобы отвлечь лорда Стоунлея. Остальное предоставь мне.

– Папа, не лучше ли будет, если я, поскольку принц оказал мне такую милость, попрошу его об этой грамоте? Так будет гораздо проще. В конце концов, он дал мне обещание.

Сэр Джон рассмеялся явной наивности дочери.

– Шарли! Его Королевское Высочество был чрезвычайно вежлив, но я искренне сомневаюсь, будто он ожидает, что назавтра ты придешь и попросишь у него грамоту на создание акционерной компании. Соната Гайдна, если ты предпочтешь ее, будет больше соответствовать данным обстоятельствам, и он почувствует себя обязанным выполнить твое желание. Нет, нет, ты посягнешь на его чувство собственности, если обратишься с такой просьбой. Зная принца столько лет, могу заверить, он очень чувствителен к таким вещам.

Говорить было больше не о чем, и Шарлотта замолчала. Они оказались почти у входа в музыкальный салон.

11

Шарлотта тут же забыла и о своей важной для отца миссии, и о Стоунлее. Великолепие просторного салона с куполообразным потолком нелегко было сразу вобрать в себя и охватить взглядом. Девушка подумала, что, возможно, принц оказался прав насчет головокружения – все поплыло у нее перед глазами. Не хватало еще и впрямь упасть в обморок. Но какое это имеет значение? Шарлотта наслаждалась захватившими ее ощущениями – бездонной высотой купола, сине-золотого ковра, по которому, утопая в ворсе, неслышно ступали ее маленькие ножки.

Отец провел ее к стулу в некотором отдалении от оркестра, сам сел рядом с ней и леди Хертфорд. Шарлотта удивилась, что они расположились так далеко от музыкантов, но сэр Джон наклонился к ней и объяснил:

– Оркестр играет блестяще, но громко.

После сего краткого пояснения он, казалось, полностью забыл о дочери, направив все свое светское обаяние на ее светлость.

Но из-за окружавшего ее великолепия Шарлотта даже не обратила на это внимание. Ее взгляд уже, наверное, в десятый раз приковал высокий, затейливо украшенный потолок. Она слышала, как кто-то сравнил Павильон с зачарованными дворцами из сказки «Тысяча и одна ночь», но только теперь поняла почему. С потолка спускались небывалой красоты люстры в форме экзотических цветов. Их благоуханные лепестки переливались, подобно алмазам, а синева их поспорила бы с сапфирами; они матово светились жемчужинами, ярко горели, подобно яхонтам, заливая собравшихся потоками света. Купол казался ей голубой пещерой с золотым узором. Перламутровые гребешки раковин террасами спускались по сторонам купола. Основание самой большой люстры было окружено полусферой из прозрачного стекла в форме нежнейших лепестков лотоса, расписанных цветами и китайскими фигурками.

Красный восьмиугольный балдахин – всего в несколько футов шириной – с геометрической точностью расходился веером от основания купола. Потолок, отделанный с еще большей пышностью, завершал переход от восьмиугольника к каждой из четырех стен. На них – прекрасно выполненные китайские картины, изображавшие дворцы, пальмы, озера, пагоды, грациозных белых цапель и рыбаков. Все это выписано золотом на темно-красном фоне. Пейзажи волновали, будили воображение, уводили за беспредельный горизонт Востока. Каждую красную панель обрамляли ярко-синие, с пурпуровой полосой, изогнутые дугой драконы с головами на концах, символизирующие радугу, и золотые змеи.

На окнах висели синие с темно-красным рисунком шелковые шторы с золотыми кистями, поддерживаемые серебряными драконами и змеями. По углам зала стояли пагоды, достигавшие в высоту двенадцати футов. От них исходила нежнейшая синева. Сводил же все воедино – весь этот праздничный фейерверк красок – текинский ковер, тоже темно-синий с золотом.

Заиграла музыка, Шарлотта услышала мелодичный и звучный голос виолончели. Девушка почувствовала, как ее охватывает радость, она испытывала необъяснимое воодушевление от красоты и музыки.

Принц играл. Кто-то однажды сказал, что он – самый утонченный джентльмен в Европе.

Лорд Стоунлей сел напротив Шарлотты, футах в двадцати от нее. Стулья стояли полукругом, обращенным к принцу, оркестру и величественному линкольнскому органу за ними. Стоунлей бывал в Павильоне множество раз, поскольку уже лет десять владел домом в Брайтоне и каждое лето приезжал на морской курорт после окончания сезона в Лондоне. Но за все эти годы он ни разу не получал такого удовольствия от представления новичков обществу в приморской резиденции принца, как от первого визита сюда Шарлотты Эмберли. Ее карие глаза по-детски широко распахнулись от восторга, едва она вошла в музыкальный салон. Ее внимание привлекло не благородное собрание лордов и леди, а помещение, явившееся воплощением ее мечты, и сама персона принца-регента.

