Текст книги "Белый танец. Любовь в плацкартном вагоне… Любовные истории"

Белый танец. Любовь в плацкартном вагоне…
Любовные истории
Валерий Баталов

© Валерий Баталов, 2024

ISBN 978-5-0062-3878-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

БЕЛЫЙ ТАНЕЦ

На дискотеке санатория в Кисловодске было, как всегда, много разукрашенных женщин и совсем мало мужчин, да и тех привели за ручки женщины или слабое любопытство. От нечего делать после ужина сюда на гул музыки заглянул и Виктор, мужчина лет 50-ти, седоватый, но ещё сохранивший привлекательность и интерес для противоположного пола. В санаторий по путёвке он приехал один, семья осталась дома в Москве.

Танцевать ему не хотелось, и он присел на свободный стул у стены зала. Другие стулья были уже заняты курортниками. Понаблюдав некоторое время за происходящим, он, прикрывая рот рукой, лениво зевнул. Ничего интересного, кроме музыки, не было: посреди зала изгибались несколько пар предзакатного возраста женщин да один темпераментный лысый кавказец, который так и не уходил отсюда, приглашая на каждый танец другую женщину. Было очевидно, что он чувствовал себя здесь, как мышь, попавшая в ларь, полный крупы.

Вдруг объявили: «Белый танец! – дамы приглашают кавалеров!» Виктор встрепенулся – надо уходить! – и стал пробираться к выходу. Но у самой двери его вдруг сзади осторожно толкнули в спину, потом ещё. Он обернулся. Перед ним стояла женщина – среднего роста, не толстая и не крашенная. Вернее, тонкий макияж всё же коснулся её лица, отчего её глаза, удивительно знакомые, сияли. Но кто она? – он не мог вспомнить.

– Вы не узнаёте меня? – с удивлением и сквозящей обидой спросила она. – Но я вас, Виктор, всё равно приглашаю на вальс. Если не пойдёте, то больше меня не увидите!

Её голос, пронзительно знакомый, взволновал его ещё больше, и он, взяв за руку, повлёк её на середину залы. «Кто же она, кто же она?» – будоражила мысль, но ответа он не находил. И только в танце, когда она прижалась к нему, он, наконец, вспомнил.

– Вера, – это ты?!

– Да, – прошептала она ему на ухо. – Наконец ты узнал меня, Витя!

Да – это была та самая Вера – дипломница, в которую он когда-то, учась в аспирантуре, влюбился по уши, как мальчишка. Любовался её синими глазами, тёмными бровями, русыми прямыми волосами, каждой клеточкой её ладного стройного тела. Но тогда она не ответила на его чувства, так как уже была замужем.

И вот она, Вера, сейчас обнимает его в этом танце… Как же она узнала его, поседевшего, постаревшего на двадцать лет, в этом полутёмном зале?

Нахлынувшие прежние чувства захватили его, и он закружил её в лившейся чудесной музыке вальса. Вера поддержала его порыв, и они с новой силой, как в молодости, продолжили танец. Да так, что танцующие пары освободили им место и, отойдя, вместе с остальной публикой устроили им овацию.

Что было потом? …После танца она увела его в город. Был парк с подсвеченными пальмами, какой-то ресторанчик. И там, после вина, полились воспоминания, как он её любил, боготворил. И, как она, оказывается, тоже любила его, но не признавалась ему в этом. Любила всю жизнь и любит до сих пор.

…Разбудили их, забывших всё на свете и спавших в обнимку в номере маленького частного отеля, рано утром следующего дня настойчивые стуки в дверь. Взбудораженный портье доложил им, что Веру ищет муж – поднял всю полицию города!

Испуганная Вера, быстро одевшись и поцеловав его, ничего не соображавшего, в щечку, убежала, оставив его одного без никакой весточки о себе.

И вот теперь он не знает: было ли это с ним наяву или

это был только сон.

ИСКУШЕНИЕ

Стрелки часов близились к полуночи, когда вдруг раздался звонок в дверь квартиры.

– Кто это? – встрепенувшись, тревожно спросила Ирина.

– Сейчас узнаю, – открыв глаза, полусонно ответил ей Костя.

