Текст книги "Невозвращенцы на Луне"

«Советский Союз», а в прошлом – немецкий суперлайнер «Великая Германия» доставил нас на Камчатку за трое суток. Оголодали мы безмерно: кормили раз в сутки кашей.

В дивизию АЛЛ (а в ней и было– то по тому времени две субмарины) нас среди лета доставили на ледоколе «Вьюга». Скорее всего из-за режимов «режимности», коими были утыкано тогда всё и вся.

Высадили на пирс, построили и тут же зачитали приказ о соблюдении военной тайны. А тайной оказалось всё: где служишь, на чём служишь, для чего служишь и вообще – кто ты такой – нельзя ни писать, ни говорить. Дозволялось лишь сообщать, что просто СЛУЖИШЬ и номер воинской части. Потом повели на камбуз плавказармы. По правде, за все трое суток перехода на «Союзе» мы оголодали более, чем изрядно. Здесь же было всё, чего мы и дома-то не видели никогда, разве что в ресторане. Кижуч, икра красная, масла СКОЛЬКО ХОЧЕШЬ, сгущёнка, буженина, молоко, мёд… К вечеру половина из нас лежали в санчасти. В принципе, совершенно элементарное расстройство желудка от переедания. Было бы чему удивляться. Зато в последующие посещения камбуза мы вели себя очень даже умеренно. Не почувствовать себя в экипаже как дома было просто невозможно: койки в один ярус, никто не орёт «Па-адъём!», а дневальный, будто между прочим вещал: «Команде, вставать…» Можно было сходить в туалет, умыться, побриться и вполне успеть на физзарядку. За завтраком никто ничего не делил, все ПРОСТО ЗАВТРАКАЛИ. Кто чего и сколько хотел. И всё равно чуть ли не половина снеди оставалась нетронутой. Но…Дисциплина поддерживалась как-то само– собой. Без ругани и нарядов. Проспал подъём (кроме годков – им положено), – получи кружку студёной камчатской водицы за шиворот тельняшки, а зимой так и вообще выкинут в окно в сугроб. А уж снега на Камчатке наваливает до 3-го этажа казармы. Из такого сугроба к зарядке едва выберешься. А коли с кем законфликтовал и дело дошло до «мужского разговора», причём визави твой одногодок по службе (!!) то пожалте: замполит привозит по мешку боксёрских перчаток чуть ли не еженедельно. Хватает. Но твоя благостная жизнь иссякнет, если вовремя не сдашь на самоуправление и устройство АПЛ (атомохода) с закрытыми глазами буквально. Вплоть до списания из экипажа и отмены отпуска на родину. Так что сами пришедшие из учебки упрашивали старшин «погонять» по отсекам. А «гоняли» нас на совесть. Предметом же особого шика считалось проскочить между трубопроводами под пайолами (металлический настил в отсеке). Эдакое мастерство достигалось после полусотни, а то и больше количества тренировок. По началу вылазили как черти из преисподней и голышом. Одежду с сапогами приходилось оставлять в трюме между труб: они мешали проползти по трассе вообще, не говоря уж о нормативном времени. И это был цирк: испытуемые орали, матерились, просили «пристрелить, чтобы не мучаться». Но старшины были неумолимы. Даже странно, но позже мы удивлялись своей былой нерасторопности и неуклюжести. В робе и сапогах за считанные секунды ужом проникали между труб через весь отсек. И это лишь толика изо всей НБЖ(наставление по борьбе за живучесть). Прошли десятилетия (!), а тело как бы помнит каждый изгиб или колено тех труб под пайолами. Такого же автоматизма нужно было обязательно достичь в ЛВД (лёгководолазное дело), специальности и т. д. Из нас заново делали специалистов, но уже 1 класса. Ехать в отпуск со 2-м классом считалось юродством.

