Текст книги "Белый песок"

Валерий Драганов
Белый песок

Пролог

Афганистан. Сари-Пуль. 1987 год

Был летний вечер. На западе, за вершины, покрытые розово-белыми шапками ледников, стремительно опускалось огненное солнце. Сумерки наползали с востока на горные склоны с колючими кустарниками и козьими тропами.

По одной из таких троп цепью бесшумно поднималась в гору группа из семи человек в камуфляже. Они были вооружены автоматами со сдвоенными рожками. На каждом надет «лифчик» – спецжилет, в удлиненных карманах которого было еще по восемь рожков, на сорок пять патронов каждый. У пояса висят ножны с финкой. Неуставные кроссовки на ногах, очки-бинокли ночного видения на касках, к шеям плотно прижаты манжеты портативных раций с микрофонами. И никаких знаков различия. Самый высокий и крепкий нес на плече станковый пулемет с большой патронной коробкой.

Люди шли легко и бесшумно, как звери: камешек не упадет, ветка не хрустнет. Вел группу майор спецназа Александр Ветров. На вид ему было лет тридцать пять. Чернявый, смуглый, усатый. Надень на него длиннополую рубаху и шаровары, и он легко сошел бы за афганца. Но хотя восточной крови в нем хватало, был он русским офицером-разведчиком.

Группа поднялась к вершине горной гряды. Ветров сделал знак рукой, спецназовцы, рассредоточившись, цепью залегли за гребнем вершины.

Внизу, в широком ущелье спрятался небольшой афганский кишлак – несколько домов, окруженных высокими каменными заборами-дувалами. Босой парень лет четырнадцати гнал прутом к кишлаку стадо низкорослых афганских коз. Прежде чем загнать их за дувал одного из домов на окраине кишлака, он внимательно огляделся по сторонам.

Донесся протяжный скрип ворот хлева, затем все смолкло. Кишлак погрузился в сонную тишину.

Вечерняя заря быстро уступила место сумеркам, а те, в свою очередь, угольно-черной южной ночи с яркими точками звезд на небосклоне, выщербленной бледно-желтой луной и пятнами светляков в пожухлой траве узких горных ущелий.

Ветров опустил на глаза очки ночного видения. То же самое проделали и его бойцы. В инфракрасном свете хорошо были видны двухэтажные глинобитные дома, фруктовые деревья во дворах и даже нехитрая крестьянская утварь.

Ветров указательным пальцем прижал микрофон к горлу. Раздалось характерное шипение. Он тихо произнес:

– Купец назвал тот дом, куда пацан коз загнал. Второй этаж, угловая комната справа. Они там.

Купцом именовался личный агент Ветрова из афганцев Махмуд. Этот человек не вызывал у Ветрова симпатии, потому что любил только деньги, но его информация всегда оказывалась точной и подтверждалась на практике.

В рации раздался хриплый голос пулеметчика:

– Сколько их?

– Восемь. Все командиры банд.

Перед выходом на задание Ветров провел в секретной части дивизии полдня, изучая документацию о бандформированиях, которые контролировали район, и теперь знал не только количество живой силы и вооружения противника, но даже имена командиров и их жен. Ветров к любому заданию подходил ответственно, так его научили.

– Плов небось вкусный кушают.

В диалог командира и пулеметчика вмешался еще один голос:

– Не успеют. Все нам достанется.

– Отставить шуточки! Брать живыми, – приказал Ветров в микрофон.

– Зачем нам «духи»? – искренне удивился кто-то из его бойцов.

– Приказ. – Ветров бросил взгляд на светящийся циферблат часов. – После операции отходим на высоту «два-три-семнадцать». Через две минуты штурмуем без сигнала. Разговоры прекратить! Выключить рации!

Шипение в микрофоне немедленно прекратилось. Почти одновременно щелкнули предохранительные планки автоматов. И наступила мертвая, предгрозовая тишина: не скрипели двери домов в кишлаке, казалось даже, перестали стрекотать цикады и журчать вода в арыках. Не слышно было и дыхания затаившихся за горным гребнем спецназовцев.

