Текст книги "Знак небес"

* * *

И бысть воев в Ряжске мало числом, но хоробрых и верных князю свому. Затвориша они врата града и роту даша на мече – главы свои сложити, но Ряжск отстояти.

Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1760 г.

* * *

Город Ряжск стоит, пожалуй, особняком во всем списке городов Руси. Он не столь древен, как Ростов или Муром, не столь велик, как Киев, Новгород, Владимир или хотя бы Рязань тех времен. Величие же его заключается в первую очередь в ратной славе. Мало с каким городом связано такое обилие героических страниц древнерусских летописей. Даже откровенно враждебно настроенные по отношению к князю Константину источники умолкают, едва речь заходит об этом уникальном городе.

Достаточно сказать, что первой осаде со стороны могучей орды половецкого хана Юрия Кончаковича Ряжск подвергся спустя всего пару месяцев после окончания постройки. Подвергся и мужественно выдержал ее.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 164. Рязань, 1830 г.

Глава 6
Муромский прорыв

 
А случалось ли порою
Нам столкнуться как-нибудь —
Кровь не раз лилась рекою,
Меч терзал родную грудь.
 

Федор Тютчев

О том, чтобы таиться, готовясь к предстоящей войне, на Руси и слыхом не слыхивали. Не принято такое было. А не принято из-за того, что все равно бы ничего не получилось, как ни пытайся. Одно дело – дружину свою исполчить да с нею одной на соседа метнуться. Тут можно обеспечить неожиданность. Но если к дружине присовокупить пешее ополчение – совсем иное. Такое, как шило в мешке, неизбежно свое острие наружу выкажет.

Вдобавок, не полагаясь на всевозможные слухи, сплетни и прочее, Константин совместно с воеводой Вячеславом поговорили по душам с несколькими своими купцами, ведущими торг с соседними княжествами. Мол, коли ты, мил-человек, жаждешь мира на Руси, коли дорог тебе покой на Рязани, должен понимать как и что. Да и делать тебе особо ничего не надо – знай себе торгом занимайся, как и обычно. Ну разве что прислушивайся повнимательнее к людским разговорам да на ус их наматывай. А уж если прикормишь кого из местной княжеской челяди, товарец ему со скидкой продашь, медком угостишь да послушаешь болтуна, за то тебе будет особая благодарность от рязанского князя.

Ну а коль недоброе проведаешь – рати исполчаются, сам понимаешь, что надо делать. Бросать нераспроданный товар, оно конечно, не с руки, да и ни к чему тебе самому стремглав лететь в Рязань. Вот тебе для такого случая особый человечек. И тебе с него сплошная выгода. Он ведь вроде как в подчинении у тебя находится. Значит, в дороге, если тати полезут, бездельничать не станет – эвон какой крепкий. Да и на месте поможет. Товар, скажем, разгрузить, в иное место его перенести или просто посторожить – все сделает и гривен за свою работу не потребует. Коль не понадобится его с весточкой посылать – на всю поездку он в твоем полном распоряжении, ну а если нужда возникнет, не удерживай.

Более того, некоторые и вовсе не ведали о том, что Петряя, скажем, которого купец самолично нанимал, причем задешево, на самом-то деле к нему направили князь с воеводой. И потом у торговца тоже подозрений не возникало. Одна лишь радость, что эдаким золотом обзавелся, ибо работник каких поискать – и услужливый, и расторопный, и телом крепок. Да и на голову не слаб, смекалист. А уж где этот Петряй проводит свободное время – кому какое дело. Любознательный, вот и нравится ему бродить по городу, задравши голову. И кто там видит, что он во время своих блужданий охотно встревает в разговоры да для воев местного князя не жалеет хмельного меда. А и увидел бы, все одно – разве что плечами пожал бы – его дело. Такой уж работник попался, общительный да словоохотливый.