И вот первый выход в океан. Как бы там ни было, а устройство лодочного гальюна мы, «салаги» экипажа, знали «на ять». Чего явно не доставало старшему лейтенанту Швыдько, корреспонденту гарнизонной газеты (настоящую фамилию и наименование газеты всуе поминать не будем), уж больно случай из ряда вон вонючий, хотя и не столь редкий. Вся беда в том, что старлей не возымел ко времени флотскую подготовку подводника, а тем более для участия в походе, пусть даже кратковременном: планировался недельный выход на стрельбы и совместную отработку задач с ВПК (большой противолодочный корабль) и другими кораблями. Видно сочли излишним обучать «сапогового» офицера (сухопутного) в авральном порядке хотя бы основам основ: гальюн, камбуз, ЛВД и НБЖ (лёгководолазное дело и живучесть ПЛ) ради одной статьи «о героических буднях подводников». Швыдько первые сутки «будней» описывал всё и вся взахлёб, приводя своим солдатским лексиконом команду в гомерический хохот. Жаль, но никому не пришло в голову, что по неведению старлей может «отмочить» куда более гадостный номер. Чести экипажу это не прибавило бы, узнай начальство о случившемся на берегу. На вторые сутки похода корреспондент появился в центральном отсеке с вопросом: «Не подскажете, где у вас ТУАЛЕТ? Не особо озадачиваясь, кто-то ткнул пальцем во второй (жилой офицерский) отсек правого борта: «Да вот он!». Лишь позже дошло: коли назвал гальюн «туалетом», то об устройстве его он и понятия не имел. А там был эдакий баллон, который следовало продувать от «вонького добра» воздухом приличного давления. А внешне унитаз вполне схож с аналогом в поездах: нажал на педальку и все дела. Так наш гость и поступил. В ту же секунду за шиворот его СРВ (спецодежда на АПЛ) вкатило всё содержимое баллона унитаза. В общем, до конца похода наш корреспондент никому не надоедал. Но след за собой он оставил хуже радиоактивного.

Было и посвящение в подводники: пили забортную воду, но мы пили не из плафона, как это принято ныне, а из кружки типа пивной и с якорем. При демобилизации нам эти кружки дарили. А за свинчивание плафонов боцман наказывал на «вечную приборку»: где встретится ему нарушитель запрета, там тому и «шуршать приборку», а то и «Катьку ублажать». Последнее куда хуже. «Катька» весила килограммов под 150 и была отструганным чурбаном, оббитым старыми суконными одеялами. Конструкция имела 2-х метровую ручку. «Катькой» следовало делать движения «туда-сюда» по паркету и растирать мастику. И, если боцман говорил: «Что, по «Катьке» соскучился?!», то нарушитель превращался в «агнца божьего». Ибо амурные дела с «катькой» требовали энергозатрат куда больше, нежели акт с её тёзкой по жизни. Так что палуба в казарме блестела всегда. А вот кувалду при первом погружении, в отличии от нашего бывшего Президента Путина, не целовали. Не усматривали в эдаких неписанных традициях идеологическую подоплеку строителей коммунизма, коими нас видело начальство.

До прихода изрядного пополнения в наше соединение АПЛ за счёт субмарин с Северного флота, в автономные плавания ходили в основном дизельные ПЛ. Наша служба начала принимать разумные каноны. Хотя, скорее нам так казалось после муштры в учебном отряде. Где-то происходили «Тонкинские события», то бишь война во Вьетнаме, где «в результате атаки патриотов», «прошедших тропой Хошимина» взрывались прибрежные базы и хранилища сайгонских «приспешников империализма». Кто были эти «патриоты» и какой такой тропой они проникали в по сути американские базы, мало известно как тогда, так и поныне. Но позже и мы пошли по «Тропе Хо– Ши-Мина». Узнали мы, что буквально у устья бухты Авача стоят американские корабли. А ещё, уже без приукрас, СТАЛИ понимать, что «холодная война» может в любой момент «погорячть» и даже очень. А подводники всегда были «целью № 1» для противника. Говорили о вредоносных действиях теперь уже бывшего Главы Правительства Никиты Хрущёва. Кольцо баз НАТО быстренько замкнулось вокруг СССР. Всё длительней становились автономные плавания, всё больше атомных субмарин пополнения приходило к нашим пирсам.

