Текст книги "Не рьяно"

Не рьяно
В. Роньшин

© В. Роньшин, 2017

ISBN 978-5-4483-6929-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая: О мимолётности повседневности

О навозной мухе

Как-то раз шёл я по улице. А впереди меня шла молодая женщина с маленькой девочкой. Когда я их обогнал, девочка пронзительно закричала мне в спину: «Мама! Мама! Гляди – муха! Навозная муха!..» Я вздрогнул и воровато оглянулся. К счастью, девочка указывала не на меня.

О цветах на крови

Сдавал я как-то в поликлинике кровь на анализ. А в лаборатории цветов видимо-невидимо: и на подоконниках, и на шкафах, и на полу… И все цветы – яркие, сочные, крупные… «Какие у вас цветы-то шикарные, – восхитился я, – да такие здоровенные, прямо до потолка». – «Это потому что мы их остатками крови поливаем, – ответила лаборантка. – Вот они до потолка и вымахали».

О странностях

Однажды я хотел поставить на стол чашку. И в этот момент случайно уронил её. А чашка, вместо того, чтобы упасть и разбиться, так и осталась висеть в воздухе. И до сих пор висит.

О вранье

Многие врут низачем; то есть, просто так. К примеру, моя знакомая Дина на мой вопрос: «Который час?» – не моргнув глазом, ответила: «Двенадцать двадцать». – «Дина, – укоризненно сказал я, – ну зачем вы врёте? Сейчас же ровно двенадцать»… Молчит.

О Москве

Был я как-то в Москве. И зашёл в туалет. А тётка-туалетчица мне и говорит:

– Опять явился. Сейчас снова мимо унитаза гадить будешь?

– Да вы меня с кем-то спутали.

– Как же, спутала. Ходит тут каждый день, гадит.

О поэтессах и поэтах

Одна поэтесса прочитала в рукописи стихи одного поэта. «Что ему передать?» – спросил я у неё. «Передайте, что очень много орфографических ошибок». А вскоре этот поэт прочитал в рукописи стихи этой поэтессы. «Что ей передать?» – спросил я у него. «Передай, что нет ни одной орфографической ошибки».

О гостях

Когда ко мне приходят гости, я им ничего не предлагаю, даже чаю. Я сижу и молча жду, когда они уйдут.

О Божьей воле

Заглянул я как-то в маршрутку. Водителя нет, а в салоне старик сидит. «Вы не знаете, – спрашиваю у него, – я на этой маршрутке до автовокзала доеду?» – «Не знаю, – ответил старик. – Жизнь коротка. На всё воля Божья. Может, и доедешь».

О раздевалках и одевалках

Пошли мы как-то с четырёхлетним мальчиком Сеней в Эрмитаж. Зашли в эрмитажную раздевалку (она же одевалка). «Ух, ты, – восхитился Сеня, – ка-а-кой Эрмитаж». А когда я его спросил: «Ну, куда сейчас пойдём?» – «Домой», – ответил Сеня. Он думал, что мы уже посмотрели Эрмитаж… К чему это я? А к тому, что мы думаем, что мы в «Эрмитаже», а на самом деле, мы в «раздевалках и одевалках». А кому не нравится такая точка зрения, могу предложить другую: мы думаем, что мы в «раздевалках и одевалках», а на самом деле, мы в «Эрмитаже». «Короче говоря, на всё можно смотреть с разных точек зрения», – сказал бы я, если б не избегал банальностей.

О мелочах жизни

Жизнь полна мелочей… Бабулька дала внуку денег на мороженое, а он купил на них водку, угнал машину и угодил в тюрьму. А потом ещё раз угодил в тюрьму, а затем ещё раз. С тех пор так по тюрьмам и кочует… А началось-то всё с мороженого.

