Текст книги "След на мокром асфальте"

Сорокин же, чему-то улыбаясь, пригласил:

– Товарищи свидетели, прошу со мной в отделение.

– На чем? – требовательно спросила Мурочка.

– А вот пешочком, – пояснил Сорокин.

– Нельзя такси вызвать?

– Мурочка, – начал было супруг, она его оборвала:

– Оставь меня в покое!

Золотницкий мягко заметил:

– Мария Антоновна, пока такси сюда доедет, мы уже простудимся насмерть. Пойдемте, товарищи.

И они ушли.

Девушка-эксперт, которая снова и снова блуждала по какому-то одной ей известному маршруту, наконец остановилась, принялась осматриваться.

– Я тут, – напомнил Симак, сжалившись над ней. – Пойдемте, Настя. Смелее.

Сначала он просто ходил за ней следом, потом принялся учтиво, ненавязчиво помогать. Сначала задавал заинтересованные, уважительные вопросы, выслушивая с большим вниманием ответы, в большинстве своем сбивчивые, невнятные. Впрочем, девушка, оттаяв душой после окриков бесцеремонного, бестактного руководства, постепенно отвечала все вразумительнее. Доверчиво излагала Борису Ефимовичу свои соображения, а тот, галантно одной рукой поддерживая измерительную ленту, другой держал над экспертом раскрытый зонт – такой яркий, весь в причудливых цветах и драконах, неуместным пятном он красовался среди всего этого серо-черного мокрого действа.

Симак, убедившись, что капитан из МУРа блуждал где-то вдалеке, без цели и понятия – точь-в-точь, как пока эксперт, – решил, что он далеко и не слышит, подбодрил:

– Анастасия, давайте еще раз. Только без спешки. Не переживайте, не бойтесь ошибиться, все по порядку.

– По порядку нам надо было бы в отделение. Да и товарищ капитан вон…

– А пусть его, он сам справится. Вот сейчас окончим и отправимся.

– Борис Ефимович, ливень-то!

– Ливень – что ливень? Горюче-смазочные материалы до конца сразу не смываются – так нас учит химия. Давайте еще раз присмотримся.

– Да сто раз смотрели!

– В сто первый посмотрим. Даже если все всё осмотрели, нам с вами надо глянуть еще раз.

– Это похоже на жест отчаяния.

– Пусть так. Но не может такого быть, чтобы автомобиль наехал на человека, и ничего на мостовой не осталось.

– Но ведь так и есть.

– А вы поищите, поищите, Настя. В нашем деле главное – поискать, понюхать, пощупать. Пусть вас вдохновляет мысль о том, что осколок стекла даст нам улику против злодея.

Эксперт начала подозревать, что Симак не шибко отличается от капитана, такой же клещ, считающий других неучами и недоумками.

– Я уверяю вас, что осмотрела место происшествия самым тщательным образом.

– Только место? А ничего, что автомобиль летел на полной скорости, не тормозя? – Борис Ефимович, подцепив девушку под локоток, повел ее дальше. – Вот тут, видите, он вильнул в сторону? Вы смотрели? Фото сделали?

Эксперт поспешила исправиться.

– Теперь да.

– Очень хорошо, – похвалил он. – А ну-ка, Настя, отвечайте быстро, не раздумывая. Тип дорожного покрытия?

– Асфальт.

– Состояние проезжей части?

– Мокрое.

– Имеется ли уклон?

– Трудно сказать.

– Пара пустяков! – заявил Симак. – Куда вода стекает? Смотрите-ка, какой поток по желобку. Вот и отмечайте направление, угол. Выбоины, ямы, предметы, затрудняющие движение?

– Отсутствуют, новая дорога.

– Да, все новенькое. А вот, гляньте, какой красивый бордюр, края свежие, порезаться можно.

Эксперт подсветила фонариком, чуть не взвизгнула по-щенячьи:

– Борис Ефимович, след! Ей-богу, след!

– А вы говорите, смыло все. Фотографируйте. Вот теперь понятно, что машина налетела колесом на бордюр. Следовательно, что?

– Что?

– С учетом скорости наверняка будет поврежден диск.

– Не слишком смелое предположение?

– Это версия, Настенька, нельзя от нее отмахиваться. Помялся капот, наверняка поцарапана и решетка радиатора. В сам радиатор нередко осколки попадают. А самое ценное… что?