Прошёл слух, что будут набирать перегонную команду на какую-то новую плавбазу. И что эта плавбаза при кругосветке будет заходить в загранпорты. Слухи множились, наезжая друг на друга, а то и вовсе опровергались. Конечно же, хотелось попасть в эту самую перегонную команду. Ведь кругосветка не каждый день случается…Сколько вечеров проводили на сопке у костра, обсуждая возможности оказаться в загранплаваний. Замполита ловили для «откровенной беседы» везде и всюду. В итоге только при упоминании о злополучной плавбазе, он буквально вопил: «Не знаю и знать не хочу ни о какой плавбазе! Кого надо, вызовут в Особый отдел КГБ!» Эта фраза чуть было не стоила бедолаге его должности. Оказалось, что весь наш трёп был предметом военной тайны! А нас чёрт понёс в КГБ: «А вот нам замполит сказал, что через вас можно попасть…» Ни меня, ни Валерки Зайцева и Сани Вахнина среди «ходоков» не было, возможно это и решило нашу участь: нас зачислили в теперь уже не в виртуальный, а самый, что ни на есть реальный экипаж. Так что теперь мы сами стали носителями той самой тайны, которой так и подмывало с кем– либо поделиться. У всех троих уже был первый класс овладения специальностью. Из экипажей лодок на приём и перегонку супернового корабля отбирали лучших: для себя же, в конце концов. Об остальных кандидатах из надводников вряд ли можно отозваться аналогично. Их, как показалось, спроваживали с кораблей по принципу: «На тебе, боже, что нам не гоже». Так что чуть ли не треть из «варягов» отправили восвояси, а то и на гарнизонную гауптвахту-«кичу».

Когда начали грузить провизионки и прочие цистерны горючки и питьевой воды, нам было ясно даже на сколько суток идём. По банке сгущёнки на сутки на брата, либо бутылка вина на бачок– вот и вся арифметика. 10–12 бутылок на сутки. 15 ящиков – месяц похода. Вот и спрашивали у вахтенного: «Сколько пузырей сегодня загрузили?» 50 ящиков– автономка по полной программе. Ракеты в шахты грузили всей командой и ночью. Торпеды-днём, без маскировки. Дифферент на корму (лодка «присядает» на корму) и получай носовой отсек в аппараты и на стеллажи! Весь БЗ (боезапас) шёл с серьёзной маркировкой, без скидок на «авось».

«Неужто дерябнется наша кучерявая мечта пройтись по морям-океанам воочию?! Так и закруглится наша служба между шпангоутом № А и № С в отсеке № Е? Хотя нас никто и не спрашивал: попал служить-не скули!

Добавили и регенерацию, видно часть пустили свои же матросы на стирку: очень уж хорошо отстирывает любую робу!

Хотя по военному времени такие «шутки» жестоко наказуемы. Ведь регенерация – это воздух в отсеке. Вот и выбирай: стирать или дышать. И единожды в предрассветную мглу мы неслись с сопки к пирсу на нашу К-45. Бежали без разбора, кучей. Кто– то спотыкался. Падал, матерился. Старпом подбадривал, командир к.1 ранга Вереникин бежал посмеиваясь неуклюжести некоторых матросов. Неизменно впереди мчался со своей машинкой секретчик. Суета в раздевалке СРБ (служба радиационной безопасности) и снова бегом уже на лодку через КДП (пост дозконтроля).

По трапу вниз со свистом, едва касаясь поручней. Но, чуть коснувшись подошвами палубы центрального отсека, все пулей рекошетируют вправо – в кормовые отсеки. И лишь торпедисты, аккумуляторщики скачут к люку 2-го отсека. Занимают посты в 3-м, центральном отсеке.

Собрали нас, как бы будущий экипаж плавбазы, на борту корабля царской ещё постройки – плавбазе «Нева». Стоявшей у стенки так долго, что попытка сдёрнуть её с подводного «Арарата» консервных банок чуть было не закончилась для старика потоплением аккурат посреди бухты Крашенинникова. Сотни глаз с берега затаив дыхание следили за попыткой команды «Невы» и трёх буксиров хотя бы водрузить посудину обратно. В конце концов это им удалось. Нашу же таборообразную братию препроводили на буксире в морпорт. Там у стенки стоял уже знакомый нам белоснежный лайнер «Советский Союз», как нам сказали в первом рейсе на нём, это бывший репатриированный у фашистской Германии грузопассажирский корабль «Великая Германия». Хотя сами члены команды корабля утверждали, что первое название корабля всё-таки было «Адольф Гитлер» и его водоизмещение превышало 33 тыс. тонн. Так или иначе, но корабль был поистине величавым и впечатление производил неизменно поразительное. Тем более, что больше в нашей жизни его видеть не пришлось. Говорят, что в последующие годы его сняли с трассы и приспособили под гостиницу во Владивостоке. Хорошо, хоть так, а то ведь вообще могли пустить «на гвозди», то есть на металлолом.

