Текст книги "О нетрадиционном целительстве и о себе"

Валерий Коваленко
О нетрадиционном целительстве и о себе

© Коваленко В., 2021

© Оформление. Амрита-Русь, 2021

Об этой книге

«Людей неинтересных в мире нет, их судьбы – как истории планет…» – сказал Евгений Евтушенко. И был прав.

Каждый человек (не литератор) – и токарь, и пекарь, и врач, и учитель математики – вероятно, мог бы написать хоть одну книгу: о своей жизни, о себе самом. И такая книга могла бы с интересом читаться. Но ведь ее еще надо написать…

Валерий Георгиевич Коваленко сделал это.

Книга «О нетрадиционном целительстве и о себе», на мой взгляд, – отличный образец ненавязчиво умной, тонкой и местами ощутимо художественной мемуаристики. Автору удается на небольшом текстовом пространстве создать своеобразный портрет времени – начиная со второй половины прошлого века, рассказать о ряде лично пережитых событий и явлений, которые могут удивить многих читателей, подтолкнуть их задуматься о вещах, не видимых обычным зрением…

На страницах этих «воспоминаний» перед нами проявляется интересная судьба деятельного, энергичного, вдумчивого человека. Валерий Коваленко говорит о своем роде и о роде жены (о дедах и бабках, о родителях), об учебе, о работе в разных местах; вспоминает о годах, проведенных на Кубе (о встречах с Фиделем Кастро), о занятиях бизнесом, о друзьях и товарищах; деликатно рассказывает о своей любви, о семье, о детях… Сильное впечатление оставляет четкость ретроспективного взгляда Коваленко: возникающие из прошлого зримые приметы и отдельные детали былой жизни – вплоть до названий улиц и номеров домов… Читая книгу, ощущаешь подлинность авторских слов, проникаешься доверительным отношением к тексту.

Все это имело бы смысл и само по себе, однако – где подспудно, где напрямую – связано в повествовании с основной линией: с явлениями скрытыми, малоизученными (которые принято именовать эзотерическими), порой поражающими воображение, всегда вызывавшими в социуме то недоверие и отторжение, то жгучее любопытство.

Значительная часть книги посвящена личному общению автора с известной болгарской целительницей Иванкой (лечению у нее в Болгарии) и с ее сыном – духовным учителем, целителем и писателем-мистиком Зором Алефом.

Нетрадиционное (экстрасенсорное и не только) целительство, увиденное глазами пациента, подробно переданные реакции его организма на такое лечение, рассказ об использовании духовных практик и о приходящих впоследствии ярких видениях, раскрывающих процесс оздоровления, – вот главный тематический круг этой небольшой по объему книги, с которой рекомендую познакомиться людям ищущим и неравнодушным.

Александр Руденко

О нетрадиционном целительстве и о себе

У каждого свой путь к Всевышнему.

Моей жене Наташе посвящается

Автор этих воспоминаний родился в Москве, через шесть лет после окончания Великой Отечественной войны, в семье военного летчика. Мама была домохозяйкой. Крестили меня в церкви напротив Московской консерватории, в самом центре города. Тогда это была улица Герцена. Крестными стали родная сестра мамы Полина и ее старший брат Михаил.

В апреле 1945 года, перед самым началом штурма Берлина, по приказу Верховного главнокомандующего И. Сталина, чтобы сохранить элиту летного состава, моего отца, Героя Советского Союза, летчика-штурмовика, отозвали с фронта и направили на учебу в Военно-воздушную академию (сейчас это Военно-воздушная академия имени Ю.А. Гагарина). Ему тогда было 25 лет. Через несколько месяцев его переводят учиться в Институт военных переводчиков.

Отец уже был женат на моей маме. В 1946 году он приобрел маленький домик на улице Алексея Толстого (сейчас это улица Спиридоновка) с ванной, туалетом, но с печным отоплением. Вокруг – небольшой сад с сиренью, каштанами, липой, а также вишней и яблонями. Несколько клумб с цветами. Тогда это было роскошным приобретением.