В каменном укреплении с бойницей и узким лазом-входом на плоском матрасе с комфортом расположился афганский часовой в грязном советском ватнике, в каких любят ходить автомеханики и танкисты. Он отщипывал ягоды от большой грозди винограда, отправлял их в рот, закусывал виноградную сладость сухой афганской лепешкой и запивал зеленым чаем из пиалы. Лицо часового светилось от удовольствия. Ну, что еще нужно человеку для счастья? Его тяжелая английская винтовка «Бур», направленная длинным стволом в сторону перевала, лежала на плоских камнях бойницы. Время от времени часовой поглядывал в сгустившуюся за щелью бойницы темноту.

Неожиданно раздался легкий шорох. Афганец мгновенно подскочил, схватил винтовку, приставил палец к спусковому крючку и весь обратился в слух. Но шорохов больше не было. Может, это дикая коза прошла по склону, шурша камешками? Часовой чуть подался вперед, и в следующий миг кто-то невидимый снаружи вдруг схватился за ствол винтовки руками и резко, сильно дернул ее на себя. Афганец, ничего не успев сообразить, ткнулся лбом в острый край камня над бойницей и потерял сознание. А через мгновение в укреплении уже оказался один из бойцов Ветрова. Он склонился над поверженным часовым, по лбу которого растекалась кровь, и стал быстро обыскивать его карманы…

Под дувалом, недалеко от дома, где шло важное совещание, вжавшись в стену, на корточках сидел другой часовой с автоматом. Он практически полностью слился с одним из покатых камней дувала – пройди в двух шагах и не заметишь. Но люди Ветрова замечали все… Над забором возник силуэт человека, и тут же стальная удавка стянула шею часового. Тот захрипел и заскреб ногами о землю. Прежде чем автомат часового успел упасть на землю, его подхватила чья-то цепкая рука.

Еще один часовой в длиннополой рубахе и шерстяной безрукавке стоял прямо возле двери дома с автоматом наперевес. Этот был начеку, беспрестанно поглядывая по сторонам и держа указательный палец на спусковом крючке взведенного автомата.

Вдали раздался пронзительный крик ишака. Афганец резко повернул голову в ту сторону, откуда донесся ослиный вопль, и тут же над дувалом в десяти метрах от часового взлетел юркий спецназовец, в прыжке метнув узкий и длинный нож. Метнул и снова скрылся за дувалом… Боковым зрением афганец заметил взлетевшего над забором «шурави», его резко выкинутую вперед руку и даже летящую смертоносную «финку», но было уже поздно – острое холодное лезвие вошло ему в горло. Часовой выронил из рук автомат, инстинктивно сделал шаг навстречу исчезнувшему за дувалом врагу и упал навзничь…

В угловой комнате афганского дома, где собрались полевые командиры, обстановка была бедной: пара плетеных лежанок из виноградной лозы с набросанным на них тряпьем, посреди комнаты – стол с военной картой. Тут же на столе лежали китайские автоматы с откидывающимися прикладами и стоял керосиновый фонарь «летучая мышь», который освещал почти все пространство комнаты. Полевых командиров было действительно восемь, они склонились над картами, изучая их. Разговаривали они на местном наречии, которое только отдаленно напоминало дари, язык этой местности.

У двери, гордый доверенным ему постом, словно статуя, замер с автоматом на груди парень – тот самый, что гнал коз.

Главным среди командиров был бородатый широкоскулый мужчина лет сорока. Он водил карандашом по обозначенным на карте цветным стрелкам.

– Первый караван пойдет через Пянджшер возле Анавы. Там сейчас русских много. Они на караван сразу клюнут. – Голос у командира был низкий, грудной, властный. Человек с таким голосом мог любого заставить пойти в бой и принять смерть с именем Аллаха на устах.

– С чем пойдет караван? – поинтересовался у него второй командир, совсем молодой парень со шрамом от удара ножом через всю левую щеку.

– С зерном, с рисом, с соломой, – не важно. Главное – отвлечь внимание от моего каравана, – широкоскулый ткнул карандашом в красную стрелку, идущую вдоль горного перевала.

