Текст книги "Я – Спартак! Возмездие неизбежно"

Легионеры лишились артиллерийской поддержки, но жажда наживы, мысль о том, что в их руках может оказаться голова Спартака, гнала римлян вперед. Солдаты рисковали собственными жизнями и шли на гарнизонные стены, шаг за шагом преодолевая барьеры на своем пути. Марк Робертович знал, за что платит свои деньги! Спартак не был бы вождем огромного, поставившего Рим на одно колено восстания, если бы не сумел достойно встретить врага у своих ворот. Легионеры нарывались на расставленные рабами ловушки, теряли строй. Стрелы, камни, горшки с кипящим маслом летели с городских стен. На глазах олигарха вспыхнул пламенем ров. Огонь игриво блестел в глазах Крассовского, который жаждал крови восставших в эту ночь. Мёоезиец умело держал оборону за невысокими стенами фурийского гарнизона, но везению бывшего гладиатора сегодня должен был подойти конец. Римляне снесут тараном решетку городских ворот и попадут в город. Каким бы хитроумным ни был Спартак, но, оказавшись в замкнутом пространстве с единственным легионом, измотанным долгими переходами, он вчистую проиграет этот бой. Силы в этом сражении будут отнюдь не равны.

На глазах Марка Робертовича его преданные легионеры из пожарной когорты тушили вспыхнувший ров. Спартак сопротивлялся ожесточенно, пытаясь как можно дальше отсрочить свою участь и уберечь решетку на воротах. Тщетно! Ров удалось затушить, и в руках солдат из первой шеренги появились лестницы и веревки, появился таран. Самое время было покончить с гарнизоном, но каково же было удивление Марка Робертовича, когда решетка на городских воротах вдруг поползла вверх, открывая проход. Легионеры замерли, понимая, что это может быть очередной подвох или ловушка рабов, но мысль о деньгах Красса, а также хлесткие команды младших полевых офицеров заставили пехотинцев идти вперед. Ничего не произошло. Легионеры побросали ставшие ненужными тараны, лестницы и веревки. Необходимость штурмовать стены отпала. Сотни солдат устремились через открывшиеся ворота внутрь города, на узкие улочки, где прятались восставшие рабы. К еще большему удивлению Крассовского, солдаты не встречали на своем пути совершенно никакого сопротивления. Рабы бежали и оставили на откуп римлян гарнизон. Но в тот момент, когда голову посетила первая мысль о разгроме войск Спартака, тяжелая решетка вдруг с грохотом упала обратно, перегородив римлянам было открывшуюся лазейку. Несколько легионеров не успели отскочить в сторону и погибли на месте. Отрезанными от основного войска в Фуриях остались когорты первой линии двух легионов Луция Варгунтея и Квинта Ария, которые уже вступили в город с мечами наголо. Публий Сулла, племянник знаменитого диктатора и сын Сервия Суллы, который руководил войском Красса в этом бою, схватился за голову. Брошенные впопыхах тараны, лестницы и веревки так и остались лежать на земле. Штурмовать заново гарнизон не пришлось. Крассовский услышал сигнал корна, который прозвучал три раза с трех разных сторон. От этого сигнала волосы на голове олигарха встали дыбом. Вот на что рассчитывал Спартак, добровольно запирая себя в Фуриях. Это была кроличья нора раба. Вождь восставших хотел сделать из олигарха гончую! Бледный как полотно Крассовский бросился к своим легатам. Не тут-то было, Спартак!

* * *

– Эй! Лови! – Мое внимание привлек один из гладиаторов с вымазанным в крови врага лицом.