Потому и знал Константин многое. Во всяком случае, планы крепостей у него имелись. Не всех, конечно, а мало-мальски значимых. Владимира, например, Суздаля, Ростова Великого, Переяславля-Залесского. Кремники помельче интереса не представляли, ибо особых отличий детинец Ярославля по сравнению с Угличем практически не имел. А уж о таких захудалых городишках, как Димитров, Звенигород или Москов, и вовсе говорить не приходилось.

Пригодились лазутчики и ныне. Едва во Владимире и прочих градах протрубили большой сбор, как в Рязани о нем ведали уже через четыре дня. Подсчитать примерные сроки выступления – тоже дело нехитрое. Разве что в направлении удара у рязанского князя имелись некоторые сомнения, но тут уж оставалось положиться на удачу – авось сообщат, в какую сторону выдвинется рать. Удача же, как и полагается даме, любит смелых и рисковых. Им и подфартить согласна. Правда, совсем немного, но Константину с Вячеславом хватило и того. Едва узнали, что полки двинулись вверх по Клязьме, о чем известил тайный гонец, как остальное додумали сами – вновь Коломна.

Одно худо. Из Мурома тоже известие пришло. Оказывается, и Давид Юрьевич решил на старости лет позвенеть мечами, на Ижеславец нацелился. Ну и плюс половцы, которые к южным рубежам пододвинулись. И как тут быть – ну не разорваться же им? Попробовать предупредить старого князя? Мол, все знаем и ведаем, так что подумай. А если он весточку владимирцам отправит, а те на ходу что-нибудь еще придумают? К примеру, велят своему подручнику прямиком на Рязань идти, да и сами планы изменят. Нет уж, сделаем вид, что ничего не знаем.

А вот что делать самим – та еще задачка. Князь долго терзал своего воеводу, требуя, чтобы тот вспомнил какой-нибудь хитрый пример из истории военного искусства, дабы одолеть трех противников, но Вячеслав только разводил руками, зло хмурился и огрызался. Дескать, он не ксерокс и копий с ратников штамповать не умеет. Да и о каких трех можно вести речь, когда и на одного, самого сильного, силенок не хватает.

В результате скрупулезных подсчетов выходило, что Рязанское княжество в состоянии выставить на поле боя восемь тысяч пешцев и две тысячи всадников. Это по максимуму, то есть предел. Мало того, из этого же количества надлежало усилить Ряжск с Пронском и Ельцом, пускай хотя бы парой-тройкой сотен на каждый град, да еще не менее полутысячи выделить против Давида Муромского и мордвы. Меньше нельзя – рискованно. Уж больно близко первый рязанский город Ижеславец, расположенный близ устья реки Пры, от Рязани. Если Давид его возьмет, то ему по прямой до стольного града всего полсотни верст. Правда, полусотня, с учетом причудливых речных изгибов всей сотней обернется, да что проку. Чиста речная гладь, плыви да радуйся. Утром в Ижеславце, а к вечеру под Рязанью. И никаких тебе волчьих ям, тайных рвов и лесных засек. А в самом Ижеславце ратников не больше сотни, да и та черная[28]28
  Черная сотня – так назывались городские стражники, отличавшиеся от дружинников, как солдат-первогодок от кадрового офицера.


[Закрыть]. Плюс ко всему перечисленному не следует и Ожск забывать. Ну и Рязань, которая без стен стоит, тоже надо кого-то оставить охранять.

Князь и воевода думали и гадали долго. Наконец решили по всем направлениям дать столько, сколько нужно, а на основную рать, под Коломну, взять то, что останется. Выделили, подсчитали. Получилось совсем плохо. Всего полторы тысячи конных да четыре – пешцев. Правда, самые отборные полки, но ведь четыре, а не двадцать четыре, которые против них встанут. И как быть?

Первый день, отведенный на раздумья, ничего не дал. Научили они уже Ярослава на свою голову. Теперь он не поймается ни на засаду, ни на тайный ров. Минькиных гранатометов имелось всего две дюжины, но из каждого можно сделать всего по выстрелу – проблему с пружинами изобретатель так и не решил. Может, получится и больше, но полагаться следовало только на один. Словом, куда ни кинь, всюду клин, и спать оба стратега поплелись злые и измученные.