– Людей жалко. Убьют их, – вступил в разговор третий командир, пожилой седобородый мужчина в намотанной на голову чалме.

– На все воля Аллаха, – многозначительно произнес широкоскулый.

– Тогда я отдам им самых слабых, как волкам, – кивнул молодой.

– А мой караван пойдет в обход, вот так, – широкоскулый продолжил движение карандаша по карте, затем склонился над столом и нанес большую красную стрелку, которая «перевалила» через горный хребет. – Там нас никто не будет ждать.

Вдруг сверху раздался страшный треск, саманная крыша провалилась, и перед полевыми командирами в клубах пыли возник огромный спецназовец с пулеметом. Не давая «духам» опомниться, он во все горло заорал по-русски:

– Лежать! На пол, суки! Лежать, я сказал!

В то же мгновение дверь комнаты распахнулась, и на пороге возник второй спецназовец. Пока растерявшийся парень-охранник пытался снять свой автомат с предохранителя, спецназовец мощным ударом приклада в челюсть уложил его на пол.

Тут в двух узких окнах со звоном вылетели стекла и появились автоматные стволы. Все произошло настолько быстро, что полевые командиры даже не успели схватить лежащее на столе оружие. Приказание пулеметчика они поняли безо всякого перевода – легли на пол лицами вниз.

Пулеметчик сбросил автоматы на пол и отпихнул ногой их подальше в угол. А второй спецназовец забрал у лежащего на полу парня автомат.

В тишине послышался скрип деревянных ступеней. Ветров поднялся по лестнице и зашел в комнату. Усмехнулся, глядя на командиров, чихнул от оседающей в свете фонаря густой пыли и заговорил на дари безо всякого акцента:

– Именно это я и хотел вам предложить: бросить оружие и сдаться. Хорошо, что сами догадались.

Ветров подошел к столу, аккуратно свернул военную карту и стал проглядывать какие-то документы на арабском, которые обнаружил под ней.

Парень, оставшийся без внимания спецназовцев, пришел в себя. Он приоткрыл глаза и сквозь розовую пелену сочащейся со лба крови увидел спину Ветрова, склонившегося над столом. Рука парня неслышно скользнула за пазуху.

– Ну вот что, полководцы, сейчас с ветерком в тюрьму полетим! – произнес Ветров на дари и добавил уже по-русски для своих: – Вяжите их, ребята.

Парень извлек из-за пазухи маленький дамский пистолет, прицелился. Но голова у него после недавнего удара кружилась, и оружие ходило в его руке ходуном.

Ветров тем временем засовывал карту и документы в планшетку. Одна из бумаг упала на пол. Ветров наклонился, чтобы поднять ее, и тут раздался звонкий выстрел дамского пистолета.

Наклонись Ветров на миг позже, и пуля угодила бы ему в спину, но теперь только звякнуло и разлетелось на осколки стекло «летучей мыши». Лампа опрокинулась, и из нее на стол полился керосин, который немедленно вспыхнул.

Широкоскулый, воспользовавшись ситуацией, сделал отчаянный и молниеносный прыжок к оружию. Он даже успел схватить автомат и нащупать спусковой крючок, но оглушающая пулеметная очередь отбросила его к стене. Он дернулся и сполз на пол, оставляя на стене кровавую жирную полосу… И тут же к грохоту пулемета присоединился стрекот четырех автоматных стволов.

Яркие сполохи пламени вырывались из узких окон и проломленной крыши, а во дворе мелькали быстрые тени – спецназовцы во главе с Ветровым бежали под прикрытием высокого дувала прочь от злополучного дома.

Неожиданно с другой окраины кишлака защелкали частые винтовочные выстрелы, выбивая из дувала каменные крошки.

В темноте послышался стрекот вертолета. Шум нарастал, и скоро из-за гребня вынырнула пузатая «вертушка», которая стремительно опустилась точно на небольшую площадку на вершине горы.

