Текст книги "Целитель. Спасти СССР!"

Блистали мы на сцене недолго – Вита зимой перешла в другую школу, а без «худрука» какие репетиции, какие спектакли? Разбежались актеры «из погорелого театра»…

Порылся в париках, бородах и красных носах и с удивлением обнаружил потерянную драгоценность – настоящие темные очки «Авиатор», они же «капельки». А я-то думал, что потерял их! Все дома перерыл, а они вон где «прятались»!

Нормально…

Перебрав парики, вытащил радикально-черный и примерил. Паричок идеально сел на мою короткую стрижку, тут же придав модный стиль – темные волосы не доставали до плеч, но уши закрывали полностью. Полстраны ходило с такой прической.

А вот еще одна важная деталь – я называл ее прищепкой. Или нашлепкой. Нацепив «нашлепку» посередине носа, добился того, что мой орган обоняния приобрел хищную горбинку, как у Брюса Уиллиса, а голос – легкую гнусавость. Нормально…

Накладные усы я сперва и пробовать не стал, уж больно они пышными были для моего возраста, но неожиданно обнаружил на дне ящика реденькие «юношеские» усики, выполненные на почти прозрачном монтюре из тюля. Ну-ка…

Припомнив уроки Виты, я сделал «чи-из!», чтобы растянуть кожу над верхней губой, и посадил усики на медицинский клей. Из небольшого зеркала, приделанного к шкафчику, на меня глянул усатенький молодчик, брюнет лет двадцати. А если еще и очки? Хм… Джеймс Бонд отдыхает.

А Миша Гарин исчез, спрятался за чужой внешностью!

Будут искать…

Вечер того же дня.

Первомайск, улица Дзержинского

Не заходя домой, я отправился в спорткомплекс – в секцию свою, в бассейн. С этой завтрашней поездкой я разнервничался, и мне надо было срочно сбросить напряжение, смыть страхи, усталостью перебить тревогу. Да и занятия оставлять нельзя. Вон, бросил в «прошлой жизни». И что? Объем плеч равнялся объему талии. Нет уж!

Часа два я изображал дельфина, пока не уморился. К этому времени бассейн опустел, и в спорткомплексе зависла гулкая тишина. Дети разошлись, а взрослые пловцы и ватерполисты еще только с работы возвращаются. Я переоделся и вышел в фойе, чьи стены были расписаны на тему водных видов спорта, а кое-где выложены мозаикой. За стеклянной стеной, будто в аквариуме, проплывали одиночные автомобили. Пешеходы, вертя головами, спешили на ту сторону улицы, к гастроному на углу.

– Миша!

Я оглянулся на голос Насти.

– И ты здесь?

– А як же! – сестричка порой подпускала в речь украинизмы. – Подождешь меня?

– Шевели попой! – выразился я.

Настя повертела юрким задиком и показала мне язык. Я только головой покачал, возводя очи горе, как мультяшный мишка, сдружившийся с Машей.

– Да ты не стой! – донесся Настин голос из раздевалки. – Посиди у нас! Я только волосы подсушу. Ладно?

– Ладно, – перешагнул я порог. – А меня тут никто не травмирует от избытка стыдливости?

Было слышно, как сестренка засмеялась где-то в лабиринте шкафчиков.

– Да все ушли давно!

Следом зашумел фен, а я присел на облупленную лавочку у самой двери. Достал расческу и принялся вдумчиво расчесывать влажные волосы.

Водные процедуры помогли – переживания по поводу завтрашней перестрелки в Бугаёвке отошли на задний план. Пуля, конечно, дура, но меня трудно убить – когда я двигаюсь на сверхскорости, то не бегу даже, а несусь громадными скачками. Фиг прицелишься. Такую мишень, как я, и не увидишь толком – промелькнет размытое пятно, пыль всклубится да зашуршит рассекаемый воздух.

«Все равно страшно…» – вздохнул уныло. А что делать? Я же не прощу себе до конца своей второй жизни, если Марина погибнет. Я должен, просто обязан ее спасти!

«И спасу! – я сжал зубы. – Никуда не денусь. И хватит уже об этом! О других лучше подумай. Симпатичный товарищ старший лейтенант тебе дорог, ты хочешь избавиться от навязчивого кошмара, но народу-то больше. Двести пятьдесят миллионов! Их-то как сберечь?»

