Текст книги "Петр и Мазепа. Битва за Украину"

6. Время перестроек

Обретя в стране почти полную власть, Софья Алексеевна уверенно взяла курс на расширение и углубление западнических реформ. В Москве торжествовали польские моды. Знать гонялась за импортными духами, мылом, перчатками. Среди дворян началось повальное увлечение составлением гербов – прежде их имела только высшая знать. При дворе функционировал театр, Софья сама сочинила несколько пьес для него. Любила она и поэзию, писала стихи. Ей исполнилось 25 лет, она была полноватой, но довольно миловидной дамой. Причем царевна подавала пример не только в отношении западной культуры, но и нравственности – ее окружение жило вполне «по-европейски». Свою связь с Голицыным правительница фактически не скрывала. Отдала под начало фавориту ключевые посты во внешней политике, в армии. Он возглавил Посольский, Разрядный, Рейтарский и Иноземный приказы, для него был восстановлен высший в России титул канцлера – «Царственныя Большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя».

Но царевна не постеснялась завести и второго любовника – Федора Шакловитого. Если властительнице это нравится, если она считает такое положение полезным, почему бы и нет? Шакловитый стал начальником Стрелецкого приказа и командовал личной охраной Софьи. Вознесся и Сильвестр Медведев, теперь он выступал наравне с высшими церковными иерархами.

Среди простого народа Софья попыталась поднять свою популярность. Она снизила налоги. Пошла на уступки городам, вернула им часть отнятых прав земского самоуправления. Люди встретили такие преобразования с радостью. Но послабления и льготы тонули в реформах другого сорта. Развернулось повальное закрепощение государственных крестьян: Софья награждала любимцев, силилась привязать к себе бояр, военных командиров – раздавала им пожалования на сотни и тысячи крестьянских дворов.

Наметились и сомнительные преобразования в духовной сфере. Федор Алексеевич при всех его польских увлечениях все-таки чувствовал грань, за которую реформы переходить не должны. Группировка Софьи и Голицына взялась ломать любые ограничения. Не считаясь с мнением патриарха, они разрешили в стране католическое богослужение. В Россию был дозволен въезд иезуитам, и канцлер принимал их даже в частном порядке, у себя дома, «часто беседовал с ними». О чем? Причина подобной тяги к русским правителям могла быть только одна, и она известна. Сильвестр Медведев, как и его покойный учитель Полоцкий, тянул страну к унии. Иезуит де Невиль свидетельствовал, что Голицын был его единомышленником.

Кстати, новые властители увлекались и другими учениями: магией, астрологией. Это в полной мере вписывалось в западные моды. В данную эпоху оккультными веяниями были заражены и французская, и итальянская, и польская знать. Как вспоминал князь Щербатов, Голицын «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей». Появление возле Софьи Шакловитого встревожило канцлера. Он достал у некоего кудесника особые травы «для прилюбления» правительницы. А потом быстренько осудил этого кудесника и сжег – чтобы не разболтал. Софья тоже отдавала дань подобной моде, Голицын и Медведев набрали для нее целый штат астрологов и «чародеев», вроде Дмитрия Силина, гадавшего по солнцу и другим знамениям.

Перед Западом канцлер благоговел. А родные обычаи не просто презирал, но и другим внушал такое же отношение. В 1683 г. готовилась к переизданию не какая-нибудь книга, а Псалтирь! Голицын поручил своему подчиненному, переводчику Посольского приказа Фирсову, написать предисловие. В частности, священную для каждого православного человека книгу предваряли слова: «Наш российский народ грубый и неученый». Среди русских на самом высоком уровне внедрялась мода на самооплевывание! Зато канцлер преклонялся перед… Францией. Заставил сына носить на груди миниатюрный портрет Людовика ХIV! Не святого, не царя или мыслителя, а далекого и чуждого короля!

Но спорить с Голицыным было трудно. Он вошел в огромную силу. Смещал и ссылал неугодных, осыпал милостями угодивших. Канцлер никогда не забывал и собственный карман, честностью он никогда не отличался. Мало того, что Софья щедро ублажала фаворита, он и сам хапал будь здоров. И вот он-то в полной мере перенял «версальскую заразу» роскоши. Отгрохал дворец, по описанию иностранцев, «один из великолепнейших в Европе», «не хуже какого-нибудь итальянского князя». Крышу покрыли сверкающими листами меди, покои украшало множество картин, статуй, гобеленов, изысканная посуда.