Группа Ветрова, отстреливаясь, отходила к стрекочущему в темноте вертолету. Один из спецназовцев был ранен, его тащили на себе. Вертолетчики пулеметным огнем прикрывали отход. Но, несмотря на это, выстрелы со стороны кишлака раздавались все ближе, так что к вершине горы спецназовцам пришлось ползти, прячась за камнями. Тяжелые пули «Буров» и китайских «акамээсов» крошили камни, взметали фонтанчики густой пыли, противно выли и пели на разные лады, подбираясь к вжавшимся в склон людям и к тяжелому вертолету на горе.

Ветров отпрыгнул за большой валун, тяжело дыша, прижался к шершавой поверхности камня спиной:

– Черт… откуда их столько?..

Чуть поодаль за другим камнем пулеметчик пытался зарядить свежую пулеметную ленту в коробку. В механизме что-то заело, и он нервничал. Ветров прижал пальцем микрофон к шее и прокричал:

– Отходите к вертушке, я прикрою!

– Уан момент… вместе отойдем, командир! – Голос пулеметчика был неправдоподобно веселым.

– Вали отсюда, я сказал! Это приказ! – проорал Ветров в микрофон. – Сейчас пристреляются, и всем кирдык!

Словно в подтверждение его слов возле камня, за которым сидел пулеметчик, плотно легло несколько пуль.

– Савельев! Держи! – с этими словами Ветров бросил пулеметчику свою планшетку. – Все бумаги по прибытии – немедленно в штаб! – Он вставил в автомат новый рожок и, высунувшись из-за валуна, дал в темноту несколько коротких очередей.

Земля рядом с камнем, за которым сидел Савельев, перестала взрыхляться от пуль. Он вскочил и виляя, как удирающий от волка заяц, побежал по склону, волоча по земле пулеметную ленту – справиться с ней он так и не сумел.

Ветров, отстреливаясь, бросился к другому камню-укрытию. Сделал он это вовремя – через несколько мгновений незаметно подобравшийся под прикрытием темноты душман метнул за валун «эфку», которая густо нашпиговала чахлую афганскую почву смертоносными осколками.

Вертолет на вершине горы был готов взлететь в любую секунду – его лопасти бешено вращались, поднимая вокруг столбы пыли. Спецназовцы запрыгнули в люк и втащили раненого товарища. Они продолжали отстреливаться из люка, пытаясь поразить невидимого противника, подбиравшегося все ближе к вершине. Стрельба смешалась с ревом моторов. Последним в люк забрался Савельев с планшеткой.

– Командир где? – стараясь перекрыть шум и стрельбу, крикнул ему один из автоматчиков.

– Там, внизу! – Савельев ткнул указательным пальцем в уходящий вниз крутой склон.

– Назад, за Ветровым! – скомандовал автоматчик.

– Не отобьем! Всех положат! – мотнул головой Савельев.

И тут, разрешая возникший спор, в микрофонах портативных раций раздался голос Ветрова:

– Взлетайте, мать вашу! Чтоб через час документы были в штабе армии!

По склонам, окружая вертолет со всех сторон, уже поднимались душманы. Они больше не таились, не прятались – они шли в атаку. У одного из них был ручной гранатомет со вставленной в трубу гранатой.

– Взлетаю! Сожгут на хрен! – закричал вертолетчик.

Вертолет тут же резко пошел вверх. Спецназовцы стали задраивать люк. О бронированное днище часто и звонко зацокали пули.

Через стеклянный колпак пилоту было видно, как взобравшийся на гору гранатометчик наводит трубу на вертолет.

– Ой-е! – только и произнес вертолетчик и резко потянул ручку управления влево.

Спецназовцы, не удержавшись на ногах, покатились по металлическому полу. Выпущенная граната огненной точкой прошла совсем близко от колпака. Вертолет стремительно набирал высоту.

Спецназовцы приникли к иллюминаторам. Влунном свете им был виден Ветров, который отстреливался от окружающих его душманов, быстро перебегая от одного укрытия к другому. Вот он бросил гранату. Раздался взрыв. Воспользовавшись моментом, Ветров откатился за другой камень, сделал несколько одиночных выстрелов.