Я скривил губы в горькой усмешке – мне вспомнился молодой человек, с которым делил купе скорого поезда «Хабаровск – Москва» еще там, в «прекрасном далёко» 2018-го. Мы разговорились с ним о советской эпохе, о перестройке, и этот парень на полном серьезе сказал: «Наши отцы предали идеалы революции!» Вот так.

Конечно, отцов можно понять – натерпелись дефициту! Либерасты их супермаркетами поманили, те и купились. Понять можно, простить нельзя.

Я тоже бедовал при Горбачеве и обменивал продуктовые талоны на «суповой набор» – под таким политкорректным названием выступали несколько очищенных от мяса, чуть ли не обглоданных костей. Тоже маялся под гнетом «сухого закона» – и дрался в дикой очереди за пару бутылок шампанского к Новому году. Покупал спирт «Рояль» и кипятил турецкий чай «Ризе», иначе его не заварить.

Всякое пережил, но комсомольский билет не выбросил. Вот такой я стойкий и принципиальный, идейный и политически грамотный.

Выходит, для того, чтобы советские люди не стали подельниками «дерьмократов», надо всего лишь устроить их жизнь к лучшему? Наполнить полки магазинов и чтобы профкомы награждали победителей соцсоревнования путевками в Таиланд? Победить в экономической борьбе с Западом?

А почему бы и нет? Хм… А не получится ли из этого ползучая горбачевщина? Сортов колбасы станет больше, а коммунизм кто строить будет? Но и не лишать же людей простых радостей! Это же унизительно, когда даже паршивую туалетную бумагу надо «доставать»!

Самое поганое заключается в том, что к 70-м годам СССР подготовился к переменам, которые так и не наступили. Сказали: «На старт! Внимание…», а скомандовать «Марш!» забыли. Или не успели – подоспела «эпоха пышных похорон».

Кое-что было сделано, но лучше бы оставили все как есть. Вон, разрешили директорам заводов пускать процент от прибыли в фонд оплаты труда, так они стали сами себе премии начислять! Даже повышение зарплат всем трудящимся вылезло боком – спрос повысился, а предложить-то нечего. Народное хозяйство оказалось не в силах удовлетворить даже скромные потребности рабочих и крестьян. Но это как раз задача решаемая.

Андропов взялся за нее и даже задумал «Долгосрочную программу перестройки управления народным хозяйством», но не успел. А Горби, заступивший на смену, выдрал из программы ключевое слово и сделал его звонким лозунгом. «Перестройка»! В реале же катастрофа, распад сверхдержавы и низведение ее до статуса «страны-бензоколонки». Недаром Дэн Сяопин, принимавший Михал Сергеича в Пекине, охарактеризовал будущего президента СССР одним словом, обидно, но верно: «Идиот!»

Помнится, я негодовал на Крючкова, ходившего при Андропове в замах, а в начале «лихих 90-х» выдвинувшегося в председатели КГБ. Ну, что ему стоило арестовать Ельцина и еще человек двадцать из Борькиной клики, идущих против воли народа и совершающих тягчайшие преступления – развал КПСС и СССР?

И я не сразу понял, какое же отчаяние должен был испытывать последний председатель некогда всесильного КГБ. Ну, арестует он Ельцина с камарильей, и что? Кому он доложит, что враги народа пойманы? Горбачеву? Так того самого надо было сажать по тем же статьям, как предателя родины!

А ведь никого больше не оставалось тогда из старой гвардии. Кулаков помер в 78-м, Машеров разбился чуть позже. Брежнев, Черненко, Андропов, Суслов, Громыко, Косыгин, Устинов – все почили. Последним скончался Советский Союз…

…Неожиданно послышались легкие шаги. Я спрятал расческу, приготовившись встретить Настю, а вышла Рита. Я обомлел.

Сулима щеголяла в чешках и в трениках-обтягушках. И всё на этом.

Рита ступала утомленно, напрыгавшись и наскакавшись в гимнастическом зале, покрутившись как следует под душем. Потную футболку она брезгливо держала на кончике пальца, а я сидел и любовался тем, как «играл» плоский животик, как едва заметно покачивался Ритин третий размер.