Вот ночью-то князю и приснилось… Проснувшись, он вспомнил свой сон, который поначалу показался ему ни к селу ни к городу. Ну подумаешь, обычный урок в школе, где он рассказывал ученикам про завершающий этап Второй мировой войны и как лихо Красная армия билась под озером Балатон, как освобождала Польшу, Румынию, Венгрию, как шла по Германии, и про грандиозную битву за Берлин. И что из того опыта можно применить в тринадцатом веке? Где ему взять танки, авиацию, чем нанести мощный артиллерийский удар и к какой электростанции подключить восемь тысяч прожекторов для достижения психологического эффекта?

Осенило Константина ближе к обеду. Он во время трапезы как раз начал пересказывать свой сон Вячеславу, а на середине осекся и призадумался – а почему бы и нет?

Рупоры сделать – мелочь. Их тот же кузнец Мудрила и десяток за ночь выковать может. Хитрость-то невелика – согнуть железную пластину потоньше в виде воронки да проклепать. Вместо прожекторов можно использовать факелы, предварительно пропитав их сернистым раствором, давно используемым Минькой при обработке веревочных фитилей для гранат. Если их все разом на стены выставить, получится совсем неплохо. Согласовать время тоже труда не составит. Одна огненная стрела взлетела со стороны княжеской рати – значит, запаливай. А уж когда через минуту вторая следом взовьется – втыкай факелы в заранее подготовленные места.

Ну а для гранатометчиков условным знаком будет горящий крест, который должны были поджечь в поле одновременно с факелами на стенах. Доски для него заранее напилили из самой высокой сосны, основательно пропитав их смолой. Да еще Минька, узнав, что цвет у пламени желательно сделать с синевой, добавил туда чего-то эдакого. Ямку для него на самой вершине холма тоже выкопали заранее, метра в три глубиной, чтобы точно не выпал.

Дальше оставалась ерунда. Ночью подтащить крест, поднять, вкопать в эту яму и подпалить со всех концов разом. Едва вспыхнет тридцатиметровый здоровяк, как вступят в дело арбалетчики, дав залп по всем шатрам, что боярским, что княжеским, за исключением того, где находился юный Ингварь Ингваревич. С ним Константин собрался еще разок попробовать примириться. Удастся – нет ли, но убивать княжича он не хотел.

Да и с рупорами тоже не абы как – на самотек дело не пустили. Вначале князь с воеводой разработали текст, исчеркав не один лист, пока не утвердили окончательный вариант. Исполнителей подыскивали долго. Тут ведь простой бирюч не годится – помимо громкого голоса и четкой дикции еще и выразительность нужна, иначе должного эффекта не добиться. Из пяти десятков бирючей и самых горластых воев, которых им назвали сотники с тысяцкими, с превеликим трудом отобрали человек двадцать. С ними пришлось повозиться изрядно, прежде чем они уразумели, как именно нужно кричать.

А тут неожиданно выявилась новая беда – частые осечки у гранатометов. Минька, потупив голову, сокрушенно сознался, что здесь и он бессилен. При любом существенном перепаде ночных и дневных температур, который той же осенью доходит градусов до десяти, а то и пятнадцати, металл неизбежно охлаждается, после чего на внутренних стенках гранаты образуется небольшое количество водного конденсата, проще говоря – железо начинает «потеть». А раз оно «потеет», значит, порох моментально сыреет и не только не взорвется, но и гореть-то будет с превеликим трудом.

Пришлось призадуматься и над этим. Выход отыскался. Старый порох высыпали, заряды освежили новым, а чтобы перепада температур не возникло, каждый из арбалетчиков-гранатометчиков разоблачился до пояса, оставшись в одной нательной рубахе, и им эти гранаты примотали к груди.