Он стоял на одной из узких фурийских улочек, когда кинул мне голову римлянина, которого обезглавил только что своим мечом. Гладиатор хищно ухмылялся. Он бросился в соседний переулок, откуда слышались звуки битвы. Голова упала у моих ног. Я взглянул в мертвые глаза, полные предсмертного ужаса. Поймал себя на мысли, что с трудом сдержался, чтобы не поймать брошенную мне голову легионера и вслед за большинством своих бойцов не вымазать его кровью свое лицо! Этот ублюдок – один из тех, кто своими руками резал и убивал детей, женщин и стариков. Таким, как он, нет прощения. Жестокая расправа и паршивая смерть – их участь. Беглые рабы имели право делать то, что им заблагорассудится. Пришел их час расплаты. Ко мне это не имело никакого отношения. Я не должен был отрубать римлянам части тела, вымазываться в их крови и делать все то, что с особой жестокостью делало подавляющее большинство моих бойцов. Думай я иначе, и весь план давно бы полетел к чертям. Мне следовало сохранять свой рассудок чистым. Достаточно было того, что я позволил себе драться против врага на улицах Фурий вместо того, чтобы отдавать команды из штаба, которым стала таверна, где накануне я разговаривал с Ганником.

Наше дело внутри городских стен подходило к концу. Фурии, усеянные вдоль и поперек рвами, были усыпаны трупами, из которых торчали остро заточенные окровавленные колья. В проходах стояли наспех сколоченные рогатки, на многих из которых покоились тела римских солдат. Работа, которая отняла много сил, не прошла даром. Нам удалось превратить город в крепость за считаные часы, и теперь Фурии собирали свой кровавый урожай. Спустя два часа после начала битвы мои бойцы вылавливали по улочкам города последние горстки легионеров, которых не удавалось пленить. Следовало отдать римским солдатам должное – многие из них сражались особенно отчаянно, и к концу схватки число погибших легионеров перевалило за тысячу, но большинство предпочли смерти плен. Я не по позволил восставшим устроить массовую казнь на улицах города и велел сопроводить пленных в амбары для зерна, где ранее содержались фурийцы. Что делать с пленными, я пока не знал, но стоило проявить осторожность. Кровавая баня в Фуриях наверняка приведет в ярость Рим, и тогда на нашу ликвидацию сенат бросит все силы, которые только есть в распоряжении Республики.

Я крепче сжал рукоять своего гладиуса и побежал к гарнизону. Грохот битвы у городских стен разносился по узким фурийским улочкам. Следовало поспешить, чтобы увидеть происходящее там воочию. Несколько минут спустя я уже карабкался по лестнице на стену гарнизона. Хотелось успеть поддержать своих бойцов и своими глазами увидеть разгром римлян, который, как мне казалось в ту минуту, был неизбежен. Однако радостные выкрики восставших со стены, скандирование моего имени, рев, все это вдруг оградила от меня откуда-то появившаяся пелена. Я будто каменный истукан замер на стене и всматривался в горизонт, вдаль, туда, где показалось солнце и его первые робкие лучи осветили землю. Тело будто бы прошиб электрический разряд, закружилась голова. Колени подогнулись, а горло невидимыми, холодными как лед пальцами сжал ужас.

– Отступаем, – вымолвил я.

Это было все, что я сумел выдавить в тот миг, понимая, что мой план в одночасье рухнул. Я бросился к решетке, перекрывающей проход в город.

– Поднимите! Отступление! Всем!

* * *

Легион Тирна ударил стремительно, как будто не было за спинами восставших изнурительного перехода, отнявшего много сил. Когорты первой линии врезались в тыл врага до того, как римляне успели перестроиться. Будто консервный нож, повстанцы вскрыли оборонительные редуты резервных когорт проконсула. Тирн не стал завязывать рукопашную, скомандовал отступление. Целью выпада было отвлечь войско Красса от фурийских стен. Легат Квинт Марций Руф, командующий легионом, на который пришелся удар восставших, воспринял пропущенный удар как личное оскорбление. Руф взъярился и скомандовал наступление, желая сойтись с рабами в бою. Действие было не согласовано с другими легатами, командиром армии Суллой и проконсулом. Но Марций Руф, человек горячий, амбициозный, твердо решил, что должен сам ответить на брошенный ему вызов. Это сыграло с легатом злую шутку. Шашки наголо, Руф атаковал отступавшего Тирна, когда с фланга по его легиону ударил Икрий, сея сумятицу в ряды римлян. Началась рукопашная, римляне переключили все свое внимание на бойцов Икрия, и в этот момент с другого фланга ударил Тарк. Атака восставших пришлась в спины ничего не подозревающих легионеров, и, прежде чем те успели что-либо понять, бойцы Тарка растерзали римский фланг на части, сминая ряды когорт. Легионеры попытались сопротивляться, несколько манипул ветеранов сумели не растерять строй. Для остальных фланговая атака Икрия и Тарка обернулась катастрофой. Римляне принялись бросать щиты и оружие, бежали, показывая спины бойцам Тирна, который, ни секунды не колеблясь, приказал стрелять по убегающим солдатам.