– Что же?

– Повреждения передней части легче бросаются в глаза.

– В самом деле.

– Молодец, Настя! – одобрил Борис Ефимович. – Под таким ливнем, в таких условиях, а ведь нашли улику, которая поможет в поиске. А между прочим, что скажете про отпечатки протекторов?

Приободрившаяся было эксперт увяла:

– Шины как шины.

Тут Симак впервые позволил себе огорчиться:

– Как же так, Настя? Это же «Победа».

– Как…

– Неужели непонятно? Ну а хотя бы тормозила машина?

– Не тормозила…

– Хотя бы это хорошо, – одобрил Симак и что-то хотел добавить, но глянул на часы и заторопился. – Давай еще раз обзорное фото, детальное, бордюрчик еще раз.

– Вы, товарищ медик, снова не своим делом занимаетесь, – оказалось, что старший группы муровский капитан, продрогнув и промокнув, решил примкнуть к этому выездному семинару.

– Почему ж не своим? – удивился медик, вполне дружелюбно. – Пострадавшего я осмотрел, передал с рук на руки бригаде скорой, почему бы мне не оказать содействие?

– Потому что я возглавляю группу, – прервал Симака муровский капитан, сгоняя складки под ремнем назад и выставляя подбородок, – и по этой причине я должен проконтролировать, чтобы все было сделано!

Симак полюбопытствовал:

– А позвольте узнать, к каким выводам вы пришли? Хотя бы предварительно.

– К каким еще выводам? Разводите дедукцию, когда и так все понятно.

– Что именно? Просветите.

– Имеет место наезд по вине пешехода. Переход улицы в неположенном месте, в условиях ограниченной видимости. Пятница, вечер, гражданин наверняка нетрезв. Темно, водитель его не сразу увидел. Возможно, тормоза отказали.

Симак скромно подтвердил:

– Да, тормозного пути нет. Логично. Странно только, зная, что машина не в порядке, гнать по скользкой дороге, не пытаясь тормозить, выключив фары, не подавая сигналов.

– Может, и сам водитель был пьян, – не сдавался муровский капитан.

– …и при этом объехал выбежавшего на дорогу пешехода. Быстро среагировал для пьяного.

Начальник наконец взбеленился:

– Товарищ Симак, ваше дело – медицина. Вы закончили с этим вопросом?

– Так точно.

– Тогда отправляемся в отделение. Так. Где автобус?

– Не могу знать.

– Странно. Тогда пешком. Вы со мной или предпочтете возвращаться в центр на электричке?

– Нет-нет, мы с вами, – успокоил Симак, незаметно пожимая руку Насте, – слушаем и повинуемся. Вы же дорогу знаете?

Глава 6

Сначала в отделении было многолюдно. Однако по мере того, как успокаивались нервы и задавались вопросы, настоящих свидетелей оказалось немного: сам Николай Игоревич Пожарский, Тихонов Евгений Петрович, его товарищ Золотницкий Владимир Алексеевич, военврач, гражданка Симонова Екатерина Павловна, которая возвращалась из центра и очень спешила, поэтому перемещалась быстрее основной части пассажиров, сошедших на станции.

Еще двое – отец с сыном Муравьевы, ехавшие на встречной электричке, из области, сразу заявили, что прибыли уже после происшествия, видели лишь, как в сторону области летела машина. В общем, получалось как всегда: свидетелями себя именуют многие, а на поверку сказать что-то стоящее никто не в состоянии. Муравьев-старший попросил:

– Вы уж нас первыми отпустите, а то мама у нас сердечница. Николай Николаевич, вы-то понимаете.

Сорокин, выкладывая перед ними бумагу, заверил:

– Конечно. Просто напишите, что видели – и свободны.

Симонова немедленно присоединилась:

– И меня, Николай Николаевич, отпустите. Я и так домой спешила, а вот оно как обернулось.

– Для всех неважно обернулось, – подтвердил Сорокин и все-таки приказал:

– Акимов, опросите гражданку в первую очередь.

Услыхав это, неугомонная Тихонова повела своим покрасневшим ушком, в котором качались блестящие сережки, а потом и взвилась под потолок. Правда, на этот раз муж прервал ее даже сурово, учитывая его деликатность и мягкотелость:

– Мурочка, порядок один для всех.