Стоит ли удивляться, что московская аристократия кинулась подражать ему? В столице повсюду возводили новые дома. Потолки расписывали астрологическими картами, стены – голыми Дианами и Венерами. А верхом респектабельности для вельмож стала покупка «иномарочной» кареты. Доставлять эти колымаги из-за рубежа было трудно, стоили они безумно дорого. Да и удобство по сравнению с русскими повозками и санями было сомнительным – тогдашние кареты не имели рессор, на ухабах в них кишки вытряхивало, они часто ломались. Но их приобретали за бешеные деньги для парадных выездов.

Канцлер требовал от знати, чтобы она непременно нанимала для своих детей иностранных учителей. Возобновились проекты создания Славяно-греко-латинской академии, возглавить ее целился Медведев. Однако в данном отношении патриарх все-таки сумел переиграть реформаторов. Потянув некоторое время, он благословил создание академии. Но оказалось, что сам патриарх, пока суд да дело, успел пригласить в Россию руководителей нового учебного заведения, братьев Лихудов – очень образованных греков, твердых в православии.

Что ж, если с московской академией замыслы не удались, то Голицын принялся отправлять русских юношей для обучения в Польшу, в Краковский Ягеллонский университет. Хотя стоит иметь в виду: это учебное заведение не готовило ни технических специалистов, ни врачей. Оно выпускало богословов и юристов. Нетрудно понять, что западное богословие и юриспруденция могли понадобиться временщику лишь в одном случае: он хотел подготовить кадры для грядущих церковных и государственных преобразований.

Проекты таких преобразований уже существовали. Канцлер составил трактат «О гражданском бытии или о поправлении всех дел, яже надлежат обще народу», читал его Софье, приближенным, чужеземцам. Рукопись не дошла до нас, и точного содержания мы не знаем. Но трактат вызвал непомерные восторги у де Невиля – иезуита и французского шпиона, которого направили в Москву Людовик XIV и руководитель его разведки маркиз Бетюн. Сам факт восхвалений со стороны подобного деятеля, а также очень любезное отношение к Голицыну римского папы, поляков (и последующих либеральных историков) представляются весьма красноречивыми. Новое правительство готовило именно такой поворот, которого уже два столетия добивались враги России – разрушение национальных традиций и подрыв православия.

Но существовали и серьезные препятствия. Ведь Софья была всего лишь регентшей – законными царями оставались Иван и Петр. Правда, Нарышкиных оттеснили на задний план. Вдовствующая царица Наталья опять удалилась из Кремля, жила с сыном в Преображенском. Но вокруг нее группировалось большинство бояр, патриарх. Избавиться от Иоакима Софье очень хотелось. На его место существовала куда более удобная кандидатура, Медведев. Однако сместить патриарха на Руси было очень сложной задачей. Только тронь его, и неизвестно, чем дело кончится. Поддержат бояре, на призыв патриарха откликнется войско, народ. Правительница не считала свое положение настолько прочным и предпринимать какие-либо меры против Иоакима даже не пыталась. Замыслы Голицына так и оставались рукописью, пригодной только для чтения в узком кругу. А реформаторам приходилось полагаться на время, ждать, когда Иоаким преставится.

Но ведь время работало против них! Петр подрастал. Он был любознательным, смелым. Любил играть в войну. Холопы и дети придворных становились его «потешными». В Москву его привозили только на официальные торжества, и в 1684 г. он приехал на крестный ход в день Преполовения. Петр живо разговаривал с патриархом. Расспрашивал, в чем смысл совершаемых обрядов, когда они установлены. А потом бояре повезли мальчика на полигон Пушечного двора посмотреть стрельбу. Петру понравилось, и он настоял, чтобы ему самому разрешили пальнуть. Выстрелил и начал требовать – пускай его научат артиллерийской премудрости.