Или вот идёте вы по улице, а к вам две сектантки обращаются: «Простите, вы не знаете, когда весна наступит?» И слово за слово, слово за слово, и вот вы уже не идёте по улице, а сидите в какой-то квартире и кому-то молитесь. А свою квартиру вы давно продали, а деньги в секту отдали.

О бронтозаврах

«Был бы какой-нибудь бронтозавр, я бы вас ему отдал, а он бы вас сожрал», – злорадно сказал мне маленький мальчик. «Бронтозавр, мальчик, как ты его называешь, – назидательно ответил я, – это – время; оно и меня сожрёт, и тебя сожрёт».

О следователе Гвоздёве

Иногда в мою любимую вселяется дух следователя Гвоздёва. (Сам Гвоздёв был расстрелян в пятидесятые годы прошлого века.) Движения любимой становятся резкими, взгляд – цепким. Первый раз это случилось, когда я дремал, сидя в кресле. Моя любимая, направив яркий свет настольной лампы мне прямо в глаза, злобно закричала:

– Будешь говорить, падла?!

– Ты что, дура – спятила?! – вскочил я с кресла.

И тут же получил сильнейший удар сапогом в пах. Любимая, став следователем Гвоздёвым, натянула на ноги свои любимые сапожки с металлическим носком.

Покорчившись на полу эдак минут пятнадцать, я, в дальнейшем, сразу же давал все признательные показания, которые от меня требовал следователь Гвоздёв.

Когда же дух расстрелянного Гвоздёва покидал тело моей любимой, она садилась ко мне на колени, гладила мою щёку и шептала на ухо:

– Уй ти мой холосынький зая.

О пользе наказаний

Был у меня приятель – заядлый грибник. Именно что «был», потому что он своими любимыми грибами отравился. И не только он, а ещё и жена его – красавица. Причём отравились они одновременно, а померли с разницей в несколько дней.

А расчётливые родственники, когда приятель помер, не стали его тотчас же хоронить, а подождали, когда ещё и жена помрёт. Чтоб – как говорится – два раза шашкой не махать.

Но это так, к слову.

А сказать хотелось бы о пятилетнем сыне приятеля, который тоже бы наверняка грибами отравился; но в тот день он плохо себя вёл, и его – в качестве наказания – лишили жареных грибочков. И сын из-за этого горько-горько плакал. И даже после похорон родителей продолжал дуться на папу с мамой за то, что они съели грибы без него.

О Шпицбергене, шпицах и шпицрутенах

Читал я как-то Чехова. «Даму с собачкой». А там написано: «На столе в номере был арбуз. Гуров отрезал себе ломоть и стал есть не спеша. Прошло, по крайней мере, полчаса в молчании». Попробуйте-ка помолчите полчаса, сидя с кем-то в номере. Даже когда пишут: «Они минуту помолчали» – и то это о-о-очень много: аж целая минута в молчании. А тут – ПОЛЧАСА!.. Но дело не в этом. А в том, что шпиц, с которым у Чехова по набережной гуляла дама, всегда бежал позади своей хозяйки. Не верите? Читайте сами: «По набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете; за нею бежал белый шпиц». А шпицы – для тех, кто не в курсе – никогда позади своих хозяев не бегут; они всегда бегут впереди; на поводке ли, без поводка ли – всё равно. Так уж они устроены. Мне об этом рассказал мой знакомый, собаковод Шпицер. У него, кстати, тоже есть шпиц. Недавно оба они – и Шпицер, и шпиц – уехали на заработки. На Шпицберген. И получают там сейчас хорошие шпицрутены.

Об эн-эл-о

Однажды моя любимая впала в самую настоящую истерику. Она ходила за мной как привязанная и без конца повторяла:

– Я сейчас видела НЛО! Почему ты мне не веришь?! Я видела НЛО!

– Я верю, – отвечал я, чтобы её успокоить.

Но моя любимая не успокаивалась. Наоборот – начинала рыдать.

– Я видела НЛО! Верь мне! Я видела!