Частый гость и близкий друг принца, Стоунлей был свидетелем всех изменений, привносимых в Павильон, который стал для него привычным, уже не волнующим его чувства местом. До этого вечера лорд забыл, что окружавшая его сейчас обстановка поистине волшебна, не говоря уже о щедром сердце человека, поощрявшего искусства.

Горящие, счастливые глаза Шарлотты напомнили Стоунлею о том, что он утратил радость удивления, и он переполнился благодарностью к ней, поскольку ее глазами заново открыл для себя Павильон. И вскоре лорд обнаружил, что взгляд его обращен на девушку, а не на драконов, пагоды или на пальцы принца, перебирающие длинные отзывчивые струны виолончели. Это потому, тут же нашел он объяснение своему поведению, что Шарлотта похожа на Павильон – таинственна и при том очень красива.

Она к тому же была изысканно одета, хотя, как Стоунлей понял со слов Эмили Гастингс, сидевшей рядом, смерть матери, а потом и любимой тетки помешали ее представлению ко двору королевы. Где же, в таком случае, приобрела она этот несомненный лоск и обольстительные манеры, которые усваиваются юными дамами только по истечении нескольких лет?

Взгляд Стоунлея переместился на сидевшего справа от Шарлотты сэра Джона. Смерть обожаемой жены не мешала баронету наслаждаться привычными удовольствиями.

Стоунлей не испытывал к отцу Шарлотты никаких теплых чувств, напротив, иногда ему казалось, что их вражда может даже кончиться дуэлью, хотя он и содрогался при этой мысли. Их соперничество было давним, и не этой девушке, пусть прелестной, ослабить существующую между ними вражду. Лорд всеми силами пытался разрушить привязанность принца к баронету – и неважно, что там замышлял Эмберли, – с тех пор, как он заподозрил, что сэр Джон попал в лапы маркиза Текстеда, человека, чьи друзья – двуличность и коварство. Слава Богу, Текстед не появился. Зато здесь Шарлотта Эмберли. Господи, да она просто греческая богиня, сошедшая с Олимпа к смертным, окутанная нежным белым шелком. С правого плеча, легко касаясь глубокого соблазнительного декольте, спускается вышитая золотом в форме листьев гирлянда, пересекает корсаж и по всей длине прочерчивает платье.

Подол украшают ряды белых шелковых оборок. Эта девушка – благоуханная белая роза среди всей этой толпы.

Вьющиеся каштановые волосы, нежными локонами ниспадавшие на шею, словно короной, увенчали золотые листья аканта с мерцавшими на них жемчужинами. Жемчужное ожерелье и жемчужные капли в ушах были ее единственным украшением. Длинные тугие белые перчатки немного не доходили до коротких пышных рукавов, а белые шелковые туфли и такие же чулки завершали наряд, удивительно элегантный в своей простоте. Стоунлей оценил вкус Шарлотты, признав, что, каковы бы ни были причины ее столкновения с ним сегодня днем, он может простить ей все из-за совершенства ее внешности.

Миссис Гастингс легко коснулась запястья лорда расписным веером.

– Ты отдаешь себе отчет, что, не отрываясь, смотришь на мисс Эмберли? – тихо поинтересовалась она. Мощное звучание оркестра, исполнявшего симфонию Бетховена, заглушило ее шепот.

Стоунлей глянул на свою давнюю приятельницу – та улыбалась, а это значило, что она его дразнит.

– Да, – согласился он. – И буду смотреть до тех пор, пока глаза у меня не заслезятся – столько, сколько захочу.

– Пожелать тебе приятных развлечений? – Она изобразила удивление.

Он усмехнулся.

– Я терплю подобные дерзости только от тебя, потому что знаю тебя слишком хорошо, чтобы сомневаться в их безобидности. А теперь, прошу, вернемся к музыке, пока на нас не обратила свой взор леди Хертфорд.

Миссис Гастингс сосредоточилась на игре оркестра, но прежде ущипнула Стоунлея за руку.

Лишь нескольких человек лорд Стоунлей мог назвать своими настоящими друзьями. Среди них Эмили Гастингс и ее муж, полковник Гастингс. Сейчас он находился по делам в Лондоне, но скоро на все лето должен присоединиться к жене и двум их маленьким сыновьям. Какая ирония судьбы! Эмили Гастингс была племянницей маркиза Текстеда, а ее старший сын – его наследником. И если сэр Джон Эмберли стал врагом лорда, то Текстед – его Немезидой, богиней мщения.