У них родилась двойня – два мальчика, но через год они умерли. В 1948 году родился еще один мальчик. Его назвали Олег. Через два года он тоже умер. Потом родился я, а в 1956 году – мой младший брат Алексей.

После учебы в Институте военных переводчиков отца несколько раз переводили на служебные должности в разных городах страны. В 1957 году он служил в Балашовском военном училище в Саратовской области и должен был вернуться в Москву на учебу. Его зачислили в Военно-политическую академию имени В.И. Ленина.

Мама с двумя детьми вернулась из Балашова в Москву еще до приезда отца – в середине июня. Вечером 25-го числа ее на скорой помощи с диагнозом «желтуха» отвезли в больницу, а поздно ночью почтальон принес телеграмму (в то время срочные телеграммы доставляли и ночью) от руководства училища, что мой отец трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Принеси почтальон эту весть на два часа раньше, мы с братом остались бы и без матери – сиротами. Бабушка сказала потом, что Всевышний уберег нас тогда…

Сколько я себя помню, бабушка Таня (мама моей матери) всегда присутствовала в моей жизни. Ее теплота, спокойный говор, мягкость и внутренняя культура всегда влекли меня к ней. Она не умела читать, но ее мудрость, вежливость, внутреннее спокойствие вызывали уважение и почитание окружающих. После гибели отца она окружила меня еще бо́льшей любовью и вниманием. Не помню, чтобы она когда-нибудь накричала на меня. Самым сильным и действенным наказанием за мои неправильные поступки были ее укоряющий взгляд и слова: «Валера, как тебе не стыдно?»

Жила бабушка со своей большой семьей в бараке (как пел Высоцкий: «На 28 комнаток всего одна уборная») на Маломосковской улице, в районе ВДНХ. У нее было шесть дочерей и один сын. Школьником я приезжал к ней на осенние, зимние и весенние каникулы. Она откликалась на любую просьбу, хотя постоянно была чем-то занята: стирка, уборка квартиры, глажка белья. А как вкусно она готовила!

И вот как-то зимой мне, восьмилетнему, купили коньки «фигурки», и я упросил бабушку пойти со мной на каток на ВДНХ. Она согласилась, но сказала, что по дороге мы должны будем зайти в одно место… От нашего дома до ВДНХ было неблизко идти пешком. Мы шли медленно. Было морозно и ветрено. И вот на пригорке показались купола храма. Из церкви доносилось пение. Бабушка предложила зайти и посмотреть все внутри. Так я впервые попал в Божий Храм. Как я потом узнал, это была Церковь Тихвинской иконы Божьей Матери в Алексеевском переулке постройки XVII века. Помню свои ощущения, запах ладана, тусклое мерцание горящих свечей. Несколько женщин. У алтаря пели молитвы. Бабушка купила несколько свечей и установила их в подсвечники. Потом встала на колени, начала молиться и тихо подпевать служкам. Мне было некомфортно, но уходить не хотелось. Красота церкви завораживала. Это был какой-то другой мир. Люди стояли спокойные и умиротворенные. На лицах читалось внутреннее спокойствие. Сколько мы там пробыли – не помню. Но, выйдя из храма, мы, не сговариваясь, пошли с бабушкой не на каток, а домой. Шли молча. Про коньки, которые нес через плечо, я почти забыл. Уже стемнело. Тускло горели фонари. Ветер задувал и посвистывал среди голых деревьев и телеграфных столбов. Бабушка сняла с себя один из платков и укутала меня. Запах ее платка я запомнил на всю жизнь. От него шло не только тепло, от него веяло уютом и любовью.

В 1959 году меня со второго класса отдали на учебу в интернат № 34, который находился в районе Ховрино, недалеко от фабрики имени Петра Алексеева. Уезжал я из дома в понедельник утром, возвращался в субботу после трех часов. Сначала меня отвозил и встречал из интерната мой дедушка (отец мамы) Алексей Яковлевич. Но уже со второго полугодия я стал ездить туда и возвращаться самостоятельно. Проучился там до шестого класса.