Наблюдавший за провалом легиона Марция Руфа Крассовский почувствовал, как свело скулы. Позорно спасающийся бегством легион в первой же лобовой атаке лишился двух манипул, а после флангового разгрома вовсе потерял несколько когорт. Ошибка Марция Руфа была непростительной. Олигарх видел, как восставшие забрали штандарт легиона. Раб, который держал в руках древко с серебряным орлом, издевательски переломил его пополам.

– Ни шагу назад! – завопил олигарх срывающимся голосом.

В нескольких десятках футов от Крассовского проскакал взбешенный Публий Сулла. Командир армии, видя безрассудный поступок Руфа, пытался выправить ситуацию и избежать разгрома легиона незадачливого легата. Впрочем, остальным легатам, которые оказались мудрее и смышленее Квинта Марция, ничего говорить не требовалось. Самый удачливый полководец из тех, с кем приходилось иметь дело Марку Робертовичу, Квинт Арий первым принялся раздавать команды своим офицерам. В стан врага выдвинулись четыре манипулы эвокатов, которые встали между отступающими легионерами Руфа и преследующими их бойцами Тирна. Манипулы выстроились «черепахой», сбили преследователей с толку и прикрыли отступление беглецов. Луций Квинкций ударил кавалерией, которая сумела отогнать лучников.

Бледный как полотно Марций Руф от стыда готов был провалиться сквозь землю. К чести легата, он не выпустил из рук свой меч, но прямо сейчас склонил голову и молчал. Легион незадачливого легата лишился четверти солдат, многие оказались безоружны после позорного бегства. Сулла, взгляд которого метал молнии, а репутация повисла на волоске, распорядился объединить легионы Марция Руфа и Квинта Ария под командованием последнего, несмотря на то что тот готов был подсидеть Суллу в должности командира центра войска. Четыре манипулы, выстроившиеся «черепахой» и прикрывавшие отступление беглецов, позволили закончить перестроение легионерам Руфа и Ария воедино.

Не теряли времени и восставшие. Окрыленные неудачей Руфа, варвары выстроили свои легионы по линии в двух стадиях от фурийской стены. Рабы долгое время избегали боя в открытую, но теперь чувствовали свое превосходство и готовили наступление.

– Что делать? – прошипел Крассовский, обращаясь к Публию Сулле.

– Если вы не собираетесь отдавать приказов, то лучше молчите, Марк Лициний, мы все сделаем сами, – холодно сказал командир.

Он принялся отдавать распоряжения легатам. Теперь уже два римских легиона вместо трех начали растягивать силы вдоль фурийских стен. Когорты распадались на манипулы, и на глазах олигарха когортный строй сменялся манипулярным. Вытянулась первая линия манипул, за ней вторая. Конница Квинкция вдруг разделилась ровно пополам. Кавалеристы взяли галоп и устремились в разные стороны. Крассовский не успел подумать, зачем легаты рассредоточивают силы легионов вдоль стены и куда отправляет своих кавалеристов Луций Квинкций, как в двух арпанах от него раздались оглушительные вопли. Из одного места, секунду спустя из другого, потом из третьего. Марк Робертович оглянулся и схватился за плечо Публия Суллы, чтобы не упасть, олигарх вдруг не почувствовал под собой ног. Жаровни с горячим маслом и кипятком, которые, как он думал, были брошены рабами, в спешке покинувшими гарнизон, теперь одна за другой переворачивались на головы его легионеров. Литры горючки выливались на римлян. Смесь забиралась под доспех, обволакивала невыносимым жаром, прожигала кожу.

