Текст книги "Адмирал Ушаков. Флотоводец и святой"

Пламя с четырех углов

Российский рынок неестественно «флюсовал», тяготея к Петербургу и Балтике. А ведь к началу второй половины XVIII века большие территории, массы населения были ближе к южным торговым путям, Черному и Азовскому морям, Кавказу и Балканам. Ближе и дальше. На Балтике была восстановлена историческая справедливость и существовало свободное торговое судоходство. Вокруг Черного моря царил османский террор, а ковыльная степь Причерноморья скрывала следы не столь далекого пребывания здесь древних русов, земледельцев, скотоводов и воинов Киевской Руси. Ныне в эти земли проход был закрыт, зловещий ятаган янычара правил тут несколько веков. И делить власть он ни с кем не собирался. Неизбежно было столкновение России и Турции. Причины были всякие: экономическое и политическое развитие Русского государства, рост продукции сельского хозяйства южных районов, необходимость выхода на торговые пути юга Европы, Леванта, Африки. Открытость и незащищенность границ, частые набеги крымских татар, находящихся в вассальной зависимости от Турции, на земли Украины и России, также требовали возвращения исконно славянских земель, их защиты.

Политика России определялась ее историческим прошлым, ее географическим положением, необходимостью иметь гавани в Архипелаге[3]3
  Архипелаг – принятое в то время обозначение островов, находящихся в Эгейском море.


[Закрыть], как и в Балтийском море. Здесь, на юге, власть преследовала вполне определенные цели по укреплению своего могущества, по расширению территории империи, но в ряде случаев политика России в XVIII веке совпадала с объективными историческими потребностями народов, с чаяниями людей многих национальностей, стонущих под игом османской деспотии.

У каждой европейской державы на морских перекрестках Черного и Средиземного морей, на Балканах, в Причерноморье, Молдавии, Валахии, Крыму, на Кавказе были свои интересы.

Франция, терявшая в войнах с Англией одну за другой свои колонии, надеялась вознаградить себя на Ближнем Востоке. Однако все возрастающая мощь России грозила ее внешнеполитическим амбициям. Она выстраивала против России ряд враждебных государств: питаемую идеями реванша королевскую Швецию, ослабевшую шляхетскую Польшу, претендующую на Балканы Австрию и разлагающуюся, но еще довольно сильную Османскую империю. Канцлер Никита Иванович Панин писал в то время графу Алексею Орлову: «Франция со всеми своими бурбонскими и к ним привязанными дворами, конечно бы, желала, не отлагая до завтра, всех нас потопить в ложке воды, если бы только возможность в том была».

Англия и Пруссия вели здесь двойственную политику. Пруссия желала войны «всех против всех», дабы извлечь из этого пользу. Англия хотела вовлечь Россию в войну со своим основным и традиционным противником Францией, отвлечь внимание Турции от Египта, куда давно тянулись нити вожделения английской политики. В то время Османская империя переживала упадок. Ее раскинувшиеся на разных континентах владения (Европа, Азия, Африка) не имели необходимой скрепы и стремились к обособлению. Египтяне и славяне, греки и грузины, армяне и сирийцы, арабы и валахи с трагическим упорством, плоды которого сказались только через десятки, даже сотни лет, выступали за свое национальное освобождение, против зверского феодального господства турок, которых отнюдь нельзя было признать «элементом, наиболее пригодным к господству». Если что и делалось для развития в империи, то не этими феодалами. А опорой цивилизации была здесь славянская и греческая буржуазия. Она же поворачивала свои взоры к Лондону и Петербургу.

Турецкие султаны нутром чувствовали, что их лоскутная империя трещит и распадается. Ну да кто из правителей-деспотов соглашается с этим! Тогда-то и начинаются поиски внешнего врага.

В Константинополе решили воспользоваться любым предлогом, чтобы «наказать» русских. Особенно усердствовал в этом французский посол маркиз де Верженн, преуменьшая силу России, превознося помощь, которую окажет Франция Оттоманской Порте в случае начала войны. Мустафа III, турецкий султан, бросил русского посланника Алексея Обрескова в Еди-Куле, в зловещий Семибашенный замок, откуда редко кто выходил на свободу. 14 октября 1768 года Турция объявила войну России, направив предварительно свои войска к ее границам.

