Текст книги "Почему забыли русских героев? Параллельная история Первой мировой войны"

Западный мир дружно поддерживал революцию. Вся зарубежная пресса дружно выла и гневно клеймила подавление мятежей, казни террористов. Отметим, по приговорам военно-полевых судов было казнено 683 человека, в 15 раз меньше, чем погибло от рук террористов, и в 30 раз меньше, чем расстреляли французы при усмирении Парижской коммуны. Но кого интересовали подобные «мелочи»? В Англии царя величали «обыкновенным убийцей», а Россию провозглашали «страной кнута, погромов и казненных революционеров». Французские и британские банки отозвали из России свои капиталы, обвалили российские ценные бумаги и кредиты выделять отказывались.

Но увлекшиеся западные державы забыли про Германию. А она сочла, что Россия выбыла из строя – значит, можно действовать. Кайзер, совершая круиз по Средиземному морю, сошел на берег в Марокко, французской полуколонии, и сделал ряд громких заявлений. Указал, что готов всеми силами поддержать суверенитет Марокко, потребовал для Германии таких же прав в этой стране, как у французов. Вот тут-то в Париже перепугались. Поняли, что дело не в Марокко, что Вильгельм ищет повод для ссоры. А германский генштаб настаивал, что даже и повода не надо – надо просто шарахнуть по французам. Призадумались и в Англии. После гибели в Порт-Артуре и под Цусимой двух русских эскадр главной ее соперницей на морях становилась Германия. Если она раскатает Францию, то будет полной хозяйкой в континентальной Европе. В общем, получалось, что Россия еще нужна.

Финансовые потоки из-за рубежа, питавшие революцию, резко пресеклись. Франция быстренько изменила отношение к русским, ее правительство заключило со своими банкирами и парламентариями особое соглашение: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости». Царю немедленно выделили необходимые кредиты. Англия тоже заявила о готовности поддержать Францию, и Вильгельму пришлось пойти на попятную. Британская «общественность» все еще продолжала вопить, что «руки царя обагрены кровью тысяч лучших его подданных», но правительство Англии принялось налаживать связи с русскими, заключило конвенцию о разграничении сфер влияния в спорных регионах. В 1908 г. король Эдуард VII прибыл на яхте в Ревель (Таллин), встретился с Николаем II и красноречиво возвел его в звание британского адмирала. В ответ последовал визит Николая Александровича в Лондон…

Вот так к союзу Англии и Франции примкнули русские. Впрочем, Антанта и Тройственный союз не были монолитными военно-политическими блоками. Соглашения между государствами обеих коалиций имели массу оговорок, позволявших при желании отказаться от них. Альянс России и Франции даже не был ратифицирован французским парламентом. А не взяла на себя никаких обязательств, обещала разве что «учитывать интересы» партнеров. Ну а для царя гораздо важнее была его старая идея мирного урегулирования. К ней снова вернулись. В 1906 г. в Женеве была принята международная конвенция об обращении с ранеными, больными и пленными. В 1907 г. в Гааге состоялась вторая конференция по проблемам мира и разоружения. Но принципы международного арбитража отвергла Германия. А сокращение вооружений заблокировала Англия – объяснила, что это подорвет экономику и вызовет массовую безработицу. Конференция только выработала нормы ведения войны и создала международный Гаагский суд для решения спорных вопросов.

Глава 3.
Россия перед схваткой

Бурный экономический подъем, начавшийся при Александре III, продолжался и при Николае II. За 13 предвоенных лет объем промышленного производства вырос втрое. Огромная страна покрылась сетью железных дорог, были освоены угольные месторождения Донбасса, нефтепромыслы Баку и Грозного. Россия создала крупнейшую и лучшую в мире нефтеперерабатывающую промышленность. Быстро развивалось машиностроение. 63 % оборудования средств производства изготовлялись на отечественных предприятиях. Были построены такие гиганты, как Путиловский, Обуховский, Русско-Балтийский заводы, сформировались крупнейшие текстильные центры в Подмосковье, Иваново, Лодзи и др. Текстильная продукция полностью обеспечивала саму Россию, широко шла на экспорт.