– Я верю, – снова говорил я.

Но моя любимая всё равно не верила, что я верю.

О метро

Дал я как-то тётке-кассирше в метро кучу мелочи на жетоны. Она считала-считала, сбилась, снова начала считать, снова сбилась… раззлобствовалась… потом кинула мне жетоны и говорит с ненавистью: «Чтоб ты сдох, сука ёбаная!»

О гороховом супе

Захожу я как-то на кухню. Гляжу – а там мой дедушка за столом сидит и ест гороховый суп. В принципе, в этом нет ничего особенного. Если, конечно, не считать того, что дедушка давно умер.

– Супчик будешь, внýчек? – спрашивает он меня.

– Дедушка, – говорю я, – ты же умер.

– Здрасте, я ваша тётя, – хмыкнул дедушка. – Когда это я, интересно, умер?

– Когда мне было девять лет, – напомнил я. – Ты возвращался с футбола. И у тебя сердце остановилось. Вспомнил?..

– Нет, не вспомнил, – ответил дедушка. – А по-моему, так это ты умер. Точно, точно… Под машину угодил, когда из школы возвращался.

– Да нет же! – воскликнул я. – Это ты возвращался с футбола!

– Нет, ты – из школы!..

– Нет, ты – с футбола!..

– Нет, ты!..

– Нет, ты!..

Мы заспорили и спорили до тех пор, пока дедушка не сказал:

– Да ладно тебе, внýчек. Какая, в принципе, разница, кто откуда возвращался? Давай лучше супчик есть. А то остынет.

И мы стали есть гороховый суп.

О колбасе и цирке

Когда мне было лет пять, мама дала мне денег и послала в магазин за колбасой. Я пошёл, заплатил, вернулся домой. «А где колбаса?» – спросила мама. «А что, её ещё нет?» – удивился я; потому что был совершенно уверен, что в магазине платишь деньги – а колбаса сама собой дома появляется.

В другой раз я пошёл с папой в цирк. В антракте мы гуляли по коридору вокруг цирковой арены. Мы шли от двери к двери, и я заглядывал в каждую из них. Удивлению моему не было предела. «А вот ещё один цирк, – изумлялся я, – и ещё один!.. ух ты, и ещё!.. и ещё!.. ого, сколько здесь цирков!..»

О куклах

В детстве я не любил кукол. Я считал, что куклы – это маленькие вампиры, которые по ночам нападают на людей и высасывают у них кровь. Когда родители приводили меня в кукольный театр, я сидел там весь в напряжении, вжавшись в кресло и закрыв глаза. Зрители громко смеялись, а я в ужасе думал, что вот сейчас – СЕЙЧАС! – куклы перестанут подчиняться кукловодам, ворвутся в зал и начнётся кровавая вакханалия. У меня до сих пор осталось какое-то недоверие к куклам. Впрочем, как и у кукол ко мне.

О благодарностях

«Я благодарна ему за проведённые вместе годы», – сказала мне знакомая про своего старого пса, который недавно околел. И то же самое она мне говорила про своего бывшего мужа, с которым недавно развелась.

О зрителях

Оставайтесь всегда зрителем!.. Понятное дело, что вам хочется голову на плаху положить. И всё же лучше оставайтесь зрителем. Ну, в крайнем случае, займите место палача.

О превратностях

Всякое в жизни может быть, даже то, чего и не может… Ложитесь вы, к примеру, на операцию – аппендицит вырезать. Вам дают наркоз. Вы засыпаете. Потом просыпаетесь, а ног нет. Нет ног!.. Вы в шоке!.. А хирург – маленький, лысенький – посматривает на вас этак с хитрецой. «Доктор, – в ужасе кричите вы, – где мои ноги?!» А хирург – хе-хе-хе – в кулачок посмеивается. Он во время операции с ума сошёл.