Быстренько пошарили вокруг – кто из офицеров имеет подходящее образование? И подвернулся голландец, поручик Франц Тиммерман. Он начал преподавать царю баллистику, фортификацию, геометрию. Привлек еще одного офицера, швейцарца Лефорта. А Наталья, как и прежде, мало занималась сыном. У нее находились более важные дела: посплетничать с приближенными насчет Софьи и Голицына. Принять бояр и патриарха, наезжавших в Преображенское. Они приезжали не к Петру, а к матери. Отдавали дань вежливости мальчику и отсылали, чтобы не мешал взрослым.

Петр по-прежнему рос сам по себе. Вместо образования он хватал по верхам обрывки знаний в разных областях. За книгами засиживался редко. Его энергичную натуру тянуло все попробовать самому. Количество «потешных» росло, их приходилось размещать не только в Преображенском, но и в соседнем селе Семеновском. Так возникли два «полка». Софья не придавала значения играм брата, преображенцев и семеновцев было всего 300 человек, опасности они не представляли. Правительница разрешила выделить для Петра барабанщиков, отпускать ружья – авось братец убьется на своих «марсовых потехах».

А вместе с уроками и забавами Тиммерман с Лефортом рассказывали царю о своих странах. Естественно, приукрашивали. Петр жадно вбирал радужные байки о Европе, дополнял их собственными домыслами. «Потешные» полки распорядился одеть в «немецкую» форму. Для обучения фортификации построил маленькую крепость и назвал ее по-иноземному – Пресбург. Ну а для наставников было самым важным попрочнее пристроиться при царе! Они приглашали подростка в гости, в Немецкую слободу, благо от Преображенского было рядышком.

Хотя Немецкая слобода, или Кукуй, представляла собой вовсе не оазис цивилизации, как ее изобразили последующие историки. В Москве она считалась нехорошим местом. Здесь промышляли контрабандой, гнали водку, на Кукуе ее можно было купить в любой час дня и ночи. Многие иностранные офицеры и купцы, жившие здесь, оставили жен на родине, а в слободу съезжались бабенки легкого поведения. Современник писал: «Женщины нередко первые впадают в буйство от неумеренных доз спиртного, и можно видеть их, полуголых и бесстыдных, почти на любой улице». А Лефорта называли «дебошаном». Он имел репутацию самого неутомимого и изобретательного кутилы. Его специально приглашали в компании, чтобы он придумывал всевозможные пикантные развлечения.

В такую «цивилизацию» окунулся и Петр. Для мальчишки открытый им мирок казался веселым, ярким, необычным. На Кукуе он познал первую юношескую любовь, приобретал первый интимный опыт – купец Монс подсунул ему дочку Анну. Самому царю! Это сулило колоссальные выгоды! А натура Петра складывалась крайне противоречивой. Он был искренним патриотом, стойко держался православия и готов был защищать его, рвался к воинским подвигам во славу России. Но одновременно нахлебался зарубежных соблазнов, западные обычаи нравились ему, захватывали. Казалось, что в них нет ничего плохого…

Но пока рулили Софья с приближенными! И для них-то приоритеты расставлялись иначе. Польза России и слава России оказывались совсем не на первом месте. Ярким примером стал вопрос о шелковой торговле с Персией. Она шла через Астрахань и Волгу – а на Западе шелк стоил баснословно дорого. Поэтому шелковая торговля была поистине «золотым дном» для казны, питала ее золотыми ручьями пошлин и прибылей. На Западе шелк стоил баснословно дорого. Англия, Голландия, Франция неоднократно подкатывались к русским царям, чтобы им дозволили транзитную торговлю через нашу территорию. Но всякий раз получали отказ. Теперь Голицын спешил угодить чужеземцам и одним махом перечеркнул сложившийся порядок. Предоставил право транзитной торговли Польше. А заодно и Швеции (видимо, за взятку).

Ну а в Европе в данное время заполыхала большая война. Людовик XIV очередной раз готовил нападение на соседей. Но предварительно решил отвлечь основного противника, австрийского императора Леопольда. Французские агенты возбудили мятеж венгерских баронов. А под предлогом поддержки венгров выступила союзница Людовика – Османская империя. Турки разгромили австрийцев, осадили Вену. Но ее неожиданно спас польский король Ян Собесский. Привел 25 тыс. польских гусар и украинских казаков. Объединил вокруг себя разношерстные немецкие войска, и под стенами Вены турки потерпели сокрушительный разгром.