Взглянув в глазок, Костя увидел перед дверью Митю и за его спиной ещё кого-то. Когда он открыл дверь, оказалось, – это был сам Виталий Леонидович, академик, главный научный руководитель его аспирантской работы. Оба были в хорошем подпитии и, ввалившись, бесцеремонно проследовали в большую комнату, гостиную, по пути снимая с себя и бросая, где попало, верхнюю одежду.

– У тебя, Костя, выпить есть? – спросил озабоченно Митя.

– Осталось ещё, – ответил Костя и направился в свою комнату, в которой он жил и теперь с Ирой расположились на ночлег.

Митя шёл за ним, раскачиваясь и икая. Увидев на разобранном диване сидевшую полураздетую Ирину, он сначала застыл удивлённо на пороге комнаты, а потом вдруг стал кричать:

– Виталий Леонидович! Здесь женщины голые!.. Идите сюда скорее!

– Не кричи, Митя… лучше дай ей одеться, – остановил его Костя и захлопнул перед его носом дверь. – А ты, Ира, оденься. Надо их принять. Это мои научные руководители: Митя – он мне предоставил эту квартиру, а Виталий Леонидович – главный… академик.

– Ты что закрываешь передо мной дверь?! – слышалось из-за двери. Потом началась возня и она распахнулась. На пороге в трусах стоял сам Виталий Леонидович… Был он ещё ничего мужчина. Выделялись на общем фоне волосатый живот и очки, закрывающие почти пол-лица. За ним, сдерживая его, метался Митя.

– А! – вот, где эта женщина! – воскликнул победно академик… – Я немедленно хочу с ней познакомиться! Я хочу с ней познакомиться… ближе! – пьяно повторял он.

– Сейчас, Виталий Леонидович, она оденется и выйдет, – подал голос Митя.

– Нет! Зачем одеваться? Пусть выйдет такой, раздетой! Я, академик, хочу вас, красавица, оценить, – закончил он тираду, обращаясь к Ирине.

Ирина смущённо молчала, прикрываясь одеялом.

– Нет!.. Сначала она оденется, а потом выйдет! – как отрезал, закричал Костя и, схватив со стола бутылку и рюмки, вытолкал своих руководителей из комнаты. – Вот вам вино – бутылка только начата… Она оденется, и мы к вам придём.

– Что-то ты не очень вежлив с нами… Забыл что ли, кто мы? – процедил сквозь зубы Митя.

– Да, придётся нам его дело пе-ре-смотреть… – проронил академик.

– Нет! Что вы? Не обижайтесь на него! Это он из-за меня! – раздался вдруг сзади голос Иры, которая, уже одетая, подбежала к ним. – Вы, Виталий Леонидович, наденьте пока брюки, а я закусить вам в это время что-нибудь сделаю.

– Не надо мне никакой закуски, – уставившись не неё, вдруг твёрдо заявил академик. – Мне нужна вы, мне нужна сейчас женщина! И вы, детка, мне очень нравитесь! Не пожалеете… Вы же, оба, не мешайте нам с ней. Она сама всё решит. Поговорим с ней в гостиной, и она решит, что ей делать?

– Это не честно! – срывая голос, закричал Костя. – Врываться ко мне среди ночи и так себя нагло вести! Уходите лучше!..

– Что лучше? – подал голос Митя. – Ты что, Костя, забыл, кто тебе разрешил жить в этой квартире? Бесплатно!..

– Да… – поддержал его академик. – Вы, молодой человек, сейчас должны сделать выбор: или кандидатская диссертация, или – она. Но тогда убираться отсюда и из аспирантуры.

– Я готов! Мой выбор – она! – в наступившей тишине закричал побледневший Костя.

– Хорошо, мы это запомним… Но к счастью, окончательный выбор сделает она. Пойдёмте, девушка, в гостиную, там спокойно поговорим и вы решите – кого выбрать. Вы же, я полагаю, ему не жена. Значит, абсолютно свободны.

– Да, – горячо поддержал его Митя. – Она же тебе, Костя, пока не жена и, значит, может делать выбор.

