Текст книги "В кресле под яблоней"

От своего телевизора я избавился еще в конце прошлого тысячелетия, хотя и включал его редко. Потом появился первый ноутбук – благодаря «Путешествию для бедных» я стал несколько богаче. Потом второй и даже третий. Помню, поразил жену Германа Инну, когда сказал, что перед смертью плакал бы только от расставания со своим ноутбуком. Это ее так впечатлило, что Инна тут же последовала моему примеру и уже в 82 успешно освоила супермощный компьютер.

Благодаря интернету у меня появились друзья и поклонники по всему свету, не говоря о десятках тысяч читателей на стихи.ру и проза.ру. Одна дама из Германии, наша, сибирячка, перевела мой бестселлер «Девушка с яблоком» на немецкий. В начале перестройки его напечатали громадным тиражом в «Студенческом меридиане». Первая публикация, сокращенный вариант, была, правда, в литовском журнале. Отметили премией. Я отправил переводчице свое фото в длинном, тоже немецком, плаще. В ответ она неожиданно прислала мне шикарную австралийскую шляпу. Получился вполне плейбойский комплект. Когда иду по улице, дамы заинтересованно оглядываются. В таком виде появился как-то на фестивале в Твери. Думаю, что именно из-за этой шляпы мое появление не прошло бесследно – отметили премией. Очевидно, что надо сохранить имя дарительницы для истории – Марина Фишер, переводчик Тракля и сама талантливый поэт.

Таким же неожиданным подарком поразил когда-то и мой дед Василь. Поехал на базар продавать поросят, продал удачно, цену держал до последнего. Торговаться умел. Как-то мы продавали с ним на нашем тракторозаводском рынке картошку. Дядя Миша стыдливо стоял в сторонке – не дай Бог увидит кто из знакомых. Дед походил по рынку, все продавали по 15 копеек. Дед назначил цену в 17. Не сразу, но народ пошел, качество было получше. За полдня всю и продали.

Мертвецки пьяного деда снимали с телеги несколько человек, тоже под мухой. Бабушка волновалась – все деньги пропил! Кроме деда, сняли еще и большую картонную коробку. Когда ее вскрыли, я замер от изумления. Велосипед! «Орленок»! Синий, с серебристой фарой, ручными тормозами. Мои друзья тоже раскрыли рты. До сих пор кособочась под рамой, они вихляли на старых и громоздких велосипедах взрослых. О том, что есть такие велосипеды для нашего возраста, они и не подозревали. Всей компанией учили меня кататься, гоняли сами и постоянно крутились возле, чтобы тоже немного прокатиться по деревне, вызывая завистливые взгляды остальной ребятни. В наше время пацан даже за рулем иномарки никого не удивляет. Племянник водит машину уже с двенадцати.

За два осенних месяца в деревне удалось увидеть только один приличный фильм и то, как ни странно, американский, «Крестный отец» Копполы. Правда, еще под занавес сезона, на прощанье, посмотрели с мамой немецкий – «Александерплац», рано ушедшего, сжегшего себя наркотиками Фассбиндера. Но у него все-таки было ради чего – не просто ради кайфа. Маму до слез растрогал главный герой, который был очень похож на нашего дядю Мишу.

Фильмы теперь я смотрю по интернету. По режиссерам или актерам. Точнее, актрисам. У меня появился даже безошибочный тест. Если, проснувшись, я легко называю 30 знаменитых актрис, от Джины Лоллобриджиды и Мэг Райан до Софи Марсо и Милы Йовович, то давление можно не мерять – нормальное. А если без задержки могу назвать только несколько во главе с любимой Роми Шнайдер, то тут же беру тонометр. Правда, недавно появилась и еще одна любимица – Мерьем Узерли, несравненная Хюррем. Интересно, что в любимых у нее тоже Роми.