«Надо же, – воскликнул Иа-Иа, – мой любимый размер!»

Увидав меня, Сулима вздрогнула, роняя майку. Покраснела – не от стыда, от злости! – глаза ее сузились, а ладони изобразили лифчик.

– Ты что, Гарин, совсем уже?! – девушка зашипела рассерженной кошкой. – Ты что тут делаешь?

– Сестричку жду, – невинно ответил я, – она сказала, что тут нет никого.

– Я тут есть!

– Ну, извини, откуда ж мне знать, – примирительно сказал я.

Сулима склонилась надо мною и процедила:

– Если ты хоть что-то… Хоть кому-то…

– Ничего и никому, – я поднял руки для пущей убедительности, и ладони как-то сами сложились в «ковшики».

Сулима презрительно фыркнула и развернулась к своему шкафчику. Живо натянув платье, она бросила не оборачиваясь:

– Отвернись!

Я выполнил приказ в точности. Судя по шороху и шелесту, Рита стащила с себя треники.

– Можно.

– Рит…

– Чего? – буркнула Сулима.

– Ты на меня не сердишься? – я говорил спокойно, по-дружески, без пошленькой игривости в голосе.

– Нет. – Холодно глядя в мою сторону, Рита тщательно расчесалась.

Подхватив сумочку, она продефилировала к двери, плавно покачивая бедрами. Вот зараза!

Пройдя по коридору, Сулима повернула голову, встретилась с моим взглядом и победно улыбнулась.

Суббота, 31 августа 1974 года, утро.

Одесса, Бугаёвка

Красный запыленный «Икарус» свернул к одесскому автовокзалу, валко покачиваясь, и запшикал, зашипел тормозами. Приехали!

Покинув автобус, я независимо прошагал в вокзальный туалет. Приспичило если человеку? Закрывшись в кабинке, достал из кармана куртки-ветровки паричок и натянул его, обращаясь в брюнетистого типчика. Нацепил нашлепку, приклеил усики.

У зеркала проверился – точно не я. Выйдя из туалета, осторожно потрогал «жесткую верхнюю губу» – и тут же выругал себя. Человек в парике и с накладными усами должен быть натурален. Никому же не придет в голову щупать свои настоящие усы или бороду! Следовательно, никаких подозрительных движений допускать нельзя. Вот и привыкай, «двойной нуль»…

Сощурившись, я осмотрелся.

Бугаёвка находилась в пяти шагах от автовокзала. Мне туда. Там, рядом с оградой 3-го еврейского кладбища, расположился знаменитый бугаёвский толчок[14]14
  Толчок, он же толкучка – толкучий промтоварный рынок.


[Закрыть]. С виду базарчик как базарчик – старьевщики распродают всякую дребедень, от бэушных примусов до икон с закопченными ликами, а энергичные бабуси торгуют вязаными носками. Но если приглядеться, заметишь, как под прикрытием бабок с дедками удовлетворяют спрос фарцовщики.

Говорят, сами бугаёвцы очень гордятся своим местечком и даже прозывают его «маленьким Тбилиси» – за расположение уступами хат и домов в стиле «барокко». А вокруг гаражи, железнодорожные пути, промзона «Радиалки»[15]15
  Завод радиально-сверлильных станков.


[Закрыть], заброшенные подземные склады… Отличные пути отхода в случае милицейских облав!

Толчок еще не показался, а передовой отряд фарцы уже замаячил – я влёт вычислил скучающих или торопливо курящих парней. Эти стояли в дозоре – высматривали незваных гостей в стальной форме.

На толчке было людно. Бабки торговали прямо с земли, разложив свой нехитрый товар на подстеленных газетах. Точильщик вертел целую «пирамидку» абразивных кругов, наводя остроту на ножи-ножницы. Нахохлившийся дед скучно торговался за пустой аквариум. Крупногабаритная матрона держала перед собой пуховый платок, смахивая на правозащитницу с плакатом.

Люди подходили, приценивались, шли дальше или расплачивались. Товар – деньги – товар. Деньги – товар – деньги.

Не вызывая ни у кого подозрения, я прошелся по торговым рядам, высматривая книжников, но ничего интересного для себя не обнаружил. Зато ребятки с цепкими или бегающими взглядами вились вокруг, как акулки. Раза три у меня поинтересовались, не испытываю ли я острую нужду в джинсах. А может, батничек приобретешь? Как раз на тебя, чувак!

