Текст книги "Виктор. Зеркало Пророка. Книга вторая"

Виктор
Зеркало Пророка. Книга вторая
Валерий Михайлов

Человек живет в двойственном мире. Согласно разуму его не удерживают никакие стены и физические преграды; он одновременно находится на небе и на земле – в Италии, Франции, в Америке – повсюду, куда проникает его разум силой своего стремления и понимания. Но согласно телу он существует лишь в том пространстве, которое определяется формой его тела. Он скован цепями и находится в темнице до такой степени, что не может произвольно отправиться в любое место, достигаемое его разумом и волей, в то время как его разум может пребывать в тысяче миров.

Томмазо Кампанелла, «Метафизика».

Плачь, мы уходим навеки, так плачь,

Сквозь миры, что распались как клети

Эти реки сияния! Плачь!

Ничего нет прекраснее смерти!

Сергей Калугин, «Ничего нет прекраснее смерти!»

© Валерий Михайлов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Остатки сна прогнал осторожный стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в комнату вошел высокий, жилистый мужчина неопределенного возраста, одетый в легкий костюм. Если бы не глаза, он был бы одним из тех, на кого не обращаешь внимания в толпе, но глаза, умные, живые глаза, излучающие уверенность и силу духа, делали его необычно ярким, запоминающимся человеком.

– Доброе утро, сэр, – сказал он, подходя на почтительное расстояние к кровати, – извините, что побеспокоил, но ваш завтрак почти готов, и если вы не поторопитесь, он остынет, а это, согласитесь, нехорошо. Ваше имя – Виктор. Меня предупредили, что его вы тоже не будете помнить. Я – ваш слуга. Зовите меня Саймонсом.

Слова Саймонса заставили Виктора осознать, что он действительно ничего не помнит, никакой личной информации.

– Где я, и что, черт возьми, происходит? – нервно спросил он.

– Простите, сэр, но я должен вернуться на кухню. Все что мне известно, я расскажу за столом. Правда, знаю я лишь немного больше вашего. А сейчас позвольте мне идти, иначе вы останетесь без завтрака.

Последнюю фразу он произнес, закрывая за собой дверь. Оставшись один, Виктор сел на кровати и, обхватив голову руками, уставился в никуда. Он был растерян и напуган. Он не знал ровным счетом ничего. Даже какой сейчас век, даже кто он, и как выглядит. Прошло что-то около десяти минут, прежде чем он вышел из этого оцепенения. В большом, в человеческий рост, зеркале он увидел высокого голубоглазого блондина атлетического сложения чуть старше 25 лет с красивым, но без приторности лицом. Он был в просторной комнате с высоким потолком. Кроме огромной кровати там были одежный шкаф, тумбочка, туалетный столик. На полу лежал толстый ковер ручной работы. В шкафу Виктор нашел одежду своего размера. Одевшись, он вышел из комнаты и оказался в коридоре, куда выходили двери других комнат. С обеих сторон коридор заканчивался массивными деревянными лестницами прекрасной работы. Из окон в противоположной от комнат стене открывался вид на великолепный, но несколько неухоженный сад. Между окнами на стене выделялись более яркие прямоугольники – следы от картин. Самих картин в доме не было. Спустившись на первый этаж, Виктор оказался в прекрасной гостиной, с которой граничила столовая. Оттуда, через открытые двери доносился вкусный запах еды. В столовой на огромном столе, за которым свободно могли сидеть не один десяток человек, сиротливо стоял один прибор.

– Что, черт возьми, происходит? – спросил Виктор, садясь за стол.

– Завтрак, сэр, – ответил Саймонс. Лицо его при этом было совершенно бесстрастным.

А вот лицо Виктора стало злым.

– Я попросил бы вас впредь воздержаться от подобных ответов на вопросы, – холодно произнес он.

– Простите, сэр, если мое поведение показалось вам вызывающим. Дело в том, что я нахожусь почти что в вашем положении. Мы с вами стали участниками эксперимента. Нас поселили здесь, в этом доме на маленьком острове в море или океане. Кроме нас здесь нет ни одной живой души. Я также как и вы прошел обработку памяти, так что я даже не уверен, тот ли я человек, в чьей роли оказался. Я проснулся на несколько часов раньше вас. Прочитал письмо с инструкциями… И все. Кстати, для вас наши хозяева тоже оставили письмо.