Я сериалов не смотрю. Но недавно нечаянно влип в «Великолепный век». До убийства испанской принцессы глотал не отрываясь. После недельного отдыха увлеченно досмотрел до сто первой, потом с трудом и остальные – уже без Узерли. Нашел и украинскую «Роксолану» с великолепной Ольгой Сумской и Анатолием Хостикоевым, в чем-то даже превосходящих турецкую пару. Конечно, на фоне «Великолепного века» фильм кажется романтично-провинциальным и очевидно жовто-блакитным. Но оба об одном: как хитроумная упрямая хохлушка пустила под откос могущественную Османскую империю, основательно подпортив наследственность: следующий султан оказался просто алкоголиком. Любовь, оказывается, самое опасное и действенное оружие. Турецкий предыдущий сериал «Хюррем» не идет ни в какое сравнение с этими двумя.

Зато в ту осень я вдоволь насмотрелся на звездное небо – в то время, как мама включала телевизор и засыпала под его бубнеж. Созвездие Пегаса вытягивалось по небу в вечном полете над бездонными провалами в вечность. Вторая звездочка в его хвосте – туманность Андромеды. «Дорогая Андромеда, ты туманная звезда. Ты туманна, ну и что же…» – такие стишки я передал на уроке литературы своей любви пятого или шестого класса. Валя Королева. Маленькая взрослая женщина. «Я думала, ты серьезный мальчик, все-таки отличник», – спокойно сказала она, возвращая образчики моего вдохновения.

Расхаживая по саду, пропахшему рассыпанными в пожухлой траве яблоками, я периодически заглядывал в окно. Ну, вот, мама и заснула – в круге настольной лампы, как в золотом нимбе, ее расслабившееся лицо с серебряной гривкой и властными, даже во сне, чертами. Прощаюсь со звездами, осторожно вхожу, выключаю ящик – мама тут же просыпается. Такая парадоксальная реакция на раздражители обнаружилась у нее во время войны. Только начиналась бомбежка или обстрел, как она, приткнувшись где попало, но все-таки не на открытом месте – под кустом, у копны, тут же засыпала. Так ей удалось проспать облаву, когда половину ее подруг, собравшихся на поляне, обнаружили полицаи. Всех их потом угнали в Германию. После войны часть из них вернулась. Те, кто работал на спиртовом заводе, оказались законченными алкоголиками и скоро умерли.

В последнюю нашу осень, часто забывая даже о белорусской программе со своим любимым президентом, мама много рассказывала о той давно прошедшей жизни, которая – особенности возрастной памяти – стояла вся перед глазами. И волновала так, как будто еще только совершалась. А вчерашний день бесследно падал в глухое беспамятство. Прошлое, сохраненное благодаря энергии молодости, было прочно упаковано на жестком диске. А для сохранения сегодняшнего энергии мозгу уже не хватало. Выговорившись, она в слезах просила меня больше ни о чем не расспрашивать, но на следующий день снова за что-то цеплялась. И мы опять уходили в то время, где меня еще не было, и ничто не предсказывало моего появления, а была только ее жизнь, которая прихотливо прокладывала путь к сегодняшнему дню. К привычному одиночеству в родительской хате и городской квартире, к нынешней деревне, словно вымирающей по вечерам – нигде ни песен, ни веселого гомона. Все, как в городе, в своих конурках, молча пялятся на экраны. Не зря же в деревенских хатах стоит этот дьявольский прибор в том же углу, где и главная икона, только пониже, искушающе близко к малому человеку. Чтобы сделать его еще меньше. Поэтому поднять голову повыше, задуматься о тайне, о вечности, явленных народу в образе тех же икон, уже просто некогда – сериал за сериалом, событие за событием, реклама за рекламой, бутылка за бутылкой…

Новый карьер с первоклассным щебнем быстро продвигался к кладбищу. Даже когда пошли кости, экскаватор продолжал работать, а машины сновали все так же неутомимо. Если бы не Кучинский, то за месяц-другой перемололи бы все кладбище. Александр Иванович – бывший учитель, в свое время получил срок за нацдемовщину. Всплеск национального сознания в первые годы советской власти породил массовый приток в литературу полуобразованной и очень амбициозной молодежи. Такого количества поэтов не выдержало бы ни одно общество. Естественно, что их молодая энергия вскоре была направлена на более нужные и практические дела. Тем более парни были крепкие, деревенские. Отбыв положенный срок, сокращенный за трудовые подвиги, Кучинский вернулся на родину и продолжал работать учителем. Но стихов уже больше не писал, зато иногда публиковался в районной газете, освещая те или иные недостатки сельской жизни.

