Текст книги "Мутанты. Окаянные 90-е"

Мысли его занимало одно – деньги. Что он будет делать с ними дальше, его пока не волновало, Семёну был важен и заманчив сам процесс.

Каждую ночь он подсчитывал доходы, по старой привычке немо шевеля губами, выстраивал неровные столбики цифр на тетрадном листке, затем, вдоволь налюбовавшись написанным, подводил жирную черту и доставал зажигалку. Листок вспыхивал, скручивался, сгорая в оранжевом пламени, но Семён оставался спокоен. Цифры надёжно впечатывались в память, уютно укладывались там, принося с собой видимое удовлетворение, а утром всё повторялось снова, нестерпимое желание овладевало Семёном, заставляло его вновь и вновь обходить торговые точки города.

Женщин Семён сторонился, жил по поговорке: «Не пускай козла в огород, потом не выгонишь», ходил несколько раз к проституткам, тем и доволен остался. Словом, жизнь протекала весело, без особых приключений…

В один из июньских дней, Семён зашёл в сберкассу, положить деньги на счёт.

Стоял в очереди, держал барсетку под мышкой, равнодушно оглядывая прохладный зал. Взгляд скользнул по обшитой железными листами будке с окошком, притулившейся в углу.

«Обмен валюты… – прочитал Семён. – Может, доллары купить? Нет, ну их к чёрту, что я с ними делать буду? За границу уезжать не собираюсь, пока, во всяком случае… Доллары… Какие они из себя, интересно, ни разу не видел»

Свободную руку Семён держал в кармане, и поэтому сразу ощутил знакомый толчок, так сторублёвка ему о себе напоминала. Семён вытащил её из кармана и… не поверил глазам.

В ладони была зажата неизвестная купюра зеленоватого оттенка, но со знакомыми циферками «100».

«Ёлки-палки, неужели доллары?» – изумился Семён, поспешно пряча руку в карман, и осторожно косясь вокруг. Всё спокойно. Никто, вроде, и не удивился, что у парня в дорогих джинсах и яркой рубашке в сеточку, стодолларовая бумажка в кармане обретается.

«Та-а-к, – размышлял Семён, – значит, и в доллары превращаться умеешь… Ай да соточка! Стоит только захотеть… Вот я захотел, и на тебе – стольник американский…»

Семён посмотрел на будку. Рискнуть, что ли? Он раздумывал недолго.

Предупредив сзади стоящую женщину, решительно направился в угол.

– Девушка, обменяйте стольник, на цветы любимой не хватает, – игриво произнёс Семён, интимно подмигивая в окошко.

Несмотря на весёлый тон, сердце его учащённо забилось, ноги напряглись, готов он был, в случае чего, дать дёру подальше от обменника. Но ничего страшного не произошло.

Девушка, не глядя на Семёна, задвинула лоток, сунула сотку в какой-то прибор, привычно отсчитала деньги и вытолкнула назад.

Он забрал купюры, с минуту постоял возле окошка, хотел сказать ещё что-нибудь весёлое, но девушка взяла со стола книгу, по виду – учебник, уткнулась в неё, и Семёну ничего не оставалось, кроме как отойти от будки.

Снова становясь в очередь, он впихнул руку в карман джинсов, стал, затаив дыхание, ждать привычного шелеста между пальцами.

Толчок! Вот она! Семён выдвинул уголок банкноты из кармана, посмотрел украдкой. Всё правильно, российская сотня – хватит нам пока долларов…

Обрадованный послушным поведением купюры, Семён ласково погладил её в кармане, и почудилось ему, будто в ответ бумажка нежно, словно ласковая пушистая кошка потёрлась об пальцы.

Он заполнил бланк, положил деньги на счёт и, выйдя из сберкассы, на минутку остановился, надевая вытащенные из нагрудного кармашка тёмные очки от солнца.

Как раз этой минуты и хватило двоим мускулистым парням в чёрных майках-безрукавках, чтобы, подойдя к Семёну с двух сторон, стиснуть его, схватить под руки, и быстро, почти бегом, подойдя к машине, стоявшей у тротуара, втолкнуть внутрь салона.

В последнее время ходил Витёк, как камнем пришибленный. Сам не свой, темнее грозовой тучи. Не радовали его – ни воля вольная, ни самогонка цыганская…

Часто, на весеннем солнышке в баках мусорных ковыряясь, корил он себя, ругал последними словами.