Спальные корпуса в интернате были пятиэтажные. Спальни первоклашек находились внизу, старшеклассников – на более высоких этажах. Я стал замечать, что первого сентября каждого нового учебного года, когда мне предстояло переходить в новую спальню (а мы все бежали наперегонки – выбрать лучшее место, подальше от двери, чтобы дежурить по помещению пришлось как можно позже), я уже как будто точно знал, где буду спать. Садясь на кровать, почему-то понимал, что уже видел это место, запомнил этот вид на дверь и на окна. Так было несколько раз.

Летом я обычно отдыхал в пионерском лагере или ездил с бабушкой Таней в деревню Заборье Рязанской области. Там мы жили в доме бабушки Дуни (родной сестры моего дедушки Алексея Яковлевича). Туда же, в деревню, на отдых приезжали и мои родственники. Почти все они родились и выросли в этой деревне.

И вот однажды приехал и мой крестный – дядя Миша, инвалид войны. В сентябре 1942 года он был ранен, и ему ампутировали часть ноги. С тех пор он ходил на протезе. Однажды, поднимаясь по ступенькам, дядя поскользнулся на протезе и вывихнул ногу. Я видел, как он сильно мучился от боли. Приехал врач, попытался устранить вывих и боль. Ничего не получилось. Культя ноги опухла и сильно болела. Тогда из соседнего села привезли, как все говорили, местного лекаря. Это был пожилой мужчина крупного телосложения, седовласый и немного угрюмый. Дядя Миша лежал на кровати и постоянно постанывал. Всех попросили выйти из дома. Я спрятался за печкой. Меня не заметили. Было очень интересно. Приготовили два тазика с теплой водой, чистые полотенца. Дядя Миша приспустился с кровати. Лекарь (он сидел ко мне спиной) начал что-то нашептывать (как потом я узнал, это были молитвы), руками водить над больным местом культи, делать какие-то пасы руками. Он насыпал в оба тазика пахучие смеси каких-то трав, окунал туда полотенце и прикладывал его к больному месту. При этом постоянно что-то нашептывал. Я почувствовал тепло в избе. Стало даже жарко. Но печка была остывшая, и тепло могло идти только от лекаря или от его действий. Меня это даже напугало. Но тепло было мягким. Дядя Миша постанывал. Сколько это продолжалось – не помню. Через некоторое время лекарь резко несколько раз поднял руки, сделал еще какие-то пасы над дядей. Тот вскрикнул и тут же обмяк и успокоился. В избу зашли наши бабушки. Лекарь сказал им, что дядя Миша должен будет поспать сегодня, а завтра он приедет еще раз и осмотрит его. Я тихо выбежал из избы. Был теплый летний вечер. Но мне показалось, что в избе, где лечили моего дядю, было жарко, как в бане.

На следующий день я ждал, когда же приедет лекарь; хотелось увидеть, что он будет делать. В этот раз в избу меня не пустили. Лекарь приехал, зашел к дяде, а через полчаса вышел весь осунувшийся и усталый. Быстро сел в машину и уехал. Еще через полчаса я зашел в избу и увидел, как улыбается дядя Миша, пристегивает протез. Потом я увидел его выходящим на улицу. Очень осторожно, опираясь на палочку, он прошелся немного. Но боли – как не бывало. Это было чудо!

В середине пятидесятых годов было принято постановление «О развитии жилищного строительства в СССР». Строили в основном «новые экономичные типовые» дома, «хрущобы», как их потом прозвали. Наше место на Патриарших прудах, с домом и садом, а также несколько рядом стоящих домов приглянулись партийной «верхушке». И там позже построили элитный кирпичный дом. Нам же предоставили «хрущобную» двухкомнатную квартиру в районе Новых Черемушек, где я и прожил с 1965 года, когда меня уже забрали из интерната, до окончания школы.