Александру Ивановичу уже за девяносто, но темперамент все еще общественный. Жадно смотрит телевизор и регулярно читает газеты, в русле национально-демократической традиции ругает сегодняшнюю власть.

В сущности, роль интеллигента в народе – надзиратель разума. Рубят мужики ольху на берегах реки – Кучинский отзывается. Появляется власть и применяет санкции. После того как нашего соседа Баранова оштрафовали на тридцать советских рублей, никто не отважился повторить его акцию. Когда собирается уже сама власть вырубить то же Зыково, Кучинский вспоминает, что в свое время еще земство запретило это делать: неблагоприятная роза ветров будет выдувать почву.

Интеллигенция, привыкая воспитывать народ в малых делах, в которых он ребенок, претендует понемногу и на главенство в больших. В них народ выступает уже не как сумма ограниченных, необразованных и эгоистичных индивидов, а как единый и глубоко чувствующий природный организм. Так ребенок не знает, сколько будет дважды два, но прекрасно чувствует, от кого исходит угроза или опасность. И главное – на стороне ребенка его жизненная сила, будущее. А значит, и новые знания, и новые истины. То есть те же старые, только исполненные в новом материале.

Когда интеллигенция превращается в некий автономный, самообслуживающийся и самоудовлетворяющийся слой, то быстро становится чем-то дурно пахнущим. Именно тогда возникают слова декаданс и постмодернизм. Возникает и вопрос, а не слишком ли много у нас интеллигенции? И всего того мусора, что она производит? Безответственное уклонение к личному или групповому кайфу в сфере познания неукоснительно пресекаются некими высшими силами. Природа не знает местоимения «Я». Ведь и сама она мощное и нераздельное, как мычание, вечное «Мы». Комариный писк человеческого «Я» ее только раздражает. Поэтому естественное и единственное место интеллигенции – между народом и властью. А роль эта страдательная – между глупостью, сиюминутным интересом одного и упрямым самодурством другой. Только интеллигенция в состоянии сделать их контакт разумным и действенным. Но она все чаще малодушно уклоняется от этой миссии, позволяя власти доходить до абсурда, и даже провоцируя ее на это – только так она в и состоянии с ней бороться сегодня.

Как только добыча гравия прекратилась, в карьер стали свозить мусор – в деревне с ним проблема. Мусор уже современный, на улицу не выбросишь, в удобрение не превратится. Любая случайная яма заполняется сразу. А тут такая благодать – ямища. И понеслось! Образовалась настоящая свалка с постоянным горением и клубами вонючего дыма. Наконец, уже при новом председателе, карьер засыпали, а на улицах через некоторое время поставили контейнеры для мусора. Впрочем, это решение было принято на самом верху и касалось всей Беларуси. Так что таких бесхозных свалок, как в Подмосковье, да тем более в местах массового отдыха, в Беларуси не увидишь. Хотя после воскресного отдыха горожан на нашем деревенском пляже мусора тоже хватает. Некоторый вклад в наведение порядка со стихийно возникшей свалкой внесла и моя мама: регулярно долбала начальство своими эпистолами.

Рядом с захоронением людей восемнадцатого и девятнадцатого веков возникло захоронение вещей двадцатого: холодильников, телевизоров, велосипедов, кроватей, детских колясок, газовых плит. Для будущих археологов сочинен небольшой ребус. От карьера осталась ложбина, гектара четыре. На бедной, песчано-галечной почве почти ничего не поднимается. Она еще долго будет копить гумус, медленно возвращая утраченное плодородие.