«Вот кретин! Надо же было додуматься с похмелья: свистнуть у Сёмки стольник и, пока он спал, слинять как последняя крыса…»

Сотка-то, и впрямь, заговоренной оказалась, уж как спрятал её Витёк – в ботинок под стельку, а подошёл к ларьку, разулся – нет ни хрена! Исчезла, сволочь!

И сам Сёмка исчез, как ни торопился Витёк назад, надеясь успеть, надеясь, что не проснулся дружок ещё. Проснулся… И исчез… Ушёл Семён.

Затаил, конечно, на него обиду и ушёл. А главное – бабки неразменные так при Сёмке и остались. Это и к гадалке не ходи…

Витёк огорчённо вздыхал, отбрасывал скуренную почти до самых обветренных губ «примину», волок набитые пустыми бутылками и макулатурой сумки, сдавал всё это в приёмные пункты. На вырученные деньги набирал хлеба, самогонки, вечером надирался до чёртиков в новой, сооружённой им из кусков фанеры и упаковочного картона, хибаре. Утром, зелёный с перепоя, опохмелялся, чем было, что с вечера оставалось… и всё начиналось сначала…

Через месяц, Витёк винить и ругать себя перестал. Надоело. Какого чёрта? Семён, сволочь, подождать, что ли, немного не мог? Нет, сорвался сразу, обиделся… Подумаешь, господин, какой… Пошутил он, Витёк, это и ежу понятно; просто проверить решил, правду Сёмка говорит или так, по пьяному делу болтает… Вот и взял стольник, хотел до ларька сбегать, заодно уж и Семёна опохмелкой обрадовать.

И что в итоге? Этот скот умотал неизвестно куда, бросил кореша на произвол судьбы… Сёмка – при деньгах, а ты, Витёк – подыхай, значит… Гад ты Семён, гад ты ползучий!

Витёк выпил стакан мутного самогона, обтёрся засаленным рукавом, занюхал разрезанной луковицей.

– Найду я тебя, Сёмка! – угрюмо сказал он, швыряя щепки в маленький костерок, разведённый в роще, возле хибары-времянки. – Найду и башку сверну… Посмеёшься тогда, урод трепливый. Заживё-ё-м! – мотая давно не стриженой головой, передразнил он Семёна.

– Ты-то, небось, живёшь припеваючи, а я? Бросил, козёл, избавился, как от нахлебника ненужного… Только хреновато получается: что ж ты раньше молчал, когда я тебя в свою компанию принял, научил всему, хлебом-водкой поделился? Ты же, Сёмка, как слепой щенок был, выбросили на улицу, а Витёк подобрал, накормил, в люди вывел… Как же… Витёк – он добрый… Приходи, пользуйся! Вот об этом ты почему-то не вспомнил, когда манатки свои сворачивал. Не будешь ты, стервец, жить спокойно, помяни моё слово… Найду я тебя, Сёмка, гадом буду, найду!

Затаив глухое чувство мести, начал Витёк не только по ближайшим мусорникам побираться, но и по району бродить. Стал в лица прохожих осторожно, исподлобья, вглядываться.

Постепенно расширяя круг поисков, забредал он всё ближе и ближе к центру города. Несколько раз гнали его оттуда менты, однажды чуть от конкурентов, таких же бомжей, не досталось. Еле отбрехался от них Витёк, сумку пустую показал, а то было б на орехи.

День за днём тянулся, болели ноги, в глазах рябило от множества лиц, но не было Семёна, как в воду канул…

Вечерами, лёжа в хибаре, думал Витёк, размышлял остатками трезвого ума.

«Иголку в стоге сена ищу… Может, куда подался Семён из этих краёв? Нет, не должен. Денег у него, почитай, кроме сторублёвки не было… Здесь он где-то, сволочь, меняет сотку, бабки копит. Как соберёт деньжат побольше, так и рванёт. А вот куда? А куда – неизвестно… то ли на север, то ли к морю Чёрному… Спешить надо, шевелиться скорее, найти Семёна, пса драного…»

Он сжимал кулаки, ждал с нетерпением рассвета, и утром, снова выбирался на улицы города, снова смотрел во все глаза, цепляя взглядом мало-мальски схожие с Семёном лица.

Исхудал Витёк, оборвался до крайности; некоторых взгляд его пронзительный пугал; ему стали подавать на ходу, торопливо совали в грязную руку мелочь. Витёк кланялся, бормотал что-то неразборчиво и упрямо шёл дальше, не сводя воспалённых глаз с проходящих мимо людей.