В 1968 году я поступил на первый курс Общеэкономического факультета в Московский институт народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. После первого курса записался в Студенческий строительный отряд. Мы прошли специальный ускоренный курс обучения строительным специальностям. Нам выдали строительную форму с эмблемой института и факультета, и в начале июля я отправился на поезде со всеми студентами в Казахстан, на целину.

Направили нас в совхоз «Воздвиженский», в шестидесяти километрах от Целинограда (сегодня это столица Казахстана Нур-Султан). Мы должны были построить за сезон несколько телятников. Расскажу лишь об одном необычном эпизоде. Меня и еще одного парня отправили в Целиноград с каким-то поручением. Из совхоза утром нас довезли до остановки автобуса на трассе, которая вела к Целинограду, а вечером должны были забрать на этом же месте. Нам следовало доехать до города на автобусе, который ходил по расписанию, выполнить задание и вернуться. Однако вечером на автовокзале выяснилось, что наш рейс откладывается. Пришлось долго искать попутную машину. Короче, мы опоздали к месту встречи, и шофер из совхоза уехал, не дождавшись нас.

Решили пройти пятнадцать километров от трассы до совхоза пешком. Уже смеркалось. Начал дуть легкий ветерок, а потом – неожиданно – уже и сильный степной ветер «карабуран». Мы к этому времени отошли от трассы на несколько километров. Кругом степь. Купол темнеющего неба. Ничего, кроме степной дороги. Чтобы не потеряться, наметили себе ориентиром три копны сена, которые виднелись вдалеке. Ветер гнал песок, срывал сухие кустарники карагана и жимолости. Песок набивался за шиворот, в ботинки, волосы и рот. Мы присели на корточки и накрылись куртками. Сели лицом друг к другу. Через какое-то время ветер стих так же внезапно, как и налетел. Отряхнулись. Начали глазами в сумерках искать наш ориентир и не нашли. Ветер занес дорогу песком. Кругом просто песчаная рябь.

Наступило легкое состояние паники, да еще вдобавок мой товарищ был в очках и вечером плохо видел. Думали остаться в степи на ночь – сделать из песка что-то вроде норы. Там переночевать, а утром искать дорогу в совхоз или ждать проезда какой-нибудь машины. Потом от этой мысли отказались. Побоялись змей и шакалов. Почти совсем стемнело. На небе стали появляться звезды. И вот, вглядываясь в полутьму, я увидел (а может, показалось) маленький крест из мерцающих звездочек. Причем верхняя звездочка мерцала ярче всех и, словно стрелкой, показывала путь, куда надо идти. Я сказал своему товарищу, что вижу вдали огни совхозных фонарей, и мы двинулись в том направлении. Креста я больше не видел, но почему-то был уверен, что идем правильно. Через минут сорок увидели мерцание фонарей совхоза. И через час уже были в отряде.

Что это было? Мираж, какое-то видение или помощь Всевышнего? До сих пор не могу себе ответить на этот вопрос. Но факт остается фактом: дорогу тогда мне КТО-ТО указал.

С середины восьмидесятых годов я работал в Протокольной службе Секретариата Совета экономической взаимопомощи, который был образован в 1949 году как международная экономическая организация. Здание СЭВ было на Калининском проспекте – в виде раскрытой книги. Сейчас в нем находятся некоторые департаменты мэрии Москвы.