Но и сельское хозяйство, пищевая промышленность ничуть не уступали. В стране насчитывалось 21 млн лошадей (всего в мире – 75 млн). 60 % крестьянских хозяйств имели по 3 и более лошади. От продажи за рубеж одного лишь сливочного масла Россия получала столько же прибыли, сколько от продажи золота. На мировом рынке продовольствия она являлась абсолютным лидером. Занимала первое место в мире по производству и экспорту зерна, сахара. Половина продуктов, продававшихся в Европе, были российскими. Между 1890 и 1914 г. объем внешней торговли утроился.

Объем зарубежных вложений в отечественную промышленность составлял 9–14 %, примерно столько же, сколько в западных странах. Это было нормальным явлением, привлекать иностранные инвестиции. Внешний долг России к 1914 г. (8 млрд франков – 2,996 млрд руб.) был вдвое меньше, чем внешний долг США. В отношениях с зарубежными партнерами исключением являлся лишь договор с Германией, навязанный в японскую войну. Немцы с лихвой пользовались полученными односторонними выгодами. Их товары составляли половину импорта в Россию, подавляли аналогичные отечественные отрасли. Приходилось покупать даже не нужное нашей стране прусское зерно. Причем оно выращивалось руками русских – немцы нанимали в западных губерниях десятки тысяч сезонников. Германский капитал захватил под контроль половину российских торговых фирм, часть банков, судостроительных и судоходных компаний, две трети электротехнических предприятий. Но в 1914 г. срок договора истек, и продлять его Петербург отказался. Немцев поставили в равные условия с другими государствами.

По темпам роста промышленной продукции и роста производительности труда Россия вышла на первое место в мире, опередив США – которые также переживали период бурного подъема. По объему производства наша страна занимала четвертое, а по доходам на душу населения – пятое место в мире. Впрочем, эти цифры являются некорректными. Потому что в системы экономики западных держав были включены и колонии (или, у США, сырьевые придатки). За счет этого обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие валовые показатели. Но «души населения» колоний в расчет не принимались. И если бы к жителям Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана и т. д., то реальная цифра «доходов на душу» оказалась бы куда ниже российской.

Средняя заработная плата рабочих в России была самой высокой в Европе и второй по величине в мире (после США). В 1912 г. (раньше, чем в США и ряде европейских стран), Россия приняла закон о социальном страховании рабочих. Реформы Столыпина улучшили положение крестьян. Из районов, где не хватало земли, началось широкое переселение на просторы Сибири, Казахстана, Дальнего Востока – землю там получили 3 млн человек.

Население России достигло 160 млн и быстро росло. Рождаемость была очень высокой – 45,5 детей на 1000 жителей в год. И не за счет инородцев, а за счет русских. Иметь 5, 6, 8 детей в крестьянских семьях было обычным. По подсчетам Менделеева, во второй половине ХХ в. численность жителей России должна была перевалить за 600 млн. 30 % детей получали среднее образование – заканчивали гимназии, реальные училища, земские школы. Практически все деревенские мальчики и девочки ходили в церковно-приходские школы, обучаясь там закону Божию, чтению, письму. А в 1912 г. был принят закон о всеобщем начальном образовании. К началу ХХ в. достигли высочайшего расцвета русская наука и культура.

Царский Манифест от 17 октября 1905 г. дал России те же самые политические свободы, какие были в западных государствах (только сравнивать надо с началом XX в. – всеобщего избирательного права еще не было нигде, оно везде ограничивалось социальными, имущественными, половыми и т. п. барьерами). Но в нашей стране имелась и своя специфика. Десятилетия западных влияний и обработки общества как раз сейчас проявлялись в полной мере. Либеральная Дума постоянно находилась в оппозиции императору и правительству, добиваясь неких еще больших «свобод», а поддержку искала за рубежом. Оппозиционные настроения царили и среди интеллигенции. Особенно она тянулась к дружественной (и развращенной) Франции, видела в ней некий идеал. Все чужое, иноземное начинали приравнивать к «прогрессивному», а исконное, национальное – к «реакционному».