И совсем, было, отчаялся Витёк, обессилел от ежедневных блужданий, когда, отдыхая на картонке в холодке воняющей кошками подворотни, вдруг увидел знакомое лицо.

Без бородки и усов, казался Семён моложе своих лет, да и походка стала другая – важная, решительная. И всё же это был он. Он, без всяких сомнений!

Витёк заторопился, поднялся на ноги, но Семён, остановив проезжавшую машину, уже сел и захлопнул дверцу.

Витёк бросился на улицу, выругался вслед уносящемуся автомобилю, погрозил кулаком. Невольно, тяжело дыша, посмотрел на здание, из которого Семён так вальяжно вышел.

«Та-а-к… Сберкасса! Всё понятно, Сёмка! – повеселел Витёк. – Копишь, значит, денежки, – прав я был. Ну, теперь тебя достать – легче лёгкого, готовься к встрече… олигарх…»

Витёк в радужном настроении побрёл домой; смеялся, на деревянный ящик, вместо стола, самогон выставляя; хихикал, хлебом с солью закусывая; однако, после двух стаканов, вдруг помрачнел, загрустил…

– А с чего это я взял, что Сёмка со мной делиться станет? – ни с того ни с сего, спросил он у чумазого плюшевого медведя, найденного в мусорнике, и посаженного в угол хибары. Медведь не ответил.

– Молчишь? – пьяно вопросил Витёк. – И правильно… и молчи… Нечего тебе сказать. Он, Сёмка, видишь какой, – ряху отъел – будь здоров, одет во всё чистое, красивое… Даст мне в рожу, да ещё и сплюнет, мол, знать не знаю рвань эту, подзаборную. Ментов, чего доброго, позовёт, хотя нет, стой, милицию ему впрягать не с руки будет…

Витёк повалился на прожжённое одеяло, приподнялся на локте, поддерживая рукой осоловевшую голову и, найдя пьяными глазами медведя, продолжал:

– Менты как раз его голубчика и расколют: – откуда бабки? Нечего сказать? В камеру! Будешь на нарах париться, пока последний рублик не выложишь, а если за ту сотку узнают… вообще… Нет, не станет он ментов звать, сам со мною справится, сука этакая… Как пить дать, заманит в тёмный угол, шваркнет по башке, и поминай, как звали. Деньги – они ещё и не то с людьми делают… Ладно, Сёмка, найдутся и на тебя крутые ребята, обломают тебе кайф халявный… Не веришь? – спросил он у медведя, и показалось Витьку, что усмехается плюшевая игрушка, смеётся над ним, потешается…

– Смейся, смейся… – угрожающе процедил Витёк, закрывая глаза. – Недолго осталось, завтра поглядим, кто смеяться будет…

Дотлевали у фанерной хибарки малиновые угли костра; Витёк спал, судорожно дёргаясь и постанывая во сне, лишь плюшевый медведь, не смыкая пуговичных глаз, таращился в темноту ночной рощи.

Наутро, Витёк, неимоверно страдая от жуткого похмелья, долго бродил по шумноголосому базарчику.

Небольшая площадь была заставлена лотками с различными вещами, начиная от иголок, и заканчивая шубами. Тут же, по краям, торговали продуктами, книгами и разнообразной живностью.

Насшибав мелочи на бутылку пива, он отошёл в сторону, присел на корточки. Пил по глоточку, растягивая удовольствие, и что-то высматривал в разнородной рыночной толпе.

Минут двадцать спустя Витёк оживился, бросил пустую бутылку в кулёк. Он увидел Тимона.

Тимон и ещё трое, накачанных с виду, парней, шли вдоль торговых рядов, собирая деньги.

Витёк знал – они тут хозяева, техника поборов отработана как швейцарские часы, хочешь торговать – плати бабки, не заплатишь – скатертью дорога… Попробуешь права качать – выкинут с базара, отделают так, что мать родная не узнает. И ментов звать бесполезно, в сговоре они, как пить дать.

На Витька, братки, внимания никогда не обращали, что с бомжа неумытого взять, да и он старался на глаза им не попадаться, так, на всякий случай. Ходили слухи, что такие вот бригады, вывозят бедолаг, вроде Витька, за город, и метелят почём зря, вместо боксёрской груши. Удары отрабатывают, руками и ногами. Это у них – тренировкой называется…

Но сегодня Витёк решил рискнуть. Обида, злость на Семёна терзали его, не терпелось в глаза Сёмкины, зажравшиеся, посмотреть, спросить с укоризной: «Ну что, допрыгался, сволочуга? Как же ты, кореша своего, в беде бросить додумался? Расскажи ка, поведай… Не по-братски поступаешь, не по-людски…»

Витёк несмело подошёл к парням, кашлянул.