– Что вы все за меня решаете? – не выдержала Ирина. – Ты, Костик, не переживай. – И, обращаясь уже к академику, продолжила:

– Хорошо… я согласна с вами поговорить, Виталий Леонидович…

– Значит, так, – подытожил академик. – Она согласна… Мы с ней идём в гостиную, а вы (он равнодушно посмотрел на Костю) остаётесь здесь и ничего не предпринимаете, пока мы не закончим… и не выйдем из комнаты.

Но ждать пришлось не долго. Дверь гостиной уже через пять минут с треском распахнулась, и в коридор выскочил сердитый академик. Он был в брюках и даже при галстуке. Подобрав свой пиджак на полу, он закричал:

– Пойдём отсюда, Митя! Нас здесь не принимают и не уважают!

– Нет, почему же? – ответила ему вышедшая вслед за ним из гостиной Ира. – Уже ночь. Я вам обоим постелю в гостиной…

– Нет уж, не надо нам стелить! Вызывай, Митя, такси! Подождём на улице, «сюда я больше не ходок»… А вы, молодой человек, – продолжил академик, приостановившись и повернувшись к Косте, – вели себя достойно. Впрочем… как и ваша пассия. Вот, Митя, вам урок, какую вам невесту нужно. И, звякнув входной дверью, они ушли в ночь.

НЕ ПРОХОДИ МИМО ЛЮБВИ

«Любовь мне встретилась, а я прошёл мимо…» – всё чаще признавался он себе, прожив без особой радости половину отпущенных человеку лет. Но удивительно, почему она, эта необычная девушка, имя которой он не расслышал, выбрала его Костю в том товарном вагоне, теплушке, набитой студентами, ехавшими в летние каникулы работать на целину? Многие же, особенно москвичи, торчали всё время на виду, сыпали комплиментами, эрудицией, рассказывали, балагурили, завлекая ехавших с ними девушек. А что он? Кем был он тогда? Смазливый, скромный паренёк с периферии, случайно поступивший на химический факультет Московского университета. Любил ведь физику, да старший брат, аспирант химфака, уговорил. «На физфак, – говорил, – не поступишь, а на химический – конкурс меньше. У нас тоже физики полно: физическая химия, кинетика…»

Теперь, после второго курса, он, пристроившись к своему другу Толику и другим студентам, ехавшим на целину, ехал бесплатно на недельку домой, чтобы после присоединиться к студенческой агитбригаде, направленной горкомом комсомола давать концерты в Московской области.

Полдня товарняк ехал по России, проезжая часто без остановок большие станции и останавливаясь на полустанках. Из-за отсутствия окон студенты, собираясь у открытой двери, развлекались, чем могли. По рукам пошёл разбавленный спирт, посыпались анекдоты, потом стали петь студенческие песни. Тут уж Константин, любивший петь с детства, не выдержал и, «приняв на грудь» тоже присоединился к ним, да так, что все сразу расступились, признавая его талант.

И тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Зыркнув глазами в ответ, он увидел… её. Но она не отвела глаза, а смело, не мигая, с женским вызовом глядела на него. Девушка была красивая, но не с их курса и выглядела старше… Потом этот взгляд, нацеленный на него, он часто ловил на себе до самого вечера.

– Смотри, Костя, та красотка на тебя всё смотрит, – шептал ему на ухо Толик. – Везёт тебе – влюбилась наверное.

– А что же она, Толя, тогда не подходит?

– Стесняется… Костя. Народу-то, сколько!

Между тем незаметно подступил вечер. Прозвучала команда: мужикам спать на передних нарах, девчонкам – на задних. И усталые студенты кинулись обустраиваться на ночь…

Получилось так, что ушлые москвичи и тут обошли их, заняв лучшие места, и Костя оказался с краю у стены вагона. Рядом лежал Толик, который, повозившись немного, отключился и уже начинал похрапывать. Костя тоже закрыл глаза, погружаясь в сон…

Вдруг его толкнули, и он ощутил, что кто-то пытается протиснуться между ним и стеной вагона. Он уже бы готов возмутиться, но чья-то рука, мягкая и тёплая, накрыла его рот. И тут его осенило – это она! Сегодняшняя незнакомка, полдня стреляющая в него своими зовущими карими глазами! Не мешкая, он сразу подвинулся и вытянулся, чтобы освободить ей место. Она тоже не стала медлить. И, протиснувшись боком, прижалась к нему, так что её груди, твёрдые и круглые, как антоновские яблоки, упёрлись ему в грудь. Их нарастающий с каждой минутой жар и её горячее дыхание, как тлеющий пожар, передались и охватили его, но он, сдерживая себя, оставался неподвижным.