Военные действия на южных границах развивались для России неудачно. Крымская орда, вырезая украинские поселки и деревни, двумя огненными языками опалила землю. Один язык попробовал слизнуть Бахмут, но его обрубили войска правителя Малороссии генерал-аншефа П. А. Румянцева. Второй же рейд на Харьков принес жесточайшие страдания жителям новой Сербии, Слободской Украины. Из-под одного Харькова было угнано 20 тысяч пленников. Их костьми был устлан обратный путь татарского калги-султана. Участвовавший в набеге французский барон Франсуа де Тотт, представлявший Версаль в Бахчисарае, без особого сочувствия к потерпевшим писал: «Головы русских детей выглядывали из мешка. Дочь с матерью бегут за лошадью татарина, привязанные к тулуке седла. Отец бежит возле сына на арканах… Впереди нас бегут угоняемые волы и овцы. Все в удивительном движении, и уже никто не собьется с пути под бдительным оком татарина, сразу же ставшего богачом». Татары отступили с награбленным добром и оставшимися живыми пленными. Рабовладельческий рынок Кафы (будущей Феодосии) наполнился человеческим товаром.

В районе Хотина у Днестра, куда направлялся верховный визирь Турции Халил-паша, у Перекопа, в Поазовье встали русские армии. На военном совете у Екатерины было решено: отрезать Крым от Турции, преградить путь османам на Украину и начать… морскую войну с Портой. Да, морскую. Правда, для этого надо было иметь флот на Черном и Средиземном морях. Турецкий флот был серьезной силой. На Средиземном море он имел многочисленные базы, 250 кораблей было в его составе к началу войны. Турция располагала прекрасным стратегическим плацдармом – Крымом. Ее флот полностью контролировал Черное море и Дунай, ему никто не мог противостоять, и он господствовал там безраздельно. Ясно было, что надо создать противовес ему, попытаться утвердиться в районах бывших русских крепостей Азова и Таганрога, создать другие опорные пункты на Черном море. В стратегическом плане ведения войны четко обозначилась цель – овладеть Керчью и Таманью, «дабы зунд Черного моря через то получить в свои руки, и тогда нашим судам способно будет крейсировать до самого Царяградского канала и до устья Дуная. Если же грузинцы овладеют краем того же Черного моря, то нашим судам в случае противной погоды еще верное прибежище прибавится». Были отданы указания: приступить к возрождению верфей на Дону, высадиться как можно быстрее в районах, где недавно высились Азов и Таганрог, начать восстановление здесь морских портов.

Особый Военный совет при императрице (он состоял из братьев Паниных, Голицыных, Захара Чернышева, Григория Орлова и других вельмож) решил вести войну на многих направлениях сразу – Молдавия, Валахия, Крым, Кавказ, Балканы, Архипелаг. Решено было, как говорила Екатерина, «подпалить турецкую империю со всех четырех углов». Очаг войны запылал. Главнокомандующий русскими войсками на юго-западном направлении генерал Румянцев провел ряд искусных операций и теснил турок в Молдавии и Валахии. Он сформировал подвижные отряды, которые вступили в так называемые «барьерные земли», на юго-восточном театре войны. 6 марта 1769 года русские войска овладели территорией городов, срытых по условиям Прутского договора. Азов и Таганрог стали восстанавливаться.

Давно ждали избавления на Балканах от турецкого деспотизма. Там видели в России естественного покровителя их устремлений. Серб, болгарин, крестьянин-славянин из Боснии, Македонии и Фракии питали большую национальную симпатию к русским. Этой симпатией решила воспользоваться Россия, поощряя восстание христиан против турок. В итальянский город Ливорно под фамилией графа Островова «для лечения минеральными водами» прибыл родственник фаворита Екатерины Григория Орлова – здоровяк Алексей с братом Федором. Они-то и попытались создать новый фронт борьбы против турок, чтобы оттянуть их войска с Дуная.