Постоянно раздувались страсти и по «еврейскому вопросу». Указами Ивана Грозного, Екатерины I, Елизаветы Петровны проживание иудеев в России запрещалось. Но Екатерина II присоединила Правобережную Украину, Белоруссию, Литву, часть Польши, где было много евреев. Им сохранили права поддерживать свои обычаи, исповедовать веру. Однако и исконным российским землям сохранили их прежние права, в том числе право жить без евреев. Так появилась «черта оседлости», за ее пределами постоянное проживание иудеев не разрешалось. Хотя данное ограничение фактически не действовало. Существовало множество способов обойти его – принять фиктивное крещение, поселиться «временно», закон не распространялся на целый ряд профессий, на учащихся, лиц с высшим образованием. Много евреев было в банковской, промышленной верхушке, в Думе они имели свою национальную группу. Однако формально «черта оседлости» существовала, и на этом усиленно играли враги России за рубежом, им вторили отечественные либералы, поднимая шум об «антисемитизме» царя и властей, о «притеснениях». Периодически устраивались крупные провокации.

Войны наша страна не желала. А возможности столкновения с немцами Николай II и его правительство до 1910 г. вообще всерьез не рассматривали. Да и Дума весьма неохотно и скупо выделяла средства на вооруженные силы. Однако обстановка в Европе стала очень нестабильной. В 1908 г. произошла революция в Османской империи. Организовала ее запрещенная либеральная партия «Иттихад» («Единение и прогресс»), тесно связанная с масонской ложей «Молодая Турция», поэтому членов партии называли и «младотурками». Они провозглашали необходимость парламентаризма по западным образцам, а союзниками привлекли армянские партии «Гнчак» и «Дашнакцутюн».

Абдул-Гамида свергли. Марионеточным султаном провозгласили старика Мехмеда Решада V. А. реальную власть захватил триумвират младотурок – Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша. Но союзников они обманули. Начали реформы, утверждая права только для турок, остальные же нации решили поставить на место. Дошло до столкновений, и в Адане младотурки полностью повторили методы Абдул-Гамида, перебив 30 тыс. человек. Хотя при перевороте забурлили и восстания албанцев, македонцев, арабов, курдов. Их жестоко подавляли.

Раздраем в Османской империи воспользовалась и Австро-Венгрия. Объявила о полном присоединении Боснии и Герцеговины, отданных под ее управление в 1878 г., но юридически считавшихся турецкими. Но на эти области издавна претендовала и Сербия. Возмутилась, начала мобилизацию. К её границам выдвинулись австрийские войска. А кайзер Вильгельм вдруг предъявил царю ультиматум. Требовал безоговорочно согласиться на действия Вены, еще и надавить на Сербию – иначе угрожал выступить «во всеоружии». Тут уж вскипели русские министры, военные, Дума. Негодовали, что на Россию цыкнули, как на второсортное княжество. Но твердую позицию занял председатель Совета министров Столыпин. Доказал царю: войны нельзя допускать ни в коем случае. Надо поступиться державной гордостью, принять все условия.

В 1910 г. противоречия с Германией попытались разрулить. Царь встретился с «кузеном Вилли» в Потсдаме, предложил договориться о взаимных уступках. Россия обещала не участвовать в английских интригах против Германии, принимала на себя обязательства ненападения, признавала немецкие интересы в Турции. А взамен просила не поддерживать австрийцев на Балканах и признать Северный Иран сферой влияния русских. От участия в союзах, враждебных друг другу, стороны должны были отказаться. Кайзер по-прежнему сохранял личные симпатии к «кузену Никки». С ним беседовал и Столыпин, объясняя, что война может закончиться катастрофой для обеих империй. Вильгельм вроде бы осознал, предложения одобрил. Но… от монархов зависело не всё. Окружение кайзера (как и многие лица в окружении Николая II) было настроено совершенно иначе. Когда стали вырабатывать письменное соглашение, немцы убрали из него все конкретные пункты, в том числе неучастие во враждебных союзах. И поддержку австрийцев не прекратили. А миротворец Столыпин вскоре был убит в Киеве – и тайны преступления остались не раскрытыми до сих пор.

Курс на европейскую войну в Германии фактически не скрывали. Англия предложила ей договориться об ограничении военных флотов – за это немцы потребовали обязательств не вмешиваться в их грядущую схватку с Францией. В 1910 г. Берлин посетил бельгийский король Альберт и был просто шокирован. На балу Вильгельм представил ему генерала Клюка, пояснив, что это тот самый военачальник, который «должен будет возглавить марш на Париж». А начальник генштаба Мольтке (младший) говорил Альберту, что «война с Францией приближается», так как эта держава «провоцирует и раздражает» немцев.