– Назад! – Публий Сулла поспешно потянул за собой Крассовского.

Им едва удалось уйти от места, где разлился очередной котел. Брызги кипящего масла коснулись руки Крассовского, он вскрикнул от непереносимой боли и с ужасом представил, что испытывают те, кто оказался облит раскаленным маслом с ног до головы. Со стен полетели первые стрелы, которые начали косить свой смертельный урожай. Крассовский схватил щит, протянутый ему одним из центурионов, и укрылся за ним, ища спасения от смертоносной стрелы. Что произошло за стенами Фурий с когортами Квинта Ария и Луция Варгунтея? Думать об этом не хотелось. Если восставшие сумели вновь выйти на гарнизон, римлян в городе не ожидало ничего хорошего. Но каков был Спартак! Гладиатору удалось отвлечь внимание легионов Крассовского, чтобы ударить в тыл оттуда, откуда уже никто не ожидал нового удара. Бдительность римлян ослабла, дисциплина падала, и центурионам уже не удавалось навести порядок среди солдат. Спартак вселил в голову римлян сомнение и страх.

Заручившись поддержкой гарнизона, в атаку бросились основные силы рабов, офицеры которых решили не давать возможности римлянам перестроиться. Три легиона восставших с небывалой легкостью сократили дистанцию и ударили разом. Удар отбросил первую линию манипул римлян вплотную к валу и выгоревшему рву, смял. В последних рядах, у стены, где римляне никак не могли взять строй, началась давка. Легионеров отбрасывало к валу, многие не могли устоять на ногах, падали, их тут же втаптывали в рыхлую землю вала сапоги боевых товарищей. Офицеры римлян, силясь покончить с беспорядком в задних рядах и боясь, что восставшие вынудят римлян перейти через вал ко рву, скомандовали выставить перед собой щиты.

– Стоять на месте! – орал какой-то центурион, его шлем сполз набок, он схватил щит и своим примером показал, что нужно делать солдатам своей центурии.

Офицер буквально втиснул щит в спины пятившимся боевым товарищам, пытаясь прекратить отступление.

– Стоять! Все встали! – кричал он.

Легионеры, следуя примеру сообразительного центуриона, вскинули щиты, встали как вкопанные и уперлись в спины товарищей из передних шеренг. Справиться с давлением спереди не удавалось, многие ослушались приказа во чтобы то ни стало сдерживать строй и побросали щиты, спасаясь бегством. Сулла, понимая, чем может обернуться дезертирство в рядах римлян, приказал расправляться с показавшими спину солдатами на месте. Он лично покончил с одним из легионеров, который покинул строй. Несколько десятков человек упало наземь, пронзенные руками товарищей. Мера военачальника позволила сохранить строй, пусть и ненадолго.

Впереди шла ожесточенная рубка. Марк Робертович понимал, что, перейдя на откровенный навал, военачальники восставших попросту стремились лишить римлян маневра, так как тактические перестроения его легатов поставили рабов в тупик. Манипулярная тактика, которую решил применить Публий Сулла в этом бою, была незнакома Икрию, Тарку и молодому Тирну. Мелькали мечи, лилась кровь. Крассовский, понимая, что находится меж двух огней, обстреливаемый гладиаторами со стен Фурий и подпираемый пехотой восставших спереди, наконец выхватил свой меч, но выросшие буквально из ниоткуда ликторы во главе с Лицием Фростом тут же сомкнули вокруг него кольцо. Так, чтобы мимо Марка Робертовича незамеченной не проскользнула даже мышь. В этот момент со стен фурийского гарнизона на римлян полетели отрубленные головы легионеров. Олигарх, стоя в плотном кольце своих телохранителей, видел, что Спартак решил ответить ему той же монетой. За спиной Крассовского послышалось громкое уханье тысяч голосов.