– Слышишь, Тимон, дело есть…

Тимон с неподдельным удивлением воззрился на бомжа, надо же – вошь заговорила.

Витёк заторопился, глотая от волнения слова.

– Тут придурок один есть, богатый… Ничейный он, сам по себе… Я его хорошо знаю, бабла – навалом, и откуда берёт – тоже знаю… Я показать могу… Я…

– Погоди, – поморщился Тимон. – Завякал, как ботало коровье… Какой придурок? Какое бабло?

– Так я ж и говорю… – растерялся Витёк, вжимая голову в плечи. – Кореш мой бывший, бомжевали вместе, а теперь – богатей, куда там…

– Ну а я здесь при чём? – спросил Тимон, уже с интересом оглядывая Витька.

– Спросить с него можно, откуда бабки такие…

– Заработал.

– Заработал? – Витёк чуть не захлебнулся от злости. – Это он-то заработал? Это Сёмка-то? Падаль он последняя, и деньги у него чужие, краденые, считай!

Один из троицы вразвалку подошёл к Тимону, спросил что-то; Витёк не услышал, трясся как в ознобе, не то от похмелья, не то от ненависти.

– Не сейчас! – отмахнулся от парня Тимон и кивнул Витьку:

– Продолжай!

– Так всё, вроде… Я его покажу, и как бабки халявные сшибает, разъясню, а вы мне – похмелиться, а? Плохо мне… – неожиданно закончил Витёк.

Тимон недоумённо поднял брови, затем почесал нос, подумал и достал сотовый телефон.

– Давай, Жорик, возьми доходяге пива, да смотри, чтобы не делся никуда, может ещё и пригодится, – сказал он подошедшему парню и, отвернувшись, поднёс телефон к уху.

Парень нехотя сходил к продуктовому ларьку, вернувшись с бутылкой пива, бросил её Витьку, точно кость собаке. Витёк не обиделся, сорвал крышку, жадно приник к горлышку.

– Ну, допил? – раздался сзади голос Тимона. – Поехали, братва. И ты, вонючка, тоже…

– Куда его, Тимон? С нами в тачку? – брезгливо содрогнулся один из парней. – Он же загадит всё…

– Ничего, газетку подстелем… А ты, давай, шевели задницей, – скомандовал Тимон Витьку. – Да кулёк брось, не на помойку едешь!

Он резким ударом ноги выбил кулёк из руки Витька, тот отлетел в сторону, закувыркался, упал, звеня осколками разбившейся бутылки, возле одного из прилавков.

Витёк испуганно оглянулся. Никто из прохожих не обращал на них внимания. Ничего не случилось – всё нормально. Бомжа какого-то прессуют, ну и хрен с ним…

Витёк, уныло ссутулившись, побрёл к дороге.

Подойдя к автомобилю, Тимон изучающе посмотрел на Витька, поморщился, сплюнул сквозь зубы.

– Вы, правда, мужики, левака какого-нибудь поймайте. А я уж с ним не задохнусь, надеюсь…

Парни поухмылялись, но послушно отошли в сторону.

Тимон открыл багажник тёмно-вишнёвого «Ниссана», достал оттуда старую куртку защитного цвета, бросил Витьку, – Держи, на сиденье постелешь… – и открыл заднюю дверцу.

Ехали недолго.

Витёк, как сел на куртке расстеленной, так и просидел, почтительно наклоняясь вперёд, всю дорогу. Лишний раз вздохнуть боялся.

Дорогая, с кожаными сиденьями, машина, квадратные плечи молчащего Тимона, поездка неизвестно куда – всё это угнетало Витька, держало, несмотря на выпитое пиво, в постоянной дрожи. Но хода назад не было, оставалось положиться на удачу – авось вывезет. Должны ему поверить, это люди серьёзные, не голодранцы какие-нибудь. А если поверят – кранты Сёмке, выжмут из него всё до копеечки, повоет ещё, сука…

Вскоре автомобиль подкатил к шикарному трёхэтажному особняку, обнесённому высоким кирпичным забором.