Для удара по морским коммуникациям Порты, высадки десантов на острова, осады крепостей было решено отправить в Средиземное море эскадру военных кораблей с Балтики. Русские торговые суда и раньше проделывали этот нелегкий путь. Достаточно вспомнить посылку купеческого фрегата «Надежда Благополучия» уже при Екатерине, в 1764 году. Возможно, уже тогда нащупывались трассы для будущих походов. Однако посылка военной эскадры с Балтики была делом неслыханным, и в Турции, как и у ее главной советчицы Франции, это не было воспринято всерьез. «Ведь морями с Россией Порта не граничит». Англия же была не прочь пощекотать подбрюшье Турецкой империи да и досадить Франции. В случае же неуспеха ослаблялась Россия. Тоже неплохо. Поэтому английское правительство заявило: «Отказ в разрешении русским войти в Средиземное море будет рассматриваться как враждебный акт, направленный против Англии». Это обеспечивало в пути русским кораблям стоянки, а в портах – беспрепятственное снабжение. Начало неплохое, но следовало преодолеть дальние расстояния, обучить в походе недавно набранные команды, овладеть опытом морского боя, освоиться в нелегкой стратегической и тактической обстановке. Командующим первой эскадрой стал самый опытный на тот момент русский флотоводец вице-адмирал Григорий Андреевич Спиридов. Назначая его в архипелагскую экспедицию, Екатерина присвоила ему звание адмирала, наградила орденом Александра Невского. Он был объявлен первым флагманом флота.

26 июля 1769 года русская эскадра под адмиральским флагом Спиридова вышла из Кронштадта и двинулась в направлении Толбухинского маяка.

«Был»

Тяжелый это был переход.

… Выход из Финского залива – шторм. Несколько кораблей отправляется в Ревель на ремонт.

… Южная Балтика. Встречный ветер. Триста больных. Пятьдесят покойников.

… На риф наскочил пинк «Лапоминг». Разломился. Императрица взывала к Спиридову: «Прошу Вас… соберите силы душевные и не допускайте до посрамления перед целым светом. Вся Европа на Вас и на Вашу экспедицию смотрит».

… Северное море. Шторм. Семьсот больных.

… Англия. Встали на ремонт у порта Гуль. Свезли на берег двести больных и пятьдесят умерших. Посол передает требование императрицы – не мешкая идти дальше.

… Бискайский залив. Шторм. Два корабля возвращаются для ремонта в Англию.

… Остров Минорка. Порт Магон. 18 ноября туда прибыл всего лишь один флагманский корабль «Евстафий». Соберутся ли другие?

Тяжело, трудно, с потерями (332 умерших, 313 больных), но и неожиданно для своих врагов стянулись в декабре 1769 года корабли в единую эскадру. В Средиземном море появилась хоть и понесшая урон, но с возросшей боеспособностью, окрепшая морским опытом русская эскадра.

Многое потеряли до этого на экономии в русском флоте, на отсутствии заботы о моряке, на боязни дальних переходов, но один этот поход и восполнил же многое. Недаром во время перехода эскадры Екатерина II писала Алексею Орлову: «Ничто на свете нашему флоту добра не сделает, как сей поход, все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен».

«Обточка» боевого мастерства русских моряков во второй половине XVIII века началась здесь, в Средиземном море, под руководством прославленного адмирала Свиридова.

18 февраля 1770 года русская эскадра подошла к берегам Греции, к ее части, именуемой Мореей. Здесь был высажен десант, разделенный на два отряда (легиона). Боевые действия начались успешно, почти тридцать тысяч греческих повстанцев поддержали десант в Морее, Эпире, Греции. Однако энтузиазма греческих повстанцев было недостаточно против регулярной армии турок. От завоеванных территорий приходилось отказываться, сосредоточив основной удар эскадры на прибрежных крепостях.

Командование боевыми действиями принял на себя Алексей Орлов. Человек он был энергичный, деятельный, с этакой бесшабашной удалью. В апреле, после умелой и тщательной бомбардировки, организованной бригадиром морской артиллерии Иваном Ибрагимовичем Ганнибалом (сын «арапа Петра Великого», двоюродный дед А. С. Пушкина), и атаки высаженного десанта пала сильная турецкая крепость Наварин. 42 медные пушки, три мортиры, 800 пудов пороха были немалыми трофеями по тем временам.