Тут уж воспрянули духом все, кто хотел бы воевать с Османской империей. Сложилась «Священная лига» из Австрии, Польши, Венецианской республики и Рима. Ее главой признавался римский папа, строились планы наступать на Балканы, отбить у турок Сербию, Грецию, Валахию (Румынию и Молдавию). Но для этого было очень желательно участие русских. В 1684 г. император Леопольд и поляки прислали делегации в Москву, приглашали присоединиться к «Священной лиге».

Большинство бояр и патриарх были против. Россия подписала мир с султаном всего три года назад. Он был выгодным для нашей страны. Османы признали царскими владениями Киев и Левобережную Украину. Наконец-то прекратились набеги крымских татар. А поляки вели себя отвратительно. Они, в отличие от турок, до сих пор числили «своими» Левобережье, Киев и Смоленск, отказывались заключать вечный мир. Имело ли смысл воевать за таких «союзников»? Но Софья и Голицын окрылились перспективами попасть в «Священную лигу» под патронажем самого папы! Не поляки уговаривали русских помочь им, а московское правительство уламывало поляков заключить союзный договор! Два года уламывало, а паны кочевряжились!

Они стали сговорчивее только тогда, когда турки оправились от поражения и принялись трепать Польшу. В мае 1686 г. был подписан «вечный мир». По его условиям Польша отказывалась от притязаний на земли и города, отошедшие под власть царя. А Россия выплачивала ей очередную компенсацию, 1,5 млн злотых, и вступала в военный союз. Откровенно говоря, это выглядело полной нелепостью. Государство вступало в ненужную для него войну и выплачивало колоссальную сумму только за то, что соседи согласились с очевидным фактом утраты своих областей!.. Нет, конечно же, Софья и Голицын не были в политике наивными дилетантами. Пускай «Священная лига» и война с турками не требовались для России, но… они были нужны для правителей России! Царевна и канцлер надеялись при поддержке иностранцев утвердить собственную власть.

В Москве и по всей стране раздули грандиозную шумиху, «вечный мир» с Польшей выставляли величайшей победой нашей дипломатии. Невиданным успехом преподносили и факт вступления в коалицию с западными державами – дескать, оцените, сам папа, сам император, признают нас достойными партнерами! А на волне этой пропагандистской кампании Софья… присвоила себе титул «Всея великия и иных Россий Самодержца». Даже не самодержицы, а самодержца (титула самодержицы не существовало). Сразу же подправили русские монеты. На лицевой стороне начали чеканить, как и раньше, Ивана и Петра, но без скипетров, а на обратной стороне Софью в царском венце и со скипетром. Польский художник создал ее портрет без братьев, в шапке Мономаха, со скипетром, державой и на фоне двуглавого орла (все эти атрибуты являлись прерогативами царя). Изображение дополняли стихи Медведева, восхвалявшие правительницу. Она сравнивалась с ассирийской Семирамидой, византийской императрицей Пульхерией, английской Елизаветой. С портрета изготовлялись многочисленные оттиски на атласе, шелке, бумаге, их распространяли и по России, и в Европе.

Кстати, вступление в войну России воодушевило народы Балкан. Господарь Валахии и патриарх Сербии прислали обращение к царям Ивану и Петру. Описывали притеснения православных в Османской империи, просили помочь единоверцам… Не тут-то было! Балканские страны Австрия и Венеция застолбили для себя. А Голицыну спустили собственный план: наступать на Крым и отвлекать на себя татарскую орду – ударную силу турок. К тому же союзники жульничали. Молодой боярин Борис Шереметев прибыл с посольством в Вену для ратификации договора. Но на прощальной церемонии он не поленился проверить текст врученной ему грамоты. Прочли и обнаружили, что в договор был вписан лишний пункт о предоставлении в России льгот католическим священникам. Шереметев устроил скандал, настоял на исправлении текста. Как вы думаете, поблагодарили его в Москве? Нет, наоборот! Голицын возненавидел боярина. Отправил служить подальше от столицы, на границу.