Взгляд Стоунлея снова вернулся к Шарлотте. Она сидела, закрыв глаза. Лицо ее выражало неописуемый восторг. В голове Стоунлея снова мелькнула мысль: зачем здесь эта девушка? Для чего она приехала в Брайтон?

К дьяволу, подумал он. Он так долго занимается делами принца, что готов видеть недобрый замысел в любом неожиданном событии.

Но не сегодня, одернул себя Стоунлей. Сегодня он позволит Шарлотте Эмберли быть просто красивой женщиной, с которой он горит желанием познакомиться поближе.

Как она прекрасна: темные длинные брови красиво изогнуты, белоснежная кожа, нежный румянец на щеках, слегка вздернутый носик, сочные губы цвета вишни и мягкий, округлый подбородок.

Отчего же она до сих пор не замужем?

Он вспомнил беспомощность Шарлотты в его руках и то, как, придя в себя после обморока, она быстро обрела уверенность, словно и не падала, ударившись головой о кирпичи. Как она была непосредственна, даже когда обвинила его в упрямстве. И Стоунлей знал объяснение этому. Несмотря на всю свою красоту, изящные манеры и общее впечатление хрупкости, Шарлотта Эмберли обладала сильным характером, и слова, позаимствованные из декламируемых при луне стихов, не произведут на нее никакого впечатления.

Ясно. Она не замужем, потому что никто из молодых людей, живущих по соседству с имением сэра Джона, не смог покорить ее. Они оказались недостаточно отважными.

Но и ее подруги тоже не замужем. Возможно, Шарлотта не просто своевольна. Может, они являются отражением Шарлотты Эмберли?

А если так, поджав губы, подумал Стоунлей, он это узнает и, не колеблясь, оставит ее столь же скоро, как и ее дражайших Мод и Селину.

Вспомнить об этих особах, заигрывавших с ним, а точнее, с его титулом на протяжении последних двух сезонов, он поискал их глазами. Обнаружив миловидную Селину, вздрогнул – та смотрела на него уныло и глуповато.

«Боже мой, неужели эта дурочка полагает, что и в самом деле влюблена в меня? «

Он перевел взгляд на Мод, сидевшую рядом с Селиной. Она также смотрела на него, прикрыв веером губы, потом улыбнулась и кивнула. При других обстоятельствах он счел бы это приглашением!

Стоунлей почувствовал раздражение, удовольствие от вечера почти полностью померкло. Он устал от своей холостяцкой жизни – ему следовало опередить полковника, приятного, остроумного кавалера, и жениться на Эмили.

Забавно, но мысли лорда вертелись практически по кругу. Он глянул на благородный профиль сидевшей рядом леди. Она призналась ему, что никогда не полюбит его и что страстно влюблена в полковника Гастингса. Когда миновало первое потрясение, вызванное ее отказом и последовавшей затем свадьбой, Стоунлей осознал, что тоже равнодушен к ней. Поступив не совсем искренне, он как бы прикрывался своим отношением к Эмили, спасаясь от дюжины мамаш, стремящихся выдать своих дочерей замуж. В течение довольно долгого времени он ухаживал за ней, вселяя в общество уверенность, что когда-нибудь она станет его женой.

Со дня свадьбы Эмили прошло семь лет. Свою преграду Стоунлей потерял на следующий же день после ее замужества и теперь стал совершенно беззащитен перед атакующим сонмом алчных женщин.

Он снова посмотрел на Шарлотту. Принадлежит ли она к числу тех дам, что привела в Брайтон единственная цель – растопить своими чарами его огрубевшее сердце? Она смогла бы с легкостью поправить дела отцовского имения, если бы завоевала его любовь и состояние.

Наконец Стоунлей обратил внимание на оркестр, подавив непреодолимое желание взглянуть на Шарлотту, ему удалось занять себя музыкой. Прозвучал последний аккорд.

Влекомый неведомой ему доселе силой чувства, лорд снова повернулся в сторону Шарлотты. Он увидел, что сэр Джон шепчет что-то ей на ухо, и с ее щек сходит румянец. Она опустила глаза и стиснула лежавшие на коленях руки.

– Что за черт, – недоумевал Стоунлей, наблюдая, как Шарлотта пытается справиться с собой.