В 1911 г. французы под предлогом наведения порядка окончательно захватили Марокко, и Вильгельм принялся бряцать оружием. Но и Франция, восстановив дружбу с русскими, чувствовала себя уверенно, по ней разлились воинственные манифестации, звучали требования всыпать немцам, вернуть Эльзас и Лотарингию. Кое-как усилиями России и Англии удалось примирить стороны. Но германские военные были очень недовольны, что «пропал» такой предлог к войне. Мольтке писал австрийскому начальнику генштаба фон Конраду: «Остается подать в отставку, распустить армию, отдать всех нас под защиту Японии, после чего мы сможем спокойно делать деньги и превращаться в идиотов».

Не успело успокоиться в одном месте, как заполыхало в другом. Османская империя после революции и восстаний пребывала в плачевном состоянии, и итальянцы полезли захватывать у неё Триполитанию (Ливию). Причём военными они оказались отвратительными, турки с арабами били их. Но младотурецкое правительство запросило о мире, поспешило отдать Триполитанию – потому что над Османской империей нависла куда более серьезная опасность. Против нее сколачивалась Балканская лига из Сербии, Черногории, Болгарии и Греции. Россия силилась предотвратить конфликт, ее МИД направил в Белград ноту: «Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой…» Куда там! Балканские страны сочли, что они и сами справятся.

И действительно, в октябре 1912 г. начали войну, а уже в ноябре разгромленная Турция взывала к великим державам о помощи и посредничестве. Но тут же объявила мобилизацию Австрия, подняла армию Италия – против победителей. Россия и Англия все же добились созыва международной конференции. Она открылась в Лондоне и превратилась в дипломатическую баталию. Сербия и Черногория претендовали на часть Албании и порты на Адриатике. Австрия и Италия при поддержке Германии заявляли, что это будет означать войну.

Президент Франции Пуанкаре подзуживал Николая II поддержать сербов, парижская биржа предлагала ему большой заем на войну. Но царь, к великому разочарованию французов, не поддался. Он считал главным сохранить мир. Сербия и Черногория были вынуждены отказаться от своих требований. Албанию признали автономной. Но быть или не быть войне решалось не в Лондоне, не в Петербурге, а в Берлине. Австрия не соглашалась на предложенные компромиссы, и Вильгельм поощрял ее.

8 декабря он созвал военное руководство. Тема совещания была сформулирована предельно откровенно: «Наилучшее время и метод развертывания войны». По мнению кайзера, начинать надо было немедленно. Австрия должна предъявить Сербии такие требования, чтобы Россия уже не могла не вступиться, а Германия обрушится на Францию. Мольтке соглашался, что «большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше». Но указывал, что надо сперва провести пропагандистскую подготовку, возбудить народ против русских. Лишь гросс-адмирал Тирпиц возразил, что моряки еще не готовы: «Военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года». В конце концов с его мнением согласились. А полтора года – это получалось лето 1914-го.

Что ж, если надо подождать, германский МИД обратился к Вене уже в другом тоне, надавил на нее, и австрийское правительство сразу стало сговорчивым, приняло решения конференции. Но только-только договорились великие державы, как опять подрались малые. Поскольку Сербия и Черногория лишились значительной части завоеваний, они потребовали переделить приобретения Болгарии. Та отказалась, и на нее обрушились вчерашние союзники. К Сербии и Черногории примкнули Греция, Румыния и даже Турция. Наступление на Болгарию развернулось со всех сторон, она за месяц была разбита и капитулировала. Уступила не только завоеванные земли, но и некоторые собственные. А обиделась… на Россию, что не защитила. Не преминули воспользоваться немцы с австрийцами, перетягивая болгар под себя.

Но и туркам война показала, насколько слаба их армия. Они уже безоглядно ринулись под покровительство Германии. Немецкие банки выделяли деньги – получая взамен сказочные привилегии в Турции. Для реорганизации османских вооруженных сил кайзер послал миссию фон Сандерса из 42 генералов и офицеров. Каждый из них получил турецкий чин на ступень выше германского, Сандерс стал фельдмаршалом и командующим в Константинополе.

