Текст книги "Тюрьма особого назначения"

Вот она и пришла, расплата за материальное благополучие последних лет. Теперь он вынужден оплачивать вексель, самолично выписанный фортуне в тот злополучный день, когда впервые предложил Борису упаковку из двенадцати ампул морфия и получил взамен несколько шуршащих зеленых бумажек. Выхода не было. Мысль рассказать о шантаже полковнику Карпову даже не приходила доктору в голову. Совершенно очевидно, что за махинации с наркотиками начальник тюрьмы не станет писать на него представление о награждении почетным орденом «За безупречную службу в рядах МВД».

– Я попробую сделать все, что вы… сказали, – едва шевеля губами, произнес поникший и сломленный Семен Аронович. – Я зайду в камеру к Завьялову якобы для того, чтобы осмотреть его после недавней простуды… Не знаю, удастся ли мне это сделать завтра же…

– Чтобы через неделю максимум Завьялов был болен. В противном случае я гарантирую вам обоим «красивую» жизнь! Все!

Парень поднялся, презрительно потрепал доктора по щеке, гораздо сильнее, чем хватило бы для оскорбления, потом встретился взглядом с похожим на красный помидор Борисом Михайловичем, еще раз зловеще усмехнулся, швырнул окурок сигареты прямо на дорогой ковер, лежащий на полу кабинета главврача, и вышел за дверь. На некоторое время в помещении повисла гнетущая тишина.

Первым зашевелился Борис Михайлович. Он тяжело вздохнул, удрученно покачал головой и оправдывающимся тоном сказал:

– Прости, если можешь, Сеня, но меня так сильно прижали, что просто не оставалось другого выхода. Этот подонок, что сейчас приходил, просто сопляк, шелудивый пес, который лает на того, на кого покажет хозяин. Как ты уже, наверно, сообразил, Завьяловым заинтересовались очень серьезные люди… Он им нужен на свободе! Живым! Слишком уж большими деньгами ворочал этот злодей. Много тайн знает. Для достижения своей цели они не то что через нас с тобой – через кого угодно перешагнут. Ты же читаешь прессу, знаешь, каких высоких людей «заказывают». Что уж про нас-то говорить! Ну что тебе стоит разбить эту самую несчастную ампулу с вирусом в камере?! И они отстанут от нас, вот увидишь!

– Не отстанут… – тихо и обреченно обронил доктор, поворачиваясь к Резникову. – Ты дурак, если так думаешь. Зачем им свидетели? Сам только что сказал, что они переступят через любого. Когда Завьялов окажется на свободе, наши с тобой жизни будут стоить не дороже трамвайного билета.

– Ну и что нам прикажешь делать? – осторожно, почти шепотом, спросил Борис Михайлович, задрожав всем телом. Краска отхлынула от его лица, он стал белым как мел, видимо, осознав наконец безвыходность ситуации.

– Если я не сделаю того, о чем они просят, нас обязательно пришьют. Но нас уберут и в том случае, если Завьялов окажется на свободе. Так что остается только один выход – этот проклятый зэк должен заболеть гепатитом, должен быть переведен в областную тюремную больницу, но не должен оказаться на свободе! Лучше всего, если бы его пристрелили при попытке сбежать из больницы.

– Ты сам-то понял, что только что сказал, Сеня? – покрутил указательным пальцем у виска Резников. – Это сделать во сто крат труднее, чем позволить ему оказаться на свободе! К тому же совершенно невозможно, если не посвящать в дело тюремное начальство! Утопия!

– Ты прав, Боря, – кивнул доктор, доставая из кармана пиджака свою завернутую в целлофан трубку и набивая ее табаком. – Ты прав, мой план утопичен, но только в том случае, если для его осуществления мне придется расколоться перед полковником Карповым. Но не забывай, что на свете существуют и другие люди…

Сначала доктор даже испугался той невероятной на первый взгляд мысли, что неожиданно пришла в его голову сразу после ухода шантажиста. Но за прошедшие с того мгновения секунды он окончательно понял, что иного выхода у него нет. И если существует в мире хоть один человек, который способен ему помочь, то это именно он! К тому же Семен Аронович не сомневался ни на йоту – все, сказанное им этому человеку, не пойдет дальше и не будет рассказано ни Карпову, ни кому-либо еще.