Гости поднимались со своих мест, медленно покидая музыкальный салон. Он видел, что девушка чем-то очень озабочена: она продолжала сидеть, сжимая и разжимая пальцы. Потом, вздернув подбородок, как бы на что-то решившись, посмотрела прямо перед собой, завороженная какой-то мыслью.

К удивлению Стоунлея, она внезапно вскочила со стула и почти побежала из салона, энергично прокладывая дорогу сквозь толпу и не обращая ни малейшего внимания на отца и подруг.

Да тут действительно кроется какая-то тайна!

12.

Очутившись в галерее, где воздух был прохладнее и свежее, чем в музыкальном салоне, Шарлотта замедлила шаг, чтобы перевести дыхание и избежать любопытных взглядов. Она бросилась сюда, как заяц, вырвавшийся из капкана. Единственным ее желанием было остаться нЛедине со своими мыслями хотя бы ненадолго. Шарлотту захватила неистовая симфония Бетховена, но насладиться ею не дал отец, вскоре он прошептал:

– Следи за Стоунлеем!

От сознания, что Мод и Селина ждут от нее того же самого, ее охватила паника. И божественные звуки уже не доходили до нее. Девушка еле дождалась окончания симфонии, однако заставила себя еще задержаться на какое-то время, потом вскочила, ноги сами понесли ее к двери, удары сердца отдавались в голове.

Она не хочет этого делать. Она просто не может своими уловками загонять человека в ловушку. Какими уловками? Все свои двадцать четыре года Шарлотта вращалась в обществе. Знает ли она, как завладеть сердцем мужчины? По правде говоря, она чувствовала себя гораздо свободнее среди бухгалтерских книг и связки ключей от всех помещений имения Эмберли-парка, чем в гостиных, где плелись интриги.

Нет, она не в состоянии исполнить просьбу отца. Даже если бы в совершенстве владела требуемыми женскими навыками, все равно не стала бы.

Но как же отец? А Мод и Селина – поймут ли они ее нежелание?

Шарлотта почувствовала себя предательницей.

Она выскользнула из толпы гостей, направлявшихся в Красный салон, где их ждал ужин из сандвичей и вина. Она торопилась, не вполне понимая, куда идет, пока не поравнялась с дверью последней из выходивших в галерею комнат. Девушка ступила в темноту.

Она оказалась совсем одна в банкетном зале. На длинном столе два подсвечника. Свечи отбрасывали длинные изломанные тени на куполообразный потолок, на стены, но зал освещали плохо. Ощущение паники, погнавшее Шарлотту из музыкального салона, быстро оставило ее, перестали гореть щеки. Здесь было холодно. Девушка почувствовала невыносимую головную боль, казалось, голова расколется на части, что, несомненно, стало следствием ее падения. Шарлотта обмахнулась кружевным веером, пристально глядя на мигавшие свечи. Боже, как кружится голова!

– Занятно, что я обнаружил вас здесь и одну, но вы этого хотели, не так ли? Или я заблуждаюсь, или готовится нечто неприглядное.

Шарлотта медленно повернулась. Стоунлей стоял всего футах в восьми от нее, но его голос почему-то звучал издалека, а произнесенные им слова бессвязными звуками отдавались в ее голове. Шарлотта пыталась понять его, но банкетный зал расплывался перед глазами.

– Какая досада, – пробормотала она. Она попыталась подойти к Стоунлею, но не могла и шагу ступить.

– Умоляю, сообщите папе, что я должна, я должна…

Шарлотта не знала, сколько прошло времени. Чернота, мягкая бабочка, трепещущая у нее на щеках, на веках, в ушах. Она попыталась отогнать ее как раз в тот момент, когда крылья коснулись горла и принесли струю свежести. Но сама бабочка не исчезла.

Что это с ней? Рука такая тяжелая, что когда она пытается поднять ее, та падает. Она не в силах открыть глаза. Но тут бабочка снова затрепетала на веках, и на этот раз Шарлотте это очень понравилось – она мягкая и теплая.

До слуха девушки начали доходить слова. Она попыталась улыбнуться. Разве бабочки могут говорить? Она, наверное, видит сон. Однако ее шелестящий шепот, кажется, настоящий. Но где она? В постели? А что же Павильон?

Крылышки забились у нее на щеке, рядом с ухом. Что это такое?

– Скажите мне, Шарлотта, – прошептала бабочка. – Вы приехали в Брайтон, чтобы заставить меня полюбить вас?

Заставить полюбить бабочку? Она улыбнулась.

– Нет, как глупо, – выдохнула она. Крылышки овевали ее лоб, веки, нос.

– Мне кажется, я мог бы полюбить вас, – прошептала в ответ бабочка.