Очаги восстания вспыхивали то здесь, то там, но уничтожить турецкое владычество они не могли, слишком близка была материковая Греция от султанского Константинополя, да и невелика была сила русской эскадры, чтобы удерживать все завоеванные территории, крепости и города.

Главнокомандующий Орлов доносит Екатерине: «Кроме крепостей и больших городов – Триполицы, Коринфа, Потраса, хотя вся Морея и очищена от турок, но силы мои так слабы, что я не надеюсь не только завладеть всею, но и удержать завоеванные места… Лучшее из всего, что можно будет делать, – укрепившись на море… пресечь подвоз провианта в Царьград и делать нападения морскою силою».

Да, попытка поднять всеобщее восстание на Балканах не удалась, но боевые действия моряков-десантников и повстанцев растревожили Порту; с Дуная, где велись основные военные действия, были переброшены в Грецию дополнительные войска. Первая часть замысла Военного совета была осуществлена. Русский флот переходил к выполнению второй своей задачи – борьбе с флотом противника, ударам по путям снабжения турецкой столицы. Да и Орлов на первом этапе отводил ему лишь вспомогательную роль перевозчика пехоты и грузов в Средиземноморье. Пришло время русского флота, время его военной самостоятельности и зрелости.

Подошла и вторая эскадра под командой контр-адмирала Эльфинстона. Недоверие к русским морским командирам в царском дворце еще было – отсюда и появление этого незадачливого, но амбициозного англичанина. Получив «сверх штата» чин контр-адмирала, он с самого начала не хотел вести совместные со Свиридовым действия, надеясь на легкую добычу и славу. Турки же не были слабым противником. Превозмочь их флот можно было только умением, искусным маневром и согласованными усилиями. Алексей Орлов, чувствуя несогласие между командирами эскадр, нежелание Эльфинстона подчиниться более старшему по званию и опыту Спиридову, взял на себя командование обеими эскадрами и поднял на корабле «Три иерарха» флаг главнокомандующего. Начались поиски ускользающего от генерального сражения турецкого флота, с тем чтобы разгромить его, заблокировать Константинополь, воспрепятствовать выходу новых военных кораблей в Черное море, где появились первые корабли русской Азовской флотилии.

На соединенной эскадре собрали сведения от моряков проходивших мимо торговых судов, местных пиратов, лоцманов-греков о местонахождении турецкого флота и, уточнив его маршрут, кинулись в погоню к острову Парос. Там выяснилось, что турки, набрав пресной воды, покинули стоянку. Решено было идти к острову Хиос.

23 июня 1770 года посланный в разведку и идущий впереди эскадры линейный корабль «Ростислав» поднял сигнал: «Вижу неприятельские корабли». На военном совете, проведенном у Алексея Орлова, Спиридов решительно высказался за немедленную атаку. Однако эскадра в целом не успела собраться до темноты, и решено было атаку отложить до утра.

Ранним утром 24 июня русские корабли, подгоняемые крепким норд-остом, спустились в пролив. Девять линейных кораблей и три фрегата шли навстречу неизведанному врагу. Шестнадцать линейных кораблей, шесть фрегатов турок были выстроены в две линии. На берегу были расположены батареи и находилось пополнение для кораблей турецкой эскадры. Туда под видом осмотра и сбежал их командующий флотом Ибрагим Хосамеддин. У турок было 1430 орудий, а в эскадрах Орлова – 608. Несколько десятков малых кораблей, вспомогательных судов, помимо линейных кораблей и фрегатов, создавали впечатление неисчислимости турецкой эскадры. Недаром оставшийся старшим вместо сбежавшего турецкого главнокомандующего алжирец Гасан-паша говорил перед отправкой турецкому султану: «Флот вашего величества многочисленнее русского флота; чтобы истребить русские корабли, мы должны с ними сцепиться и взлететь на воздух; тогда большая часть вашего флота останется и возвратится к вам с победой».

Но Спиридов, изложивший план атаки Алексею Орлову, учитывал эту безрассудную отчаянность турок и решил бить их последовательно, по частям. В авангарде шли линейные корабли «Европа» (командир Ф. А. Клокачев), «Евстафий» (под адмиральским флагом Г. А. Спиридова, командир А. И. Круз), «Три святителя» (командир С. П. Хметевский). Вторая кильватерная колонна возглавлялась Алексеем Орловым, третья – Д. Эльфинстоном.