– Где оно?!

– У меня, сэр.

Саймонс достал из внутреннего кармана пиджака конверт и положил на стол. Виктор поспешно вскрыл конверт и принялся читать написанный чернилами текст:

«Дорогой Виктор!

Как Вам уже сообщил Саймонс, Вы находитесь на одном из островов. В доме нет ни одного предмета, который мог сообщить вам ни о месте, ни о времени вашего пребывания. Это сделано для того, чтобы не отвлекать вас от воспоминаний, а вы должны вспомнить нечто важное, причем в течение 30 дней с момента прочтения этого письма. Иначе Вас и Саймонса ждет смерть. Таково условие этой игры.

Саймонс об этом еще не знает, так что эту новость придется сообщить ему вам. Он тоже прошел обработку памяти, поэтому ничего из того, что может помешать эксперименту, он не сможет вспомнить.

Я же искренне желаю вам удачи.

Искренне ваш или ваша… Сейчас это не имеет значения».

– …! – Выругался Виктор, которому, разумеется, не понравилась отведенная ему роль, – прочтите, – он нервно положил письмо на стол.

Почитав письмо, Саймонс изменился в лице.

– Что вы об этом думаете? – спросил Виктор.

– Похоже, нам остается уповать только на вашу память, сэр.

– Знать бы еще, что я должен вспомнить, – желчно произнес Виктор.

– Этого нам не сообщили, сэр. Но мне были даны инструкции, где и как вы должны вспоминать.

– Так что же вы молчите?!

– Это в подвале, сэр.

– Так ведите!

Виктор вскочил из-за стола.

Вход в подвал находился за маленькой дверкой под одной из лестниц. Обычно за такими дверями бывают подсобки, где хранятся ведра, веники и прочие причиндалы подобного рода. За этой же дверью начиналась винтовая лестница, ведущая в кромешную тьму.

– Похоже на каземат, – сказал Виктор.

– Совершенно с вами согласен, сэр. Пройду принесу фонарь.

Спустившись на глубину не менее трех этажей, они оказались в коротком коридоре, который заканчивался низкой массивной дверью. Дверь была оснащена нехитрым механизмом, запиравшим ее всякий раз, когда она закрывалась. Пол, стены и потолок были выложены камнем. За дверью было настолько маленькое помещение, что в нем можно было только сидеть.

– Они что, хотят, чтобы я согласился похоронить себя заживо в этом склепе? – раздраженно спросил Виктор.

– Боюсь, у вас нет выбора, сэр.

– И что, я должен здесь торчать, пока не вспомню?

– Согласно инструкции, вы должны будете уединяться здесь каждый день сразу после заката. Когда пожелаете выйти, звоните, – Саймонс указал Виктору на небольшое кольцо, расположенное справа от двери. – До заката вы предоставлены самому себе.

– Ладно, Саймонс, давайте выбираться на свободу.

– Хотите осмотреть дом, сэр? – спросил Саймонс, когда они вернулись в гостиную и немного перевели дыхание после оказавшегося утомительным подъема по лестнице.

– Хорошая мысль, – согласился Виктор.

– С чего бы вы хотели начать?

– Подвал мы уже осмотрели, так что предлагаю идти дальше снизу вверх.

– Очень хорошо, сэр.

На первом этаже кроме гостиной и столовой были расположены кухня и другие служебные помещения. На втором этаже кроме спален они обнаружили кабинет и большую библиотеку, где в несколько рядов стояли стеллажи. Они были пусты.

– Хм… – удивился Виктор.

– Думаю, сэр, чтение книг, по мнению наших хозяев, могло бы помешать вам в вашем вспоминании, – предположил Саймонс.

В кабинете тоже не было ничего, что могло бы навести на мысль о его хозяине. Письменный стол, кресло, пачка бумаги чернила, перья, и все…

Зато к спальням примыкали огромные ванные комнаты. В доме были проведены канализация и водопровод.