Россия выразила резкий протест. Она напомнила и о притеснениях армян в Турции, потребовала для них обещанных реформ для них. Но на этот раз Англия и Франция ее не поддержали. Они не теряли надежды восстановить в «демократической» Турции собственное влияние и не желали ссориться. Иттихадисты умело играли на этом, выражали готовность сотрудничать. Для помощи в реорганизации флота пригласили британскую миссию, для реорганизации полиции – французскую.

Царю и его правительству повторяющиеся кризисы показывали, что уступки не помогают, угроза нарастает. Тогда и Россия стала предпринимать меры, чтобы не оказаться неготовой. В 1912 г. была принята судостроительная программа, хотя и гораздо более скромная, чем у немцев, – так, на Балтике предполагалось иметь 4 дредноута и 4 линейных крейсера. Для обороны этого было достаточно, а нападать русские не собирались. А в марте 1914 г. Дума приняла большую военную программу. Предусматривалось увеличить армию, модернизировать вооружение. Завершение обеих программ намечалось к 1917 г.

Глава 4.
Русские противники

Облик и дух Германии в начале ХХ в. определялись тремя составляющими – идеологией пангерманизма, культом кайзера и культом армии. Пангерманизм «логически» завершал западные колониальные теории. Ведь превосходство «белых людей» над «дикарями» считалось общепризнанным. А кто должен занимать первое место среди «белых людей»? Германская нация легко крушила противников в войнах, в короткий срок добилась блестящих успехов в экономике – значит, она самая умная, самая деловая, развитая, и ей по праву должно принадлежать господство в мире.

Строились планы «Великой Германии» или «Срединной Европы», в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Малая Азия, Прибалтика, Скандинавия, Бельгия, Голландия, часть Франции. Все это соединялось с колониями, которые предстояло отобрать у англичан, французов, бельгийцев, португальцев. Предусматривалось создание обширных владений в Китае, распространение влияния на Южную Америку.

Одна за другой выходили книги идеологов пангерманизма: профессора Г. Дельбрюка – «Наследство Бисмарка», П. Рорбаха – «Немецкая идея в мире», «Война и германская политика», Т. фон Бернгарди – «Германия и следующая война». Отметим, что в кайзеровской милитаризованной Германии подобного рода пропаганда могла быть только официальной. И авторы были официальными лицами, Рорбах и Бернгарди – действующими генералами.

Книга Бернгарди, начальника военно-исторического отдела генштаба, вышла в 1911 г. и стала бестселлером, переиздавалась огромными тиражами. Он писал: «Война является биологической необходимостью, это выполнение в среде человечества естественного закона, на котором покоятся все остальные законы природы, а именно закона борьбы за существование. Нации должны прогрессировать или загнивать. Германия… стоит во главе всего культурного прогресса», но «зажата в узких, неестественных границах». Откуда следовало – надо не избегать войны, а стремиться к ней. «Мы должны сражаться за то, чего мы сейчас хотим достигнуть», «завоевание, таким образом, становится законом необходимости».

Бернгарди указывал и на то, с кем предстоит сражаться: «С Францией необходима война не на жизнь, а на смерть, которая уничтожила бы навсегда роль Франции как великой державы и привела бы ее к окончательному падению. Но главное наше внимание должно быть обращено на борьбу со славянством, этим нашим историческим врагом». «Нынешние русские балтийские провинции были прежде процветающими очагами германской культуры… Только слабые меры предпринимаются, чтобы остановить этот поток славянства. Но остановить его требуют не только обязательства перед нашими предками, но и интересы нашего самосохранения, интересы европейской цивилизации». «На нас лежит обязанность, действуя наступательно, нанести первый удар».

По всей стране действовали соответствующие общественные организации – «Пангерманский союз», «Военный союз», «Немецкое колониальное товарищество», «Флотское товарищество», «Морская лига», «Союз обороны», и председатель «Пангерманского союза» генерал-лейтенант фон Врохем провозглашал: «Нации, которая быстрее развивается и мчится вперед, подобно нации немцев, нужны новые территории, и если их невозможно приобрести мирным путем, остается один лишь выход – война».