Фрегаты и вспомогательные суда шли за боевой линией и должны были отсекать мелкие суда противника, громить их на подходе к линейным кораблям. Спиридов хорошо понимал возможность жертвенной атаки противника. Для современного человека атака парусного флота отнюдь не выглядела бы устрашающей на первом этапе. Наполненные ветром паруса придавали романтический вид русским кораблям. Окутанная дымами эскадра турок тоже походила на подкрашенный бумажный букет. Но каково было им, участникам выдающегося и кровавого сражения…

…В 11.30 авангард приблизился к первой линии османских кораблей. Турецкие орудия захлопали вразнобой. Русские канониры молчали. «Европа» приблизилась к наветренному флангу эскадры противника и дала залп правым бортом. И тут греческий лоцман в панике бросился к капитану Клокачеву: «Впереди рифы!» Командир корабля повернул на правый галс и вновь вступил в бой уже в конце колонны за «Ростиславом». Спиридов вначале остолбенел: неужели его боевые командиры уклоняются от авангардной схватки? – и крикнул разворачивающемуся Клокачеву: «Поздравляю вас матросом!» Бледный капитан только рукой махнул: «Бой покажет». И бой показал. Спиридов молниеносно принял решение и отдал приказание Крузу: «Александр Иванович! „Евстафию“ занять место „Европы“. Огонь в упор! Музыканты, играть!» «Евстафий» пошел крушить всей своей мощью. Но и сам оказался под ударами турецкой армады. Падали мачты, летали ошметки парусов, скакали по палубе, расщепляя доски, ядра. Оборванные, полусожженные паруса обмякли, перестали «ловить ветер», и корабль медленно переходил во власть морского течения. А оно сближало два дымящихся и пылающих флагмана. Стало ясно – сейчас гиганты столкнутся. Спиридов не терял присутствия духа, ходил по шканцам с обнаженной шпагой и отдавал приказания: «Приготовиться к рукопашному бою! Музыкантам играть до последнего!» Круша такелаж, хрустнул, врезавшись в надстройки «Реал-Мустафы», бушприт «Евстафия», на корму турецкого флагмана вскочили русские моряки. Завязалась схватка. В дыму, вокруг очагов огня, сваленных в груду тел кромсали друг друга противники. Остался в памяти подвиг матроса, бросившегося срывать вражеский флаг. Протянутая правая рука была прострелена, сменившая ее левая – отсечена. Герой зубами схватил полотнище и сорвал его с древка. Турки дрогнули, Гасан-бей мрачно проследовал в шлюпку.

Позднее Орлов в донесении Екатерине II писал: «Все корабли с великой храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполнили свою должность, но корабль адмиральский „Евстафий“ превзошел все прочие. Англичане, французы, венецианцы и мальтийцы, живые свидетели всем действиям, призналися, что они никогда не представляли себе, чтоб можно было атаковать неприятеля с таким терпеньем и неустрашимостью».

Но победа была дорогой. Пламя перебросилось с «Реал-Мустафы» на «Евстафия». Стало ясно, что корабль не спасти. Спиридов перенес согласно уставу флагманский флаг на «Три святителя». Здесь же команда была тоже неустрашимой. Корабль забрался в середину турецкой эскадры и крушил ее с двух бортов. 684 выстрела нанесли непоправимый урон туркам, было уничтожено четыре корабля, многие повреждены. Капитан Степан Петрович Хметевский с перевязанной головой, в разорванном и залитом кровью мундире не сходил с мостика. Когда Спиридов поднялся к нему, полуобняв, осмотрелся, стало ясно, что турецкая эскадра разгромлена. Шедшие за авангардом «Иануарий», «Ростислав», флагман А. Орлова «Три иерарха» действовали так же умело. Они заходили с кормы корабля турок и, когда противник не мог ответить им всей артиллерией, решительно громили его своей. Клокачев доказал, что трусость чужда ему (впоследствии он стал вице-адмиралом и первым командующим Черноморским флотом), совершая искусные маневры на «Европе» и осыпая противника ядрами. Пылающая мачта «Реал-Мустафы» рухнула на огненный «Евстафий», искра попала в крюйт-камеру. Казалось, писали позднее летописцы битвы, вулкан разверзнулся над бухтой, и из его кратера летели вверх переломанные мачты, куски парусов, скрюченные люди, пустые шлюпки, золоченая посуда турецкого паши и серебряные бокалы русского адмирала.