Не забыли и про дальность выстрелов. Ну как заставить Ярослава с Юрием разместить свои шатры как можно ближе к стенам Коломны? А место им приготовить поудобнее, да проследить, чтобы они иного не выбрали. И снова земляные работы. Там, где надо, все выровняли, вычистили. Получилось любо-дорого. И опасаться Ярослав не должен: стрела из лука, пущенная со стены, нипочем не долетит – далековато. Холм же, да и прочие места, до которых не дотянуться гранатой, так изрыли, столько настряпали ям да бугров – какой уж там шатер поставить, того и гляди, ноги переломаешь.

Словом, потрудились на совесть, предусмотрев все. Ну и сработала их затея на славу, без единой осечки. И не скажешь, что это в общем-то была премьера, да и «артисты» все из новичков.

Дальнейшие их планы Вячеслав предусмотрительно подготовил. Один на случай поражения, другой – исходя из ничейного результата, если кровопролитная битва не закончится чьей-либо победой. Три последних составлялись воеводой для победы, из которых один при неслыханной удаче. Назвал его воевода, использовав слова песни: «Счастье вдруг, в тишине».

– Убери, а то сглазишь, – посоветовал Константин, не пожелав его даже обсуждать.

Вячеслав недовольно посопел, обозвал князя суеверным пессимистом, но послушался, убрал, переложив в другой карман. Вынул он его с торжествующей улыбкой утром, когда стало окончательно ясно, что все сработало так замечательно, что лучше некуда.

Согласно предварительным прикидкам воеводы, предполагалось оставить пару сотен ратников под Коломной для охраны пленных, а остальных ратников поделить на три части. Одну, самую малую, нарядить на захваченных ладьях вверх по Москов-реке. Брать города, что на ней лежат, под свою руку, не планировалось. Задерживаться с целью выкупа – тоже, ибо мелочиться не стоило. Ну что там взять с захудалых: три горшка, топор да два чугунка? Куда важнее неожиданность, а для этого предстояло совершить марш-бросок до Клязьмы и захватить ладьи Юрия, оставленные там под небольшой охраной.

Тем временем оставшиеся две трети должны были поспешить: часть на юг, а другая, попутно забрав с собой дополнительных ратников из Коломны, Ожска и Рязани, на выручку восточного форпоста Рязанского княжества – крепостцы Ижеславца. Там отсечь Давиду дорожку обратно и далее, разбив его, двигаться на Муром. Взятие его не планировалось. Могучие стены, глубокие рвы – поди одолей. Но затребовать контрибуцию сам бог велел.

И тут вторая удача. Известие, что орды Котяна не было вовсе, а Юрий Кончакович со своей ордой хоть и появился под Ряжском, но уже повернул обратно в степи, пришлось как нельзя кстати. Узнав об этом, Вячеслав вмиг встрепенулся, довольно потер руки и безапелляционно заявил другу, что из такой благоприятной ситуации грех не выжать максимума и пришла пора окончательно добить северных соседей.

Поначалу Константин подумал, что бравый воевода пошутил. Бывает с ним такое. Но пока плыли к Ижеславцу, Вячеслав растолковал возникший замысел. Мол, глубокие рвы и крепкие стены не имеют никакого значения, если на этих стенах отсутствуют защитники, а Ярослав с Юрием перестарались, собрав в свои рати весь боеспособный народ.

Разумеется, начинать следовало непременно с Владимира. Овладеть им – лишний козырь при осаде остальных крупных градов. Мол, столицу-то вашу взяли, и вам тоже нечего свои головы зазря класть.

Правда, Константин еще попытался образумить Вячеслава и не преминул напомнить, что хоть ратников ныне в городе не бог весть сколько, но зато населения изрядно, и если они успеют закрыть ворота, то заморочек со взятием будет хоть отбавляй. Это не Переяславль Рязанский, жители которого относительно равнодушно восприняли переход власти из одних рук в другие. Им-то особо беспокоиться было не о чем – что один князь свой, рязанский, что другой такой же. Зато во Владимире сложностей выше головы.

Всего сорок лет минуло с тех пор, как рязанский князь Глеб Ростиславич крепко пощипал город и вывез оттуда все святыни, включая икону Владимирской божьей матери[29]29
  Эти события произошли в 1174–1175 гг.