Но титула «самодержца» и рекламных портретов было еще недостаточно для укрепления реальной власти. Правители отдавали себе отчет, что старший из царей, больной Иван, не сегодня-завтра может умереть. И что тогда? Дожидаться совершеннолетия Петра? Искали, как выкрутиться, и обвенчали Ивана с Прасковьей Салтыковой. Если родится сын, почему бы не провозгласить его наследником? Тогда Петр получится лишним, его можно отодвинуть от трона. Но хилый Иван надежд не оправдывал. У него никак не клеилось с зачатием ребенка. Что ж, Софью даже это не остановило. Она решилась на хитрость. Царицу Прасковью убедили, насколько важно родить царевича, и приставили к ней стольника Юшкова, чтобы «помог».

Де Невиль привел в своих записках план, вызревший у Голицына и правительницы. Предполагалось дождаться, когда у царя Ивана родится сын. После этого можно будет оттеснить Петра от власти, убить или постричь в монахи. Но следующим этапом намечалось избавиться и от Ивана. Ему открыли бы глаза, что ребенок не его. Разыграется грандиозный скандал, и царя подтолкнут уйти в монастырь. На престоле останется Софья. Голицын тоже избавится от супруги, вынудит к пострижению, и женится на правительнице. А патриархом они поставят Медведева, «который немедленно предложит посольство в Рим для соединения церкви латинской с греческой, что, если бы совершилось, доставило бы царевне всеобщее одобрение и уважение».

Но для реализации такого плана требовалась серьезная опора – в первую очередь, среди военных. Софья через Шакловитого пыталась разузнать, поддержат ли ее стрельцы, если она захочет короноваться? Тот прозондировал почву и доложил – не поддержат. К реформам в народе относились настороженно, а власть царевны воспринимали как временную. Ждали, когда же на престол взойдет настоящий царь. Софья и ее приближенные все-таки надеялись переломить ситуацию. Требовались победы! Триумфы, трофеи, награды! Армия будет славить их, встанет стеной за таких властителей.

В 1687 г. Голицын лично возглавил армию для похода на Крым. В победе он не сомневался. По росписи Разрядного приказа предполагалось собрать 113 тыс. пехоты и конницы, да еще 50 тыс. украинских казаков гетмана Самойловича. Как же татары смогут противиться несметным силам? И тут-то выяснилось, что великолепные войска Алексея Михайловича за годы перестроек совершенно развалились! Их не обучали, денег не платили, оружие выходило из строя, в полках было полно «мертвых душ». Армию собирали с задержками в два месяца, и вместо 113 тыс. явилось лишь 60 тыс. Почти половина оказалась в «нетчиках»! А канцлер оказался никудышным военачальником. Усугубил положение грубейшими просчетами. Армия долго ползла по жаре через безводные степи. Когда с неимоверными трудностями приблизились к Крыму, татары подожгли траву. Пришлось поворачивать назад. Не вступая в бой, потеряли 24 тыс. человек – умершими от жары, изнурения, болезней, многие дезертировали.

Чтобы хоть как-то сохранить лицо, Голицын постарался найти козла отпущения. Наметил для этого украинского гетмана Самойловича. Канцлер его давно не любил, он с самого начала выступал противником вступления в войну, критиковал планы похода на Крым и ошибки главнокомандующего. Но генеральным есаулом (первым заместителем) у Самойловича служил наш знакомый – Мазепа. Ранее уже описывалось, как он изменил полякам, изменил гетману Дорошенко. На российской службе образование и опыт Мазепы вполне пригодились, но он неизменно встревал в те или иные грязные истории. Для Голицына такой тип оказался очень кстати. Мазепа состряпал донос, будто гетман изменил, тайно подыгрывал татарам. Самойловича арестовали и сослали в Сибирь.