Патронов больше не было. Кольцо вокруг него смыкалось. Ветров вырвал чеку последней гранаты, сжал ее в руке, подпуская противника поближе…

Вертолетный стрекот растаял за гребнями островерхих афганских гор. Грохнул еще один взрыв…

Глава первая
Кто не рискует, тот не пьет шампанского

На Измаильской морской таможне было оживленно – пассажиры теплохода «Айвазовский» проходили таможенный досмотр перед отправлением в трехнедельный круиз по Средиземноморью.

На одном из таможенных постов толстый армянин торопливо складывал в раскрытый кожаный чемодан досмотренные вещи. Пристроить две бутылки «Советского шампанского» ему никак не удавалось: он то пытался уложить их на дно чемодана, то снова перекладывал наверх, вытирая носовым платком потеющий лоб.

Двое таможенников – один молодой, явно новичок, другой долговязый мужчина среднего возраста в очках, его наставник, – стояли чуть поодаль, пристально наблюдая за действиями армянина, и тихо переговаривались между собой:

– Нет, Ванчик, что ты мне ни говори, нервничает клиент, – говорил наставник.

– Все они нервничают. Круиз как-никак. Заграница. Мы ж его с ног до головы проверили. Чист.

– Чист-чист трубочист, – задумчиво произнес наставник и направился к нервному пассажиру.

Армянин уже сложил вещи в чемодан и собирался захлопнуть крышку, когда таможенник схватился за нее рукой:

– Разрешите?

– В чем дело? – Армянин бросил на таможенника тревожный взгляд.

– Еще несколько секунд чистого любопытства.

Наставник достал из чемодана бутылку шампанского, повертел ее в руках, глянул через зелень стекла на лампу дневного света.

– «Советское» полусладкое. Хорошее шампанское! Две бутылки. Моряки его на часики меняют. Вы же, как я понимаю, человек солидный, сами пить будете, – с этими словами наставник начал отковыривать фольгу с пробки.

– На какие еще часики? – спросил армянин и тут же возмутился: – Немедленно прекратите! Что вы себе позволяете?

– Надеюсь, вы не против, если мы разопьем бутылочку за ваш отъезд?

– Категорически против! Это подарок! Немедленно позовите своего начальника! – сорвался на крик нервный пассажир.

– Ванчик, принеси, пожалуйста, три стакана, – не обращая внимания на его вопли, попросил своего молодого коллегу наставник.

Парень ушел, так и не найдя разгадки его странного поведения, а тот, глянув в таможенную декларацию армянина, ободряюще и даже как-то ласково сказал:

– Товарищ Саркисов, что вы так переживаете? Стоимость выпитого я вам лично возмещу. А на теплоходе есть точно такое же. Даже лучше – коллекционное.

– Вы не имеете права! – твердо заявил армянин, не сводя глаз с рук таможенника.

Вскоре вернулся его молодой напарник с тремя гранеными стаканами. Наставник открутил проволоку и, придерживая рукой пробку, стравил газ, поглядывая на владельца бутылки. Армянин обливался потом, забыв о платке, который все это время нервно комкал в руках.

Таможенник вытащил пробку из бутылки, положил ее на стол, разлил шампанское по стаканам. Пока оседала пена, он внимательно разглядывал содержимое. Потом хмыкнул, взял со стола пластмассовую пробку, заглянул внутрь и перевел взгляд на Саркисова.

– А в пробочке у вас что, гражданин?

– Это не мое! Не мое! Ничего не знаю!.. – бледнея, отрицательно замотал головой армянин.

Наставник перевернул пробку, стукнул ею о столешницу, и на стол выкатился прозрачный камешек.

– И что в другой пробке, тоже не знаете?

Саркисов еще больше побледнел, его губы мелко задрожали. Он был в состоянии, близком к обмороку, и не мог больше произнести ни слова. Таможенник достал из чемодана вторую бутылку шампанского.

Большая казенная московская квартира была завалена вещами. В коридоре и в комнатах стояли нераспакованные импортные коробки, мебель, сумки, чемоданы. На карнизах окон не было штор. Вся обстановка свидетельствовала о том, что в квартиру въехали совсем недавно.