– Свобода! Долой Рим! – Голоса отражались от стен гарнизона Фурий и разносились эхом над полем боя.

По коже пробежали мурашки. Подбадривая себя выкриками, восставшие собрались в кулак и нанесли самый ожесточенный удар, клином вспарывая редуты римского войска. Легионеры дрогнули, натиск варваров дал свои плоды. Первыми не выдержали манипулы из скроенного впопыхах легиона Квинта Ария. На глазах олигарха легионеров буквально втиснуло в вал, который стал настоящей костью поперек горла легатов. Римляне падали в ров, где все еще тлели угли, обжигались, вопили не своим голосом, но замолкали, когда сверху на них наступали сапоги товарищей. Понимая, что войско не устоит, легаты скомандовали офицерам из манипул второй линии отступить вдоль стены и попытаться зайти восставшим во фланги. Тщетно, затея с треском провалилась. Рабы поджимали. Римлян спас удар Луция Квинкция, который вместе со своей конницей вихрем зашел в тыл восставших. Однако даже стремительная атака Квинкция не смогла переломить исход этой битвы. Кавалерия выиграла лишь миг, прежде чем тактическое отступление легионеров превратилось в бегство. Тучи над римскими легионами сгущались. Поле перед городским гарнизоном усеялось телами павших в этом бою людей. Всюду были трупы восставших, но еще больше вокруг было римских тел, которыми был усеян ров и вал. Рабы не жалели себя в этом бою, но забирали с собой жизни римлян.

Пришло осознание, что в эту ночь у стен Фурий никто не станет брать пленных. Крассовский вздрогнул, когда понял, что Марк Муммий и Публий Консидий Лонг, командиры его левого и правого флангов, отправились по ложному следу. Спартак собрал под Фуриями все свои силы.

Крассовский был готов к тому, что в любой момент Лицию Фросту, а затем и ему самому придется вступить в бой. Он крепче стиснул рукоять гладиуса, переступил с ноги на ногу и встал в боевую стойку. Сегодня он поучаствует в сражении лично. Марк Робертович гулко выдохнул и приготовился к драке с вплотную подошедшими силами рабов, как вдруг со всех сторон послышались крики офицеров восставших. Олигарх вслушался, не веря своим ушам.

– Отступление! – кричали со всех сторон.

Это было невероятно! Рабы, которым осталась самая малость до того, чтобы вынудить олигарха выбросить белый флаг, капитулировать и признать свое поражение от жалкого раба, вдруг сами начали отступление. Марк Робертович видел озадаченные лица своих легатов, которые не понимали ровным счетом ничего.

– Корнелий, что происходит? – Олигарх миновал кольцо ликторов и подбежал к командиру войска.

– Я не знаю! – вскричал Сулла.

Силы восставших, вместо того чтобы добить римлян, потерявших всякий боевой дух, отступали. Последнее, что увидел Крассовский, прежде чем его ликторы буквально силком поволокли олигарха прочь от городских стен, была медленно поползшая вверх решетка фурийских ворот. В проем устремились легионы восставших.

Не прошло и получаса, как решетка все так же медленно опустилась вниз. Крассовский теперь уже с безопасного расстояния рассматривал поле боя, усеянное тысячами трупов. Только что ему донесли, что происходило и почему Спартак вдруг отступил. Вслед за бессонной ночью олигарха ждал тяжелый день. К Фуриям подходил Гней Помпей. Рядом лежала голова Феликса Помпеянца, которую принес олигарху Лиций Фрост.