Плоды интриги ее авторы «честно» разделили. Голицын единолично, без всяких выборов, поставил Мазепу гетманом Украины. Тот щедро отблагодарил покровителя – передал ему личные богатства Самойловича, да еще и украинскую войсковую казну. Устранив неугодную фигуру и оправдавшись, канцлер вдобавок сказочно поживился! Ну а Софья, в свою очередь, постаралась подсластить пилюлю. Она объявила, что поход-то, оказывается, был удачным! Сыграл важную роль, отвлек татар от союзников. Все генералы и офицеры получили щедрые награды. Но обмануть народ не получалось. Распространялись слухи о катастрофе. Росло дезертирство из армии. В общем, вместо укрепления авторитета, он зашатался еще больше! А восстановить его можно было только одним способом. Все-таки дожать, все-таки прикрыть промахи и огрехи победными лаврами! Правительница и канцлер лихорадочно силились использовать оставшееся у них время.

Ошибки трагического похода отчасти учли. На притоке Днепра Самаре построили промежуточную базу, Новобогородицкую крепость, завозили туда запасы. Намечали собрать армию в 160 тыс. воинов при 400 орудиях. Но второй поход на Крым в 1689 г. снова обернулся бедой. Голицын проявил полную некомпетентность в военном деле, даже не позаботился разведать, насколько укреплены Крымские перешейки. Армия с боями все-таки добралась до Перекопа, но стало ясно – взять его не получится. Без толку повернули обратно. Потери составили 20 тыс. убитыми и умершими, 15 тыс. пропавшими без вести, при отступлении бросили 90 пушек.

А между тем, противостояние в столице обострялось. Царица Прасковья забеременела. Но и Нарышкины осознали опасность, сразу же отреагировали. Решили женить 16-летнего Петра. Невесту выбирала мать и остановилась на Евдокии Федоровне Лопухиной. Точнее, ее звали Прасковья Илларионовна, но имя и отчество не понравились царице Наталье. Мать Петра была женщиной властной, упрямой – настояла переменить имена не только невесте, но и ее отцу. Обычно Евдокию изображают наивной забитой девочкой. Но это неверно. Ей исполнилось уже 20 лет, она была на четыре года старше Петра. Выбирали такую жену, чтобы смогла обуздать увлечения мужа, взять его в свои руки. И чтобы гарантированно годилась для деторождения. Жениха наставили как следует потрудиться – и уже вскоре после свадьбы партия Нарышкиных бодро передавала друг другу: у Петра тоже будет потомство!

Провал второго крымского похода ускорил развязку. На праздник Казанской иконы Божьей Матери правительница решила возглавить крестный ход. Но в прежние времена икону всегда нес царь, и Петр бросил открытый вызов сестре. Прилюдно и громко заявил, что «она, как женщина, не может быть в том ходу без неприличия и позора». А когда из похода возвращалась армия, это ознаменовалось новой ссорой. Петр отказался участвовать в торжественной церемонии встречи.

О том, что в Москве назревает решающее столкновение, хорошо знали за рубежом. Кроме постоянных послов из Дании, Голландии, Польши, Бранденбурга, Швеции и Персии сюда потянулись другие дипломаты и шпионы. Прикатило посольство от германского императора, приехала польская делегация. Как раз тогда появился агент Людовика XIV де Невиль. А с Украины примчался в столицу Мазепа. В общем, клубок завязался еще тот.

Поляки, иезуиты и Невиль неоднократно навещали дом Голицына. Они встречались и с Мазепой, вели с ним тайные переговоры. Западных друзей канцлера очень интересовал такой вариант, чтобы Украина вернулась в состав Польши. Мазепа вполне соглашался, да и Голицын возражений не высказывал. С его точки зрения дело выглядело допустимым. Почему было не расплатиться Украиной за помощь в захвате престола?

Напряжение нагнеталось – и вдруг прорвалось. Супруга царя Ивана родила, но не мальчика, а девочку… Все планы перечеркнулись одним махом! Почва под ногами поползла. И тогда-то Шакловитый предложил пойти ва-банк. Просто убить Петра. А другого варианта удержать власть уже не оставалось! Правительница дала согласие. На новые сценарии фантазии уже не хватило, да и незачем было. Софья и ее любовник попробовали повторно разыграть подобие «хованщины».