По указаниям кайзера и министра образования создавались студенческие, юношеские, детские военизированные организации – «Вандерфогель», «Югендвер», «Юнгдойчланд бунд». Эти общества в своих изданиях внушали детям: «Война прекрасна… Мы должны встречать ее мужественно, это прекрасно и замечательно, жить среди героев в церковных военных хрониках, чем умереть на пустой постели безвестным». В германских магазинах пользовались большим спросом фотографии кронпринца с его изречением: «Только полагаясь на меч, мы можем добиться места под солнцем. Места, принадлежащего нам по праву, но добровольно нам не уступленного». Повторялось высказывание Мольтке: «Вечный мир – некрасивая мечта». Провозглашалось, что на немцах лежит «историческая миссия обновления дряхлой Европы» и утверждалось «превосходство высшей расы».

Да-да, еще тогда. Франция объявлялась «умирающей», а славяне – «этническим материалом». Мольтке (действующий начальник генштаба!) писал: «Латинские народы прошли зенит своего развития, они не могут более ввести новые оплодотворяющие элементы в развитие мира в целом. Славянские народы, Россия в особенности, все еще слишком отсталые в культурном отношении, чтобы быть способными взять на себя руководство человечеством. Под правлением кнута Европа обратилась бы вспять, в состояние духовного варварства. Британия преследует только материальные интересы. Одна лишь Германия может помочь человечеству развиваться в правильном направлении. Именно поэтому Германия не может быть сокрушена в этой борьбе, которая определит развитие человечества на несколько столетий». «Европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами». «Мы должны отбросить все банальности об ответственности агрессора. Только успех оправдывает войну».

Нетрудно увидеть, что славянофобия и русофобия были важнейшими элементами пангерманизма. Сам кайзер заявлял: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Но я не могу не ненавидеть их». В 1912 г. он писал: «Глава вторая Великого переселения народов закончена. Наступает глава третья, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы». Пангерманист В. Хен доказывал, что души русских пропитал «вековой деспотизм», у них «нет ни чести, ни совести, они неблагодарны и любят лишь того, кого боятся… Ни один русский не может даже стать паровозным машинистом… Неспособность этого народа поразительна, их умственное развитие не превышает уровня ученика немецкой средней школы. У них нет традиций, корней, культуры, на которую они могли бы опереться. Все, что у них есть, ввезено из-за границы». Поэтому «без всякой потери для человечества их можно исключить из списка цивилизованных народов».

Была популярна идея Бернгарди, как надо поступать с этим «этническим материалом»: «Мы организуем великое насильственное выселение низших народов». А Рорбах в книге «Война и политика» рассуждал: «Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности, ибо русская политика в течение продолжительного времени служит угрозой миру и существованию двух центральных европейских держав, Германии и Австро-Венгрии». А миролюбие царя и его готовность идти на уступки воспринимались кайзеровской верхушкой как доказательства слабости и «трусости».

Конечно, не все немцы были пангерманистами. В стране были очень сильны и позиции социалистов, они занимали третью часть мест в парламенте. Но ведь и Маркс с Энгельсом были ярыми русофобами, главным препятствием для победы социализма в Европе считали «реакционную» Россию и учили, что любая война против нее заслуживает безусловной поддержки. Их последователи, лидеры германской социал-демократии А. Бебель, В. Либкнехт тоже призывали «встать на защиту европейской цивилизации от ее разложения примитивной Россией», «опередившей всех в терроре и варварстве».

Стремление к войне в Германии стало в полном смысле слова общенародным. Эти настроения как нельзя лучше соответствовали натуре кайзера с его комплексами, жаждой славы, склонностью к эффектам. Юридически он был конституционным монархом, но фактически ему не смел перечить никто. В парламенте правые и левые могли как угодно ругаться между собой, но стоило высказать мнение кайзеру, и вопрос решался единогласно. Вильгельм заявлял: «Немецкую политику делаю я сам, и моя страна должна следовать за мной, куда бы я ни шел». Он имел чрезвычайно высокое мнение о своих способностях, был крайне тщеславным. Генерал Вальдерзее писал: «Он буквально гонится за овациями, и ничто не доставляет ему такого удовольствия, как “ура” ревущей толпы».