Над вторым этажом была мансарда, превращенная в зал боевых искусств, вдоль стен стояли стойки со всевозможным колюще-режущим оружием, начиная с мечей, топоров, сабель, и шпаг, заканчивая экзотическими приспособлениями для умерщвления ближних. Кроме боевых образцов были и учебные. У Виктора эта коллекция вызвала восхищение, граничащее с детским восторгом. Взяв саблю, он несколько раз ловко ею взмахнул. Рука вспомнила оружие.

– Как вы относитесь к фехтованию? – спросил он Саймонса.

– Положительно, сэр, правда, не помню, насколько хорошо владею этим искусством.

– Не хотите попробовать?

– Как вам угодно, сэр.

– Какое оружие предпочитаете?

– На ваше усмотрение, сэр.

– Тогда предлагаю поединок на саблях. Для начала воспользуемся учебными, – резонно решил он.

Мужчины оказались хорошими фехтовальщиками, и поединок доставил им массу удовольствия.

– Вы не знаете, который час? – спросил Виктор, кладя оружие на место.

– В доме нет часов, сэр.

– Как же мы будем ориентироваться?

– По солнцу днем и по звездному небу ночью, сэр.

– Что ж, эти часы, по крайней мере, не надо заводить.

– Вы совершенно правы, сэр.

– Тогда предлагаю взглянуть на наше гнездышко снаружи.

Дом был сложен из белого кирпича и покрыт красной черепицей. Стоял он на вершине невысокой скалы у самого моря с восточной стороны острова. К песчаному пляжу вела вырезанная в скале широкая лестница с деревянными перилами, покрашенными в зеленый цвет. С трех других сторон дом был окружен немного запущенным садом, изобилующим характерными для теплых широт растениями. Сразу за садом начинался лес, откуда доносились крики птиц. Недалеко от дома в саду стояла прекрасная белая беседка, увитая цветущим большими красными цветами плющом. Виктору она показалась знакомой.

Было жарко, несмотря даже на легкий прохладный ветерок, дующий с моря.

– Пожалуй, я окунусь перед обедом, – решил Виктор.

– Хорошая идея, сэр.

– Стол накройте в беседке. Есть в доме в такую погоду – преступление.

Спустившись к морю, Виктор разделся и бросился в воду. Он долго и с удовольствием плавал, и когда вернулся на берег, в теле чувствовалась приятная усталость. После еды его сморил сон.

– Прошу прощения, сэр, – услышал он голос Саймонса, – солнце у самого горизонта.

– Да, конечно, Саймонс.

– Я приготовил для вас теплую одежду. В подвале холодно и наверняка сыро.

– Я не ужарюсь? – спросил Виктор, увидев шерстяные брюки, свитер, парусиновую куртку, теплые носки и спортивные туфли.

– Думаю, это будет в самый раз, сэр.

– Поверю вам на слово.

– Подобные каменные мешки используются с двоякой целью, сэр, – рассказывал Саймонс, пока Виктор готовился к вспоминанию. – Для неподготовленных людей такое место является сущим адом. Достаточно всего несколько дней заточения, чтобы человек сошел с ума. Но в некоторых йогичеких школах люди добровольно замуровывали себя в каменных мешках, чтобы обрести мистическое просветление. Тишина, тьма и одиночество очень сильно влияют на человека, сэр.

– Откуда у вас такие познания?

– К сожалению, этого я не помню, сэр.

В подвал Виктор спускался с тяжелым чувством. Он словно сам хоронил себя заживо. В голову лезли всякие неприятные мысли, которые, как он ни старался, не мог отогнать.

– Удачи, Сэр, – сказал Саймонс, закрывая за Виктором дверь камеры-гроба.

В абсолютной тишине было слышно, как стучит сердце и пульсирует кровь в сосудах. Казалось, Виктор вернулся в те времена, когда в ночной темноте его окружали детские страхи, от которых он прятался под одеялом. Он чувствовал, как тьма оживает и набрасывает на него сети страха; как она сгущается вокруг него, материализуется, превращается в некую наблюдающую за ним враждебную субстанцию, готовящуюся в любой момент перейти к нападению. Тьма смотрела на него своими совершенно черными глазами, скорее даже не как хищник на будущую жертву, а как гурман, готовящийся приступить к трапезе.