Не зря моряки считают, что у кораблей есть живая душа. Приняли нас на борт по широченному трапу и тут же разместили по каютам 3 класса: по 4 человека в каждую. Офицеры, разумеется, поселились в более комфортных условиях и совершенно не интересовались нашим благоустройством: «Не маленькие, чтобы сопельки утирать.» Ну мы и «утёрлись» от души в ближайшем ресторанчике. Деньги у нас, не ахти какие, но водились. Тут будет вполне кстати вспомнить анекдот про увольнение на берег. Старшина построил претендентов и командует: «У кого с собой больше трёх рублей, выйти из строя!» Вышли около трети строя. Старшина вновь командует: «У кого меньше трёшки, выйти из строя!» Вышли оставшиеся. «Вышедшим разойтись к себе по кубрикам!» Разойтись, конечно все, но спросили: «А почему?»

«У кого больше трёх рублей – напьётся. (Водка стоила 3 рубля бутылка). А с мелочью на берегу делать нечего!», – пояснил старшина.

В нашей же ситуации у каждого было куда больше трёх рублей. Офицеры, а прежде всего замполит капитан– лейтенант Кляцкий, убедились в этом лишь к концу первого дня плавания. Замполит же наш очень даже напоминал знаменитого артиста Ролана Быкова: небольшой ростом и с изрядной залысиной.

Узнав, что во вверенной ему команде ой какое ЧП (почти все поголовно захмелились «под жвак», сиречь – под завязку), каплей ринулся (а что толку!) усмирять пьянку. И сходу влетел в нашу каюту, где уже почивал на верхней кровати Федя Смыков, двухметровый гигант из боцкоманды. Цепи коечки надёжно удерживали мощный торс пассажира от падения даже при шторме. У Феди был «дых», как от полудесятка. «Встать!!», – истошно заорал на него Кляцкий. Но матрос храпел едва не за десятерых, периодически издавая тревожные звуки: «Э-ык! Бу-ык!» Жаль, но борец с алкоголизмом сигнал тревоги не распознал и после очередного «Бу-ык-а-а» был с головы до пят облит содержимым желудка подопечного. Рьиа и матерясь пострадавший ринулся вон из каюты за помощью. Мы же принялись спасать перепившего бедолагу. Это было очень тяжело. Даже Корней Чуковский обмолвился по этому случаю, дескать «тяжело из болота тащить бегемота!». Но «бегемота» оперативно утащили в самую глухую каюту, а на его место уложили непьющего Серёгу Сазонова «метр с кепкой» ростом. И, только прибрались, как каюта наполнилась офицерами, умеренно трезвыми. Замполит, жаждая сатисфакции в полном объёме, сорвал с мальца одеяло. Но команда «Вста-а-а» застряла в его горле: предполагаемый гигант превратился едва не в лилипута. Далее последовали нервные конвульсии каплея, с надрывными вскриками: «Где?! Где он, вашу в душу!!» Но все матросы в каюте молчали. Офицеры хохотали с надрывом. С тем и ушли. А Федя благополучно дослужил до ДМБ без единой (!) гауптвахты.