Культ кайзера пронизывал всю жизнь Германии. Его портреты висели не только в общественных местах, но и в каждой «приличной» немецкой семье. Ваялись его статуи, художники, поэты, музыканты соревновались в самой низкопробной лести. Известный ученый Дейсен провозглашал, что «кайзер поведет нас от Гете к Гомеру и Софоклу, от Канта к Платону». Историк Лампрехт утверждал, что Вильгельм – это «глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием, перед которым… раскрывается все обилие ощущений и переживаний художника». Перед войной вышла книга «Кайзер и молодежь. Значение речей кайзера для немецкого юношества», где в предисловии указывалось, что Вильгельм – «источник нашей мудрости, имеющий облагораживающее влияние».

Высочайшим статусом обладали в Германии и военные. Сталелитейные магнаты, фирмы Тиссена, Круппа, Сименса вкладывали огромные средства в пропаганду вооруженных сил. Школьники и студенты оценивали сами себя главным образом по способности к военной службе. В дела армии не позволялось вмешиваться никому, ее представители были неподсудны для гражданских властей. Все ключевые решения принимал сам Вильгельм, и начальник генштаба имел к нему доступ в любой час дня и ночи. Но и армию кайзер воспитывал по-своему.

Еще во Франко-прусской войне немцы отличились чрезмерной жестокостью. Жгли мирные деревни, казнили заложников. Эти качества культивировались и дальше. В речи перед новобранцами Вильгельм поучал: «Может случиться так, что я отдам вам приказ стрелять в своих родствеников, братьев, знакомых, и даже тогда вы должны выполнять мои приказы безропотно». В 1900 г., отправляя экспедиционный корпус в Китай, он приказывал: «Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет к вам в руки, в вашей власти». Германские военные приучались действовать именно так. В 1904–1907 гг. произошло восстание племен гереро в Юго-Западной Африке. При их «усмирении» немецкими войсками генерала фон Тротта из 200 тыс. человек в живых осталось около 15 тыс., да и тех загнали в пустыни Намибии. Нацизма еще не было, а это уже было.

Но военные приготовления Германии велись по двум направлениям, плохо согласованным между собой. Армия готовилась для войны с Францией и Россией – для чего желательным был нейтралитет Англии. А флот наращивался для борьбы с Британией. Гросс-адмирал Тирпиц и его единомышленники отстаивали другой вариант: для достижения мирового господства надо заключить союз с Россией и Японией, а сражаться с Англией. Но они были в явном меньшинстве. Кайзер, правительство во главе с канцлером Бетманом-Гольвегом, армейское командование, промышленники, общественное мнение нацеливались против России и Франции. Надеялись, что Англия все же не вмешается. А задача флота – заставить ее сохранить нейтралитет и после победы захватить французские колонии.

Хотя и против русских с французами Германия в одиночку воевать не могла, должна была держаться за союзников. Главным из них являлась Австро-Венгрия – империя Габсбургов, где занимал трон дряхлый старичок Франц Иосиф. Зоной своих «жизненных интересов» австрийцы видели Балканы. Но эту державу лихорадили и внутренние проблемы. Кроме двух «главных» наций, немцев и венгров, ее населяли хорваты, босняки, сербы, словенцы, румыны, чехи, словаки, поляки, итальянцы, галицийские русины. В империи они стали «второсортными» народами, среди них зрело недовольство. Решение предлагал наследник престола Франц Фердинанд – преобразовать Австро-Венгрию в «триалистическую» Австро-Венгро-Славию. Но немцы и венгры категорически противились, чтобы их уравняли в правах со славянами.

А главной головной болью австрийцы считали Сербию. Причем опасались даже не каких-либо ее враждебных акций, а «плохого примера». Если усилится, будет процветать, вдруг славяне империи Габсбургов, глядя на нее, выйдут из-под контроля, и многонациональная держава развалится? Поэтому в Вене приходили к выводу: необходимо при первом же удобном случае разгромить Сербию, обкорнать ее территории и посадить на престол собственних ставленников. Австро-Венгрия хотела только короткой и локальной войны – побаивалась, что и большая война может привести ее к распаду. Но для Германии локальная война требовалась для розжига глобальной. Она успокаивала союзницу: бояться нечего, вместе победим в два счета. А продвижение австрийцев на Балканы Берлин всемерно поощрял, рассчитывая через них подмять этот регион под себя и соединиться с Турцией.