Она проникала в его сознание в виде липких, дурацких мыслей, отогнать которые он не мог, как ни пытался. А что если его никогда отсюда не выпустят? Что если это коварный план его врагов. И то, что он сам добровольно спустился в этот каземат, было частью их дьявольского плана, этакой психологической составляющей предстоящего мучения? Что если суть эксперимента как раз и заключается в том, чтобы смотреть, как он сначала сойдет здесь с ума, а потом умрет от голода и жажды? Что если звонок не работает, или с Саймонсом что-то случится? Например, сердечный приступ? Виктор прекрасно понимал, что все его опасения являются результатом разыгравшегося воображения, но обуздать его не мог, как ни старался. С каждым ударом сердца страх продвигался все глубже в его сознание, подавляя робкое сопротивление здравого смысла. Почувствовав, что он сходит с ума, Виктор принялся дергать за кольцо. Безрезультатно. Саймонса словно и след простыл. Неужели то, что он еще несколько минут назад считал бредом, правда? Поддавшись панике, Виктор принялся колотить в дверь. Прошла целая вечность, прежде чем он услышал, как лязгнул замок.

– Простите, что заставил вас ждать, сэр, – услышал он голос Саймонса.

Первую порцию коньяка Виктор проглотил как воду, даже не заметив, ЧТО пьет. Его знобило, и, несмотря на теплую погоду, Саймонсу пришлось растопить камин. После второй порции Виктор немного пришел в себя. Шок сменил стыд. Ему было неловко перед Саймонсом за демонстрацию своей слабости. Устроить истерику из-за того, что около часа провел в темноте! Такое простительно разве что женщине или ребенку. От стыда Виктор готов был провалиться сквозь землю.

– Сколько я там пробыл? – виновато спросил он.

– Не знаю, сэр, в доме нет часов, – ответил Саймонс, – позвольте приготовить вам ванну и постель.

– Конечно, Саймонс, спасибо.

Еще две порции коньяка помогли ему заснуть.

Всю ночь Виктора преследовали кошмары. Он отбивался от одетых в монашеские рясы страшных людей с масками вместо лиц, не на лицах, а именно вместо лиц. Чтобы спастись, ему надо было исчезнуть, остановить мысли, избавиться от чувств, и тогда бы он стал недосягаемым для монстров, но предательский страх…

Проснулся он совершенно разбитым. Вставать не хотелось, но и оставаться в постели было невмоготу. Чтобы хоть немного привести себя в чувства, Виктор спустился к морю. Был абсолютный штиль, и поверхность воды была ровной, как стекло. Разбежавшись, Виктор нырнул. Вода была прохладной, и это приятно освежало. Вернулся он на берег только, когда возникла угроза утонуть от усталости. В приятном изнеможении Виктор упал на остывший за ночь песок. Отдохнув, он поднялся и бегом побежал вверх по лестнице. Приняв душ, Виктор спустился в гостиную.

– Извольте завтракать, сэр, – услышал он голос Саймонса, который совсем неслышно вышел из столовой.

Завтрак был скромным. Овсянка, сдобная булочка с джемом и чай. Судя по недовольству желудка, Завтракать Виктор привык более плотно.

– Скажите, Саймонс, а что вы вообще здесь делаете? – спросил он, закуривая сигару.

– Служу вам, сэр.

– Я имею в виду, что вас подвигло на это?

– Не знаю, сэр. Возможно, деньги. Возможно, у меня не было выбора. Вы же не помните, как попали в этот дом. Я тоже. Все, что у нас есть – это обрывки воспоминаний, причем неизвестно еще, можно ли им доверять. И можно ли доверять вообще чему-нибудь на этом острове.

– Вас не пугают такие выводы?

– Пугают, сэр.

– По вам не скажешь.

– Это потому, что я позволяю себе бояться, сэр.

– Что?!