О стрижке

«Тебе пора стричься», – сказал мне внутренний голос. «Отстань», – ответил я ему. «Или подстригись!» – не отстаёт внутренний голос. «Заткнись!» – говорю я. А он не затыкается: «Иди стригись!» Тогда я – ему: «Ну хорошо, давай деньги на стрижку». Внутренний голос сразу и примолк. А я ему опять: «Деньги-то давай!» А внутренний голос упорно молчит. Так-то лучше.

О кратере на Меркурии и половом акте

Чего только не приснится. К примеру, в прошлый понедельник приснилось, что меня пригласил к себе Председатель Земного шара.

– За ваши многочисленные добродетели, – сказал он, – исполним всё, что вы захотите. Любой ваш каприз.

А я с детства мечтал, чтобы в мою честь назвали кратер на Меркурии, как в честь Петрарки (был такой поэт, если кто не в курсе). Вот я и озвучил эту свою детскую мечту.

– А нельзя ли, – говорю, – моим именем назвать кратер на Меркурии?

– Да что там кратер, – отвечает Председатель, – хотите, весь Меркурий в честь вас переименуем?..

И переименовали. То ли в Роньшу̀рий, то ли в Роньку̀рий, точно не помню, это же во сне было.

Конечно, вероятность того, что и наяву в мою честь Меркурий переименуют, равна нулю. Хотя… хотя… Ведь и вероятность образования Вселенной тоже была равна нулю. А вот ведь образовалась же.

О половом акте

Ой, я же о половом акте забыл рассказать. Мне с пятницы на субботу приснился сон, будто в мою честь переименовали не только Меркурий, но и ещё и половой акт: из ко̀итуса в валѐриус. Ну, потому что имя «Валерий», чтоб вы знали, мои маленькие читатели и читательницы, происходит от латинского слова «valeo», что означает «контакт». А сны, приснившиеся с пятницы на субботу – опять же, чтоб вы знали – всегда сбываются. Значит, и мой сон сбудется.

О проживании жизни

Проживать жизнь – ну, или скажем проще – жить – это всё равно, что играть с самим собою в шахматы – ну, или скажем проще – в шашки. С одной стороны – вы выигрываете, а с другой стороны – вы проигрываете. Поэтому сколько бы раз вы ни выиграли, столько же раз вы и проиграете.

О любви

Жил-был сыр. В холодильнике. И все его очень любили. И мама, и папа, и дочка. Буквально дня не могли прожить без своего любимого сыра.

Мама прямо так и говорила, отрезая себе кусочек:

– Ой, как я его люблю.

И дочка всё время признавалась сыру в любви:

– Любименький ты мой сырочек, – говорила она, тоже отрезая от сыра кусочек.

И папа, приходя с работы, первым делом не о маме вспоминал и не о дочке, а о своём любимом сыре.

– Где тут мой сырок любимый? – говорил он, заглядывая в холодильник.

И сыр был такой счастливый, такой пресчастливый от того, что все его так любят.

«Это прямо сказка какая-то», – ликовал сыр, становясь всё меньше, меньше, меньше… «Ну и что, что меньше, – думал сыр, – зато меня все любят». И становился ещё меньше, ещё меньше, ещё меньше… Пока вообще его не стало.

Вот и вся любовь.

Об аисте

Молодость проходит так же быстро, как и старость; а старость проходит так же быстро, как и молодость. Давно ли вас сюда аист принёс – без зубов и без волос. А вот уж скоро и назад унесёт – и тоже без зубов и без волос.

О мечтах

Надо, надо мечтать! Всегда есть шанс, что найдётся какой-нибудь дурак, который исполнит все ваши мечты.

О пауках

Слышали ли вы когда-нибудь, как поют пауки?.. О-о, вы не слышали, как поют пауки! Куда там до них соловьям. Но пауки поют только тогда, когда рядом никого нет. Чтобы услышать песнь паука, надо тихонечко подкрасться к его паутине; так, чтобы паук вас не заметил. И вот тогда вы услышите невыносимо прекрасные паучьи рулады.