Крепкий парень в чёрной майке, открывший им ворота, проводил скорчившегося на заднем сидении Витька любопытствующим взглядом и, увидев, как лихо Тимон вписался в узкое пространство между «мерседесом» и «девяткой», снисходительно похлопал в ладоши.

Тимон подмигнул парню, за шиворот выволок Витька из машины, встряхнул, процедил с угрозой:

– Сейчас старший подойдёт. Если разговор пустой – не обижайся… Так что, вонючка, имеешь что стоящее – выкладывай как на духу, и не забудь – о разговоре только мы, втроём, знать будем, так что держи язык за зубами, врубился?

И для пущей убедительности Витьку подзатыльник врезал. Легонько, конечно, но Витьку и такого хватило, душа сорвалась с места, укатилась куда-то вниз, в дрожащие ноги.

Уставился он на идеально подметённый асфальт, прошептал:

– Господи, пронеси… Пускай поверят мне, пускай возьмут Сёмку треклятого…

Тимон неспешно поднялся по фигурной винтовой лестнице на второй этаж особняка, постучал в резную тяжёлую дверь кабинета.

Змей, худощавый мужчина в возрасте, правая рука Папы, главы «Западной» группировки, был на месте. Он сидел за большим чёрным полированным столом, печатал что-то в раскрытом ноутбуке.

Тимон присел на мягкий стул, терпеливо подождал, пока Змей закончит свои дела, снова встал.

Змей закурил, откинулся на спинку кресла, пустил в потолок колеблющееся кольцо дыма, покосился на Тимона.

– Ты почему не работаешь?

Тимон удивился.

– Так я… Ты же сам велел бомжа сюда доставить. Или я с ним должен полдня в машине дерьмом дышать? Ничего не случится, парни сами, всё как надо, сделают…

Змей махнул рукой, разгоняя ароматный дымок.

– Привёз? Где он?

– У тачки стоит, обстановкой любуется! – заржал Тимон.

– Ша! – недовольно скривил тонкие губы Змей, и Тимон смеяться перестал.

– Что говорит?

– Д я уж докладывал, чего одно и то же…

Змей дёрнул уголком рта и Тимон виновато развёл руками.

– Дружок его, говорит – вместе недавно помойки чистили – теперь сильно разбогател… Бабки, говорит, у него – краденые, а откуда, мол, он трепануть может. И что за дружком никого реально нет – ручается… Я сразу подумал: если – одиночка, отчего ж не потрясти, пусть поделится, мы много не попросим…

– Вор… – Змей медленно передвинул хрустальную пепельницу вправо, затем влево. – Вор отпадает, конечно. Не станет вор по мусорникам шариться. И не повязан, якобы, ни с кем… Думаю – пустое… Скорее всего, грабанул бомжара кого-то ночью, в переулке, на дурака нарвался, с бабками хорошими. Шиковать стал, приоделся, ну и так далее… Наверняка, денег у него уже – кот наплакал, а может и нет… Вопрос… Ладно, веди его сюда.

Змей заметил перекошенное от деланного отвращения лицо Тимона и теперь засмеялся сам.

– Ну да, разумеется… В беседке поговорим, на свежем воздухе дышится легче. Ты, Тимон, сообрази там чего-нибудь, коньячку например, будь хозяином…

Тимон с готовностью кивнул и исчез из кабинета.

Змей подошёл к зарешёченному итальянскому окну, посмотрел во двор; жалкая оборванная фигура застыла около машин, исподлобья поглядывая по сторонам. Подошёл парень, кивнул. Оборванец, еле волоча ноги, поплёлся за ним.

«А если подстава ментовская? – размышлял Змей. – Возьмём бомжару бывшего в оборот, тут же навалятся, что угодно припаяют, от грабежа до похищения… Да нет, вроде ничего не слышно было, и Темрюк, хоть и продажная, но верная скотина, предупредил бы, позаботился… И какой, собственно говоря, расчёт, ментовке бомжами играться? Ерунда… Нет, пощупать алкашей можно, даже нужно. У самого денег не окажется, так наведёт на других, у кого их много, а те, в свою очередь, отстегнут немного за безопасность свою. Можем и под крылышко взять, базара нет, делай гроши, только делись…»

Змей спустился в прочерченный тенями деревьев сад, неторопливо двинулся к беседке, увитой диким виноградом.

Тимон постарался – хороший коньяк, две рюмки, блюдце с нарезанными тонкими колечками лимона уже стояли на плетёном из лозы столике, дожидаясь своего часа.