– Что же ты? – выдохнула она нетерпеливо, и её рука, нащупав его руку, потянула её на себя. Он повиновался. И тогда она, расстегнув свою кофточку, осторожно водрузила его руку на своё пылающее антоновское яблоко.

…Утро пришло с резким рывком состава и ужасным гудком.

– Как зовут тебя? – прошептал Костя в ухо незнакомке. Она ответила ему, но в поднявшемся шуме он не расслышал её. Меж тем, она соскользнула с нар и без шума, как кошка, исчезла в темноте.

Вагон тем временем просыпался. Начинался новый день…

Через час состав остановился. «Чишма» – произнёс кто-то.

– Ну… вот я и приехал, Толя, – сказал Костя. – Жаль – не могу ехать с вами дальше. Я тебе говорил: агитбригада… должен сойти.

Состав в Чишме стоял десять минут. До его отхода друзья прощались на перроне.

– Смотри, – сказал Толик, – твоя… тоже вышла на перрон.

Костя обернулся. Она опять стояла в стороне и, не отводя взгляда, смотрела на него. Он подошёл к ней.

– Ты прости меня… Я не могу ехать на целину с вами. Мне нужно сойти, я должен выступать в агитбригаде.

– Понимаю… – ответила она дрогнувшим голосом… – Тогда прощай.

В её голосе Костя почувствовал холод и обиду.

– Давай в Москве после лета встретимся, – неуверенно предложил он.

– Нет! – не надо… Прощай!

И она побежала и скрылась в вагоне, ни разу не обернувшись.

ПАДЕНИЕ

Борис Михайлович сам не понимал, как могло с ним это случиться? С ним – примерным семьянином, верным мужем. Почти сорок лет вместе прожили – и он ни разу не изменил своей Наталье Петровне. Да, что изменить! Даже помыслов таких никогда не было. Ведь его Наталья – любимая им, достойная и порядочная женщина. И она любила его. И родила, и воспитали с ней сына и дочку, которые теперь с семьями жили отдельно. И всё у них было хорошо. Жизнь текла размеренно и спокойно. Пока не появилась в офисе, где он работал главным специалистом, эта – уборщица Галя. Молодая, разбитная, с формами, как у самой Мэрилин Монро!

В тот вечер, когда он, как обычно, задержался за работой в офисе, она была особенно соблазнительной. Вытирая шваброй полы, она нарочно наклонялась так, чтобы он мог обозреть её загорелые ровненькие ноги и круглую попку в розовых трусиках. А потом подошла к его столу и нежно проворковала:

– Можно, дяденька, Галочке вытереть у Вас пыль?

А когда он встал, вдруг прислонилась к нему голой грудью, выпавшей из халатика, прижавшись всем телом. Кровь прилила и закипела в его чреслах, и он уже не мог больше держаться. Дальнейшее произошло и закончилось быстро. Она делала всё сама, а он лишь ей поддавался…

После всего что случилось, ему было стыдно. Он растерянно приводил себя в порядок и молчал, но она успокоила его, засмеявшись:

– Не боись, дяденька. Забудь! Просто Галочке очень захотелось…

Прошло несколько дней. Теперь Борис Михайлович в офисе не задерживался, а шёл домой. Но дома его мучила совесть и не давала ему покоя.

– Что с тобой? – спросила жена, – неприятности на работе?

– Нет, – ответил он и, не выдержав, ей в слезах всё рассказал.

Потом они плакали вместе, и жена, как будто его простила. Но с некоторых пор он заметил, что отношение её к нему изменилось, в глазах её появился холод. А через месяц она вдруг сказала:

– Поеду погостить к сыну в Псков. – Поживи тут один…

И вот теперь он живёт один в квартире и ждёт её, уже полгода.

МУРМАНСКИЙ СИНДРОМ

Свинцовые волны тяжело перекатывались в незамерзающем Кольском заливе Баренцева моря. Одинокий пожилой человек, по виду иностранец, тяжело опираясь на трость, смотрел на море. В порту гудели пароходы, на рейде стояли рыболовецкие суда и сухогрузы.