– Я позволяю себе бояться, сэр. Если позволите, я объясню, – произнес Саймонс, увидев недоумение на лице Виктора.

– Будьте любезны.

– Вечером, когда стемнеет, я забираюсь в самое темное место и начинаю бояться всего, что только можно. Я думаю обо всех демонах, о том, что нас могут убить, обо всех неприятностях, которые могут случиться. Мое воображение буквально материализует все мои страхи, которые набрасываются на меня. Я чувствую, как они пытаются меня уничтожить, и боюсь. Я погружаюсь в страх настолько глубоко, насколько возможно, и что бы ни происходило, прохожу через это. Я принимаю свой страх, не отвергаю его, позволяю ему быть. Страх – это нечто естественное, заложенное в нас самим богом или природой. Это дар, и я с благодарностью принимаю его. И потом, когда мне становится страшно, я принимаю свой страх, как друга.

– И что?

– Попробуйте, сэр, эффект весьма впечатляет.

– А вам не кажется, что вы слишком умны для того, чтобы быть обычным слугой?

– Возможно, раньше я был не слугой. А возможно, это ложные воспоминания. В любом случае, я не смогу ответить на этот вопрос, сэр.

– Хорошо, Саймонс, спасибо за совет.

– Не стоит благодарности, сэр.

В течение недели Виктор днем плавал или фехтовал до изнеможения, а вечером отправлялся в склеп, где отдавался страхам. Сколько раз он думал, что умирает или сходит с ума, но в действительности ничего этого не происходило. Внезапно он понял, что боится только часть его «я» или боящийся, тогда как сам он наблюдает за этим со стороны. При этом он мог по своему желанию либо погружаться в сводящий с ума ужас, либо отстраненно наблюдать за ним. От удивления он забыл, где находится и попытался вскочить на ноги. Удар головой о каменный потолок принес еще одно открытие: оказывается точно также можно наблюдать и свою боль! Страх и тьма оказались освободителями, а не врагами.

Ночью Виктору приснилось имя: Жозефина. Только имя, но это имя наполнило его душу чувством невосполнимой утраты, любовью, страстью, тоской. Следующую неделю он был одержим этим именем, и буквально считал минуты до заката. Уединяясь в склепе, он пытался вытянуть из себя хоть что-то, что могло бы открыть ему тайну этого имени. Только в полном изнеможении, мучимый голодом и жаждой он возвращался наверх. Постепенно им начало овладевать отчаяние.

– Похоже, вы слишком усердны, сэр, – заметил Саймонс после того, как Виктор пропустил один из тех ударов, которые человеку с его уровнем мастерства стыдно пропускать.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, переводя дыхание.

– Стучи, и тебе не откроют. Своими усилиями, вы не позволяете воспоминаниям прийти. Это как сон, который нельзя призвать. Ему можно только покорно отдаться и ждать.

Виктор подозрительно посмотрел на Саймонса.

– Я лишь высказываю то, что приходит мне в голову, – пояснил тот, – но откуда у меня эти мысли, остается загадкой, сэр.

Весенний Париж жил своей жизнью. В многочисленных ресторанчиках и кафе посетители наслаждались едой и вином. По улицам прогуливались дамы и кавалеры. Одни в экипажах, другие пешком. Город любви и наслаждений оправдывал свою репутацию.

ВИктор (в Париже ВиктОр) ходил среди этого великолепия и глотал слюни. В его жизни была очередная темная полоса. После того, как он по глупости связался с вольнодумцами (из-за чего пришлось покинуть Россию), такие полосы случались чаще и чаще. На этот раз он остался без денег, без жилья и без чего-либо, что можно продать. Он был готов на любую работу пусть даже за стол и кров, но даже такую работу найти не удавалось. Оставалось попрошайничать или грабить.

Не зная, на что решиться, Виктор бесцельно слонялся по парижским улицам, наблюдая со стороны за праздником жизни, на который у него не было билета. Приближалась ночь, и надо было найти уютную подворотню, еще не занятую другими такими же безбилетниками. Хуже всего было то, что сообразительная обычно голова была такой же пустой, как и желудок.