Змей сел в лёгкое, плетённое из лозы кресло, закинул ногу на ногу, покрутил надетый на безымянный палец золотой перстень, испытующе посмотрел на стоявшего перед ним бомжа, кивнул. Тот шмыгнул носом, сглотнул слюну, с опаской присел.

Змей вздохнул, приподняв крошечную рюмку.

– Тимон, стакан принеси… – негромко распорядился он, уверенный, что его услышат.

Действительно, не прошло и минуты, как на столе красовался обычный гранёный стакан.

Змей, не спеша, с ленцой, открыл бутылку, налил коньяк в рюмку, уставился холодными серыми глазами на Витька, оглядел его испуганное, в каплях пота, лицо, и ни слова не говоря, набулькав полстакана, пододвинул к бомжу. Сам, взял рюмку, погрел в руках, сделал маленький глоток, поставил на стол.

Витёк заёрзал в плетёном кресле, нерешительно протянул руку.

Осторожно взяв стакан, поднёс его ко рту.

Увидев, как быстро исчез коньяк, Змей снисходительно улыбнулся и тут же налил снова, но едва Витёк потянулся за стаканом, неожиданно хлопнул по краю стола ладонью. Звук от удара получился сухой, громкий, словно выстрел. Витёк отпрянул от стола, с ужасом посмотрел этому опасному мужику в глаза, но не выдержал, опустил взгляд вниз.

– Итак, даю тебе десять минут, – помедлив, тихо произнёс Змей. – Время пошло…

Витёк посидел, пожевал губами, пытаясь собрать разрозненные мысли; помог коньяк – расслабил, развязал язык, повёл в нужном направлении.

Как хороший рассказчик, начал Витёк издалека.

Сдружились с Семёном, бродяжничали, самогонкой травились, летом от жары сдыхали, зимой от холода; затем, подойдя к главному, уже без спроса потянул к себе стакан с коньяком, закусил лимоном, стал рассказывать про вечер, когда Сёмка с вещами да продуктами привалил, и соткой ещё неразменной похвастался.

Змей слушал внимательно, сузив глаза, казалось, ни одно слово Витька не пропадает зря, достигает его небольших ушей.

Правда, стоило Витьку дойти до сотки заговорённой, откровенно поморщился, выпил коньяку, но вот дальше, особенно о новой одежде Семёна и сберкассе, весь обратился в слух, даже переспросил несколько раз.

Витёк, как ему казалось, толково ответил, затем, заглотнув ещё полстакана, опьянел окончательно, стал слёзно жаловаться. На судьбу, на Сёмку-предателя, на мужика, который сторублёвку волшебную не тому, кому надо, подарил… и вот, Сёмка в золоте, а он, Витёк, нет, оттого-то он и пропащий такой… В общем, понёс пьяную околесицу и чуть не разрыдался, после чего Тимон оттащил его в гараж, кинул на измазанное, вонявшее бензином тряпьё, где Витёк и отрубился.

Змей всё так же сидел за столиком, в беседке, щурясь на проглядывающие сквозь широкие листья дикого винограда солнечные лучи, когда Тимон подошёл неслышно, присел рядом.

Змей посмотрел на Тимона, подумал немного.

– Завтра дашь этому инвалиду умственному старую мобилу. Номер один только введёшь – свой. Пусть попасёт дружка бывшего. Как позвонит – мигом с парнями туда. Обоих доставишь в склад, на Криковскую, там разговаривать будем. Всё понял?

Тимон кивнул, собираясь вставать.

– Да… ещё вот что… – Змей дружески положил руку на плечо Тимона. – Папе об этом знать пока не обязательно. Выгорит что – доложим, а так… сам понимаешь, пустышку вытянуть можем…

Тимон вышел из беседки, улыбнулся краем рта. Ну и жучара этот Змей, в момент фишку просёк. Конечно же, если что и сладится, ничего они Папе говорить не станут. Ни Змей, ни тем более он, Тимон. Лишнее бабло никому не помешает… ну а за бомжей кто волноваться будет? Да никто! Не числятся они в жизни этой, пустые номера и только…

Всё произошло, как Змей расписал.

Витёк с неделю околачивался возле сберкассы, но своего добился – высмотрел Семёна ещё издалека, подождал пока он в здание войдёт, позвонил по мобильнику. Волнуясь, обкусывая грязные ногти, спрятался в подворотне, ежесекундно выглядывая из-за угла.