Шел 1991 год, последний год существования СССР, и, соответственно, всех существовавших международных организаций. Время было нервное. Мне приходилось по работе общаться со многими людьми. Вопросами культурных мероприятий в Секретариате занималась одна интересная женщина. Ей было около пятидесяти, но выглядела она намного моложе. Всегда приветливая, хорошо одетая, седовласая, с легким макияжем. (Ее мужем, как я потом узнал, был генерал КГБ.) Периодически я согласовывал с ней планы действий Протокола и Секретариата. Однажды, после чашки кофе в нашем кафетерии, она предложила подняться к ней в кабинет и забрать некоторые документы. Вдоль стены там стояли стол, кресло, несколько стульев. У другой стены – большое длинное зеркало. На подзеркальнике были разложены папки с документами. Поговорили о погоде, о предстоящих мероприятиях, об обстановке в подразделениях СЭВ и настроениях иностранных сотрудников в представительствах этих стран. Она сказала мне, что я не очень хорошо выгляжу, что у меня усталый и опустошенный вид. Пригласила сесть лицом к зеркалу и закрыть глаза. Встала со спины. От нее начало исходить приятное тепло. Я чувствовал, что она делает какие-то пасы руками. Тепло усиливалось. Оно разливалось по всему телу от макушки до пяток. Мое лицо и руки налились волнующей теплой энергией. Я немного испугался этих ощущений. Такое действо продолжалось минут пятнадцать-двадцать. Когда я открыл глаза, то в зеркале увидел осунувшуюся, старую женщину. Казалось, что она очень устала. Она тихо попросила меня уйти. В своем кабинете я долго ощущал зарядившую меня силу. Так я впервые встретил человека, который может передать другому свою положительную, живительную энергию.

В начале своей книги «Йога сновидений» Зор Алеф (духовный учитель, целитель, писатель-мистик и основатель Школы Единого учения) пишет: «Не скрывает ли от нас завеса сновидений самые важные и глубокие тайны жизни, которые душа лишь смутно ощущает в бодрствовании? Не доводилось ли нам ощущать, что порой ночью во время сна наше сознание работает яснее, чем днем, когда оно как будто хорошо воспринимает происходящее? Не случалось ли нам во сне бывать более тонкими, чувствительными и глубоко переживающими увиденные события людьми, нежели в часы бодрствования? Наконец, знаком ли нам “сон разума”?»

Обо всем этом я не задумывался до своей командировки на Кубу (в Посольство СССР в качестве помощника посла по административно-хозяйственной деятельности). Эта командировка, невероятно интересная и познавательная, познакомила меня с государственными деятелями, космонавтами, артистами, простыми людьми иного мироощущения с другого континента. Выявила у меня те качества характера, о которых я даже и не подозревал. Повернула в иное русло жизнь – и мою, и моей семьи.

Еще раньше, работая в СЭВ, я поступил на курсы МИД СССР по подготовке специалистов для работы за рубежом. Три раза в неделю, вечерами, изучал специальные предметы и иностранные языки. И вот мне снятся два сна (тогда я не обратил на них особого внимания).

В первом сне я за рулем автомобиля еду по большой улице. Светит яркое солнце. Слева – подстриженные и ухоженные зеленые пальмы, справа – одноэтажные дома из белого камня. Впереди – красивая набережная, голубое небо и лазурное море. Волны с силой разбиваются об огромные прибрежные камни.

Сон второй. На каком-то аэродроме я поднимаюсь по трапу самолета прямо в кабину пилота. Мне передают два больших тяжелых ящика. Один квадратный, другой – в виде параллелепипеда. Все это я забираю и кладу в багажник автомобиля.

Я забыл про эти сны и вспомнил, только когда увидел все это наяву. В апреле 1986 года я с семьей прилетаю на Кубу. Больше месяца, принимая дела от своего предшественника, езжу с ним по организациям и учреждениям, с которыми предстоит работать. Знакомлюсь с улицами Гаваны и людьми. Коллега показывает места прибытия наших морских кораблей, причалы, склады. Периодически заезжаем в аэропорт имени Хосе Марти за грузами для Посольства. Все это время за рулем нашей советской «Волги» был Николай, мой предшественник. После его отъезда, в первый же день, я сел за руль посольской автомашины. Выехал на улицу Quinta Avenida (самая большая и длинная улица в Гаване) и увидел то, что было во сне. Действительно, на этой улице росли красивые зеленые пальмы. Их постоянно подстригали, создавая причудливые формы в виде яблок, зайцев и груш. Справа проплывали мимо старинные двух– и трехэтажные виллы, построенные в период, когда на Кубе были колонизаторы. Впереди виднелись набережная Malecon, порт Гаваны и Мексиканский залив. И все это я уже, оказывается, видел.