Так и хотелось их послать подальше, но я был вежливый мальчик и лишь головой мотал – отстаньте, мол.

Чем меньше оставалось времени до разборки, тем больше я нервничал. Еще раз глянул на часы – минутная стрелка приклеилась будто… Еще сорок минут. Тридцать пять. Тридцать…

Неожиданно мое внимание привлек старый еврей, покинувший ворота кладбища. Одетый непривычно для своего возраста – в потертые джинсы и блейзер, – он выглядел чужеродным телом на толчке. Тяжело ступая, старик двинулся вдоль стены кладбища к скамейке. Еврей пошатывался, будто пьяный, а очки, висевшие у него на кончике носа, грозили потерять эту последнюю точку опоры. Вот только старпер не спешил их поправить – левой рукой он цеплялся за каменную стену, а скрюченные пальцы правой прижимал к груди. Доплелся до скамьи, медленно осел на нее, бледнея на глазах. Откинулся на спинку, дыша ртом и страдальчески морщась. Очки свалились-таки, стеклышки брызнули, но старику было не до того.

А меня раздражение взяло – ну что бы ему стоило приболеть, когда я уйду?

– Ч-черт…

«Время, время!» – мелькает в голове.

Энергично подойдя к старому еврею, я приложил руку к его впалой груди, ощущая биение дряхлого сердца. Дело шло к инфаркту или, как в это время еще говаривали врачи старой закалки, – разрыву сердца.

– Больно? – отрывисто спросил я, меняя голос – добавляя в него сиплости и хрипотцы.

– Очень… – выдавил старик.

Первым делом я унял боль и восстановил коронарный кровоток. Пережил ли дед стресс или просто противная бляшка встала поперек, я не знал, да и какая разница? Главное, сосуды расширить и усилить ток кислорода. Без живительного О-два начнется некроз, какой-то час спустя погибнет каждая десятая клетка сердечной мышцы, а нам этого не надо.

– Полегчало… – молвил еврей. – Спасибо, пойду я потихоньку…

– Сидите спокойно, – осадил его я. – У вас инфаркт начался. В больничку бы вам, хотя бы на денек-другой. Прокапаться, и вообще… Аспирин принимайте каждый день – помогает. Вы тут один?

– Нет, внучка со мной и… к-хм… сыночки. – Старый поморщился.

Из ворот кладбища выбежала девушка лет… не знаю, то ли восемнадцать ей, то ли мне ровесница. Оглянувшись, распознала старого еврея и кинулась к нему.

– Яэль! – проблеял старпер.

– Да, дедушка! – подбежала внучка. Говорила она с явным акцентом, глядя на старика с испугом и тревогой. – Что с тобой?

– Вызовите «скорую», пожалуйста, – вежливо попросил я ее. – Здесь есть где-нибудь телефон?

– Я знаю где! Я сейчас!

Яэль и впрямь побежала, прижимая локотки к бокам, а иудей с интересом посмотрел на меня, близоруко щурясь.

– Как вас зовут, юноша?

– Зовите меня Миха[16]16
  Миха – еврейское имя, переводится как «Подобный богу».


[Закрыть], – усмехнулся я.

– Спасибо вам, Миха, – дребезжащим голосом выговорил старик. – У меня уже случался инфаркт, второй я бы не перенес – мне уже за семьдесят…

В это время появились два высоких, могутных парня с большими носами и широкими ртами, оба в строгих черных костюмах. На бычьих шеях болталось по фотоаппарату «Кодак».

– Рабби?[17]17
  Рабби – обращение к раввину. Раввин – не священник, а толкователь Торы и Талмуда, учитель.


[Закрыть] – пробасил один из них. – Все в порядке?

– Аль ха паним![18]18
  «Ужасно!» – сленг на иврите. Дальше мат.


[Закрыть] – проскрипел дед. – Кус има шельха!

– Вам нельзя волноваться! – строго сказал я.

– Да, да… – рабби вдохнул и выдохнул, после чего сварливо проговорил: – Я тут чуть не помер, Хаим! Спасибо, молодой человек подоспел. Ступай, помоги Яэли! Леви, и ты с ним. Направьте «скорую» сюда.