– Такое впечатление, что кто-то специально отгоняет любые хоть сколько полезные мысли, – сказал он себе, идя по темной безлюдной улице, куда его занесла судьба или предоставленные сами себе ноги. Виктор давно уже не стеснялся разговаривать с собой вслух.

Послышался стук копыт. Навстречу Виктору ехала слишком дорогая для этого района карета. Он заранее поспешил убраться с дороги, но экипаж остановился в паре домов, не доезжая Виктора. Сначала он (Виктор), было, хотел подбежать к экипажу, чтобы открыть дверь, – так можно было заработать пару медяков, – но одумался. Ночь, безлюдье, да и его внешний вид вполне могли заставить обладателей экипажа принять его за грабителя. И гарантированная в этом случае лишняя дырка в теле Виктора никак не устраивала.

Тем временем дверь экипажа открылась, и из него вышла достойно одетая дама. Едва она покинула экипаж, кучер поспешил убраться подальше. Открыв своим ключом дверь, дама вошла в дом. Буквально в следующую же секунду послышался сдавленный женский крик. Ее там ждали, причем далеко не друзья. Не долго думая, Виктор бросился ей на помощь, но едва он вбежал в подъезд дома, сильный удар по голове сбил его с ног…

Пришел он в себя около полудня следующего дня: с обмороком от удара объединились голод и практически отсутствие нормального сна в довольно таки длительный период времени. Голова была забинтована, болела, но была на месте. Виктор лежал на огромной кровати в просторной, дорого и со вкусом обставленной комнате. На нем была пижама подстать убранству комнаты. От тела приятно пахло чистотой – прежде чем переодеть и уложить, его выкупали. Чистота! Только после бродячей жизни можно до конца осознать, какое это блаженство – ощутить себя чистым!

Виктор попытался встать, но сильная боль во всем теле, – удар по голове оказался не единственным подарком тех неизвестных друзей, – заставила его отказаться от этой затеи.

На тумбочке возле кровати рядом с подсвечником лежала записка, написанная красивым мужским почерком:

«Дорогой друг!

Доктор предписал Вам покой, так что можете наслаждаться им сколько угодно. Если Вам что понадобится – звоните. Если нет – тоже звоните. Буду рад с Вами познакомиться.

Ваш покорный слуга Джеймс».

Найдя шнур у изголовья кровати, Виктор несколько раз дернул за кольцо. Где-то вдали послышался звон колокольчика.

Через минуту в комнату вошел изысканно одетый мужчина средних лет. Он излучал силу и уверенность в себе, а его глаза светились добротой и умом. Он был высокого роста, худой, но физически очень крепкий. Лицо его было приятным и говорило о том, что он принадлежит к числу породистых людей.

Хоть Виктор и вспомнил каждую деталь внешности этого человека, но то главное, что создает из деталей целое, от него ускользало. Встреть он его на улице, Виктор прошел бы мимо, не узнав человека, сыгравшего одну из наиболее важных ролей в его судьбе.

– Добрый день, мсье, – сказал вошедший, – рад, что вам стало лучше. Мое имя – Джеймс Рид. Для вас просто Джеймс.

– Виктор.

– Доктор сказал, что вам нужно еще несколько дней провести в постели. Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли поесть. А на полный желудок уже и поговорим.

Сказав это, Джеймс позвонил. Слуга принес в комнату поднос с чашкой бульона, кофе и круассаном. После своего вынужденного поста Виктор готов был съесть быка, и такой завтрак мог разве что еще сильней раззадорить чувство голода, которое несколько притупилось после безрезультатных попыток раздобыть хоть какую-то еду.

– Доктор предупредил, что к еде вас надо приучать постепенно, иначе может стать плохо, – пояснил Джеймс, понимая состояние Виктора.

– Прежде всего, – начал разговор Джемс, когда Виктор закончил есть. Во время трапезы они сохраняли молчание, – я хочу от всего сердца поблагодарить вас за ваш отчаянный поступок, благодаря которому моя дочь избежала огромных неприятностей. Можно даже сказать, что вы спасли ей жизнь.

– Но я ничего не успел сделать.

– Вы приняли огонь на себя, позволив, тем самым, выиграть время. Только благодаря этому все обошлось.