В том же 1986 году, 13 августа, исполнялось шестьдесят лет Фиделю Кастро – лидеру кубинской революции, премьер-министру Республики Куба. Посольство планировало отметить этот праздник. Готовились подарки и поздравления. За несколько дней до этой даты наш посол А.С. Капто поручил мне встретить в аэропорте Гаваны спецрейс из Москвы. Я подъехал на машине Посольства прямо к самолету ИЛ-86, поднялся по трапу… Командир воздушного судна встретил меня, проводив в салон первого класса. На полу стояли два ящика. Один квадратный, второй – в виде параллелепипеда. Я погрузил их в машину. Все, как в моем втором сне.

Фидель Кастро в день своего рождения заехал в наше Посольство, где в его честь был организован небольшой прием. В одном из привезенных мной ящиков был большой красивый футляр – с инкрустированным серебром охотничьим ружьем, подарком от М.С. Горбачева.

(Кстати, Фидель не любил праздновать свой день рождения. Обычно в этот день он заезжал в интернат к детям – сиротам погибших военнослужащих или на какое-нибудь промышленное предприятие, встречался с рабочими…)

После того как СЭВ прекратил свое существование, многие бывшие сотрудники были приглашены на работу в различные некоммерческие организации. Моего непосредственного начальника по Протокольной службе СЭВ Игоря Владимировича назначили руководителем Управления международных связей и его подразделений вновь созданного Союза предпринимателей и арендаторов СССР. А меня – его заместителем.

К Игорю Владимировичу приходили его однокашники, бывшие выпускники МГИМО. Среди них был и Андрей Волков, с которым я не только встречался по работе, но и подружился. Игорь Владимирович был разведен, Андрей – не женат. Оба они были моложе меня лет на десять. Грамотные, образованные, с огромным желанием переустроить страну. Однако наши взгляды на методы работы в Союзе несколько различались, и через два года я ушел из этой организации, создав собственную фирму. Она начала заниматься экспортом металла и лесоматериалов за рубеж.

С Андреем мы поддерживали хорошие деловые отношения. Как-то он обратился ко мне с просьбой дать ему в долг три тысячи долларов на два месяца. Принципом нашей семьи было «Деньги в долг не давать. Хочешь потерять друга – дай ему денег взаймы». Но в этот раз, с редкого согласия моей жены, деньги ему дали. Три тысячи в то время было приличной суммой. На двести долларов наша семья могла жить целый месяц. Машина стоила шесть тысяч долларов. Андрей деньги вернул ровно через два месяца.

Неожиданным было для нас с женой его приглашение на свою свадьбу. Я несколько раз давал понять Андрею, что свадьба – это торжество, на которое приглашаются родственники и очень близкие друзья. Но Андрей настаивал. Свадьба была зимой – кажется, в декабре. В ресторане Российской академии наук на Ленинском проспекте. Почему-то поехали на свадьбу на машине, хотя на дорогах было много снега. Мы опоздали к началу торжества. Поздравили новобрачных, и нас посадили на свободные места. Гостей было человек восемьдесят. Все незнакомые мне люди. За столом, напротив нас, сидела интересная супружеская пара. Разговорились, нашли много интересных тем. Потом в холле продолжили общение. Так я познакомился с Евгением, который занимался бизнесом, связанным (как он говорил) с нетрадиционными видами искусств и медицины. Меня это не удивило. В девяностых годах появилось много того, чего не было в СССР до перестройки.

Свадьба продолжалась, молодежь танцевала и веселилась. Из окон ресторана было видно, что на улице разыгралась вьюга. Евгений, узнав, что мы на машине, попросил отвезти его с женой домой. Он жил в районе Кунцево. Это было по дороге к нашему дому. Отвезли их, обменялись визитками.