[Закрыть]. С тех пор о рязанцах во Владимире худая слава. Да, спустя год он все вернул, но память-то осталась. А кроме того, была еще и враждебная на протяжении многих лет политика Всеволода Большое Гнездо, неоднократно державшего в заточении рязанских князей, из которых он кое-кого убил или повелел ослепить. Отсюда вполне логичный страх владимирцев, что ныне Константин сполна отыграется за все причиненные обиды. Словом, городом надлежало овладеть неожиданно, как здесь говорили, изгоном, чтобы никто и опомниться не сумел, иначе пиши пропало, а неожиданности добиться не удастся – хоть кто-нибудь из беглецов, сумевших удрать под покровом ночи из-под Коломны, но доберется раньше.

Однако Вячеслав был настойчив, заявив, что шансы огромны и надо дерзать, чтоб потом не кусать локти. Его азартные речи настолько походили на известную лекцию Остапа Бендера в «Клубе четырех коней», что Константин, не выдержав, напомнил об этом воеводе. Впрочем, тот не смутился, гордо заявив, что на сей раз за организацию межпланетного турнира в Больших Васюках берется он сам и осечка исключена.

– А чем закончился тот вечер для Великого Комбинатора, ты, случаем, не припоминаешь? – лукаво осведомился Константин.

– Парень срубил деньжат по-легкому, и при этом его даже не побили – отделался легким испугом, – парировал воевода и сам бросился в атаку: – Короче, предводитель команчей. Если вам так боязно, ждите меня в ладьях у городской пристани, а я займусь организацией процессии, которая преподнесет тебе ключи от города. – Он перевел дыхание и добавил: – На блюдечке с голубой каемочкой. В худшем случае получишь неплохую замену – миллион. Кстати, сколько это гривен по нынешнему курсу?

– Ну-у если наших рязанских, то примерно тысяч сорок, – неуверенно ответил Константин.

– Отлично. Округлим для надежности до полусотни и будем требовать должок за причиненные нам неудобства.

Константин почесал в затылке и согласился, хотя оговорил, что, если они застрянут под Владимиром надолго, о дальнейшем продвижении на Суздаль, Ростов Великий и Переяславль-Залесский не может быть и речи. И потом, вначале лучше подумать о муромском князе, которого оставлять за спиной нельзя ни в коем случае.

Пройдя по Оке чуть дальше воинства разношерстных ратей Давида, рязанские полки перекрыли ему все пути к отступлению. Князь немедленно предложил уплатить выкуп за себя и двух своих сыновей, но Константин был неумолим, напомнив про нарушенное им обещание держаться нейтралитета, а заодно и про свое предупреждение, что станется с Давидом, если он нарушит крестное целование. Выслушав жесткие, категоричные требования, старый князь призадумался. Больше всего Давиду не понравилось условие стать наместником в собственном княжестве, выставленное Константином.

Сыновей же его, теряющих все полностью, такое и вовсе возмутило. Рано утром следующего дня Святослав и Ярослав Давидовичи с тремя сотнями дружинников, нарушив временное перемирие, неожиданно пошли на прорыв, пытаясь узким клином взрезать кольцо блокады и уйти обратно в Муром.

Возможно, ударь они чуть левее или правее, у них получилось бы, но на самом опасном направлении Константин предусмотрительно поставил норвежцев, и северяне не подвели ни рязанского князя, ни своего ярла Эйнара. Да, поначалу в их рядах возникло замешательство, и молодым княжичам в какой-то момент показалось, что еще минута-другая, и кольцо разомкнется, но…

Тех первых, что вскочили и приняли неравный бой, муромчанам действительно удалось вырубить почти подчистую. Рухнул под ударами их мечей Берг Тихоня, пал Старкад Семь Узелков, затоптали конями Халварда, сына Маттиаса, тут же погиб его двоюродный брат Харольд, сын Арнвида. И уже из последних сил махал своей окровавленной секирой Крок по прозвищу Тяжелый Топор, а изнемогающий от ран Хафтур Змеиное Жало опустился на одно колено.