Кладбище, обгрызенное с краю, где были могилы двух женщин из соседней деревни, расстрелянных немцами, уцелело. На гранитных памятниках ловкие люди сделали бизнес. Но две тяжелые плиты оказались им не под силу. Пару лет назад навели, наконец, порядок и на самом кладбище. Расчистили от кустов и разровняли площадку на вершине. Подняли и уложили плиты, соединив обломки цементом. Поставили деревянный крест.

Возникло нечто арифметически скучное и тоскливое. Ходить туда не хочется. Живописные руины дают больше для понимания происходящего в человеческом мире, чем дежурный новодел. Ведь не зря же Колизей итальянцы не восстанавливают.

На освящение креста приезжал даже ксендз из Минска – могучий, породистый мужчина. Вероятно, именно такими и были миссионеры Ватикана. Узы целибата поневоле накладывали на них обязанность по улучшению породы обращаемых в христианство язычников. Каждая религия шагает по земле, совмещая духовное с телесным. Любопытно, что в священники и в стражи порядка отбирают людей одной и той же комплекции, что косвенно свидетельствует о близости устремлений церкви и государства. Игнасий (или Игнаций) Мостицкий, довоенный президент Польши, любил повторять, что один ксендз заменяет двести полицейских. К сожалению, в России и двести попов не в состоянии заменить одного милиционера. И если государство представляет собой разумно-строгую отцовскую власть, то церковь – мягкую, эмоционально-материнскую. А, как известно, лаской от человека можно добиться очень многого. Тем более от малого, несмышленого или просто глупого. Не зря же народная пословица гласит: «Дураки ласку любят!»

Мы как раз с Володей Греком – это фамилия, а не кличка – пилили на дрова ту самую вербу, которую он изуродовал под маминым руководством. («Так страшно было лезть, ну как в первый раз на бабу!») Володя сыпал анекдотами, легко таскал меня на пиле, предвкушая будущую бутылочку и теплую беседу. Если я не смеялся, он переспрашивал: «Ну, понял, в чем дело?» Я подтверждал. Он недоверчиво посматривал на меня и начинал новый анекдот. Любимый телеперсонаж Володи – Михаил Задорнов. Его шутки он неутомимо повторяет и объясняет народу.

Пару лет назад Володя вернулся из города, где у него жена и двое взрослых парней. Помещаются все в одной маленькой однокомнатной квартирке. Последние годы, когда завод захирел, работал сантехником в домоуправлении. А работа, известно какая: создает все условия для скоростного спуска на дно жизни. В итоге жена выгнала: пока пить не бросишь, не возвращайся. Детишки, лбы что надо – папины, под метр девяносто – тоже поддержали: такой ты нам не нужен.

Куда деваться? Ну, конечно, домой, в родную хату – мать-то не выгонит. В колхозе он тоже сантехником – на ферме, к тому же готов браться за любую работу, кто бы чего ни предложил. Потому что для нормального психического самочувствия ему нужна минимум бутылка водки в день. Или три бутылки вина. Ровно столько он и зарабатывает. Поэтому матери никаких денег не дает. Проблема не в том, что он пьет, а в том, что мало получает – хватает только на водку. Именно в этом отличие российского народного пьянства от иностранного. Если наши еще и наскребут на выпивку, то на хорошую закуску уже не хватает. Хорошо, а может, и не очень, что жена тоже из родной деревни: встречаются каждый выходной. В основном, используют его тоже по хозяйству.

Только мы с Володей разогрелись, глядь – из-за липы выплывает шляхетная компания с тем самым ксендзом, возвышающимся на целую голову. А так как он находился в центре группы, то могло показаться, что у всего этого скопления только одна голова и есть. А остальные просто тело широкого и странного существа. Говорят, там были даже родственники панов Ельских, что живут сейчас в Польше. Один из фамилии Ельских, Франтишек, заседал в Четырехлетнем сейме, принимал активное участие в подготовке восстания 1794 года, был членом временного правительства Литвы в 1812-м. Наши Ельские – люди мирные, музыканты, литераторы. Поглядывая на эту компанию, мы с Володей продолжаем пилить. Они остановились между домами председателя и пчеловода, напротив водонапорной башни. Какой-то незнакомый седой мужчина начал им что-то рассказывать.