Она бушевала:

– Если один для всех, почему бы нас не опросить первыми?!

Сорокин охотно разъяснил:

– Гражданка Тихонова, вопрос о целесообразности допроса и очередности такового решаю я как ответственный за работу отделения. Доступно объяснил?

О, непривычна она к такому обращению, аж передернуло. Заботливый Золотницкий немедленно осведомился:

– Мария Антоновна, вы замерзли?

– Нет! – вскинулась Мурочка.

– Вот и отлично, – Сорокин ушел в кабинет, пригласив с собой Кольку.

Акимов, получив от Муравьевых объяснения, убедился, что мужики ни капли не солгали – и с чего им было лгать? В самом деле, ничего не видели, исключая то, что машина была «точно не черной».

– А номер, цвет номера не заметили? – спросил Сергей.

Сын, подумав, почти уверенно сообщил, что как раз номер был черный.

Отец согласился:

– Пожалуй, да.

На этом пришлось закончить, более Муравьевы ничего определенного сказать не могли. Гражданка Симонова показала, что возвращалась из центра и очень спешила по домашнему делу, поэтому очень быстро догнала Пожарского. Ну, почти догнала, поскольку он спешил еще больше.

– Почему вы так решили? – уточнил Сергей.

Женщина пояснила:

– Он опередил меня довольно сильно. Как-то очень ускорил шаг, чуть не на бег перешел, и все время поглядывал на часы.

– Наверное, увидел сына?

– Кольку-то? Не могу сказать, лично я его не разглядела. Но Игорь Пантелеевич на проезжую часть, знаете, прям выскочил.

– Вы не видели, откуда взялась машина?

Симонова, подумав, заявила, что машина умчалась в сторону области.

– Вот как. А появилась откуда? От жилых домов, или из дачного поселка?

– Знаете, откуда ни возьмись. А удар такой был, что ужас. Игорь Пантелеевич аж подлетел и покатился кубарем.

– Цвет машины не заметили?

– Вроде бы блестящая, мне показалось, что серебристая.

– Номерной знак не запомнили?

– Это я точно помню – черный. И номер… вроде бы, знаете, заканчивался на единицу. Да-да, восемьдесят один!

– Точно ли?

Женщина призналась, что почти уверена:

– Но вы лучше не пишите восьмерку, а вот единицу отметьте.

– Марку машины не припоминаете?

Симонова лишь руками развела:

– Тут, извините, не разбираюсь. В войну полуторку водила, но сейчас столько этой мелочи развелось, так и шныряют под ногами. Красивая легковая машина, а вот марка – простите, не знаю.

В своем кабинете капитан Сорокин пытался разговаривать с Колькой.

Непростое это было дело. Вот был бы перед ним взрослый мужик, можно было бы предложить ему приободриться, ну, там «соберись, тряпка», на худой конец, рюмку водки налить. Но ведь перед капитаном сидел не прожженный уркаган. Случилась беда с отцом – и вот уже Колька никакой не взрослый, не ученый жизнью и уже судимый малолетка, а на самом деле потерянный мальчишка. Он только что видел, как в мирное время пострадал его отец, фронтовик, прошедший плен, концлагерь, несправедливые гонения, возродившийся к жизни, ставший практически незаменимым человеком в своем деле. И, конечно, в семье. Мальчишке этому было трудно, больно, плохо, он мало что соображал. Николай Николаевич все-таки умудрился выяснить обстоятельства несостоявшегося семейного застолья и теперь пытался помочь припомнить в самом деле увиденное.

– Понимаю, непросто. Но уж сделай милость, тезка, попробуй еще раз. Вы с Ольгой были в квартире одни.

– Да.

– Собрался дождь, Оля предложила отцу отнести зонт.

– Да.

– И ты отправился, с зонтом, подошел к дороге, на той стороне его увидел. Он тебя увидел и, наверное, ускорил шаг?

– Так.

– В это время полил дождь.

– Верно.

– Потемнело.

– Так.

– Появилась машина. Она ехала с выключенными фарами?

– Да, наверное, поэтому отец поздно спохватился.

– Номер машины не видел?

– Видел. Я побежал за ней.

– Побежал. Зачем же?