* * *

Я пребывал в отвратительном расположении духа. Слухи таки обрели под собой почву, и как! Сегодня ночью чья-то невидимая рука воткнула нож в мою спину. Помпей вырос из ниоткуда, тогда как я не придал этим слухам совершенно никакого значения! Угроза превратилась в реальную опасность. А ведь я так тщательно отметал любые слухи о появлении Гнея Помпея Магна, игнорировал доводы! Появление Магна на поле боя было моим личным провалом и катастрофой. Я успокаивал себя тем, что слишком поздно узнал о возможной опасности и уже ничего не смог бы изменить. Подвела интуиция, на которую я так часто полагался в последнее время. С треском провалился казавшийся удачным план. Но самое главное – уцелел Красс, который по всем законам логики и здравого смысла должен был пасть на поле боя в эту ночь. Я даже не удосужился пустить в округу разведчиков, которые уберегли бы нас от неожиданного появления сил Помпея на горизонте. Мнимая победа над Крассом вскружила мне голову…

Весть о подходе к стенам Фурий Гнея Помпея выбила восставших из колеи. Повстанцы коснулись победы, но не удержали ее в своих руках. Красс ускользнул. Несмотря ни на что, боевой дух восстания оставался крепок и непоколебим. Немалых сил мне стоило убедить гладиаторов остаться за стенами города, когда с первыми лучами солнца на горизонте появились легионы Помпея. Полководцы, подстрекаемые своими бойцами, изъявили желание встретить Магна вылазкой в лоб. Затея представлялась провальной от начала и до конца – после изматывающей ночной битвы легионы Помпея раздавят силы восставших, как назойливого клопа. Аргумент Тирна, вдруг изъявившего желание идти против римлян в первых рядах, об истощении войска Магна длительным переходом я отмел. Помпей наверняка знал, что делает. Надеяться, что человек, который накануне подавил восстание Сертория в Испании, будет поступать опрометчиво, я не стал. В итоге было решено, что все усилия мы направим на дальнейшее укрепление города, его фортификацию.

Мое предложение было принято со скрипом, но теперь последовательно реализовывалось. В Фуриях было не протолкнуться. Тирну, Икрию и Тарку требовалось время, чтобы навести порядок в своих войсках после сражения. Легионы предстояло перегруппировать и отсеять из их рядов раненых. Улицы Фурий были чересур узки, чтобы разместить на них все мое войско, поэтому часть легионеров было решено поместить в домах, где бойцы могли бы прийти в себя после ночного сражения. Вскоре город превратился в один большой муравейник. Остро встал вопрос с усталостью, которая сковала нас по рукам и ногам. Восставшие перебивались пересыпами и не знали здорового сна с тех пор, как мы вырвались с Регия. От усталости люди падали в обморок, засыпали стоя. Несмотря на опасность, которая нависла над нашими головами, я должен был предоставить своим бойцам возможность хорошо отдохнуть. Чтобы не останавливать срочные работы в черте городских стен, были созданы строительные бригады, работающие посменно. Так появились окна, во время которых мои бойцы получили возможность здорового сна. Продовольствие было разделено на равные части и выдавалось суточными пайками. Так я решил защитить нас на случай возможной осады Фурий силами Помпея.

К тому моменту, как последние распоряжения были отданы, пришли вести с городских стен. Караульные доложили, что Помпей разбил в полулиге от Фурий свой лагерь. Стоя на гарнизоне, я видел, как гордо развевались по ветру серебряные аквилии непобедимых легионов. Помпей в отличие от Красса отнюдь не намеревался брать нахрапом городские стены и вовсе не спешил атаковать. Возможно, Гней хотел прояснить, что произошло накануне у фурийских стен, прежде чем перейти к решительным действиям. В душе я понимал, что стоит Помпею отдать приказ – и Фурии падут стремительно. Легионам Магна не помешает наша отвага и ловушки, которыми был усеян город вдоль и поперек. На одного вымотанного ночной схваткой повстанца приходилось несколько свежих головорезов Помпея, профессионалов своего дела…