– «Скорую»?! Да, рабби…

Оба высоких и могутных на глазах усохли и грузной трусцой отправились исполнять приказ.

– Балбесы… – проворчал дед. Очень медленно опустив руку, он глянул в мою сторону. – Меня зовут Рехавам Алон, я из Израиля. Въехал, правда, из Германии и с немецким паспортом. Сейчас мы с СССР дружим не очень сильно…

– Это поправимо, – улыбнулся я через силу, ощущая немалую усталость. Лечение изрядно понизило тонус. А мне еще Марину спасать! Пятнадцать минут осталось…

– Вы так считаете? – поднял брови Рехавам.

Я пожал плечами и присел рядом со стариком, ощущая в этот момент свой истинный возраст.

– Стоит только пойти на взаимные уступки, как все наладится, – заговорил я вежливо, как воспитанный мальчик. – Нам – поменьше поддерживать палестинцев, чересчур склонных к террору, а вам – побольше уважать интересы Советского Союза на Ближнем Востоке. Например, оставить в покое Голанские высоты, а лучше всего – уступить их Сирии. Тем более что там сирийская земля, да и Хафез Асад – наш союзник.

Рехавам покачал головой, косясь на «сыночка», крутившегося неподалеку. То ли Хаим, то ли другой… как его… Леви. Не понять. Двое из ларца, одинаковы с лица.

– Вы не понимаете, Миха… – мягко сказал Алон. – Голанские высоты – это ключ не только к Сирии, но и к Ливану, где окопалась «Хезболла»…

Я почувствовал раздражение.

– …И вы используете захваченные высоты как плацдарм для обстрелов и бомбежек, – подхватил в манере газеты «Правда». – «Жизненно важные стратегические интересы», и все такое прочее, но ведь это не выход. Бесконечная война с арабами – не лучшая стратегия. А вы, как видно, готовы углублять конфликт до крайности. Сколько ЦАХАЛ[19]19
  ЦАХАЛ – Армия обороны Израиля. «Война Судного дня» – четвертая арабо-израильская война (она же – Октябрьская). Началась осенью 1973 года с нападения Египта и Сирии, закончилась через 18 дней.


[Закрыть] уже скопила ядерных боезарядов? А? К прошлогодней «Войне Судного дня» у вас их было пятнадцать. Небось в Димоне[20]20
  В Димоне располагается Ядерный исследовательский центр Израиля.


[Закрыть] за год еще парочку спекли… А ракеты «Иерихон» просто созданы для ядерных боеголовок! Хотите ту кровавую кашу, что заварили, еще и радиацией приправить?

– Клевета! – каркнул израильтянин. – Мы ничего… Мы никогда… При чем тут Димона?

А меня заело.

– На заводе «Мошон-2» в Димоне нарабатывают плутоний, на «Мошон-3» – дейтерид лития для термоядерных зарядов, – клеймил я сионистов. – В прошлом году Голда Меир приказала доставить ядерные бомбы к «Фантомам» на базу «Тель-Ноф». Слава богу, война закончилась быстрее, чем вы додумались сбросить их на головы арабам! А ракеты ваши так и стоят на позициях – у Кфар-Захарии и у Сдерот-Михи. «Иерихон-1» легко доставит ядерную БЧ мощностью в двадцать килотонн хоть к Дамаску, хоть к Каиру. По вашему, это «ничего» и «никогда»?

Рабби таращил на меня черные глаза, а я уже ругал себя за излишнюю болтливость. Всегда так, когда устанешь делиться энергией, или что я там творю, внимание рассеивается, сосредоточенности – ноль, вот и распускаю язык.

– Откуда вы все это знаете? – пролепетал Рехавам.

– Читаю много, – буркнул я.

Помолчав, Алон негромко продолжил:

– Вы весьма необычный мальчик, Миха, но я так и не договорил. Я очень стар и очень богат и хочу отблагодарить вас.

– Да бросьте вы! – отмахнулся я.

– Нет, Миха, – строго сказал Рехавам, – это вопрос принципа.

Я подумал и решил, что моя собственная принципиальность пока подождет. Почему бы не проявить гибкость? Коль уж человек сам предлагает использовать его, не всегда стоит отказываться.