– Не знаю, Николай Николаевич. Побежал – и все.

– Так, а номер?..

– Видел, товарищ капитан. Молния ударила, и я видел. Две цифры были заляпаны грязью, а две последние были восемь и семь.

– Поня-ятно, – протянул Сорокин, колеблясь, но все-таки спросил: – Ты точно видел или за Санькой повторяешь?

– Что повторяю?

– То, что Приходько сказал.

– Нет, я сам видел.

– А марка машины?

– «Победа».

– Уверен?

– Вот теперь точно, – твердо заявил Николай, – я ж на такой ездил.

Сорокин изобразил изумление:

– Когда успел, тезка?

Колька даже обиделся:

– Ну как же, на Кузнецовской «Победе»!

– Представь, я и забыл про твои связи в преступном мире. Значит, «Победа», а цвет?

– Вроде бы блестящая, серебристая.

– И подтверждаешь, что фары потушены, сигналов водитель не подавал, тормозить не пытался.

– Вот это точно так.

– Коля, а ты, значит, наперерез кинулся.

– Верно.

– И он тебя без труда объехал.

– Так. Автомобиль вильнул, потом поехал в сторону области, а я за ним кинулся.

Помолчали.

– Так, тезка, а не приметил, кто за рулем сидел? Ну, знаешь, могло броситься в глаза – одежда, может, волосы?

Парень подумал.

– Вроде кто-то в светлом. Точно! Точно! Потому и увидел, что в светлом! Белом. И вроде бы в очках. Блеснули стеклышки. И мне показалось… но не уверен.

– Говори, говори.

– Вы просто напишите, что в белом и очках. А то, может… нет, не стану зря говорить.

– Тезка, время.

И Колька решился:

– Мне кажется, что баба была за рулем, Николай Николаевич.

– Почему ты так решил?

– Ну… не воротник у нее был, а вырез эдакий. – Он провел треугольник от плеч к груди, довольно низко.

– В самом деле, мужики такое не носят, – согласился Сорокин и пообещал: – Будем искать, и найдем. Ты иди, иди, а то мать места себе не находит.

Колька улыбнулся, пусть и через силу, и сказал:

– Домашних Санька предупредил, его шофер на машине подбросил.

– А! Так это он, негодяй, угнал оперативный транспорт. Как же сговорился-то?

– Они знакомы, – пояснил Колька, – пересвистывались, наверное, голубятники. У них же братство.

– Ну, иди, иди.

Уже в дверях парень, вспомнив, повернулся:

– Николай Николаевич, а вот у бати портфель был, черный такой, пряжка золотая. Он где?

Сорокин поднял бровь:

– Что за портфель?

– У отца был портфель. Отлетел он… пряжка раскрылась, бумаги рассыпались.

– Что за бумаги?

– Я не знаю.

Трудно сказать, чего Колька ожидал от своего сообщения. Что сейчас капитан все бросит и побежит разыскивать пропавший портфель? Или, что скорее всего, извлечет пропажу из-под стола? Или сей же час расскажет, что делать, чтобы отец немедленно вернулся домой?

Чего-то подобного он ожидал. Чего угодно ожидал Колька, но не того, что Сорокин с полной рассеянностью, бездумно поддакнет, а потом продолжит, как последний подлец, перебирать собственные листы и листочки. Далее, точно спохватившись, напомнит: мол, возможно, понадобится еще раз явиться и дать показания… И попрощается.

Что ж, Колька и побрел домой, предвкушая все, что ждет его там, – заплаканная мама, опухшая от слез Наташка, Ольга, пытающаяся вести себя, как обычно, натянутая донельзя. Вздохнув, Пожарский-младший вышел на улицу и раскрыл ставший ненужным отцу зонт.

– Жив. Все хорошо, – твердо сказал он, распрямил плечи и зашагал по улице.

Капитан, проводив его взглядом, поднялся из-за стола, вышел в коридор.

Там сидели только Тихоновы. Евгений Петрович был мрачнее тучи, а Мурочка – что Мурочка? Было очевидно, что у нее только что закончилась истерика. Она уже подсохла, размокшие от дождя кудряшки черным облаком клубились вокруг лица. Приободрился, засиял антрацитом необычный, скорее всего, заграничный плащ-дождевик, темно-серый с бархатной вишневой подстежкой. Она довольно вульгарно закинула ногу за ногу, покачивая щеголеватой лаковой туфелькой на маленькой ступне.