Евгений был очень интересным человеком, прекрасным собеседником, умел располагать к себе людей. Всегда – очень внимателен и пунктуален. Я в этом убедился уже после нескольких встреч. Планировали вести совместный бизнес. Он был готов поделиться всеми своими связями для продвижения моей работы.

После командировки на Кубу здоровье моей жены Наташи стало постепенно ухудшаться, ее начали мучить боли в животе. Поднималось давление. Обострился диабет. У меня тоже начались проблемы со здоровьем. Очевидно, это было следствием того, как мы жили и работали на Кубе. Для ясности сделаю небольшое отступление.

Всего в Гаване работало в то время примерно сто двадцать семей дипломатов и технического состава. Восемьдесят семей проживали на территории комплекса Посольства, двадцать – в городе. В мои обязанности входило проведение всех мероприятий, связанных с жизнеобеспечением сотрудников, – от организации приемов, работы инженерных служб и транспорта до работ по уборке и поддержанию всех помещений в порядке. Также я отвечал за службы быта и питания.

Посол проводил приемы практически ежедневно и не по одному разу. Принимали дипломатов других стран. Приезжали делегации из Союза (по линии ЦК КПСС, МИД, Совета министров, министерств и ведомств), космонавты и артисты). Со всеми приходилось встречаться. Одновременно готовился переезд из старых зданий Посольства в новый комплекс.

Наталья была принята на работу на должность техника и занималась хозяйственными задачами на новом комплексе. Практически всем – от замены кондиционеров, холодильников и мебели до выдачи инвентаря садовникам и уборщикам. При этом домашние дела (стирка, уборка, приготовление пищи, занятие с детьми)… А вечерами она помогала в организации и обслуживании дипломатических приемов. Рабочий день в Посольстве начинался с 8 часов утра и продолжался до полудня. Перерыв – 3 часа. Затем – с 15 до 19 часов. Почти каждый вечер в резиденции посла проходили приемы. Как правило, количество приглашенных было до 25 человек, однако случались и очень большие приемы.

В 1987 году, 7 ноября, отмечалось семидесятилетие Великой Октябрьской революции. На прием было приглашено более 1200 человек. И вся организация этого грандиозного приема легла на наши с Наташей плечи – от составления меню, закупки продуктов, контроля приготовления пищи до обслуживания гостей. Сам прием проходил одновременно на трех площадках. Бо́льшая часть гостей (примерно 1000 человек) находилась на огромной территории под открытым небом. Работали фонтан, подсветка, тихо играла музыка. Были установлены стойки баров с напитками. Сотрудницы Посольства, как положено приветливым хозяйкам, обносили и угощали гостей бутербродами и закусками. На втором этаже Посольства, в большом зале приемов, обслуживали руководителей иностранных посольств и ведомств, аккредитованных на Кубе. Это около 170 гостей. И в отдельном протокольном малом зале было обслуживание высшего руководства нашей страны и Кубы. Примерно 12 человек. Здесь же были наш посол А.С. Капто и Фидель Кастро.

За неделю до этого мы с Натальей провели несколько репетиций работы всех служб и обслуживающего персонала. Прием длился с 20 до 23 часов. А затем нужно было все организовать так, чтобы утром следующего дня Посольство работало в обычном режиме и не осталось даже следов от вчерашнего приема.

Я вел учет всех протокольных мероприятий. За 1986/87 год их было проведено 126, а за 1987/88 год – 132. Постоянная жара, 100 %-ная влажность (рубашки – гуаяберы – приходилось менять по три раза за день), плохое качество воды (воду для питья покупали в магазине для дипломатов в двадцатилитровых бутылях), напряженная работа, практически без отпуска и выходных, постоянные интриги жен дипломатов в отношении жен технического состава (необоснованные претензии, завышенные требования к нормам поведения, постоянные придирки к поведению детей, вызов Натальи на заседание женсовета с высказыванием ей претензий в оскорбительной форме), – все это, скажем так, совсем не улучшило здоровье мое и Наташи.