Только одна комната была более-менее обустроена. Здесь находились шкаф с книгами и широкая кровать. На подоконнике стояла фотография молодой красивой улыбающейся женщины в деревянной рамке. Около кровати, прямо на полу, в ряд выстроились три телефонных аппарата, два из них – с гербами на дисках. Их наличие и висящая на спинке стула генеральская форма таможенника выдавали профессию хозяина, заместителя Начальника Главного управления государственного таможенного контроля при Совете Министров СССР генерал-лейтенанта Анатолия Долгова.

Стрелка звонка будильника стояла на шести тридцати, а сейчас было еще только шесть. За окнами просыпалась Москва. В открытую форточку доносилось шварканье дворницкой метлы об асфальт, а с кухни – шипение горячего масла на сковороде.

Кухня тоже была заставлена нераспакованными коробками. На столе лежали три яйца. Анатолий Долгов в тренировочном костюме с эмблемой «Динамо» и домашних тапках собирался жарить традиционную утреннюю яичницу. Он достал из холодильника «Розенлев» вареную колбасу и стал резать кусочками, думая о своем.

Сегодня утром Долгов вспомнил почему-то своего старого друга, соученика по Школе военной разведки Сашу Ветрова. Вот уже второй год от него не было ни слуху ни духу. Раньше, когда Долгов служил на Дальнем Востоке, друзья хотя бы время от времени перезванивались. Потом Долгова перевели в Прибалтику, а Ветрова – в Афганистан, в армейскую разведку, выполнять спецзадания командования. И с тех пор Сашка пропал.

«Хоть бы знак какой дал… – думал Долгов. – Аможет, он сейчас, выполняя задание командования, ходит в тылу противника с какой-нибудь душманской бандой по горам, и зовут его не Сашкой, а Бурбаханом или Абдулой? Эх, перетащить бы его в Москву, себе под крыло… Хватит ему уже под пулями шляться, жизнью рисковать… Заслужил».

Всего три недели назад Долгов получил высокое назначение в Москву, в Главное управление Государственной таможенной службы на пост заместителя руководителя. Некоторые из его друзей и коллег отнеслись к такому стремительному взлету с легкой завистью, считая, что Долгову повезло. Но большинство радовались: редкий случай, назначили своего, без блата, что называется, от станка. Ведь за плечами у Долгова было шесть лет руководства таможнями на Украине, Дальнем Востоке, на афганской и иранской границах, в Прибалтике.

Долгов невольно усмехнулся, вспомнив о том, что через полчаса после того, как его после собеседования в ЦК утвердили на должность, Матиас Руст на своем легком самолетике, легко преодолев надежные противовоздушные кордоны, сел прямо на Красной площади. Случись это на час раньше, неизвестно, чем кончилось бы для Долгова собеседование в ЦК и состоялось бы оно вообще… Долгов считал, что таким назначением ему оказана большая честь, и был готов работать на износ. Но Москва есть Москва, и ему, провинциалу, первое время было трудно приспособиться к новым условиям на службе и в быту.

Анатолий вдруг вспомнил вечер, когда они с Олей на кухне пили красное вино и строили планы на будущее, и нахмурился. Он часто думал о погибшей жене. Как же нелепо, глупо, абсурдно все произошло!..

Он проводил обычное утреннее совещание, когда ему сообщили об автокатастрофе. Сначала он не поверил – решил, это чья-то глупая злая шутка, а когда до него, наконец, дошло, бросился к жене в больницу, забыв обо всем – и о совещании, и о своих подчиненных. Он так любил Ольгу!.. Но он не успел. После аварии его жена прожила всего полчаса. Врачи сделали все, что могли, он в это поверил.

Долгов бросил порезанную колбасу в кипящее масло, одно за другим разбил о край сковороды два яйца.

Хорошо, что в этом городе ни улицы, ни квартира – ничто не напоминало о погибшей Оле. Только фотография на подоконнике…

В глубине квартиры зазвонил телефон. Долгов бросился в спальню. Третье яйцо, оставшееся на кухонном столе, покатилось и с хрустом шмякнулось на пол.

Долгов схватил трубку, отрапортовал по-военному:

– Долгов слушает. Нет, ничего, докладывайте… Где? В Измаиле?