«Царь-птица, да и только. Интересно, чего это обувь у нее такая чистая, когда на улицах грязь», – отметил капитан, и заботливо уточнил, опросили ли их уже.

Она разогнулась, как пружина, вздернула голову, уставила на него свои кошачьи глаза, возможно, желая нагрубить, но вовремя спохватилась и промолчала. Ответил Тихонов:

– Да, благодарю вас.

– А что же вы тут сидите, не идете домой?

– Мы дожидаемся Владимира Алексеевича.

– Простите, это я сплоховал. Куда ж он без вас, он же ваш гость?

– Товарищ Золотницкий в столице проездом, – пояснил Евгений Петрович, – не дождался свободного номера в гостинице, вот и мы его пригласили погостить.

– Часто он вас навещает?

– Как получается.

– Хорошо. Ну что же, граждане, спасибо за помощь. Помните: не исключено, что придется вас побеспокоить еще раз.

Тихонова вновь полыхнула:

– Совершенно не понимаю, зачем это надо! Неужели так трудно один раз все записать и больше никого не беспокоить?

Сорокин участливо спросил:

– Вы, простите, по какой причине так возмущаетесь? Вас же не было на месте несчастья, вас и не вызовут.

Тихонова подскочила со скамейки, как черт из табакерки, нервно сдернула перчатки, рванула пояс. И все-таки, откуда это она такая нарядная?

Юбка, вроде бы длинная, по щиколотки, скромная, но узкая до последней степени пристойности, а главное – белая блузка с довольно низким вырезом. Конечно, не таким низким, как Колька показал, но в глаза бросающимся. И очки вот, на ней. Сверкая ими, она булькала и кипела:

– По-вашему, я могу быть равнодушна к тому, что моего мужа, нездорового, заслуженного человека будут дергать по пустякам! Между прочим, у него давление, тахикардия… но, конечно, мне не о чем беспокоиться.

Намеренно сделав паузу, Сорокин одобрил, мол, похвально, и все-таки спросил:

– Между прочим, Мария Антоновна, вы где были, когда произошло несчастье?

– С чего вы взяли, что меня не было дома?

– Свидетель столкнулся с вами в калитке.

– Я не обязана вам отвечать… – снова вскинулась было она, но тут вступил в разговор муж.

– Если позволите.

– Пожалуйста, пожалуйста.

– Мария Антоновна возвращалась из института.

– Какого?

– Евгений, – начала было она, но полковник все-таки продолжил:

– Литературного, имени Горького.

– Это на Тверском бульваре? – уточнил Сорокин.

– Верно.

– Не ближний свет, если на электричке.

– Обычно я встречал жену на машине. Это сейчас не на чем.

– Вы приехали на такси, Мария Антоновна?

– Какое это имеет значение?

– Все-таки ответьте.

– Мы не миллионеры бросать деньги на ветер. Я вернулась на электричке.

Сорокин, подумав, уточнил:

– А вы, Мария Антоновна, не заинтересовались, что случилось там, по дороге со станции?

– Нет.

– Люди толпятся, милиция.

– Не имею привычки торговать варежкой.

– Чем-чем?

Тихонова высокомерно разъяснила:

– Не имею склонности к праздному любопытству.

– Так, а может, вы шли со станции другой дорогой?

– Простите, это имеет какое-то значение? – кашлянув, вмешался Тихонов.

Мурочка разразилась своими всхлипами-смехом:

– Вот! Даже законный супруг недоумевает. Что за вопросы?

Дверь открылась, в коридор вышел Золотницкий, доложил:

– Мы закончили, – и, обратившись к капитану, спросил, могут ли они быть свободны.

– Конечно. Вы у нас проездом. Оставите свой адрес проживания?

Военврач заверил, что все в полном порядке:

– Готов явиться по первому зову. Скажите, нет ли новостей о пострадавшем?

– Положение очень серьезное, – сдержанно признал Сорокин.

– Серьезное?

– Весьма. Врачи делают все возможное. Но сотрясение мозга, переломы, потеря памяти и речи.