Вернусь к знакомству с Евгением. У него с Натальей сложились приятельские отношения. Накануне празднования Нового года я сообщил ему, что ей плохо и после обследования ей планируют сделать операцию в клинике Первого медицинского института. Он попросил меня переговорить с Наташей и предложил нетрадиционное лечение. А разговаривали мы с ним в офисе, куда он пригласил меня. У этого офиса было название – «Иванка». Тогда мне это ни о чем не говорило…

Состояние здоровья Наташи действительно было очень тяжелым. У нее обострился панкреатит, она похудела на двадцать килограммов, пища практически не усваивалась. Врачи определили еще и сахарный диабет. В больнице, где она находилась, уже была назначена хирургическая операция… и отменена буквально за несколько часов до сообщения о минировании больницы чеченскими боевиками. И в связи с этим сообщением всех пациентов попросили срочно покинуть ее. Так жена оказалась дома незадолго до Нового года. Она практически ничего не ела, ее мучили диарея, слабость во всем теле.

Мы приняли решение о лечении нетрадиционными методами. Терять уже было нечего. «Утопающий хватается за соломинку». Я сообщил Евгению о нашем согласии. Пятого января 1993 года он прислал за Наташей автомобиль, и она поехала к целительнице. Как потом рассказывала жена, ее привезли в дом сталинской застройки у метро «Сокол». Она зашла в маленькую комнату с высокими потолками. Справа во всю стену книжные полки и большое количество камней-кристаллов. Слева – диван. В углу – письменный стол. Маленький столик с горящей свечой посреди комнаты. Бесшумно вошла интересная женщина, похожая на цыганку. Стройная фигура, распущенные ниже плеч, ухоженные и гладко причесанные черные волосы, темные, но очень добрые глаза… «Иванка», – так она просто представилась. Наташа сразу же почувствовала необычайную теплоту, исходящую от нее.

Иванка расспрашивала Наташу о болезнях ее родителей, о ее заболеваниях, о родах, о приступах боли в животе и о многом другом. Посмотрела и внимательно изучила историю болезни и диагноз, который пациентке поставили врачи. Выяснила ее отношение к вере и церкви. Ответы, видимо, ее удовлетворили, и Иванка сказала, что будет лечить Наташу. Затем подошла сзади. Ощущение теплых волн, полная расслабленность и спокойствие, а главное – появилась сразу же уверенность в том, что боли уйдут, болезнь отступит…

Приехала Наташа домой очень усталая, но внутренне бодрая. Глубокой ночью мы с Наташей проснулись одновременно. У нее начались боли в районе поджелудочной железы. Живот раздулся. Боль то усиливалась, то отступала. Но страха не было. Так продолжалось минут 40. Затем Наташа вся обмякла и спокойно уснула.

Утром она попросила приготовить ей легкий завтрак из свежих огурцов и зелени, поджарить в тостере хлеб с отрубями. Я очень этому удивился, но все приготовил. За завтраком она рассказала, что Иванка будет ждать ее вечером на продолжение лечения, пообещав с ней «работать» ночью, а утром можно будет на завтрак съесть легкий салат. Наташа не придала особого значения словам Иванки о «работе» ночью, но теперь все это вспомнилось…

Мы с детьми внимательно следили за состоянием Наташи. Лицо у нее порозовело, появился здоровый блеск в глазах, но была общая усталость и живот поднывал. Главное – не было рвотных рефлексов и диареи. К вечеру Евгений снова прислал машину, и Наташа поехала к Иванке. Так продолжалось две недели.

Наташа рассказывала, что во время сеанса в комнате, где ее лечили, окна были зашторены, дневной свет не проникал. Постоянно горела восковая свеча. После сеанса Иванка усталая выходила из комнаты и возвращалась через 10–15 минут отдохнувшая и посвежевшая, как будто и не было двухчасового интенсивного лечения. Она говорила Наташе, что самое главное для целителя – уметь не только снять боль, забрать «грязную и больную» энергию, но и быстро провести ассимиляцию своего организма. А это умеют делать единицы.