Он узнавал и не узнавал этот город, ставший для него родным в те суровые военные годы. Так же, как тогда, печально кричали чайки в порту, который, хотя и расширился и преобразился, но очертания бухты и окрестности его не изменились. Но вот сам город неузнаваемо вырос, и он с большим трудом нашёл тот двухэтажный дом, к которому он не раз приходил, провожая Веру.

…Английские морские транспортные караваны упорно пробивались к Мурманску, несмотря на тяжёлые потери. А потери были страшные, особенно в первые годы войны. Немецкие подводные лодки, как акулы, набрасывались на транспорт и, распаленные безнаказанностью, с немецкой методичностью уничтожали всё до последней посудины, а потом всплывали, и высыпавшие на палубу фашисты фотографировались на фоне тонущих судов и моряков, не оказывая им помощи.

Потом ситуация изменилась: научились сами защищаться, помогали русские подлодки. К концу войны, в сорок четвертом – уже плавали свободнее. Но сколько английских моряков осталось навеки на дне этого северного морского пути, а он благодаря судьбе каким-то чудом остался жив!

…Он увидел её впервые в специальной, устроенной для иностранных моряков, столовой. За окном завывала русская метель, а здесь было тепло и уютно. Он заказал борщ и бифштекс, который русские называли котлетой. Особенно ему полюбился борщ с русским черным хлебом, от которого исходил запах спелой ржи…

На этот раз заказ принесла новенькая официантка, стройная девушка. Из-под косынки у неё падала тугая русая коса, голубые глаза северянки она робко прятала, а вот брови, некрашеные, красиво изогнутые и тёмные на фоне белой косынки, она спрятать не смогла.

Обычно он, в отличие от других иностранных моряков, не обращал внимания на обслуживающий их русский персонал, большинство из которого были молодые женщины и девушки. И не потому, что они его не волновали. Русские женщины были красивы и загадочны. Но шла война. И он, морской офицер её Королевского Величества, не должен был показывать свои чувства.

Но в этот раз что-то, а скорей всего (как он потом себе признавался) необычайно красивые брови этой худенькой девушки, запали ему в сердце, – и он часто невольно представлял её себе во время своего очередного плавания… Когда через месяц он снова увидел её в столовой, он уже знал, что ему делать. Подняв руку, он позвал её и, смущаясь, попросил обслужить его. Неожиданно коснувшись своей ладонью её тонкой руки, он нервно (рука его дрожала), но твёрдо спросил её, растягивая слова:

– Извинит… меня… Как Ваша имья?

– Вера, – быстро, машинально ответила она и залилась краской.

– Я любит тебя… Вера, – продолжил он и, заглядывая в англо-русский разговорник, добавил:

– Моё имья – Майкл Ричмонд… Я хочу тебя только гулят… Я честный человек…

Она ничего не сказала ему, только расширенными, испуганными глазами глядела на него… Потом, спохватившись, быстро отошла от его столика.

…«Почему она убежала? Наверное, не понравился ей? – раздумывал Майкл после того случая. – Ведь русские женщины дружат с иностранцами. Конечно, если любят, но кто и так… Война и голод – им это простительно. Правда, сначала боялись, говорят. Но теперь осмелели и открыто ходят с нашими моряками. Мы же союзники!..»

Местные городские власти как будто ничего не замечали, и вскоре некоторые английские моряки приобрели себе русских подружек, с которыми проводили свободное от службы время.

Вера после того случая старалась не подходить к его столику, а если и подходила, то прятала глаза. И тогда он решился подойти к ней на улице, когда она возвращалась с работы домой.

– Вера, – твердо и заученно сказал он, – я честный человек. Я не такой, как другие. Я люблю тебя… Можно я буду только гулят с тобой… хорошо?

Она молчала, переминаясь от холода в своих ботиночках. Только в глазах мелькнуло что-то нежное, но тут же исчезло.

– Ты менья не любишь? Скажи честно – тогда я уйду. Мне надо уходит?