– Что, ж, я очень рад, что смог оказаться полезным вам и вашей дочери.

– А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы поговорить с вами о деле.

Со стороны Виктора возражений не последовало.

– Пока вы лежали в беспамятстве, я позволил себе навести о вас справки. Вы – Виктор Александрович Григорьев. Русский дворянин. Бывший офицер. Пять лет назад вы спешно бежали из России, боясь преследований со стороны властей за участие в антиправительственном заговоре. Во Франции ваша жизнь складывается не очень удачно.

– И это еще мягко сказано! – согласился Виктор. Он был поражен тем, насколько оперативно Джеймс смог о нем все узнать.

– Учитывая все это, я хотел бы предложить вам место моего секретаря. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Я никогда не служил в подобной должности, – ответил Виктор. Он не хотел, чтобы им в последствии начали тяготиться.

– На самом деле мне нужен верный надежный человек, на которого я мог бы положиться. И владение оружием здесь будет важнее, чем навыки пользования пером. Соглашайтесь.

– Для меня это большая честь. Но вы не боитесь со временем разочароваться во мне?

– Вы верите в судьбу?

– Не знаю. Я об этом не думал.

– Мы встретились в результате целого ряда не зависящих от нашего пожелания событий. Так что считайте, что нас свел сам господин Случай, а он знает в этих делах толк. Ладно, я вижу, возражений у вас нет. Детали обсудим, когда вы немного поправитесь.

Природное здоровье и хорошие условия жизни творили чудеса. Буквально уже через несколько дней после этого разговора Виктор смог приступить к исполнению своих обязанностей, которые очень плохо сочетались с тем, что он привык понимать под обязанностями секретаря. Дни проходили в усиленных занятиях стрельбой, фехтованием, рукопашным боем, верховой езде… Несколько часов в день он проводил за изучением упражнений, направленных на развитие скрытых способностей организма, медитацией и тренировкой ума. Ум тренировался изучением математики, истории, философии, и тех знаний, которые, после того, как они обросли толстым слоем глупости, суеверий и заблуждений, стали известны как оккультизм, магия Каббала, Таро… Обучали Виктора сам Джеймс, Патрик, который, будучи прекрасным воином, исполнял обязанности слуги и человек, имени которого Виктор так и не узнал.

Также не знал Виктор и ради чего его превращали в бойца-одиночку, способного эффективно действовать как самостоятельно, так и в группе, как на необитаемом острове, в чаще леса, так и в каменных джунглях на территории врага. Да Виктор об этом особенно не задумывался. Времени на праздные размышления у него просто не оставалось. К тому же у него был теперь дом, еда, хорошее отношение Джеймса и его друзей. Остальное не имело значения.

Жозефина, – так звали дочь Джеймса, – дома практически не появлялась. Ее жизнь проходила в разъездах, так что родным домом для нее были кареты, каюты кораблей и купе вагонов поездов. Виктор видел ее только один раз, в средине лета, когда она ненадолго вернулась домой.

Она сама нашла Виктора в саду, где он читал рекомендованную Джеймсом книгу.

Было ей (Жозефине) чуть больше двадцати. Немного худая по меркам тех лет, она была чуть выше среднего роста. У нее было привлекательное лицо, точеные руки, густые темные волосы и удивительно красивые, выразительные глаза, черные, как ночь.

– Позвольте вас поблагодарить, – сказала она приятным голосом, – если бы не вы… Не знаю, что бы со мной было… надеюсь, вам здесь нравится?

– Если честно, мне некогда об этом думать, – с улыбкой на лице ответил он.

– Я очень рада, что вы остались с нами. Надеюсь, мы станем друзьями.

– Почту за честь.

Извинившись, она покинула Виктора. В тот же день она уехала из дома. А вечером Виктор поймал себя на том, что думает о ней.

– Этого еще не хватало, – сказал он себе, понимая, что эта возникшая вдруг симпатия ни к чему хорошему не приведет.

Воспоминания ворвались в сознание Виктора, как снаряд в пороховой склад. Он словно заново переживал те события, настолько ярко и четко проносились они в его сознании. Он не сразу даже сообразил, что Саймонс, брызгает ему в лицо холодной водой.