Он вдруг вспомнил, что священник при вступлении в сан дает клятву перед Богом, что даже под страхом смерти никогда не откроет постороннему человеку тайну исповеди.

– У тебя есть ампула? – Доктор раскурил трубку, нетерпеливо поднялся с кресла и подошел к Резникову.

– Ты что, с ума сошел? У меня здесь что, бактериологическая лаборатория? Зайди к вечеру, «они» мне сами принесут ее, – испуганно произнес главврач. – Ты лучше объясни, что собираешься делать?

– Если я сейчас расскажу тебе все, что задумал, ты, вероятно, сочтешь меня полным идиотом, у которого от страха просто поехала крыша, – ответил Семен Аронович. – Но иного выхода я не вижу, так что придется нам в самом прямом смысле уповать на Бога и молить его, чтобы все закончилось благополучно.

– Ты, наверное, и впрямь спятил, – устало отозвался Борис Михайлович, беспомощно махнув рукой, мол, будь что будет. – Но даже если ты не хочешь раскрывать мне свой план целиком, то хотя бы намекни, у кого собираешься просить помощи. Уж не у черта ли с рогами?

– Нет, скорее наоборот. У отца Павла, – с загадочным видом произнес доктор. – У отца Павла, нового тюремного священника. Больше не у кого…

Спустя несколько секунд до ушей главврача коммерческого медицинского центра «Элита» донеслись звуки торопливо сбегающих по широкой мраморной лестнице шагов.

Глава 13

Когда водитель тюремного микроавтобуса вернулся обратно к своему «Доджу», я уже дожидался его неподалеку, то и дело недвусмысленно поглядывая на часы.

– Отец Павел? – удивленно спросил он, и я с готовностью кивнул: мол, я уже давно здесь стою. Парень еще раз оглядел меня с головы до ног, выключил сигнализацию, открыл автобус и сел за руль, все еще время от времени удивленно поглядывая на меня в зеркало. Я был почти на все сто процентов уверен, о чем этот малый сейчас думает.

Сначала, думал водитель, являвшийся по совместительству и моим соглядатаем, странный священник чуть ли не отправил на тот свет самого неуправляемого и отчаянного зэка во всей тюрьме – громилу Маховского. А сейчас этот непредсказуемый субъект в рясе сумел каким-то невероятным образом оказаться возле автобуса раньше, чем я сам, доблестный боец спецподразделения «Кедр»! Что-то здесь не чисто… Непонятно, как он смог незамеченным выйти из церкви? В каких местах успел еще побывать?..

– Как прогулялись по городу, батюшка? – не без умысла поинтересовался водитель, встретившись со мной взглядом в зеркале заднего вида.

– Спасибо, сын мой, хорошо. – Я перекрестился. – Вот, свечей купил, книжек несколько… – Я показал на лежащий рядом со мной на соседнем сиденье портфель. – Красивый город Вологда, старинный…

– Куда заходили, если не секрет? – не унимался парень.

– В церкви был, в магазинах разных побывал, перекусил в столовой. Красивый город, и люди живут спокойно, неторопливо…

После моего повторного ответа водитель почему-то больше не горел желанием продолжать расспросы. Наверное, ему не очень улыбалась перспектива в третий раз услышать, что Вологда – красивый город. Так мы и ехали до Каменного в полном молчании.

Переправившись через деревянный мост и после окончания досмотра, в основном направленного на проверку содержимого моего портфеля, мы покинули каменный мешок и въехали на территорию тюрьмы.

Водитель автобуса, видимо, сразу же побежал в кабинет к полковнику Карпову докладывать о плачевных результатах своей слежки за странноватым батюшкой, а я пошел к себе в домик, чтобы немного отдохнуть после утомительной дороги.

Отдых получился несколько скомканным. Через полчаса скрипнула входная дверь, и я увидел стоящего на пороге майора Сименко.

– Как съездили, отец Павел? – рассеянно поинтересовался он, но было совершенно понятно, что начальник охраны пришел не для того, чтобы спросить о моих впечатлениях от трехчасовой прогулки по Вологде. – Вы еще не забыли мое недавнее предложение относительно спортивного зала? Через тридцать минут у нас плановая тренировка, так что, если вы решите на нее заглянуть, я буду рад.

– Как себя чувствует Маховский? – вместо ответа спросил я. – Ему уже лучше, надеюсь?