О бритье

Стоило мне сегодня не побриться, как на улице у меня два раза спросили: где следственное управление?.. А один раз, тоже не побрившись, я зашёл в полицию, надо было кое-что узнать. Захожу в кабинет, а полицейская тётка-майор мне и говорит: «Справку об освобождении принёс?»

О ерунде

«Что вы всё время ерунду какую-то пишете?!» – раздражённо сказал мне как-то один мой читатель. «А вы предлагаете мне заняться другой ерундой? – парировал я. – Может, на войну пойти?! Так я и без всякой войны знаю, что такое боль и кровь. Вон вчера палец себе порезал – до крови и до боли. И смерти я не раз смотрел в лицо. Уронишь, бывало, карандаш на пол, или там ручку, ищешь-ищешь под столом – и никак не найдёшь. Прямо жить из-за этого не хочется. И в самом деле, ну как можно жить, когда ТАКОЕ в жизни творится?!»

О сексе

Если вы родитель, то вы должны заниматься детьми. А вот если бы вы были сексом, то все занимались бы вами, потом пили бы красное вино, ели бы твёрдый сыр с дырочками, а потом опять занимались бы вами.

Об одноклассниках

Как-то раз встретил я своего одноклассника. Он предложил попить пива и привёл меня в пивной бар. Официантка при виде моего одноклассника заулыбалась. Мы заказали пива и раков. Официантка быстро принесла и то и другое, снова улыбнувшись моему однокласснику.

Мы ударились в воспоминания.

– А где такой-то? – интересовался я, отрывая у рака клешню.

– На кладбище, – отвечал одноклассник, сдувая с кружки пену.

– А такая-то? – спрашивал я.

– В сумасшедшем доме, – отвечал одноклассник.

– А вот этот? – припоминал я.

– Этот в Штатах, – говорил одноклассник.

– Да-а, – тянул я. – Ты смотри-ка…

– Ага, – кивал одноклассник. – Поехал в Штаты и утонул в Гудзоне.

– Жалко, – лицемерно вздыхал я. – Отличный был парень.

– Да какой отличный, – хмыкал одноклассник. – Говно порядочное.

Мы продолжали вспоминать.

Почти что от всех наших одноклассников остались одни лишь воспоминания. Как и от раков на тарелке. Одноклассник заказал ещё. Официантка принесла новую порцию раков, вновь одарив одноклассника улыбкой.

– Это твоя жена? – спросил я.

– Ты что, охерел?! – возмутился одноклассник. – Моя жена – мерчендайзер.

– Извини, – сказал я, несколько смутившись.

О гороскопе

В среду утром я купил газету, но успел прочитать в ней только свой гороскоп на этот день. Потому что – р-раз! – и умер. Внезапно. Смерть ведь не спросит, придёт да скосит. В общем, в пятницу меня уже хоронили. На кладбище было человека полтора. Похороны закончились быстро. Все разошлись. А я остался лежать в могиле. А гороскоп, кстати сказать, сулил мне на среду большую удачу. Так прямо и было написано: «Сегодняшний день сулит вам большую удачу».

Книга вторая: о Боге

Бог Гаврилкин

Гаврилкин был Бог – Вездесущий и Всемогущий… И хотя Землю создал не Бог Гаврилкин, а другой Бог – Хохолкин, Гаврилкин тоже к созданию Земли «руку приложил» – положив всему сущему на Земле пределы. А вдобавок к этому, ещё и расставив по всей Земле ловушки. И если кто-то выбирался из одной ловушки, то тут же попадал в другую; а если выбирался из другой, то сразу же оказывался в третьей… Словом, каждый житель Земли, вплоть до последнего микроба, находился в перманентной ловушке.