– Что случилось? – спросил он недовольно.

– Извините, сэр, но уже скоро полдень. Я пришел узнать, все ли в порядке, но вы были здесь без сознания. Я испугался, и…

– Все нормально, Саймонс, я вспоминаю. Можете возвращаться.

– Извините, сэр, но вам надо поесть и хоть немного отдохнуть. Вспоминание отнимает огромное количество сил.

– Все в порядке, Саймонс, я чувствую себя прекрасно.

– Ваши ощущения обманчивы, сэр. Поверьте, вам лучше подняться наверх.

Поняв, что Саймонс от него не отстанет, Виктор почувствовал досаду.

– Ладно, наверх, так наверх, – недовольно согласился он.

Только выйдя из подвала, Виктор понял, насколько сильно устал. Его ноги подкашивались, а руки тряслись.

– Вам надо отдыхать, сэр, – отечески произнес Саймонс, – иначе вы добьетесь полного истощения своей нервной системы задолго до того, как вспомните самое главное. С сегодняшнего дня я буду приходить за вами по утрам.

Механически проглотив завтрак или обед, Виктор кое-как обмылся под душем, и, едва добравшись до постели, провалился в тяжелый сон.

Снилась ему голая степь или даже пустыня. Он был один с окровавленной саблей в руке. Со всех сторон на него нападали люди без лиц. Они были медлительные и неуклюжие, но их была тьма, а силы Виктора убывали с каждым ударом. И когда он был уже почти в их руках, его разбудил Саймонс.

– Пора, сэр, – солнце уже на горизонте.

Несмотря на паршивое настроение, самочувствие Виктора было в полном порядке. Сон придал ему сил.

– Утром я за вами зайду, – напомнил Саймонс, закрывая его в комнате воспоминаний.

Всю дорогу в Канн Виктор посвятил сну. Подумать только, практически сутки в абсолютном покое! Он чувствовал себя в раю. После нескольких месяцев ежедневных тренировок, занимавших практически весть день, сутки отдыха действительно были настоящим праздником. В 13—00 скорый поезд выехал из Парижа, а в 10 часов утра выспавшийся и довольный жизнью, Виктор стоял на перроне Канна.

Назвав извозчику адрес виллы «Виктория», он попросил того не спешить, чтобы можно было в полной мере насладиться прекрасными видами, которыми так богат Канн. Окинув Виктора оценивающим взглядом, извозчик запросил с него непомерную плату, но Виктор не стал возражать.

– Главное, не жалей денег, – напутствовал его перед отъездом Джеймс, – и Виктор не собирался ему перечить по крайней мере, в этом.

«Виктория» расположилась в царстве вилл на склоне горы, у подножия которой, на берегу раскинулся подковой город. На вилле Виктора ждал управляющий.

– Мосье Бертран? – спросил он, открывая Виктору дверь.

– К вашим услугам, – ответил Виктор.

– Желаете что-нибудь выпить? Чай, кофе, вино или что-нибудь покрепче?

– Благодарю вас, месье, не стоит беспокоиться.

– Тогда к делу. Как долго вы думаете пробыть в наших местах?

– Для начала месяц, а там посмотрим.

Решив вопросы аренды, Виктор оставил слуг разбирать вещи, а сам отправился на прогулку по Канну. Едва он вышел на аллею, по обе стороны которой росли высокие деревья, дающие прохладу и тень, с ним поравнялся извозчик на достойном короля ландо.

– Месье желает осмотреть город? – спросил он.

– Да, но только так, чтобы по пути заехать в павильон художественной фотографии месье Ксавье. Знаете, где это?

– Месье может не волноваться. Все будет в наилучшем виде.

Спустившись к морю, экипаж повернул на дорогу в Антиб, идущую берегом моря. За очередным поворотом открылся вид на залив Жуан, и Виктор попросил кучера ехать помедленней, чтобы можно было насладиться зрелищем стоящих в бухте кораблей. Едущий чуть поодаль за ними экипаж тоже снизил скорость.