Подкатили две машины. Витьку кивнули на вторую, неприметную серую «девятку».

Он торопливо забрался на заднее сидение, и уже оттуда, с непонятной для самого себя смесью злости и жалости, наблюдал, как двое в чёрных майках встали около выхода из сберкассы, закурили, беспечно переговариваясь; как вышел Семён, надел очки солнцезащитные…

– Вот он… – сдавленно прошептал Витёк водителю. Тот мгновенно нажал на клаксон. Витёк и моргнуть не успел, а Семён уже был втиснут в «Ниссан».

Семён осознал произошедшее с ним, только оказавшись в машине.

Страх навалился внезапно, липкой влажной простынёю обернув напрягшееся тело. Вот и всё. Добегался…

Мысли ворочались в голове каменными многопудовыми плитами. Кто эти парни? Что им надо?

Что… Ясно, что… Сторублёвку, конечно, мою личную, неразменную. А так как её ни украсть, ни силой отобрать нельзя, значит, будут требовать, чтоб подарил он сотку, а если нет… убьют, прихлопнут как того, кожаного…

Впрочем, убьют и так и эдак, хоть дари, хоть не дари, не нужен им свидетель опасного такого, необъяснимого… Пропал… пропал…

Автомобиль лихо заложил вираж, свернул в сторону промышленной зоны, пыля, пробирался между баз, складов, непонятных контор.

А может, не знают ничего о стольнике? Да нет, знают, иначе не выдернули бы его с улицы, не везли бы так далеко…

Так, что, дарить им счастье несбывшееся, жизнь только-только начавшуюся? Погоди… Только не паниковать, может, и выторгую чего, может, поладим как-то… Ага, с ними поладишь, как же… Чёрт, что же делать? Что же делать?

Занятый тревожными мыслями, Семён не заметил, как машина въехала в открытые железные ворота, подкатила к большому, блестевшему на солнце, ангару. Парень, сидевший справа от Семёна, открыл дверцу, мотнул обритой головой.

Они прошли в просторный ангар.

Длинное полутёмное помещение пустовало, лишь в отдалённом углу высилась груда деревянных ящиков.

Рядом с входом стояли обыкновенный канцелярский стол и несколько стульев.

Семёна тщательно обыскали, вывалив из барсетки, из карманов, всё, что при нём было на стол, грубо подтолкнули к стулу, усадили.

Молчали. Ждали чего-то.

Издёрганный Семён исподлобья поглядывал на парней, скользил взглядом по равнодушным лицам, пытаясь угадать, что ждёт его, как дело повернётся.

Наконец, скрипнула пронзительно дверь ангара, вошли трое.

Зажмурившись поначалу от яркого света, ударившего в проём двери, Семён открыл глаза и обомлел. Двоих вошедших он не знал, а вот третий был ему хорошо знаком. Даже слишком хорошо…

«Витёк… – мрачно осознал Семён, – хана мне. Он, сучонок, наводку дал, больше некому. Значит, всё им известно…»

Он неожиданно успокоился, обмяк, сжатая внутри до предела пружина потихоньку разжималась. Стало ему всё равно, что будет с ним, с Витьком, со сторублёвкой этой проклятой… Отдать… или подарить… и дело с концом…

Один из вошедших, сухощавый стильно одетый мужчина, подошёл к столу, потряс открытую барсетку, поковырял раскиданные Семёновы вещи, взял сберегательную книжку, раскрыл, улыбнулся довольно.

– Так, так… Ковригин Семён Михайлович… ого… двести семьдесят тысяч… неплохо, совсем неплохо, а, Тимон?

Он повернулся к высокому, с квадратными плечами, одетому в лёгкий спортивный костюм парню, подмигнул ему. Тимон в ответ широко осклабился, показал большой палец.

Змей основательно уселся на стул, положил ногу на ногу, покрутил надетый на палец золотой массивный перстень.

– Откуда деньжата? – весело спросил он у Семёна, перелистывая сберкнижку. – Платёжки каждую неделю, меньше двадцати не вносишь… где берёшь?

Семён растерянно молчал.

– Может, в картишки поигрываешь? – поинтересовался Змей. – Или воруешь?

Семён с трудом проглотил тугой комок, подкативший к горлу, согласно кивнул.

– Ворую…

– Да? – оживился Змей. – Просто не верится даже – так прибыльно воровать… Ну-ка, прозвони нам свои последние гастроли, очень уж хочется тайну успеха познать… Не стесняйся, здесь все свои.