«Давай пока перекурим, – деликатно предложил Володя, – не будем мешать». Несмотря на внешность разбойника, особенно когда отпускает бороду, и она виноградными гроздьями – настоящий грек – скульптурно отягощает нижнюю половину лица, Володя человек чуткий и нежный. Поэтому, вероятно, и нуждается в постоянном восстановлении равновесия между организмом и грубой средой. Свою мать, Надежду Ивановну, он до сих пор называет на «вы», даже когда с ней ругается, хотя другие братья, младшие, по-деревенски привычно «тыкают».

Да, на месте серебряной водонапорной башни, за которой Володя тоже присматривает, находился панский дом, похожий, судя по картинке, скорее на сарай с высокой тяжелой крышей. Был построен лет триста назад и сгорел в прошлую войну. До сих пор в народе сохранилось за ним название «палац», дворец. Не столько из-за внешнего угрюмого вида, сколько из-за его начинки – обилия дорогих и красивых вещей. «Чаго там тольки ни было!» – часто вспоминал мой дед, который иногда допускался к самому пану. До войны кое-что из панских вещей можно было найти почти в каждой хате. Но все, к сожалению, сгорело вместе с деревней и самим «палацем». Хотя сегодняшние дворцы – новых и русских, и белорусов – по внешнему виду и по начинке намного превосходят тогдашние.

Господин Е.Б. предлагал нашему Юзику пятьдесят тысяч долларов – до дефолта – плюс дом в другом месте, если он согласится оставить так бездумно занятое им историческое место. Юзик не согласился. Господин Е.Б. не расстроился: «Восстановим на том берегу! Какая разница!» Тем более что опыт аврального восстановления, в частности панской криницы, у него уже был.

До периода активной химизации сельского хозяйства все спокойно пили воду из речки. Мягкая, вкусная вода быстро утоляла жажду. Только в самую жару или по праздникам отправлялись за родниковой водой. В дубовой позеленевшей колоде под раскидистой черемухой вода была всегда кристально чистой и холодной. Можно было долго глядеть, как плясали песчинки в пробивающейся наверх струйке. После нескольких глотков ломило зубы от холода.

Со временем, когда после осушения болот ближнее русло реки окончательно пересохло, соседи – Баран, Грек, Бахур – выкопали криницу поближе, метров десять от дороги. Вместо колоды поставили цементное кольцо. Правда, в половодье и какое-то время после приходилось ходить к старой. Дед мой новой криницы не признал – «Смярдиць!» – и всегда посылал меня в панскую. Через некоторое время наш сосед Коля, который сейчас строит церковь, сын старого Барана, окончил строительное училище и возвел крышу над бетонным кольцом. Так возникла и существовала себе скромная криничка на дне бывшего русла, не подозревая, что со временем станет телезвездой.

Когда поставили водонапорную башню, о панской кринице совсем забыли, дорожка к ней заросла, а возле нее в опасной близости расположился телятник, а потом и свинарник – плановое хозяйство демонстрировало свободу, недостижимую для рыночной экономики. По проекту сначала это был птичник, чего никак не должно было быть, погубили бы реку. И тут тоже не обошлось без Кучинского – он писал во все инстанции. К началу перестройки от птичника-телятника-свинарника не осталось ничего, кроме яростных зарослей крапивы – выше головы – и неистребимого запаха. Пустующее помещение быстро растащили по кирпичику, по дощечке. Народ пустоты не любит, в этом он согласен с природой.

Таджикские переселенцы попробовали было возродить панскую криницу – она рядом с их домами. Поставили колодезное кольцо, углубили, но вода быстро пропала. Теперь на этом месте глухие заросли черемухи, а цементное кольцо плотно забито мусором. Да, как любил говаривать Кучинский: «Няма таго, што раней было!» Ни вровень с берегами рыбной реки, ни кристальной родниковой водицы.