– Потеря памяти и речи, – повторил Золотницкий. – Ну вот. Подтвердились первоначальные результаты. Что ж, будем надеяться на лучшее.

Простившись, они разошлись. Капитан отправился к Акимову.

– Как, Сережа, что показали наши друзья?

– Да вот, товарищ капитан, – начал Акимов, протягивая листки протокола.

– За очками идти некогда, давай своими словами…

– Тихонов и Золотницкий показали, что находились на даче и как раз поднялись на балкон – покурить, как они сказали, на свежем воздухе. Утверждают, что видели, как выехала на полном ходу машина и сбила мужчину.

– Цвет, номер?

– Они одними и теми же словами показали, что «эмка», синяя…

Сорокин переспросил, подняв бровь:

– «Эмка»? Синяя?

– Да, я тоже удивился, – признался Акимов, – ведь и Пожарский, и Приходько, который со своей голубятни наблюдал, утверждают, что была серебристая «Победа».

– Издали не разглядели, ошиблись.

– Кто?

– В самом деле, кто? Ладно, а насчет номера? Не знают?

– Золотницкий утверждает, что последняя цифра была единицей.

– Да? А как же разглядел?

– Пояснил, что как раз ударила молния, он и заметил на черном фоне единицу. К слову, единицу видела и свидетельница Симонова.

– А мальчишки что говорят?

– Серебристая «Победа» и номер оканчивается на цифры восемь и семь.

Сорокин резюмировал:

– Колька Пожарский, который нос к носу столкнулся с машиной, и Санька Приходько, у которого все в порядке и с мозгами, и с глазами, утверждают, что серебристая «Победа», восемь и семь.

– И оба показывает одно и то же, одними словами, – напомнил Сергей.

– Но вот вопрос. Кто из них первый сказал про «Победу» и про этот номер?

– Санька.

– А Николай, само собой, был рядом и это слышал.

Акимов скривился, как от зубной боли.

– Надо было что сделать, ты, недоопер? – спросил капитан.

– Виноват…

– И все-таки?

– Принять меры для того, чтобы свидетели не общались друг с другом до того, как будут получены объяснения.

– Товарищ капитан, я поторопился Саньку отправить к Пожарским, чтобы он сообщил о несчастье, а не его тетка. Она такого бы наговорила.

– Проявил заботу о людях – это хорошо. А вот со свидетельскими показаниями напортачил. То есть создал условия для того, чтобы в их достоверности можно было усомниться… Кстати, машина наверняка серая.

– Это почему так? – осмелился спросить Акимов.

– Хотя бы потому, что серебристый колер – редкий, и вряд ли фабричный. Вот ты со свидетелями говорил и удивлялся, как это они рассмотрели цвет машины, так?

– Так.

– При разряде молнии серый запыленный металл как раз и будет сверкать. Да ты, летчик, неужто не видел такое?

Сергей согласился, но тотчас предположил:

– А если предположить другое?

– Например?

– Не парни ошибаются, а взрослые врут?

– Мотив?

– «Победа», якобы угнанная у Тихонова. Она серая. И последние цифры – как раз восемь и семь.

– Серая, – повторил Сорокин, – а свидетели, взрослые, уважаемые люди, говорят, что серебристая. И против этого возражений нет, только предположения, наблюдения из жизни?

– Так точно.

– Но я насчет цвета так, из опыта предположил. Ты же, лейтенант, всерьез обвиняешь собрата по крылу в том, что он отказывается узнавать свою машину, на которой сбили человека. Каково, а?

– Я не… – начал было Сергей, который, само собой, не был готов к такому толкованию своих слов, – нет. Просто… ну обратил внимание на противоречия!

Сорокин холодно похвалил:

– Обратил – хорошо. Возникшие сомнения надо проработать, иначе для чего нас всех держать тут? Да, раз к слову пришлось, то как у тебя дела с розыском тихоновской «Победы», той самой, относительно которой нет сомнений в марке, номере и цвете, да еще и имеется заявление хозяина?

Акимов не успел горько пожалеть о своей несвоевременно проявленной дедукции, поскольку как раз добрались до отделения муровский капитан, эксперт Настя и товарищ Симак. Сорокин глянул на часы:

– Долго же вы шли. Ваш шофер уже все газетки перечитал.

– Я ему устрою газетки, – пообещал муровец, мокрый и грязный.