– Он в сознании, – уголки губ Сименко дрогнули, – а поскольку доктор уехал вместе с вами и вернется только завтра днем, больше мне добавить нечего. Разве что за исключением просьбы моих парней показать им тот самый прием, при помощи которого вы, батюшка, так легко и непринужденно избавились от «мертвого» захвата Маховского.

– «Мертвых» захватов не бывает, майор, и вы сами, как командир и практик, должны это знать не хуже меня.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, и я терпеливо ждал, пока мой нежданный гость скажет то, ради чего он, собственно, пришел. Майор не заставил себя долго упрашивать. Как и большинству знающих себе цену командиров, неуверенность была ему чужда.

– Скажите мне, отец Павел, как бывший военный действующему офицеру: в каком вы были звании, когда уволились из армии и поступили в духовную семинарию? – Сименко сделал несколько шагов, пододвинул стул и уселся на него, словно кавалерист на лошадь.

– Капитан ВДВ. – Скрывать сей значительный факт своей биографии не было смысла, и я ответил правду. К тому же, как священник, я не имел права обманывать. Другое дело, что я мог не говорить о том, о чем не хотел, пока меня об этом не спрашивали.

– Я примерно так и думал, – удовлетворенно хмыкнул Сименко, и в его глазах я заметил хитроватый блеск. – Тогда, если не возражаете, вопрос главный… Было ли просто случайным стечением обстоятельств то, что именно бывший офицер воздушно-десантных войск, по одному ему известным причинам впоследствии ставший священником, был направлен к нам, в закрытое спецучреждение строгого режима? Не кажется ли вам странным такое удивительное совпадение?

– Нет, не кажется, – совершенно невозмутимо ответил я. – Но я не исключаю возможности, что при принятии решения о моем направлении в вашу тюрьму учитывалось то обстоятельство, что, в отличие от многих других служителей Господа, в экстремальной ситуации я смогу постоять за себя. Если вы, сын мой, находите в такой предусмотрительности высшего церковного руководства нечто странное – что ж, это ваше право. Но в таком случае я хотел бы вам напомнить, что еще в древние времена монахи затерянных на Тибете буддистских монастырей не считали зазорным тренировать не только свой дух, но и свое тело. Да и на Руси это приветствовалось. Вспомните хотя бы монаха Троицко-Сергиева монастыря Пересвета, вышедшего на поединок с татарским богатырем Темир-мурзой перед началом битвы на Куликовом поле. Так что, майор, я не вижу в моем пребывании здесь чьего-то особого умысла, за исключением того, о чем я уже упомянул.

– Достойный ответ, отец Павел! – На сей раз Сименко выдавил на лице улыбку. – Так как насчет тренировки тела, а?

– Подумаю. Но сегодня – нет, уж извините. – Я поднялся с кровати, давая тем самым понять, что буду не против, если спустя пару секунд в этой тесной комнатушке вместо двух человек останется только один.

Сименко все понял и поднялся со стула, бросив короткое «дело ваше». В окно я увидел, как он быстрым шагом идет по территории внутреннего двора к главному корпусу.

А на следующий день, когда я в сопровождении охранника шел по коридору второго этажа после посещения двух заключенных, ко мне подошел чем-то обеспокоенный тюремный врач и заговорил странным для него голосом, в котором я впервые не уловил самоуверенности. Семен Аронович взял меня за рукав рясы и спросил:

– Отец Павел, мы могли бы с вами встретиться сегодня? Я хочу поговорить…

– Неужели, доктор, после нашего последнего разговора в автобусе вы так быстро созрели для того, чтобы впустить в свое сердце православную веру?! – пошутил я. Но, вопреки ожидаемому, не заметил на лице Семена Ароновича ответной иронии. Значит, тема нашего предстоящего разговора была явно нешуточной. Может, доктор хочет мне сообщить, что я несколько передозировал удар, нанесенный вчера утром Маховскому, и его пациент сейчас балансирует на грани жизни и смерти? Если так, то это было бы не слишком радостное известие.

– Вы не торопитесь? Мы можем прямо сейчас пойти к вам? – настаивал Семен Аронович, и я согласился.

– В чем дело? – спросил я, как только мы отдалились от главного корпуса на достаточное расстояние и я мог быть уверен, что глядящий нам вслед охранник не может нас слышать. – Что-нибудь серьезное случилось?