– Нет, нет! – вырвалось у неё. – Вы хороший! Не уходите… Я согласна, – и, видя, что он не совсем её понимает, схватила его за руку:

– Да-да-да! Вы хороший!.. Скажите, где, когда мы встретимся?

– Завтра… нет, после-зав-тра, – растягивая слова, ещё не совсем веря в услышанное, проговорил Майкл, обрадованный таким неожиданным поворотом, – Офицерский… нет, Морской клуб… шесть часов. А сейчас мне надо очен уходит. Мой долг офицера…

– Да, да! Я понимаю, – поспешно ответила Вера.

Тогда он взял её руку и, сняв с неё варежку, поцеловал её. Потом выпрямился, отдал честь и быстро зашагал к себе на базу.

…Теперь все свободные часы они проводили вместе. Полярная ночь, наконец, отступила, пробивалась весна. Опьянённые любовью, они бродили по улицам и окрестностям города. Майкл иногда задерживался – ему было трудно расставаться с ней, – но ему это сходило с рук. Он рассказывал ей об Эдинбурге, его родном городе, старом замке, принадлежащем их роду, но был немногословен, а всё больше глядел, любовался Верой. Её настроение передавалось ему; с её помощью он быстро осваивал русский язык.

– Война скоро кончится, Вера, – говорил он. – И ты поедешь со мной в Эдинбург, ко мне домой. Моя мама тебя любит… обязательно. Твоя мама тоже едет… Я хочу, чтобы родители были на нашей свадьбе.

Вера слушала его, смеялась и во всём соглашалась со своим Мишей (так они с мамой его звали).

…В конце марта, рано утром, Майкл пришёл к ней прямо домой. Ей в этот день нужно было выходить на работу в вечернюю смену, мама уже ушла на завод.

– Вера! – взволнованно бросился он к ней. – Сегодня я плыву в Англию… приказ. Вернусь через две-три недели…

В это утро случилось то, что должно было случиться, когда молодые люди любят друг друга. Если бы он знал тогда, что их ждёт…

Спустя пару часов Майкл начал одеваться, утешая её, но она, обычно сдержанная, плакала, не могла остановиться. Простились у неё дома – он сказал, что так лучше. Потом он бежал на базу, на свой корабль, а она всё стояла, плачущая, глядя ему вслед из окна своей комнаты.

…Больше они не виделись. Корабль Майкла атаковала немецкая субмарина. Его, тяжело раненного, без сознания, нырявшего, как поплавок, в спасательном круге в холодных волнах Баренцева моря, с трудом вытащили из воды моряки с английского эсминца.

Очнулся он в госпитале. Медицинская сестра услышала, как он позвал: «Вера, Вера…» Она кинулась к нему, взяла его руку – и он открыл глаза. Полгода он лежал там, пока медики не подняли его, вручив костыли.

Война кончилась. Он писал ей в Мурманск, но ответа не было. Потом, один раз, пришёл ответ: «Адресат выбыл». Поехать туда не было возможности: русские не выдавали визу. Через два года он, поддавшись уговорам родителей и родственников, женился, но вскоре расстался с женой. По ночам ему снилась Вера, и он произносил её имя.

…И вот теперь, как только представилась возможность, спустя сорок лет после войны, он снова на этой земле. Город очень изменился, но окрестности он узнавал. Он нашёл дом, в котором на втором этаже в коммунальной квартире жила тогда Вера с мамой, но там никто ничего не мог сказать. Добрые люди посоветовали обратиться в администрацию города, в милицию, и начались нескончаемые визиты в различные кабинеты. Как иностранца его встречали везде вежливо, обещали помочь и посылали в следующую инстанцию. Наконец с помощью одного журналиста в архиве бывшего НКВД нашли дело Веры. Ему дали его на руки.

Раскрыв его, и увидев на первой же странице её фото, он замер, впившись в него глазами. На миг он забылся – ему показалось, что то время вернулось. На фото она была такая же, как тогда, когда он её встретил…

С помощью журналиста он узнал, что Вера была арестована, как и все другие, имевшие связь с иностранцами, сразу после войны и сослана на север Хабаровского края.

Здесь же они нашли справку из ГУЛАГа, выданную на запросы её мамы. В справке сообщалось, что Вера Ивановна С… умерла в январе 1945 г. от переохлаждения.