Слышно было хорошо, но Анатолий настолько привык к плохой связи, что говорил громко, почти кричал. Прижимая трубку к уху плечом, он потянулся к кителю, достал из кармана ручку и блокнот.

– А что экспертиза?.. Понятно. Дело возбудили?.. Пожалуйста, повторите еще раз фамилию задержанного. Как? Сар-ки-сов. Хорошо, пришлите докладную. Сегодня же, к часу, в два – совещание у министра. Спасибо.

Когда он положил трубку на рычаг, на книжном шкафу начал трезвонить будильник. Долгов обернулся к окну, посмотрел на фотографию улыбающейся женщины. И улыбнулся в ответ:

– Ну, с добрым утром, Олек!..

Видно, и вправду существует какая-то необъяснимая, незримая связь между близкими людьми, потому что не зря в это утро Долгов вспомнил о Саше Ветрове.

По горной афганской дороге, под нависающими над нею массивными скалами полз старый, расписанный разноцветными арабскими узорами автобус-«бурбахайка». Он был набит под завязку: несколько человек ехали на крыше, среди узлов и мешков, мальчишки висели на подножке. Лица и руки людей были покрыты густым слоем белесой пыли.

Среди тех, кто был на крыше, сидел бедно одетый афганец в белой шапочке. Несмотря на отросшую бороду и покрытое пылью загорелое лицо, в нем легко можно было узнать Ветрова. Держась одной рукой за поручень, он разговаривал с седобородым стариком, перебиравшим пальцами сандаловые четки.

– Я им целую корзину дал винограда, самого лучшего – киш-миш, а они вечером большой ящик из-под снарядов привезли. Давай, говорят, доверху накладывай, иначе самого заберем! – жаловался Ветров старику. – Что мне было делать? Весь урожай неверные забрали.

– Да, шурави многим принесли беду, – закивал головой старик и вдруг неожиданно спросил: – А ты сам-то откуда родом, парень?

Ветров был готов к такому вопросу. Он вообще всегда и ко всему был готов.

– Из Рудбара, а что?

– А по выговору вроде как из Бамиана или Кундуза…

На большом ухабе автобус, а вместе с ним и пассажиров, подбросило. Один из тюков съехал в сторону, обнажая деревянный автоматный приклад. Крепкий чернобородый мужчина, сидевший напротив Ветрова, поправил тюк, скрывая автомат от посторонних глаз. «Трофейный “калашников”», – отметил Ветров. Чернобородый перехватил его взгляд и посмотрел недобро исподлобья. Ветров скромно опустил глаза и ответил старику:

– Родился я в Рудбаре, мать у меня оттуда, а потом – я еще маленький был – отец нас на север увез. Верно заметили, в Бамиан. Там я и вырос. На севере все-таки жизнь лучше.

Старик пристально посмотрел на Ветрова:

– Ты похож на таджика. А в Рудбаре таджиков нет.

Ветров открыто улыбнулся и ответил:

– Таджики везде есть, дедушка.

Автобус съехал на обочину и остановился. Мужчины-афганцы вышли из автобуса, спустились с крыши. Спустился и чернобородый, захватив с собой автомат.

Мужчины совершили омовение – мальчишки-«бачи» полили им на руки воду из бутылок – затем сняли головные уборы, расстелили на земле большие афганские платки, сели на колени лицом на восток и начали совершать намаз, бормоча молитву. То и дело слышалось традиционное «Аллах акбар». Молился Всевышнему и Александр Ветров, ничем не отличаясь от афганцев.

Издали донесся рев реактивных моторов. Мужчины тут же прервали намаз и привычно приникли к земле среди ухабов и рытвин. Все, кроме Ветрова, который спокойно продолжал молиться.

Через несколько мгновений из-за гор показалась «двойка» истребителей. Летели они довольно низко. Лицо чернобородого перекосилось от ярости, он снял автомат с предохранителя и открыл по самолетам беспорядочную и бесполезную стрельбу.

Истребители скрылись за горой, гул стих. Мужчины поднялись с земли, стали стряхивать пыль с одежды. Закончив молитву, поднялся и Ветров.