На следующие сутки хода всё было тихо и чинно. Разве что, как бы мимоходом, через коридор наших кают прошмыгнёт гарсон, чего-то прикрывая фартуком. Ребята похмелялись, но в меру. А Федю Кляцкий не искал. Как видно опытные офицеры прсоветовали «помалкивать в тряпочку»: себе дороже будет. А ведь дельно посоветовали, потому как ещё не раз до приезда в Николаев приходилось «помалкивать в тряпочку»: почти на каждой станции благостные родственники «кое-что» приносили в довесок к варёным курам, салу и колбасе. «Ан, за всеми углядишь! Абы от поезда не отстали», – успокаивал себя квази Ролан Быков. Тут уж сами матросы стали поддерживать «норматив» во избежание «потери доверия к массам»: после проезда станции оповещали теперь уже дежурного по кораблю офицера. Служба налаживалась. Хотя в Уссурийске всё-таки был анекдотичный случай. Там в киосочках в великом множестве продавали напиток «Медок». Офицеры, как видно не ведали о качествах сего «нектара». Но в команде были ребята, употреблявшие сие снадобье на гражданке. Их резюме было таким: «Да бражка это классная на меду! Градусов 20 будет!» Так что офицерам этого напитка попробовать так и не довелось: всё раскупили матросы. Лишь на вторые сутки, когда песни всё ещё не смолкали из экипажного вагона, стало доподлинно ясно: напиток стоящий!

Есть притча, смысл которой в том, что созерцавшему красоту Парижа, можно и умереть. Вполне может и так, в Париже быть не довелось. Но побывавшим в столице Франции есть смысл наведаться в Приморье, дабы не умирать ранее намеченного судьбой срока и не болтать нелепицу. Камчатка и Приморье или наоборот, да ещё Аляска могут так поразить человека, что он вовеки не захочет не то что умирать, а вновь и вновь любоваться красотами этих мест на Земле. Такое впечатление, что здешние края были экспериментальной мастерской Бога – творца природы. Флора и фауна джунглей и тайги как бы воссоединились, создав великолепнейшие ансамбли. Ели и пихты, уроженки сибирской тайги нередко обвивались тропическими лианами, а рядом с кедром соседствовал виноград. Были и такие божественные измыслы, как корень жизни «Жень-шень», подобного которому нет на всём земном шаре. Бенгальские тигры и фазаны уживались с бурыми медведями и орлами. Роились пчёлы и рос лимонник. В реках водились несметное количество рыб почти всех видов земных водоёмов, а то и вовсе уникальных созданий вроде Калуги – самой крупной пресноводной рыбы на Земле: до 200 кг. весом и длиной около 3,5метра. Леопард и гималайский медведь соседствуют с кабаном и косулей. А озеро Ханка по своей уникальности и запасу пресной воды уступает только Байкалу.

Секретная лаборатория адмирала Максюты

Корабли адмирала Максюты

Наш низкий поклон традиции блюсти юбилеи! А то ведь облечём всё и вся строгой государственной тайной и помалкиваем. Так проходят десятилетия. А потом – в архив. Архив опять-таки засекретим! Ну ладно – работа. Но люди! Их тоже туда… замалчиваем напрочь, едва не на века! А их порой десятки тысяч, беззаветно отдававших силы, талант, здоровье, а то и жизнь, в конце концов… Нет, так нельзя, нельзя в забвение. А в угоду некой, порой необоснованной режимности подлежат умолчанию величайшие, героические дела целых поколений?! Будто их и не было…

Сегодня понемногу и, как бы нехотя, отдаёт нам история их имена. Не так уж давно предали гласности имя человека № 1 среди советских, российских завоевателей космоса. Узнали о Главном конструкторе ракетно-космических систем, дважды Герое Социалистического Труда, академике Королёве Сергее Павловиче. Уже на слуху имена Глушкова, Тихонравова, Цандера, Чертока. Но остаётся целый пласт до сих пор неизвестных сподвижников Королёва.

Здесь мы преднамеренно пока не называем имя человека, которого давно пристало вывести из пресловутой секретности и воздать должное в людской славе!

И, что удивительно, мы не уверены: общались ли они когда-либо: Великий теоретик и труженик морей на планете Земля вообще! Не до встреч было. На кону стояло само существование государства. Более 70 прецедентов сегодня обнародованы о нанесении ракетно-ядерного удара «по Советам». Но это не сделано. Не посмели!