В высшей степени хладнокровно и четко командовал кораблем храбрейший его капитан Александр Иванович Круз.

Моряки побаивались Круза за его взыскательность, необыкновенную аккуратность, требовательность, но и уважали за справедливость, заботу о подчиненных. Сын флотского офицера, выросший в нужде, он хорошо понимал сослуживцев, не ругал без необходимости, но слово поощрения много значило для каждого, кто плавал с ним.

За мгновение до взрыва Круз бросился сбивать пламя, но огненным вихрем был подброшен вверх и, упав в воду, успел схватиться за обломок мачты. Там уже держались на плаву мичман Слизов и артиллерийский прапорщик Миллер. Последний, увидев своего капитана целым и невредимым, закричал: «Александр Иванович, а, Александр Иванович, каково я палил!»

Круз, отфыркиваясь, оценил: «Отменно, батенька, отменно!»

Сражение кончилось. Турки рубили якорные канаты, часть команд пыталась вплавь добраться до берега. Оставшиеся корабли беспорядочно бежали в Чесменскую бухту. Спиридов меланхолично заметил: «Легко мне… предвидеть… что сие их убежище будет и гроб их».

Победа в Хиосском проливе была знаменательна. Русские моряки проявили здесь исключительный героизм и мастерство. Спиридов же, как все русское командование, показал высокое умение в управлении боем, не сковывал инициативу капитанов. Внезапность и четкость прохождения авангарда и кордебаталии (центра) не дали возможность перестроиться противнику, лишили его артиллерийской поддержки второй линии. Удар по авангарду и его флагману был главным объектом спиридовской тактики. Это уже было зарождение новой стратегии морского боя, хотя ее блестящий творец и воплотитель тогда только прибыл в Азовскую флотилию и овладел первыми премудростями морской науки.

…Затем была Чесма. К этому времени русское командование (Орлов, Спиридов, Грейг) уже увидело возможность уничтожения запертого в бухте флота. Турецкий флот лишился порядка. За линейными кораблями сгрудились мелкие корабли, слева галеры. Турецкий капитан-паша надеялся, что его разблокирует вышедшая из Константинополя эскадра. Спиридов же и не думал заниматься блокадой, он разработал стремительный план уничтожения кораблей противника брандерами. На военном совете на флагмане «Три иерарха» план был утвержден, а в приказе, разосланном по всем кораблям, говорилось: «Наше же дело должно быть решительное, чтоб оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы к победам иметь свободные руки».

По предложению Спиридова Ганнибал организовал отряд из четырех брандеров. К середине 25 июня брандеры были приготовлены и укомплектованы охотниками (добровольцами). Под командой шотландца Грейга для их поддержки были выделены линейные корабли «Европа», «Ростислав», «Не тронь меня», «Саратов», два фрегата и бомбардирское судно «Гром». Спиридов хорошо сознавал роль артиллерии, знал – выучка русских артиллеристов выше, чем турок. Поэтому кораблям предстояло ворваться в бухту и, бросив якоря, немедленно вступить в артиллерийскую схватку с противником; фрегаты должны были ударить по береговым батареям, а «Гром» метать бомбы (зажигательные снаряды) и каркасы в гущу турецкой эскадры; в подходящий момент выпустить брандеры.

Готовились к атаке тщательно, но споро. Вечер, как это бывает только на юге, моментально сменился темной ночью. Где враг? Где свои? Но вот из-за островных холмов спокойно взошла луна, четко обрисовав силуэты турецких кораблей. На «Ростиславе» зажглись три фонаря. Сигнал к атаке. Первым должен был идти фрегат «Надежда», но у того что-то не ладилось с такелажем. Спиридов, находившийся на корабле «Три иерарха», уже забывший свои вчерашние угрозы в адрес капитана Клокачева, а может быть, и извиняясь за них, отдал приказ:

«Европе» сняться с якоря! Идти вперед!» Клокачеву два раза приказания не отдавались, почти в полночь его корабль прошел узкий проход Чесменской бухты, подошел к оставшемуся флоту противника на расстояние двух кабельтовых и встав на якорь, открыл огонь. Началось знаменитое Чесменское сражение.