– Ну, хорошо, – сделал я одолжение, – тогда подарите мне микропроцессор «Интел-8080» – это как раз то, что мне реально нужно.

– Обещаю, Миха, – торжественно произнес рабби. – Диктуйте свой адрес.

Я опять задумался. Мне не хотелось раскрывать координаты, ну а вдруг и вправду посылка? Тогда закладку надо делать. Читывали мы «ТАСС уполномочен заявить…», читывали…

На память сразу пришла старая мельница на Синюхе. Я в тех местах две смены подряд отдыхал в пионерлагере. С одноклассниками – Витькой Ховаевым и Андреем Жуковым – исследовал огромное добротное здание на берегу реки, сложенное из камня. Мельнице было больше ста лет, и она выглядела настоящей крепостью, старинным замком. Кладов мы там не нашли, правда, но подземный ход обнаружили-таки.

Балки, когда-то поддерживавшие крышу мельницы, сгнили и рухнули, от самой кровли только мусор остался, усеявший весь второй этаж. Там-то мы и наткнулись на крошечную комнатку, посреди которой зиял глубокий колодец, где когда-то завивалась винтовая лестница. Проход к колодцу предусмотрительно заколотили толстыми досками, но они не стали преградой для мальчишечьего любопытства. От лестницы только центральный столб сохранился да железные прутья – они когда-то поддерживали деревянные ступени, сгнившие в вечной сырости. Цепляясь за прутья, мы и спустились в колодец, трепеща от предчувствия тайны.

Внизу открывался невысокий проход со сводчатым потолком, он тянулся подо всей плотиной. В свете слабеньких фонариков мокрели какие-то ржавые штанги или стойки… Мы с Витей и Дюхой просто блаженствовали!

И чем та мельница не подходит для закладки?

– Знаете, я бы не хотел раскрывать свой одесский адрес, – медленно проговорил я. – А как вам такой вариант: есть одно местечко за Первомайском, на берегу Синюхи. Там стоит старая мельница. Положите коробочку с процессором на втором этаже, где лежит старый жернов. Прямо в него, в отверстие на оси. Сможете организовать?

– В течение недели, – твердо пообещал еврей.

– Тогда спасибо – и берегите себя.

В это время подкатила «буханка» с красным крестом. Врачи тут же обступили Алона, стали мерить давление, слушать сердце, после чего уложили старика на носилки и вкатили в стерильное нутро «скорой».

Яэль отправилась с дедом, а «сыночкам» Рехавам что-то строго приказал на иврите, и те остались, принимая стойку «смирно».

«Во, какие дисциплинированные…» – подумал я.

Эпизод со «скорой» остался незамеченным участниками торжища, они были слишком увлечены товарно-денежными отношениями. Показался пьяненький мужичок в тельняшке, руки его тискали коробку, отсвечивавшую золотом: «Salamander»…

«Некогда! – сказал я себе. – Семь минут осталось. Пора!»

Упруго поднявшись и холодея, я миновал толчок и выбрался к рощице тополей, за которым бурел пустырь. Вот они!

Возле новенькой бордовой «Волги» скалился весьма фактурный кавказец, а с ним мило беседовала «скво». Она! Это была она, девушка из моих снов!

Затянутая в платье «сафари», Марина выглядела залетной пташкой – щебетала беспечно, помахивая сумочкой, но я ощущал совсем иное: «скво» была крайне напряжена.

А в следующее мгновение стали происходить события.

Из переулка вынесся редкий зверь – черный «Опель-Рекорд», здорово смахивавший на «ГАЗ-24». Подпрыгивая на ухабах, он взвизгнул тормозами и замер, подняв тучу пыли. Захлопали дверцы, и наружу вывалились трое в красно-белых тренировочных костюмах. Ни дать ни взять футболисты «Спартака».

Только в руках они держали не мячи, а пистолеты. Вот один «футболист» вскинул оружие и нажал на спуск. Выстрел прозвучал несерьезно, без киношного грохота, зато попадание вышло как на экране – пуля снесла кавказцу часть черепа, брызнув мозговой жидкостью и кровью.