– Смелый очень, да? – услышал он позади голос и обернулся. На него был направлен ствол «калашникова». – Почему без оружия? Почему не воюешь? – грозно спросил чернобородый.

– Мое оружие – молитва, – не выказав ни малейшего волнения, ответил Ветров. – Аллах меня благословляет, и я его воин. Такой же, как и ты.

– И ты готов умереть с именем Аллаха на устах?

– Готов, – кивнул Ветров.

– Может, проверим? – указательный палец чернобородого коснулся спускового крючка автомата.

Разговор принимал серьезный оборот, и Ветров бросил взгляд по сторонам, оценивая свои шансы. Справа трое, сзади четверо, слева один, старик не в счет. Автомат из руки этого ершистого чернобородого он, конечно, выбьет, тот и глазом моргнуть не успеет, а пока все остальные схватятся за оружие, успеет спрыгнуть с дороги и скатиться вниз по склону. Но уйти, при всем его умении, вряд ли удастся– афганцы хорошие стрелки. Это у них в крови.

Неожиданно в разговор вмешался старик.

– Убить правоверного – большой грех, Самад. Всевышний закроет перед тобой врата рая, – произнес он жестко.

Самад отвел в сторону ствол, помедлил мгновение, набросил автоматный ремень на плечо.

– Ладно, приедем, я с тобой разберусь, – пообещал он Ветрову.

Ветров помог старику забраться на крышу автобуса, залез сам. Уже на ходу к ним присоединился Самад, сунул свой автомат под тюк. Снова пристально и зло посмотрел на Ветрова, затем отвернулся.

Старик наклонился к Ветрову и тихо сказал:

– Нехорошо, что Самад прицепился к тебе. Он лютый. Русские оба его дома разбомбили, сестру изнасиловали, братьев убили. Ненависть ему глаза застит. Не знаешь, что от него ждать. Лучше б не встречаться тебе с ним больше.

Ветров глянул старику в глаза, в них светилась искренняя доброжелательность. Самад сидел, отвернувшись, смотрел на лежащую у подножия горы зеленую долину с небольшими островками кишлаков.

– Спасибо, дедушка, – шепнул Ветров.

Старик кивнул ему. Ветров осторожно сдвинулся к заднему краю крыши.

Впереди был крутой поворот – дорога огибала скалу. Ветров, наклонившись, бесшумно соскользнул вниз, в густую пыль, а когда автобус скрылся за выступом скалы, перекатился в придорожную канаву и лежал там, замерев, до тех пор, пока не стих рев двигателя.

В кабинете Начальника Главного таможенного управления СССР Виктора Габриэловича Боярова шло рабочее совещание. За длинным т-образным столом расположились заместители, руководители подразделений и служб. Долгов, стоя за небольшой трибуной, делал доклад. Министр, подтянутый генерал лет шестидесяти с волевым лицом, сидя во главе стола, перелистывал какие-то бумаги. Долгову казалось, что начальник его не слушает, и это его беспокоило, хотя внешне он выглядел совершенно невозмутимым. Долгов докладывал о случае на Измаильской таможне.

– У гражданина Саркисова были изъяты два бриллианта весом в десять и тринадцать каратов, стоимость которых оценена экспертами как минимум в восемьсот пятьдесят тысяч рублей. Саркисов признался, что во время Средиземноморского круиза собирался сойти с борта теплохода «Айвазовский» в Фамагусте, реализовать камни у якобы знакомого ювелира и передать валюту некоему человеку, наружность которого ему описали.

Генерал оторвался от бумаг и с усмешкой сказал:

– Получил от дяди с усами, передал дяде с бородой… Детская какая-то сказочка, вам не кажется, товарищи?

– Тем более для такой суммы, – заметил сидящий справа от министра полковник.

– Похоже, – согласился Долгов. – Но больше Саркисов ничего не говорит. Не иначе как кого-то боится. С ним одесское управление Комитета работает.

– Вы сотрудников Измаильской таможни как-то отметили? – поинтересовался генерал.

– Собираюсь.

– Пока вы соберетесь, они на пенсию уйдут. Подготовьте приказ о денежном премировании в размере трех окладов. Что еще по оперативной обстановке?