– Он у вас, часом, не голубятник? – поинтересовался Сорокин.

Капитан, как и можно было ожидать, понятия о таком не имел, зато всеведущий медик уверенно подтвердил:

– Совершенно верно, и заслуженный, с довоенных годов. А почему спрашиваете?

– Нет-нет, просто так, – заверил Николай Николаевич, улыбаясь. – А где же вы, извините, заплутали?

Ох уж этот Санька. Да и шофер молодец. Видать, немало насолил ему капитан, если он, бросив группу, сначала мальчишку отвез на Советскую, потом и сам преспокойно отправился к отделению и встал на якорь.

Что ж, логично. И так все туда подтянутся, кто на авто, кто пешком – кому как повезет. Так что пока начальство и прочие месили московскую грязь, мокли под ливнем, водитель спокойно сидел в кабине и читал газеты.

Товарищ Симак, простодушно похлопав чистыми глазами, бесхитростно пояснил:

– Заплутали мы потому, что товарищ капитан не сразу вспомнил азимут. Вы же всех свидетелей увели, пока мы с товарищем экспертом свежим взглядом пытались оценить место происшествия. А потом вдруг выяснилось, что товарищ капитан понятия не имеет, куда стопы направлять. И аборигены – как назло, – все скрылись по причине дождя.

– Вы-то на что рассчитывали, оставаясь один? – огрызнулся капитан.

– Так мне-то дорога известна, – невозмутимо признался медик.

– И молчали! – возмутилась эксперт.

– Минуточку. Я исполнял приказ старшего опергруппы – не вмешиваться. Странные у вас претензии, товарищ Анастасия.

Сорокин едва успел отвернуться, чтобы скрыть ухмылку: «Воспитатель хренов. Красиво, ничего не скажешь».

– Грязновато, – бурчал муровец, с сокрушенным видом рассматривая сапоги. Они были в плачевном состоянии.

– Вот товарищ эксперт по колено в глине, брызгах – и ничего, не плачет, – заметил Сорокин. – По нашим улицам ходить надо уметь. Или же подходящую обувь захватывать с собой.

Потом, извинившись, сходил в кабинет и лично передал телефонограмму в управление ОРУДа: под любыми предлогами задерживать автомобили марки «Победа» и ГАЗ М‐1, серые, синие или серебристые (если таковые найдутся), с номерами черного цвета, окончания 87 или 81. Если за рулем будет присутствовать женщина в светлой одежде, то вежливо задержать и сообщить.

Симак же, на правах старого товарища влезши в чужой кабинет, встрял в разговор:

– И скажите им, чтобы обращали внимание на поврежденные капоты и радиаторы! Возможно, имеются вмятины или царапины.

Сорокин проговорил услышанное в телефонную трубку.

– И не исключено, что у автомобиля испорчены тормоза, – продолжил медик, – ибо следов тормозного пути не отыскали.

– …могут быть испорчены тормоза и фары, – добавил капитан и дал отбой. Лишь после этого заметил: – Борис Ефимович, за длинный язык вас когда-нибудь и повесят.

– Так, когда будут вешать, – тогда и плакать станем, – легкомысленно отмахнулся Симак, – да и вряд ли. За что карать старого медика?

– Зачем же вы так над капитаном издеваетесь? Все-таки начальство.

Симак поднял палец:

– Не издеваюсь! В себя его привожу. Вообразил себя пупом земли, сам же ни в зуб ногой. Ему полезно походить среди людей, по лужицам. Между прочим, Николай Николаевич, что насчет машины? Протектор видели?

– Да. Похоже на «Победу».

– Эх, не получилось у меня позадаваться. Может, насчет цвета получится поумничать?

– Что имеете в виду?

– То, что машина никакая не серебристая, а скорее всего серая и пыльная.

– Серая и пыльная, – подтвердил Сорокин.

Поухмылялись, молча ударили по рукам. Потом капитан предложил:

– Вернемся к нашим молокососам. Не пора ли вашим по люлькам?

Медик в долгу не остался:

– Да и вы присматривайте за вашими, и за умным мальчиком Колей, и за лейтенантом. Оба с принципами и без царя в голове. Ох, смотрите! С такими кадрами вам до смерти на пенсию не выбраться.