Но никто из них не отступил, не показал спину врагу, а на подмогу бежали все новые и новые воины. Вот уже закрыл собой Хафтура Грим Кровавая Секира, и не удалось атакующим добить Крока, перед которым вырос Торлейф Теплый Чулок.

А когда чуть ли не в самую середину муромских воев ворвался с неистовым ревом сам Борд Упрямый, сын Сигурда, а следом и два его сына, Туре Сильный и Турфинн Могучий, то тут и вовсе в рядах дружинников возникло замешательство. Уж больно страшен был кряжистый Борд, обезумевший от горя, ибо минутой ранее погиб его младшенький – Тургард Гордый. Двое сыновей – неистовых мстителей за гибель брата – тоже не отставали от отца.

И падали с жалобным ржанием кони муромчан, потому что юркий и ловкий норвежец Викинг по прозвищу Заноза вертелся как волчок, подрубая сухожилия бедных животных.

Метнулись было атакующие в одну сторону, но там стеной встал сам ярл Эйнар, славный сын Гуннара, не отступивший ни на шаг, а с ним еще добрая сотня бойцов. Метнулись в другую – а там Бесе Стрела, а с ними Гути Звенящий Меч, а с ними Вегард Серый Плащ и Финн Две Бороды.

В панике попробовали муромские дружинники повернуть назад, но едва им удалось это сделать, как они лицом к лицу столкнулись с подоспевшей конной дружиной рязанского князя. И пусть во главе ее был не отчаянный Константин, а сменивший его бесшабашный Радунец, но муромчанам от того пришлось не слаще. Правда, самого Радунца враг достал. Сразу пятеро кинулись на него, и хоть отбил он почти все выпады, но в бою «почти» не считается. Пятый меч вкось чуть ли не до седла располовинил молодого удальца, в спешке не надевшего кольчугу.

Но дорого обошлась муромчанам эта гибель. В неистовой жажде отомстить за его гибель рязанцы просто смели, втоптали в кровавый песок все жалкие остатки отбивающихся. И плакал, видя гибель своих сыновей, Давид, проклиная тот миг, когда, понадеявшись на то, что прорыв удастся, благословил их на бой. Как оказалось, последний бой в их жизни.

Однако не забыл старый князь и про тех, кто еще был жив и находился подле него. Едва надвинулась на них тяжелая черная туча всего рязанского войска, как из муромских рядов медленно выехал всадник. Седую его голову не покрывал шлем, из глаз ручьем текли слезы, и лишь по развевающемуся алому корзну можно было признать в ссутулившемся старике князя Давида Юрьевича. Подъехав к Константину, он неловко полуслез-полусполз с коня, тяжело опустился на одно колено и, склонив голову, протянул победителю свой меч рукоятью вперед в знак покорности и безмолвной просьбы о пощаде всех муромцев, пока еще живых. И судорожно дергались от падающих на них жарких слез князя стебельки луговых трав.

Константин в свою очередь тоже спешился, подошел к Давиду, принял его меч и помог старику подняться.

– Господь видит, что я не хотел гибели твоих сынов, – глухо сказал он, с жалостью глядя на муромского князя.

– Я сам во всем виноват, – хрипло прошептал Давид и затрясся от рыданий, припав к плечу Константина.

– Зачем ты вообще пошел на меня? – не зная, что еще сказать, с досадой спросил тот, неловко приобняв несчастного отца. – Жили мирно, друг другу не мешали, и на тебе.

– Не своей охотой я поднял меч, – выдавил тот. – Сам, поди, ведаешь, что мы уже давно в сподручниках у владимирцев. Куда повелят, туда и идем. А иначе… Сказали к Липице идти – пошли. Повелели на Рязань рать двинуть… – Он не договорил, и плечи его снова затряслись.

– А не пошел бы ты ныне – ничего бы они с тобой не сделали, – шепнул Константин. – Разбил я их обоих у Коломны. Юрий мертв, да и Ярослав еле живой – не знаю, довезу ли.