– Да, вы правы, отец Павел, – доктор говорил шепотом. – И вы даже не представляете себе, насколько все серьезно! Но прежде чем я расскажу вам про ту ужасную ситуацию, в которой я оказался, вы должны мне пообещать, что все сказанное не пойдет дальше…

– Исповедь никогда не подлежит огласке, если только сам исповедующийся не пожелает обратного.

Мы пересекли тюремный двор и, не встретив ни единой души, зашли ко мне. Я предложил доктору сесть на стул, а сам расположился напротив, на кровати, не сводя с него вопрошающих глаз. Наконец Семен Аронович поднял на меня растерянно-блуждающий взгляд и произнес совершенно удививший меня монолог.

– Отец Павел, я – преступник, заслуживающий самого строгого наказания! Я достаточно долгое время продавал выделяемые мне для медицинских нужд ампулы морфия и имел за них довольно приличные деньги. Случилось так, что моим покупателем был человек, связанный с какой-то бандитской группировкой. До вчерашнего дня я об этом даже не догадывался. Я думал, что этот человек – такой же, как и я, врач, получающий мизерную зарплату и желающий хоть как-то улучшить свое материальное положение. Пусть даже таким, не слишком чистоплотным, способом. Сами знаете, какое сейчас трудное время! Но вчера, когда я получил новую партию медикаментов и принес ему на продажу морфий, в его кабинете меня поджидал совершенно незнакомый мужчина, явно принадлежащий к организованной преступности. Он в ультимативной форме потребовал от меня, чтобы я пронес в тюрьму ампулу с вирусом гепатита А и разбил ее в камере номер восемь, где содержится бывший банкир и главарь банды Тимур Завьялов. – На лбу у доктора выступил пот, руки его дрожали. – Сразу же после установления диагноза таких больных, согласно инструкции, следует незамедлительно отправить на лечение в областную тюремную больницу, в Вологду. А сбежать оттуда – дело техники. Это вам не тюрьма особого назначения… Понимаете, о чем я говорю?

– Конечно, доктор. Продолжайте!

– Если я откажусь выполнить «их» условия и Завьялов не заболеет гепатитом и не окажется за пределами острова, мне и моему знакомому, который лишь под давлением обстоятельств был вынужден сдать меня дружкам Завьялова, грозит гибель. Если же я расскажу о шантаже и планируемом побеге заключенного полковнику Карпову, то и при таком раскладе живым из этой передряги мне не выбраться. Уж точно не выбраться! У меня только один путь к спасению, только один… – Доктор умоляюще посмотрел мне в глаза.

– Какой же именно?.. – Я не догадывался, какой хитроумный ход придумал Семен Аронович, чтобы спасти свою голову, но уже понял, что в предлагаемом им спектакле одну из главных ролей придется сыграть мне.

– Я подумал, отец Павел, что если Завьялов действительно заболеет гепатитом и его переведут в городскую тюремную больницу, но ему не удастся сбежать, поскольку попытка побега будет жестко пресечена, в таком случае у меня есть шанс… Бандиты не дураки и прекрасно поймут, что единственный способ вызволить своего дружка упущен ими безвозвратно. Даже если представить себе, что после неудачной попытки побега Завьялова все же оставят в больнице, то ему уж точно постараются обеспечить такую охрану, что о побеге можно забыть. Да и с меня взятки гладки – я сделал все, что в моих силах. – Доктор развел руками. – Вся загвоздка такого плана состоит в том, чтобы… – Доктор замялся. – В общем, в больнице вместе с Завьяловым должен очутиться человек, знающий о том, что заключенный специально заражен инфекционной болезнью. Этот человек, следовательно, должен быть и в курсе того, что в самое ближайшее время будет предпринята попытка освободить Завьялова. Механизм побега, скорее всего, ими заранее отработан. Возможно, они подкупят несколько человек из медицинского персонала и охраны. К новому «пациенту» первое время всегда повышенное внимание, потом оно постепенно притупляется. Особенно если больной оказывается спокойным и послушным. Попытка побега будет предпринята, как я думаю, где-то в коротком промежутке в два-три дня между выздоровлением и отправкой обратно на Каменный. Деталей побега я, естественно, знать не могу. Главное, чтобы они стали известны человеку, находящемуся вместе с Завьяловым в больнице. Он должен заранее знать, что и когда должно произойти…