Господин Е.Б., как и все мы, тоже когда-то был просто товарищем – бойким журналистом из молодежной газеты, деятельным, как Чичиков, и затейливо мечтательным, как Манилов. Он только под занавес советской власти сумел к ней адаптироваться. Универсальной формой приспособления как наиболее соответствующей типу его личности и характеру власти стал большевистский аврал во всех видах деятельности. Объектом приложения его незаурядной активности могло быть что угодно – от срочной организации комсомольской выставки до создания необычного пионерского лагеря. Лагерь, собравший знакомых и друзей «кролика», проработал только месяц. Там мы с ним и познакомились. Армейский опыт начальника столовой – вершина моей жизненной карьеры – очень пригодился для должности завхоза.

Одного месяца вполне хватило, чтобы уже больше никогда не иметь с господином Е.Б. никаких общих дел. Единственным плодотворным итогом этого летнего «отдыха» стало несколько разводов и одна свадьба.

Через несколько месяцев после этого мероприятия я столкнулся с бывшим своим начальником в конторе нашего колхоза. Е.Б. находился в состоянии очередного аврала, посвященного созданию красочной наглядной агитации. За это председатель помог оформить маленькую хатку в нашем сельсовете. Когда Е.Б. повез меня хвастаться своим приобретением – на председательском газике – я несколько удивился. Если пройти от его домика по утоптанной тропинке метров сто до речки, потом по трем мостикам над ветвящимся руслом и подняться на горку, то вторая хата слева окажется нашей. Соседи. Напрямую – от порога до порога – метров триста. К счастью, укрыты от лицезрения друг друга прибрежными зарослями.

От мостиков и бурлящей воды под ногами он пришел в восторг. Остановился у криницы, зачерпнул ладонью воды – понравилась. Когда уже собирался повернуть назад, я предложил подняться и еще немного пройти – для полноты представления. Остановились у нашего дома, зашли в сад, угостил его сладкими яблоками, потом зашли в хату – еще были живы и дед, и бабушка.

Да, видимо, в жизни каждого человека есть некие значимые личности, чье присутствие неизбежно, хотим мы того или нет. Обычно это антиподы, которые помогают нам лучше узнать самих себя. С таким антиподом и свела меня жизнь. Я на этом берегу – с народом, он – на том, с господами.

На обратном пути Е.Б. задумчиво молчал, что для него редкость. Молчание было понятно: беспокоило продолжение моей дружбы с его тогдашней женой, что естественно вытекало теперь из нашего непредвиденного соседства. Дружба завязалась именно в том лагере, который он организовал летом, и медленно, но неуклонно двигалась к своему логическому завершению. А теперь он своими собственными руками сделал нас еще ближе. Я бы на его месте тоже задумался.

Возможно, именно поэтому он и не стал заходить в свою хатку – понравилось место, а сама избушка не имела никакого значения. Говорят, при немцах здесь у своей любовницы хоронился староста. Я еще помню ту носатую благообразную женщину со странной кличкой Попка и тремя детьми от разных отцов. Так что место, можно сказать, тоже историческое. Правда, выкупить его желающих почему-то не находится. Возможно, пока.

Однорукий ледащий мужичонка – руку отхватило молотилкой – был при немцах рассудительно выбран мужиками на вроде бы совсем безобидную должность: в хозяйстве, мол, от него все равно никакого толку. Принцип известный, так выбирали и в Учредительное собрание, так выбирают и в нынешние Думы. Вскорости Безрукий – кличка – подвел под расстрел самых основательных мужиков: посевную срывают! Колхозы немцы распустили только через год: «О, коллектив! Гут, гут!» В следующей партии должен был пойти на расстрел и мой дед. Эту информацию добыл мамин крестный сын Витя, он еще жив, когда встречаю, останавливаюсь перемолвиться парой слов. Было ему тогда лет пять, и он просидел незамеченный под столом в той самой хате, где совещался и, как и положено, пьянствовал актив новой власти. Дед предусмотрительно скрылся в лесу. Правда, пробыл он там совсем немного.