– Думаешь, утешил? – откачнулся от него Давид и невидяще глянул на Константина красными от слез глазами. – Ты мне токмо еще горшую боль дал. Стало быть, дважды я в их смерти повинен. Когда полки сбирал, Ижеславцем и Кадомом соблазнившись, кои мне владимирские бояре посулили, и когда ныне утром их на бой благословил. – Он вновь жалобно всхлипнул. – То за мою жадность ниспослал мне господь столь тяжкую кару. За жадность, да еще… Облыжно я дядьев твоих оболгал пред Всеволодом Юрьевичем. Ровно десять годков всевышний ждал покаяния моего за грех тот смертный, да так и не дождался[30]30
  Давид Юрьевич вспомнил события 22 сентября 1207 г., когда он вместе с братьями Константина Глебом и Олегом выступил в роли одного из главных обвинителей шести рязанских князей перед Всеволодом Большое Гнездо, который повелел их схватить и продержал в темнице вплоть до самой своей смерти.


[Закрыть], вот и… – Не договорив, он снова заплакал.

– Приди в себя хоть немного, Давид Юрьевич, – сочувственно, но в то же время с легкой долей укоризны заметил Константин. – На тебя не только я и рязанцы мои, но и муромцы смотрят. Я понимаю, что горе твое велико, но ты – князь. Об этом вспомни.

– Да какой я князь, – жалко улыбнулся тот. – Ежели сил хватит до монастыря[31]31
  Имеется в виду Спасский монастырь, основанный в XI в. благоверным князем Глебом Муромским – одним из первых русских святых, злодейски умерщвленным по приказу его брата, великого киевского князя Святополка I Владимировича.


[Закрыть] добрести, и на том спасибо. Теперь тебе здесь княжить, тебе суд вершить, тебе и думать, как перед людьми себя не осрамить. А мне ныне все едино. А напоследок дозволь, Константин Володимерович, мне останки сынов своих забрать. Ежели добро дашь, я бы хотел у себя в монастырском храме их захоронить. – Он осекся и, горько усмехнувшись, поправился: – У тебя в храме.

– Не мой он и не твой – божий, – строго поправил его Константин. – Иди, конечно.

И Давид побрел в сторону поля, на котором погибли в битве его сыновья.

Распорядившись отправить раненых в ладьях в Рязань и отрядив сотню ратников во главе с Пелеем в Муром, чтобы воздать последние почести погибшим сыновьям Давида Юрьевича и… принять город в управление после ухода князя в монастырь, Константин двинулся дальше, стремясь поскорее достичь Клязьмы и оказаться перед Владимиром.

* * *

Обуяша сила бесовская Константина, и побраша он все грады муромские под длань свою. Сынов же князя старого Давида Муромского заманиша к себе в Ижеславец и тамо умертвиша подло, а самого со стола низринувши.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.

* * *

Что касается Муромского княжества, то, учитывая, что оно уже давно было союзным еще Всеволоду Большое Гнездо, а затем его сыну Юрию, Константин был абсолютно прав, применив против него превентивную меру.

Возможно, что она была чрезмерно жестока – убийство двух молодых князей и ссылка их престарелого отца в монастырь. Можно долго размышлять о том, оправдана ли такая суровость, тем паче коварство рязанского князя. Учитывая, что даже влюбленный в Константина Пимен молчит, ничего не сказав о происшедшем, можно сделать вывод, что и в этом случае летописец не нашел нужных слов, чтобы подыскать князю оправдание. Следовательно, можно довериться суздальскому Филарету, который пишет, что Константин под предлогом переговоров заманил Святослава и Ярослава к себе в Ижеславец, где и умертвил их.

Однако не нами сказано: «Не судите, да не судимы будете». Во всяком случае, я бы не стал отдавать свой голос ни в защиту Константина, ни за его безусловное осуждение, ибо не следует забывать и о тех суровых временах, в которые жил рязанский князь.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 166. Рязань, 1830 г.