– Вы действительно попали в чрезвычайно неприятную ситуацию, Семен Аронович, если не сказать больше, – ответил я, чрезвычайно удивленный изощренностью ума тюремного доктора. – То, что с вами произошло, есть не что иное, как кара небесная за грех торговли ядом, убивающим миллионы людей во всем мире. Согласен, что единственный для вас способ избежать смерти – это не допустить побега Завьялова. Но для этого, возможно, есть гораздо более простое решение, чем специально заражать его инфекционной болезнью, направлять в тюремную больницу Вологды, а после пытаться не допустить, чтобы он оказался на воле. Можно поступить иначе…

– Поздно, отец Павел! – Доктор опустил голову, якобы заинтересовавшись состоянием шнурков на своих ботинках. – Уже слишком поздно…

– Как поздно? О чем вы говорите? – резко спросил я, уже догадываясь, к чему он клонит.

– Уже слишком поздно, – повторил доктор, едва шевеля губами. Он поднял на меня бледное лицо и произнес, выделяя каждое слово: – Два часа назад я разбил ампулу с вирусом гепатита в камере, где сидят Завьялов и Дронов, и незаметно вылил ее содержимое в кружку с водой Завьялову. Через неделю или чуть позже у него поднимется температура, появятся тошнота и рвота. А еще через несколько дней, когда пожелтеет кожа, я поставлю диагноз «гепатит». Если Завьялова не переведут в тюремную больницу и не начнут интенсивное лечение, у него откажет печень. Но, думаю, до этого не дойдет…

– Зачем вы это сделали, доктор?! – Я готов был броситься на него с кулаками, лишь бы выплеснуть весь закипевший во мне гнев. С момента моего пребывания в тюрьме это был уже третий случай, когда я, после многолетнего перерыва, очень жаждал применить грубую физическую силу.

– Простите меня, батюшка, но иного выхода у меня не было. Не знаю, что вы хотели предложить, но теперь это уже не имеет значения. Остался лишь вариант, о котором я вам только что рассказал. Вариант, при котором помочь мне и моему другу остаться в живых и не допустить побега убийцы, на счету которого не меньше десятка трупов, можете только вы один! Еще раз простите меня, но… Но я не хочу в тюрьму! Я не хочу умирать! Не хочу!

– Успокойтесь немедленно! – Я встал, подошел к доктору и тряхнул его за плечи. – Не хватало только, чтобы вы сейчас закатили истерику!

Семен Аронович посмотрел на мои руки, несколько раз переведя взгляд с одного запястья на другое, а потом неожиданно сжал их в своих дрожащих ладонях.

– Если бы я не был уверен, что вы можете мне помочь, отец Павел, я не стал бы сюда приходить. Вы единственный человек, который может предотвратить сразу три преступления – два убийства и побег особо опасного преступника, у которого руки по самые локти в крови! И это не считая жертв, что, возможно, появятся во время побега Завьялова из больницы!.. Иного выбора, чем согласиться на мое предложение или, зная все, позволить людям погибнуть, у вас просто нет…

Я с удивлением заметил, что в голосе доктора, еще недавно просящем и неуверенном, начинают проскальзывать жесткие нотки.

– Конечно, если вы надумаете доложить полковнику Карпову о готовящемся заговоре, то тем самым вы тоже сможете предотвратить побег Завьялова и вдобавок выведете на чистую воду незадачливого торговца наркотиками, из-за своей неуемной жажды денег попавшего в ужасную передрягу. Но тогда вы нарушите клятву, данную перед Богом, и перестанете быть священником. Хотя где гарантия, что вы на самом деле им являетесь? За всю свою сознательную жизнь я, знаете ли, ни разу не встречал священника, который владел бы приемами рукопашного боя лучше, чем бойцы специального подразделения охраны МВД! Если вы истинный священник, то согласитесь мне помочь. Если нет, – Семен Аронович тяжело вздохнул, – то мне больше не на кого уповать… До свидания, батюшка! Надеюсь, я отнял у вас не слишком много вашего драгоценного времени… Хотя что значит время для человека, который всю свою сознательную жизнь готовится к встрече с вечностью?..

Даже через четверть часа после того, как за доктором захлопнулась входная дверь, я все еще пребывал в состоянии полной растерянности. Впервые в жизни я стал заложником собственной совести.