Через три дня Безрукого похоронили. Это были самые малочисленные похороны. Только жена и дети. Даже мать не пришла.

Демократически избранного руководителя отправил на тот свет партизан из нашей деревни – Солодуха, по кличке Бык. Его жену незадолго до этого староста выдал немцам. Как ни ловчил, ни прятался Безрукий, все же от пули не ушел. Мама невольно оказалась свидетелем это события. Она как раз несла сдавать молоко – при любой власти от мужиков требуют одно и то же. Поэтому они и не видят смысла в переменах и перестройках. За ними они всегда обнаруживают только желание половчее подобраться к простому человеку и поудобнее устроиться у него на хребте. Двое незнакомых вооруженных парней в желтой литовской форме остановили девушку и строго спросили: «Где староста? Почему молоко еще не отвезли?»

Потом рассказывали, что они застали его в хате, недалеко от которой уже лежал в засаде Солодуха. Он вел свою охоту и знал все путаные дорожки, по которым, уже чувствуя скорую гибель, осторожно и хитро передвигался Безрукий. Видимо, игра со смертью давала ему какое-то острое и мстительное наслаждение. Ведь он мог уехать на родину жены, где никто ничего не знал о нем. Но уходить от своей судьбы Безрукий явно не собирался. В считанные месяцы всеми презираемый калека превратился в царя и бога. С этой вершины можно было и падать. Только плохо, что не все еще заплатили за его унижения, не все. Особенно из тех, кто не обделен природой.

Зайдя в хату, в которой вяло текло небольшое застолье, парни тоже задали свой вопрос. Один мужчина в пиджаке, накинутом на плечи, показался им подозрительным. Безрукий не любил показывать свою покалеченную руку и прятал ее под пиджаком. «А? Старосту? Мигом доставлю! Налейте хлопцам! Присаживайтесь!» – мужчина с улыбкой шагнул к двери, рванулся, пиджак упал на пол. «Стой, гнида!» Как же, остановишь! Догони сначала. Безрукий, да не безногий. Он запетлял по улице, резко свернул в проулок, потом на тропку к спасительному лесу. Хотя и там было кому его встретить. Парни в желтой форме выскочили за ним, сгоряча пальнули несколько раз вдоль улицы – пули просвистели рядом с мамой. «Опять ушел, сволочь!»

Солодуха услышал выстрелы и поднял винтовку. Тут Безрукий и выскочил. Чешет, чешет-то как! Давай, милок, давай, подергайся напоследок. Надоест лежать. Хоть Солодуха и с одним глазом – на другом бельмо, как у колхозного быка, потому и кличка Бык, – тем не менее стрелок первоклассный. А тут как в тире. Главное – место выбрать. Черная отчаянная фигурка смешно топочет слева направо. Красота! До цели метров сто, любимая дистанция. Небольшое упреждение. Давно тебя, мамка, по головке не гладила. Гулкий удар кнута. И еще один, ломанувший тщедушное поганое тело уже в паденье. Даже коровы знали эту его любовь к двойному удару. Их шкура долго его помнила. Стоило ему только поднять кнут, как они разбегались.

Солодуха еще немного посидел. Мишень не шевелилась. Поднялся и ушел, не стал подходить к убитому. Вот и все, Танюха, вот и все… Рассказывали, как ее везли по селу. «Прощайте, бабы! Не поминайте лихом!» И девочка с куклой на руках… От этой куклы он и заплакал, сам делал. Приклеил волосы изо льна, Таня пошила платьице. Только год назад все это и было…

Удивляет в этой истории не то, что старосту все-таки пристрелили, а то, как гнулись до последнего и заискивали перед вчерашним ничтожеством. Заискивали, конечно, не перед ним, а перед властью. Заискивали так, как привыкли заискивать и до этого – перед любой властью. Зачарованные ее магией, безропотно приняли свою судьбу сильные и молодые мужчины. Поворот был так резок, что они не успели его осознать. Воспитанные неторопливостью крестьянской жизни, они оказались не готовы к быстрым и точным решениям.