А теперь попробуем определить то место, ту область науки и наисложнейшей практики в деле ракетостроения, чем довелось заниматься нашему адмиралу по сути всю последующую жизнь морского офицера. А заодно и многих десятков тысяч военных моряков в его подчинении. В 2009 году моряки некогда совсекретного соединения кораблей готовятся отмечать 50-летие 4-й Тихоокеанской гидрографической экспедиции КИК(кораблей измерительного комплекса). И в этой связи попробуем оценить неоценимое: боевую работу соединения КИК, под руководством ПЕРВОПРОХОДЦА

РАКЕТНОГО ДЕЛА НА МОРЕ адмирала Максюты Юрия Ивановича. Королёв и Максюта: люди-побратимы. Один вершил дела на суше, другой завершал их на море.

Адмирал посылал в точно определённое время абсолютно безоружные корабли идти в самое пекло противостояния двух противоборствующих ядерных держав, в центральную часть Тихого океана. Это пекло именовалось «район, закрытый для плавания судов и пролёта самолётов». А проще – испытательный полигон межконтинентальных баллистических ракет. Полигон никак не охранялся, ни по периметру, ни с воздуха. Возможно лишь из– под воды. А в центре его, в предполагаемой точке падения боеголовки и должны были располагаться эти самые корабли – корабли измерительного комплекса.

Рисковый эксперимент.

Внешне все выглядело благопристойно и почти по лабораторному: «Экспериментальный по запуск изделия X! Всем кораблям занять свои точки в акватории Тихого океана согласно полученным целеуказаниям!»

Примерно так начинаются любые окончательные испытания МБР – межконтинентальных баллистических ракет. Исходные данные: «изделие» запускается из мест «не столь близких», положим, с Таймыра в места «не столь дальние»: на Камчатку. А вернее– в акваторию Тихого океана вдали от Камчатки. Заметим, что туда же рвутся на всех парах и «супостаты». Их задача если не сорвать испытания, то хотя бы помешать. Любыми способами, вплоть…

Прошла команда «Пуск!» Начинает работать система СЕВ (система единого времени) и ничто, подчёркиваем, – ничто для исполнителей эксперимента не имеет более существенного значения, нежели сам эксперимент! Даже сама жизнь участников принимает второстепенное значение. И, если в зоне старта ракеты, до и после команды «Пуск», меры безопасности расписаны до йоты, то в месте отделения ГЧ (головной части) ракеты такие меры сводятся уже к требованиям:

– Быть на минимальном расстоянии от точки падения ГЧ(головной части);

– Установить телеметрические антенны за 15 минут до подлёта ГЧ. (И боже упаси сделать это раньше указанного времени, а тем более – позже!)

– Иметь идеально настроенные станции приёма сигналов строго за определённое время.

– То же самое относится ко всем другим регистрирующим подразделениям на корабле;

– Зарегистрировать с отличным качеством всю информацию относительно поведения ракеты и её головной части.

Всё вышеперечисленное, плюс великое множество сопутствующего и нештатного должно быть выполнено, несмотря на:

– Плотное окружение и помехи кораблей и авиации потенциального противника; (помехи могут оказаться абордажем, а то и хуже);

– Любую штормовую погоду, в том числе зимнюю и обледенение, местами до полуметра;

– Слаженную, вплоть до долей секунды, работу всего личного состава;

– Грамотнейшие и истинно филигранные действия офицерского и мичманского состава;

Героизм в данной ситуации считается делом заурядным, а невыполнение приказа расценивается по законам военного времени… Командиру корабля обеспечить ход клорабля, заданные курс и координаты.

Так вот, на стадии испытания разработанных и апробированных в наземных условиях МБР понадобился целый штат специалистов особого класса, ранее в команде Генерального отсутствовавший. Возглавить подразделение должен был морской офицер, обладающий следующими качествами:

– Кристально чистый в моральном отношении человек;

– Безусловно талантливый организатор;

– Мореход, знающий всю акваторию Мирового океана от Арктики и до Антарктиды как свои пять пальцев и даже лучше;

– Аналитик, инженер, потенциальный учёный группы риска;

– Бесстрашный моряк и душа коллектива.

ПРИКАЗ НА ВЫПОЛНЕНИЕ ПОЛУЧЕН

Кандидата подыскивал лично Главком ВМФ СССР Сергей Георгиевич Горшков, тем более, что была у Главкома мечта переоборудовать под корабли измерительного комплекса крейсера проекта 68 бис, на их утилизации настаивал Н. С. Хрущёв.