«Скво» мгновенно вооружилась и выстрелила в ответ. Попала! Целилась она не по стрелку, а по плотному, не в меру упитанному «спортсмену», видимо, самому опасному из троицы. Ну, ей лучше знать. Только вот тип, только что порешивший «лицо кавказской национальности», открыл огонь по товарищу старшему лейтенанту.

Сначала он промахнулся, а потом женщина вскрикнула – пуля пробила бедро навылет.

Все эти подробности я улавливал на бегу. Злость во мне такая поднялась, что на сверхскорость тело перешло как бы само, я лишь старался связки беречь, чтоб не порвать ненароком. Только бы успеть!

Первым в моем списке на убывание числился убийца. Налетаю на него, ударом ноги выбивая «футболисту» колено. Локтем наружу в челюсть, и красно-белого относит назад, головой об переднюю стойку «Опеля». Стрелок вскидывает руки, падая боком, а пистолет, новенький «макаров», летит, кувыркаясь.

Ловлю его и стреляю в «спортсмена» с налысо обритой головой, что палит в «скво», прячась за машиной. Пуля разворотила бритоголовому плечо, а его жирный подельник, подстреленный Мариной, лежит и не двигается.

Я не боялся, что «скво» нечаянно попадет в меня – товарищу старшему лейтенанту было не до того. Задрав платье, «скво» изо всех сил зажимала рану на ноге обеими руками, но кровь буквально брызгала между ее тонких, изящных пальцев. Бросаюсь к ней.

– Уходи! – кричит Марина.

Я раздраженно отмахиваюсь и рявкаю:

– Убери руки!

Девушка неожиданно послушалась. Привалилась спиной к «Волге», часто дыша и закрывая глаза.

Вот черт… Пуля серьезно задела артерию!

Отрешаясь от земного, я прижал ладони, зажимая входное и выходное отверстие. Напрягся так, что круги перед глазами, но помогло – рана затянулась. А кровищи-то сколько пролилось…

– Там… еще… – слабым голосом пробормотала «скво».

Как ни странно, я ее понял – и оглянулся. По переулку пылил «Москвич», а в тесном салоне угадывалась красно-белая «начинка».

«Да сколько же вас тут…» – промельком скакнула мысль.

– В машину! – крикнул вслух. – Ногу береги!

Кое-как я втащил «скво» на заднее сиденье, а она лишь отталкивалась здоровой ногой, помогая мне. Захлопнув дверь, прыгнул на место водителя – ключ торчал в замке зажигания, покачивая брелоком из «куриного бога».

Заводя мотор, я следил исподлобья за подпрыгивавшим «Москвичом», торопившимся на разборку. Меня красно-белые видеть не могли – блики мешали, но пулю стекло пропустит…

Неожиданно «футболист», которому я чуть не отстрелил плечо, ожил и кинулся к «Волге», неловко держа пистолет левой рукой – правую, отекавшую кровью, он засунул в штаны, чтоб не болталась.

«Волга» взвыла, покрышки взвизгнули, и машина буквально прыгнула вперед, сшибая однорукого. Взяв разгон, тяжелая легковушка вынеслась в переулок, навстречу «Москвичу». Тот резко затормозил, и дверь со стороны водителя распахнулась. Наружу проворно вылез дюжий представитель красно-белого племени, вооруженный винтовкой.

– Держись!

Если бы дюжий выхватил пистолет, то легко бы открыл огонь. Я бы тогда точно не поспел, но винтовка дала мне шанс – «футболист» замешкался, перехватывая оружие, и я с ходу пошел на таран – ударил левым крылом по дверце «Москвича», захлопывая ее вместе с водителем. Уж не знаю, что я ему там сломал, только тяжелая «волжанка» еще и всем бортом приложилась к «москвичонку», отбрасывая машинку с дороги.

Виляя, «ГАЗ-24» пролетел по переулку и выскочил на улицу пошире.

– Куда? – отрывисто спросил я.

Не сразу, но долетел адрес. «Скво» и улицу назвала, и дом, и квартиру.

«Квартира номер один – это хорошо… – закрутилось у меня в голове, – на третий или пятый этаж я ее точно не затащу…»

Да затащил бы, куда б ты делся… По моим ощущениям, красна девица весила килограмм пятьдесят с лишним. Впрочем, для отрока, даже жилистого, и это не в меру.

Место происшествия удалялось, стягиваясь в зеркальце заднего вида.