Спиридов в донесении Адмиралтейств-коллегий писал: «В 12 часов оный корабль пришел в повеленное место… и начал по турецкому флоту палить беспрерывным огнем из пушек, ядрами, камелями и брандскугелями и бомбами».

Первая линия турецких кораблей ответила нестройным огнем, но подоспевшие другие русские корабли и суда, а особенно бомбардирский корабль «Гром» не дали им развернуть свою полную мощь. Во втором часу ночи брандскугель с «Грома» зажег турецкий линейный корабль, затем загорелось еще два. Бухта начала освещаться гигантскими факелами горящих судов. С «Ростислава» дали сигнал двумя ракетами: «Брандеры в бой!» Брандер был смертоносным орудием. Обычно это были транспортные суда, загруженные «огненным грузом». Его трюмы заполнялись серой и селитрой. В бочках – смола, в мешках – порох, палубы пропитаны скипидаром. Брандер называли еще «плавучим гробом». Таким он и был как для противника, так и для команды, его ведущей. Для их проведения требовались хладнокровные и мужественные люди, ибо идти в бой в седле собственной смерти, из которого надлежало перескочить, могли действительно немногие. Первый брандер англичанина Дугдаля храбро понесся навстречу турецкой эскадре, но был атакован галерами противника и расстрелян береговыми батареями. Второй брандер сел на мель, хотя команда подожгла его и тем самым осветила береговые батареи, по которым легче было вести огонь. Третий тоже стал пылающим факелом, расстрелянным турками.

Заскользил по бухте незаметной тенью брандер лейтенанта Ильина. «Помогай Бог Ильину! – шептал Свиридов. – Вся надежда на него». Благословение на английском языке посылал ему же командир авангарда Самуил Грейг. Лейтенант Дмитрий Ильин был известен как храбрый и опытный воин, умеющий владеть собой. После окончания Морского шляхетного корпуса он уже десять лет служил на флоте. Его выдержка и хладнокровие сыграли немаловажную роль во всей Чесменской битве. Его брандер прицепился к борту линейного корабля железными крючьями. Ильин бросил факел на палубу, поджег смоляные бочки и последним спрыгнул в отваливший катер. Посреди бухты не удержался и отдал команду: «Суши весла!» – хотелось взглянуть на результат. А результатом взрыва «огненного ядра» было подведение черты под существованием турецкого флота в Средиземном море.[4]4
  Сам Дмитрий Сергеевич Ильин, награжденный «Георгием» IV степени, произведенный в капитаны 2 ранга, был впоследствии очернен при дворе и изгнан со службы. В журнале «Русская старина» писалось: «До смерти он влачил всю жизнь в полнейшей бедности и похоронен при церкви села Застижье, от которой его усадьба менее чем в полуверсте. На могиле Дмитрия Сергеевича его почитателями… положена плита (серый камень), на которой теперь имеются весьма слабые признаки следующей надписи: „Под камнем сим положено тело капитана первого ранга Дмитрия Сергеевича Ильина, который сжег турецкий флот при Чесме. Жил 65 лет. Скончался 1803 года“. В 1895 году на могиле его был сооружен памятник с надписью: „Герою Чесмы лейтенанту Ильину“. В его честь в русском флоте был назван крейсер и эскадренный миноносец.


[Закрыть] Взорвавшийся корабль головешками падал на другие суда турок и превращал их в пылающие факелы.

 
Летят на воздух все снаряды,
И купно вражески суда:
Исчезла гордость их и сила,
Одних пучина поглотила,
Других постигнула беда.
 

Беда постигла весь флот неприятеля, русская артиллерия добивала оставшиеся корабли, и в три часа ночи Чесменская бухта представляла собой чашу огня, наполненную останками судов, плывущими к берегу моряками и фонтанами пламени, вырывающимися из трюмов и крюйт-кают.

«Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем, – записал Самуил Грейг впечатление того момента, – турки прекратили всякое сопротивление, на тех судах, которые еще не загорелись… целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством… спасавшихся и топивших один другого… Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями».

Всего было сожжено пятнадцать кораблей, шесть фрегатов и сорок мелких судов противника. Погибло около одиннадцати тысяч матросов и офицеров.

Победа была полная. В письме вице-президенту Адмиралтейств-коллегий Ивану Чернышеву Г. А. Спиридов написал: «Слава Господу Богу и честь Российскому флоту! С 25 на 26-е неприятельский военный флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили и в пепел обратили, а сами стали быть во всем Архипелаге господствующими».

Чесменская победа поразила всю Европу. Еще несколько месяцев назад жалкая, растрепанная эскадра вызывала презрительную улыбку у морских ведомств Англии, Франции, Испании, Швеции. И вдруг полное уничтожение турецкого флота. Откуда? Как? Кто совершил? Вот тут-то и пошли в ход поиски иностранных капитанов, якобы обеспечивших победу в экспедиции русского флота.[5]5
  Вот, например, что писалось позже, но с опорой на постоянно существовавшую точку зрения в западной военно-исторической науке в книге «История военных флотов» Шабо-Арно (СПб., 1896): «Путем обещаний и подарков императрица привлекла в свои владения довольно большое число английских моряков, сделав их инструкторами русских рыбаков и неотесанных мужиков, которые были призваны для управления парусами и пушками кронштадтских кораблей».


[Закрыть] Изгнанный вскоре после Чесмы из русского флота по причине полной безответственности Эльфин-стон выдвинул себя на место вершителя победы; не прочь был приписать эту главенствующую роль себе способный командир Самуил Грейг. С размахом, свойственным его характеру, получил почести Алексей Орлов. Он получил тогда чин генерал-аншефа, титул «Чесменский» и был награжден высшим военным орденом «Святого Георгия» I степени.[6]6
  Следует, однако, сказать, что сам А. Орлов предназначенное ему по указу императрицы вознаграждение в сумме 22 757 рублей попросил раздать людям в эскадре, которые участвовали в экспедиции и содействовали успеху своей храбростью, трудами и слепым подчинением. 14 тысяч он просил раздать нижним чинам, как морским, так и сухопутным, 6 тысяч отдать семейству капитана 1 ранга Толбукина, погибшего в боях, – «на приданое дочерям и на воспитание сыновей».


[Закрыть] Екатерина писала в своем рескрипте на имя Орлова: «Блистая в свете не мнимым блеском. флот наш, под разумным и смелым предводительством Вашим, нанес сей раз чувствительный удар оттоманской гордости. Весь свет отдает справедливость, что сия победа приобрела Вам отменную славу и честь. Лаврами покрыты Вы, лаврами покрыта и вся находящаяся при Вас эскадра». Истинного организатора победоносного флота не столь пышно отметили. А ведь главным творцом морской победы в Средиземном море был выдающийся русский флотоводец, предшественник Ушакова, славный адмирал Григорий Спиридов. [Придворные летописцы, однако, не утвердили его в этом звании, не записали в указы, предали забвению. Им в немалой степени это удалось. Фигура Спиридова у нас недооценена и до сих пор требует более внимательного рассмотрения военными историками, популяризации, утверждения в народном сознании как выдающегося флотоводца.

Г. Спиридов уже на исходе Архипелагской кампании подал прошение, в котором написал, что вступил в корабельный флот в 1723 году, был при флоте на море пять кампаний, «продолжал службу на Каспийском, Балтийском, Азовском, Северном, Атлантическом и Средиземном морях», «был под командами и сам командиром, а потом флагманом командуя, эскадрами и флотом, но ныне (в 1773 году) – „по дряхлости и болезням“ – он просил от военной и статской» службы отставить. В январе он сдал флот своему ученику контр-адмиралу Елманову и отбыл в Россию в свое имение Нагорье под Переславлем-Залесским. Как-то уж очень похоже закончили свою жизнь выдающиеся русские флотоводцы – Спиридов и Ушаков. Ревнивы к истинной славе власти предержащие.]