Не дождавшись ответа, он, не поворачивая головы, поманил пальцем. Витька подтолкнули к столу.

– Вот, собутыльник твой утверждает, что дуришь ты народ, фокусы какие-то с купюрами показываешь… Может, и нас научишь? Чего молчишь? Вместе фокусничать будем… Я цирк люблю.

Змей снова повертел перстень, поднял глаза на парня, стоявшего за Семёном, слегка кивнул ему. Парень, ни слова не говоря, сделал шаг вбок и ударил Семёна в челюсть. Витёк вздрогнул, отвёл глаза.

Семёна, со знанием дела, обработали ногами, вздёрнули на стул. Он, покачиваясь, обхватил гудящую голову руками, с подбородка потекла тоненькая струйка крови.

– А, может, ты бизнесом занимаешься? – всё так же весело предположил Змей. – Купи, продай, обмерь, обвесь, а? Тому – арбузы, этому – патроны… А?

Семён ошеломлённо молчал, с болью соображая, мучительно пытаясь найти хоть какой-нибудь вразумительный ответ.

– Бабки, судя по всему, у тебя водятся… Да и книжечка такая не одна, верно? …Молчишь… Гордость показываешь, не хочешь с хорошими людьми поговорить… А зря… Придётся ведь…

Семёна снова бросили на цементный, загаженный пол. Он сжался в комок, но не уворачивался, лишь глухо стонал при очередном ударе, стараясь прикрыть руками голову.

Змей поднял ладонь. Семёна вскинули, взгромоздили на шаткий стул; теперь один из парней придерживал его за плечи.

– Ну, сучонок, в чём дело? – наклонившись вперёд, зло выкрикнул Змей. – Есть ещё бабки? Скажешь, и разойдёмся краями,… плыви себе дальше!

Семён с трудом поднял заплывшие от ударов глаза, посмотрел на Змея, на отвернувшегося Витька, опять уронил голову на грудь.

«Не поверили… они… Витьку… насчёт стольника… – сообразил он. – Не поверили… Деньги им нужны… Хрен с ними… Пусть забирают… лишь бы выбраться отсюда… другого выхода нет…»

– Есть… – выплюнул Семён, еле шевеля разбитыми губами.

– Что? – не расслышал Змей. – Рожу поднимите ему!

Один из парней ухватил Семёна за волосы, оттянул голову назад.

– Есть… – прошептал Семён, сипло дыша. – И книжки ещё есть… и деньги наличные… дома… всё есть… всё…

– Хороший мальчик… – довольно хмыкнул Змей. – Чего ж молчал, как партизан вьетнамский? Не хотел, сучонок, по-братски делиться, теперь всё отдашь. Впрочем, о бизнесе твоём, или что там у тебя, побазарим попозже. А впредь, несговорчивый наш, что на кармане иметь будешь, – семьдесят процентов мне… Усёк, жаба? Не слышу!

– Да-а-а… – выдохнул Семён. От саднящёй боли в голове и отбитых боках его неожиданно стошнило. Стоявший сзади парень выпустил из рук голову Семёна, брезгливо отошёл на шаг.

– Приведите его в порядок… – поморщился Змей. – Тимон! Дашь Семёну Михайловичу стопарь водки, съездишь с ним на хату его, возьмёшь, что паренёк обещал, да и сам прошмонай, может, что забыл наш Сёма, пожадничал…

И встав из-за стола, уже совсем равнодушно покосившись на Семёна, добавил: – А ты, пентюх, не вздумай рыпаться, один раз нашли и в другой найдём… Мы с тобой теперь друзья неразлучные; если кто обидит – к нам посылай, так и расписывайся – Змей моя крыша, западные мы…

Семёна рывком сдёрнули со стула, отволокли к висящей на стене грязной фаянсовой раковине.

Тимон, стоя сзади, выждал, пока он смоет кровь с лица, набулькал что-то в стакан. Резко запахло водкой.

– На-ка, хлебни! – ткнул он Семёна в плечо. – Лекарство… Водичкой с краника запей. Да смотри, опять не обрызгайся!

Полусогнутый Семён, кривясь от пронизывающей тело боли, ухватил стакан, опрокинул залпом, поставил в раковину.

Желудок обожгло, запершило в горле. Семён упёрся дрожащими руками в колени, долго не мог протолкнуть живительный воздух в сжавшиеся в комок лёгкие, потом, наконец, вздохнул, и стало ему неожиданно полегче…