Требуемого офицера нашли. Это был капитан первого ранга Юрий Иванович Максюта. Член КПСС, 1918 года рождения. Участник Великой Отечественной войны, один из помощников Командующего Черноморским флотом. В1959 году Главком ВМФ назначил офицера командиром ТОГЭ-4 (Тихоокеанская гидрографическая экспедиция). Это было совершенно секретное соединение кораблей в составе сначала 4-х, потом 6, а в конце – 8 кораблей 1 ранга. Ничего общего с гидрографией, кроме названия да ещё морей и океанов соединение не имело.

Шло прямое противоборство двух ракетно-ядерных держав, соревнование в средствах доставки ядерного оружия: кто быстрее, дальше и точнее это сделает. Паритет по сути игнорировался: нужно было только первенство. Командир соединения должен был в открытом океане принимать личное, совершенно самостоятельное решение по огромному числу вопросов: от работы механизмов корабля до политического противостояния в море. Но самое главное, что идеально удалось осуществить Юрию Ивановичу Максюте – замкнуть в единую цепь трудносоединяемые и подчас конфликтующие ведомства Министерства Обороны СССР. Такую задачу взвалил на себя Военно-морской флот с его КИКами, так ставил задачу Главком: замкнуть эту цепь, сделать её общей тяговой машиной.

Приказ согласован с Центральным Комитетом КПСС, Правительством СССР, ведомством академика Королёва, с корабелами. Для Ю. И. Максюты это была отмашка для спринта: времени дано столько, что лучше бы и не давали совсем: настолько мало.

А предстояло:

– принять и модернизировать четыре гражданских сухогруза под нужды ракетчиков и военно-морского флота;

– смонтировать и испытать спецтехнику практически неапробированную и даже не приспособленную для работы в море;

– одновременно тщательно отобрать, сплотить, обучить офицеров и матросов срочной службы. Офицеры и даже матросы набирались со всех видов Вооружённых сил: с флотов, с полигонов.

– подготовить экспедицию по переходу каравана судов Северным морским путём на Камчатку;

– за время перехода подготовить команды к немедленному началу боевых работ по приходе в базу.

– обеспечить строительство семейного жилья и береговой базы.

Среди перечисленного уйма того, чего и не перечислишь, а то и вообще не скажешь: в такой ситуации не до формальностей: всё шло почти в военной обстановке. Далее следовала романтика перехода. Было решено проводить экспедицию из четырёх спешно переоборудованных кораблей: «Сибирь», «Сахалин», «Сучан» и «Чукотка». Дорогу во льдах торили ледоколы «Капитан Воронин» и «Капитан Мелехов». Для командиров кораблей хождение Северным морским путём было впервые. При проходе у мысов Челюскина и Прончищева преодолевали многометровые льды, коими был забит пролив Вилькицкого. Всего следовало преодолеть до тысячи миль и около половины пути – во льдах. Было, прямо скажем, – страшновато. Казалось, что в борта постоянно лупят торпеды! Лишь после Берингова пролива стихия чуть поутихла. На переход ушёл месяц. К боевым работам приступили практически сходу. И потянулись годы поистине изнуряющих боевых работ. Моряки писали стихи по этому поводу:

«Уходим летом, возвращаемся зимою.

Но всё же любим мы родные корабли!»

Испытания ракетоносителей шли чередом. Корабли, игнорируя всё и вся практически не выходили из океана. Начало 1961 года конечно же встретили в океанских перипетиях. Очередную работу сделали «на отлично». Кончались все запасы: топлива, воды, продуктов… А главное – кончались душевные запасы: курс 180, значит домой! Почти ни одна живая душа на кораблях не знала о совсекретных четырёх пакетах, хранимых в личном сейфе командира соединения. Конечно же, все и до похода думали, как и сам адмирал Максюта, так и высшее командование соединения, надеялись, предполагали: кому же доверят обеспечение запуска первого в мире Человека в космос?! Ждали…

И вот… Отдан приказ всем кораблям изменить курс на 180 градусов и полным ходом идти в точки рассредоточения. И в ПЕРВОМ пакете были указаны координаты для каждого корабля: «Сибири», «Сучана», «Сахалина» и «Чукотки». Во ВТОРОМ пакете оговаривалась степень готовности кораблей. В ТРЕТЬЕМ – начало выдвижения в точки целеуказаний. И только в ЧЕТВЁРТОМ пакете указывались дата и время запуска ракеты с космонавтом на борту, здесь же сообщалось его имя: Юрий Алексеевич Гагарин!!