Только один, Кузьма, когда их лениво вели на расстрел солдаты какой-то армейской части, расположившейся в нашей деревне на отдых, рванулся в сторону, где паслись кони. Солдаты не были карателями, дали бы убежать и остальным. Но отважился на это только один. Прячась за конями, Кузьма проскользнул к реке, переплыл, добежал до Зыкова, переночевал в хате моего двоюродного деда, а потом с помощью бутылки, которая постоянно приходит на помощь нашему человеку в трудную минуту, на какое-то время уладил отношения с Безруким. Правда, вскоре испортил отношения с партизанами: уклонился от сталинской мобилизации. От партизан ушел, да попал к немцам – в отряды самообороны. Чтобы ни в кого не стрелять – вечная мечта мужика – не получилось. Так и понесло по свету.

Рассказывали, что в начале девяностых Кузьма приезжал из Америки, посмотрел перед смертью на родную деревню. Больше всего его поразил Минск – огромный современный город. «Мы ж там про вас ничего не знаем!» Но зато мы все знаем про них.

На оперативный простор наши бессмертные Чичиковы и Маниловы вышли в начале перестройки. Дружно рванули телегу российской державы в разные стороны и тут же скрылись под ее обломками. Маниловы там и остались, а Чичиковы быстро выбрались и энергично приватизировали остатки. Видимо, из всех большевистских авралов, это был самый уникальный. Но господин Е.Б. все же явление особенное – то ли Чиманилов, то ли Маничичиков. Поэтому его собственная личность испытывала явные нагрузки на разрыв. Скорее, все же Маничичиков. Тогда перенапряжения легко снимаются с помощью достаточного количества мани-мани.

В начале перестройки господин Е.Б. сделал важное социальное открытие: мы можем хорошо жить, только демонстрируя себя миру. На том берегу, во владениях «Полифема», развернулась в начале девяностых бурная стройка. В то время как на этом берегу остановилось даже строительство остро насущного детского сада и культурного комплекса. Деревня уже несколько лет стояла без клуба.

Помню лето 1994-го, когда вся колхозная техника, в том числе и комбайны на полях, стояла без горючего, а юркий грузовичок то и дело сновал с одного берега на другой – в объезд десять километров – бесперебойно доставляя камень, песок, цемент, плиты, черепицу, дерево – недостатка не было ни в чем.

Два Николая – Макович и Макась (имена строителей надо сохранить для истории) – работали с утра до вечера, терпели все втыки и выволочки любящего показать свой нрав господина. А что делать? Тут все-таки живые деньги. Николаи только что вернулись из Норильска, куда уехали весной на заработки. Вроде чего-то заработали, но два месяца сидели, чтобы получить деньги хотя бы на билет обратно.

Недели через две возникла беседка на столбах, с черепичной крышей, с полом, уложенным квадратными цементными плитами, с деревянной лавкой, с красочным стендом, посвященным истории панского дома и его владельцев. Привлекала и схема уникальной водной системы, существовавшей здесь когда-то. А на этой схеме – знакомое круглое лицо господина Е.Б., стоящего в лодке в позе смиренного инока-перевозчика. Уложенная плитами дорожка вела к первым кладкам. Параллельно ей была возведена невысокая каменная стенка, подпирающая склон. В центре беседки осталось наше старое бетонное кольцо. Правда, его прикрыли по периметру толстыми досками – в виде восьмиугольника. Какое-то время висела и католическая иконка. Вода, как ни странно, тоже сохранилась. «Ну как, – спросил я у соседа Коли, который с женой и тремя детьми вернулся в то время со стройки законсервированной АЭС в отцовскую хату, – сколько, по-твоему, простоит эта беседка? Не разнесут ее?» – «Там же иконка висит. Да и рядом с дорогой».