Чтобы возбудить стрельцов, группа сторонников царевны во главе с Петром Толстым начала нападать на караулы. Хватала постовых, избивала, и при этом не забывала представиться, будто они – Нарышкины. А в ночь на 17 августа стрелецкие полки подняли по тревоге. Было объявлено, что на Москву идут «потешные» Петра, хотят захватить дворец и убить Софью. Собирались в Кремль, вроде бы защищать его. А в поднявшейся неразберихе отряд Шакловитого поскакал в Преображенское.

Однако и Нарышкины позаботились обзавестись надежными людьми среди стрельцов. Двое из них примчались к Петру раньше убийц, предупредили. Юный царь спросонья перепугался. Счел, что на него идут все стрельцы. У патриотической партии заранее был составлен план – в случае опасности двор Натальи и ее сына должен укрыться в Троице-Сергиевом монастыре. Петр как был, в ночной рубашке, прыгнул в седло и полетел туда. За ним быстро снялись с места приближенные, мать, слуги. Появился и Шакловитый с подручными, но застали лишь суету эвакуации. Опоздали…

В общем, ситуация и впрямь походила на «хованщину», но роли переменились. Теперь за стенами монастыря засел Петр. Он принялся рассылать грамоты, призывая к себе войска. Аналогичные приказы рассылала Софья. И тут-то выяснилось, какая партия была в России более популярной. «Голосование» получилось очень наглядным, огульное реформаторство всех достало. В каждый полк приходило два противоположных распоряжения, но все они выступали не в Москву, а в Троице-Сергиев монастырь. Туда стали перетекать и воинские части, располагавшиеся в столице, потянулись бояре. Софья сникла, попросила о посредничестве патриарха. Иоаким поехал, но только для того, чтобы тоже остаться в монастыре.

Царевна и Шакловитый обратились к Ивану, предлагали: «да един он царствует». Но немощный царь совсем издергался, устал от безобразий вокруг него. Ответил, что готов уступить власть брату, «вы же всуе мятетесь». А Медведев нашел колдуна Ваську Иконникова. Он трепался, будто в его власти состоит сам сатана, и если ему дадут 5 тыс. рублей, он чудесным образом восстановит прежнее положение, как было до кризиса. Но это уж было совсем глупо. Денег не дали, и Медведев сбежал. Наступила агония прежней власти.

Софью заставили выдать Шакловитого, и расследование полностью изобличило заговор. Шакловитый с двумя ближайшими помощниками были приговорены к смерти, шестерых били кнутом и отправили в ссылку. За Голицына ходатайствовал двоюродный брат Борис, и он отделался относительно легко, пожизненной ссылкой в Холмогоры. В его доме нашли неимоверное количество драгоценностей, украшений, 400 пудов одной лишь серебряной посуды, а в подвале под слоем земли открылись настоящие золотые россыпи – 100 тыс. червонцев, украденные у Самойловича и из украинской войсковой казны.

От Софьи Петр потребовал добровольного пострижения в монахини, она не ответила на письмо. Тогда ее без всяких разговоров заключили в Новодевичий монастырь. 10 сентября 1689 г. двор торжественно вернулся в Москву. Петр обнялся с Иваном, и старший брат безоговорочно уступил первенство младшему. Отслужили благодарственный молебен, и оба царя подписали указ «ни в каких делах правительницы больше не упоминать». Какие силы боролись между собой и что означали перемены для России, проявилось почти сразу.

Уже на следующий день первым же актом новой власти иезуитам было предписано покинуть страну. Было запрещено католическое богослужение. Шведам и полякам пресекли транзитную торговлю через русскую территорию. Медведев до границы не добрался, поймали. Следствие по его делу было долгим, его приговорили к смертной казни. И только Мазепа сумел вовремя ускользнуть, остаться в тени. Ни в каких общих предприятиях он не фигурировал. Ни в каких многолюдных совещаниях не засветился. Иезуиты по понятным причинам о контактах с ним не распространялись, да и Голицын счел за лучшее промолчать – иначе себе дороже. Гетман изображал из себя не политика, а простодушного и честного воина. Поздравил победившего Петра. Выразил готовность служить ему верой и правдой. И кто будет уточнять, какая вера имелась в виду?