Будучи в очередной раз загнанным в угол, я не вешал нос. Отчаянные, готовые умирать гладиаторы заберут с собой не одну душу профессионального, но холодного римлянина! Красс не даст соврать, – думается, проконсул хорошо усвоил сегодняшний урок! Перцу добавляли две тысячи легионеров-заложников, которые томились в наших амбарах в ожидании своей судьбы. Помпей, как и Красс, претендовал на нечто большее, чем роль цербера на границах Рима, и, безусловно, хотел сделать широкий шаг на пути укрепления своих политических позиций. Таким шагом могло стать освобождение из амбаров томящихся там бедолаг. Тщеславие Магна наверняка тешило его надеждами показать себя во всей красе накануне испанского триумфа и сделать свои позиции в Риме непоколебимыми. Помпей спал и видел, чтобы лучами своей воинской славы затмить лучшего полководца того времени Луция Лукулла. Я не посылал гонцов в лагерь римлян – все было ясно без лишних слов. Тем, кто находится за стенами Фурий, нечего терять. Наш настрой по взятым в заложники римлянам также был прост – именно головы легионеров сотнями полетят с городских стен в ряды стройных римских когорт победоносного полководца, если тот не захочет идти с нами на диалог. Кровь зальет узкие улочки Фурий и сольется с Тибром!

Все это следовало переварить Гнею Помпею Магну. Данный факт объяснял бездействие могучего полководца. Любой непродуманный шаг вел Магна к репутационным потерям, которые он не имел права нести, если хотел забрать славу Красса в свои руки. Впрочем, Красс, чья попытка покончить с восставшими закончилась небывалым для римлян разгромом, несмотря на все вверенные ему сенатом регалии, теперь вряд ли сможет когда-нибудь избавиться от клейма неудачника. Слухи, которые с недавних пор поползли по Италии, играли Помпею на руку. Лучшие умы Рима уже сравнивали ужас рабского восстания с гибельным для Республики вторжением Ганнибала, когда варварский полководец сумел подвести свои войска к Вечному городу. В то же время я прекрасно осознавал, что Помпей желает в кратчайшие сроки покончить со взбалмошными рабами, чтобы красиво поставить точку там, где у Красса раз за разом получалось ставить бесконечные многоточия.

Как бы то ни было, теперь судьба столкнула меня лоб в лоб с одним из величайших полководцев древности. Я принял вызов. И будь что будет! С этими мыслями я спустился с гарнизона и по бурлящим фурийским улочкам двинулся в наш штаб – таверну, где мы разговаривали с Ганником накануне. Через час я назначил совет, куда должны будут прийти все мои военачальники.

* * *

Меня поднял голос Рута. Гопломах с выпученными глазами забежал в комнату таверны, где я отдыхал.

– Спартак! Вставай, мёоезиец! – закричал он.

Я вскочил с кровати, с трудом разлепил глаза, ища рукой меч, который оставил рядом.

– Рут? Что случилось? – спросил я, видя возбуждение на его лице.

– Помпей прислал Варрона Реатинского, который желает говорить только с тобой! – заявил гопломах.

Мне понадобилось время, чтобы переварить эти слова. Сон как рукой сняло. Я поднялся с кровати, размял затекшие мышцы, схватил свой меч.

– Кто такой этот Варрон?

– Легат!

– Где он? – серьезно спросил я.

– У ворот! – выпалил Рут. – Их там шестеро!

– Так заведи их в город! – Я чуть было не подпрыгнул на месте, узнав, что делегация Помпея давно стоит у городских ворот, а мы теряем драгоценное время, которое могли бы провести за столом переговоров.

Рут бросился выполнять мой приказ и исчез в дверях, которые даже не удосужился закрыть. Я знал, что выгляжу отвратительно. Не найдя ничего лучше, я попросил у хозяина таверны воды. Умылся, привел себя в божеский вид. Несколько минут ушло на то, чтобы уложить торчащие в разные стороны сальные волосы. Мокрыми руками я расправил свою консульскую тогу, прямо в которой завалился спать. Не хотелось показывать людям по ту сторону стены, насколько паршиво выглядит сейчас вождь восстания.

– Как я выгляжу? – строго спросил я у толстого грека, когда тот появился в дверях, чтобы узнать, нужно ли мне что-то еще.

Старик многозначительно улыбнулся. Выглядел я действительно паршиво.