Корабли рассредоточились по траектории полёта от «сороковых ревущих» и почти до экватора. А по трансляции передали личное обращение к морякам Сергея Павловича Королёва: «Вы нам хорошо помогаете. Спасибо. Но сейчас предстоит сложная работа. Она более ответственная. Права на ошибку нет. Нужна исключительная точность. Вы понимаете, о чём я говорю?!» Конечно же все понимали. Даже очень. И задачу выполнили опять-таки на отлично. За что и были награждены Правительством.

ПОКА ЕЩЁ НЕ СЕКРЕТНЫЙ ЮРИЙ МАКСЮТА

Ещё в 1965 году, проходя в строю на корпусе АПЛ на приличном удалении от борта «Чумикана» – одного из кораблей соединения адмирала Максюты, автор этих строк и представить не мог, что будет писать об этом человеке-легенде. Тогда его фамилию произносили едва не шёпотом.

К немалому удивлению и в наши дни не нашлось архивных организаций на всех уровнях, способных пролить достаточно света на биографию Юрия Ивановича. Ради любопытства могли бы опубликовать те 10 строчек официоза.

Мы же постараемся сказать об адмирале подробнее, насколько не оскудела наша память. Родился Юра 6 марта в 1918 году. Случилось это в местечке Синявка, что подле церкви Покровской Черниговской губернии, в 35 километрах от уездного города Мена. Отец его присмотрел себе в Корюковке невесту, да на Ивана Купалу и порешили они связать свои судьбы. А ровнёхонько по сроку и родился наследник у потомственного казака. Ещё неокрепшая от родов мамаша через неделю стол овала непрошенных клиентов своего мужа– ветеринара кайзеровцев.

Иван Максюта, известный на всю округу ветврач пользовал кайзеровских лошадей – битюгов. Распряжённые пушки немцев стояли прямо во дворе. Немцы к лекарю были лояльны. Ещё бы: вся тяга на лошадях. С харчами в доме тоже проблем не было. Мясо– конина дармовая, плюс паёк и медикаменты. Ко всему– немецкий «орднунг»-порядок. Соорудили в усадьбе ветеринара просторную брусчатую конюшню, сеновал и домик для конюхов. Во дворе терпко пахло сосновой смолой. Солдаты вели себя сносно. Каверзы не творили.

Так что доводилось Ивану лечить не только скотину, но и хуторян: немцы не препятствовали. Двор Максюты знали далеко окрест по Черниговщине, до Мена и далее. А то и на привозе в самом Чернигове. Но аккурат через год немцы исчезли так же неожиданно, как и появились. Хозяйственный Иван тут же «реквизировал» конюшню. Добротные хвойные брусья уже через месяц красовались срубом на новом кирпичном фундаменте. Так что дом– пятистенок получился на славу. Хватило в нём места и родителям. Не то что в хате– мазанке!

Так и рос Юра, а чуть позже и его новорожденная сестрёнка среди военного люда и лошадей. Отгремели бои между красными и белыми, постепенно забылись петлюровцы и махновцы. Юра научился читать лозунги большевиков: их в селе было много. Потом бегали к попу-батюшке в школу. Многие ругали боженьку, а попа большевики называли «контрой», хотя он был добрый и учил азбуке. Сам-то Иван был как бы атеистом, но справедливо рассуждал: «Колы потрибно дитям, бо и богу угодно!» А в ограде всё меньше квартировали тачанки. Бывшую хату врач жаловал своим пациентам – боевым коням. А Юра коней любил. То ли они были от Петлюры, а то и махновские, а то и вовсе от погибшего Щорса: поди их разбери! А рысаки что надо, на подбор: стройные, тонконогие и широкогрудые. Жалко только-все раненные. Они ласково теребили мягкими губами Юрины волосы: просили свекольного сахара. А, получив кусочек, благодарно прядали головой и громко ржали. Сестрёнка их побаивалась.