– Варрон Реатинский? – пропыхтел старик.

Я вопросительно посмотрел на хозяина таверны.

– Помпей прислал к вам Варрона, Спартак?

Я приподнял бровь, насторожился.

– Ты что-то об этом знаешь?

– Не то чтобы знаю, – пожал плечами грек. – Читал его сатиры! Это известный ученый и поэт!

В отличие от хозяина таверны я слышал имя Варрона Реатинского впервые в жизни. Через несколько минут в дверях послышался шум и топот сапог. Я услышал голоса.

– Заходит тот, кто будет говорить. – Голос принадлежал Руту.

– Я. – Высокий голос, говоривший на чистом латинском без всякой примеси.

– Тогда ты заходи, остальные подождут здесь, – отрезал Рут.

В проеме показался Рут, за ним в дверях вырос невысокий римлянин с надменным взглядом и презрительной улыбкой на лице. Он застыл на пороге, осмотрелся и, по всей видимости оставшись удовлетворен увиденным, шагнул в мою комнату. На вид ему было чуть больше сорока лет. Черные как вороново крыло кудрявые волосы, борода, белоснежная кожа, но нездорово бледные губы и ровный нос. Он кутался в плащ пурпурного цвета, под которым можно было различить торакс.

– Значит, ты Спартак? Ты тот самый раб, который наделал так много шума? – писклявым голосом надменно спросил он, с любопытством рассматривая меня.

Я почувствовал себя некомфортно под взглядом римского легата. На лице Рута появилось возмущение, и гопломах было хотел выразить его, уже готовый схватиться за рукоять своего гладиуса, но я остановил его взглядом. Не стоило начинать разговор с угроз и оставлять о себе неприятное впечатление. Этот посол мог говорить что угодно и вести себя ровно так, как пожелает! Оставалось только, чтобы его слова в полной мере отражали суть разговора, с которым он сюда пришел.

– Это я! С кем имею честь говорить?

– Марк Теренций Варрон! – представился римлянин. – Если тебе, конечно, что-то говорит мое имя! Впрочем, это неважно! Надо признать, я не зря бросил все свои дела в Риме и вновь встал под знамена Магна! Именно здесь пишется история! А я люблю историю, раб! Во многом поэтому я здесь.

Варрон усмехнулся, одернул свой плащ.

– Я уже давно вынашиваю мысль, чтобы написать труд, в котором я бы рассказал своему читателю о лучших деятелях нашего времени! О мире эллинистическом, о Риме! – поделился он.

– Туда попадет Спартак? Или Ганнибал? Помнится, один Варрон уже попал под Ганнибала при Каннах! – подколол римлянина Рут.

Варрон побледнел от гнева и буквально просверлил Рута взглядом.

– Туда попадет тот, кто покончит с недоразумением рабского бунта, и этим человеком будет Гней Помпей Магн, от имени которого я имею честь говорить! – процедил ученый сквозь зубы. – Вот только вы уже не сможете прочитать эту книгу!

Я переглянулся с Рутом.

– Ближе к делу! – сказал я.

Он замолчал, ожидая, что я или присутствующий при нашем разговоре Рут при упоминании имени Помпея испугаемся. Разумеется, ничего подобного не произошло. Я подошел к столу, отодвинул стул и пригласил своего гостя присесть. Варрон заколебался, считая, что ниже чести римлянина садиться за стол переговоров с варваром и жалким рабом, но все же сел на подставленный мною стул. Я сел рядом. Положил на стол свой гладиус.

– О чем хочет говорить со мной Помпей? – поинтересовался я.

– Великий Помпей хочет предложить тебе сделку, раб, – ответил Варрон, косясь на мой гладиус.

Я слушал, не считая нужным перебивать посла, закоренелого римлянина, который считал варваров рабами и приравнивал к биологическим отходам. Одна только мысль об этом вызывала во мне бурю эмоций. Каково же приходилось Руту, которому хотелось прямо сейчас схватить Варрона за шкирку и вышвырнуть вон из таверны незадачливого легата.