А ещё Бог Гаврилкин сделал так, чтобы на Земле низ был снизу, а верх – сверху; чтобы соль была солёная, а сахар сладкий; чтобы за зимой шла весна, а не наоборот… Хотя поначалу-то Бог Гаврилкин как раз собирался сделать всё наоборот: сахар – солёным, соль – сладкой, низ – верхом, верх – низом. Прыгнули бы вы, к примеру, с шестнадцатого этажа и полетели бы не вниз, а – вверх. И так бы всё летели… летели… летели… До бесконечности.

А ещё Бог Гаврилкин знал о том, о чём ни один житель Земли даже понятия не имел. Бог Гаврилкин знал, что Земля есть не на самом деле. А на самом деле её нет. Нет ни лесов, ни полей, ни морей… ни… ни… ни… НИ-ЧЕ-ГО… Как такое может быть?! Ещё и не такое может быть. Вот, скажем, Вселенная… Впрочем, о Вселенной скажем в другой раз. А хотя – почему в другой?! Можно и сейчас сказать: Вселенная не одна; Вселенных – бесчисленное множество; они вложены друг в друга, как матрёшки; причём каждая следующая Вселенная, в отличие от следующей матрёшки, не меньше, а – больше предыдущей. Как так?! А вот так. Парадокс. Но только с человеческой точки зрения – парадокс, а с божественной – аксиома. Уже вторая.

А первая аксиома – это про Землю, которой на самом деле нет. Кое-кто из людей всё ж таки смутно догадывался, что Земли на самом деле нет; ну там философы всякие, которые утверждали, что «мир есть – ничто». Ну или там поэты разные, которые писали, что «жизнь – это сон». Но все эти догадки были чисто теоретическими; в порядке, так сказать, философского домысла или художественного вымысла. А вот Бог Гаврилкин знал точно, что Земли нет.

Когда-то Земля, разумеется, была. Была… была… была… да и сплыла.

Куда?..

Бог знает – куда. Гаврилкин.

И осталось от Земли одно лишь эхо (фигурально, конечно же, выражаясь). А «эхо», если кто не в курсе, – это нимфа, которая высохла от любви так, что от неё остался один лишь голос.

Но не в этом суть.

А суть в том, что на Земле, которой на самом деле не было, всё было как на самом деле; а на самом деле было не на самом деле. А как было на самом деле, никто не знал. Никто кроме, опять же, Бога Гаврилкина… В общем, не будем долго лить воду в дырявый кувшин, а перейдём от экспозиции сразу к кульминации.

Мёртвых на Земле больше, чем живых; умных меньше, чем мёртвых; дураков больше, чем умных; живых меньше, чем дураков… Это понятно? Или ещё раз повторить?

Вот потому-то Бог Гаврилкин и знал истинную цену как всему человечеству в целом, так и каждому отдельному человеку в частности.

Но Бог Гаврилкин не стал – образно говоря – проворачивать фарш обратно, или – говоря ещё образнее – из рыбного супа делать обратно аквариум с рыбками. Он оставил людей такими, какие они есть – нелепыми донѐльзя. Им было совершенно неважно, что их жизнь им только кажется; а было важно лишь то, что им кажется, что это их жизнь. Свои ощущения они принимали за действительность, а действительность принимали за свои ощущения. И когда они не ошибались, они всё равно ошибались; а когда они ошибались, они всё равно не ошибались.

Так вот они и жили – вставали для того, чтобы лечь; ложились для того, чтобы встать. Безудержно мечтали, надеясь, что найдётся какой-нибудь дурак, который осуществит все их мечты. И не было такой ситуации, из которой бы люди не смогли бы не выйти с позором.

При этом люди, без ложной скромности, сами себя считали людьми; а на самом деле людей среди них было раз-два и обчёлся. Остальные же все были форменными животными; за исключением тех, кто был форменной травой. Просто те, которые жили чувствами – были просто животными; а те, которые жили умом – были умными животными.

Чтобы хоть как-то людей очеловечить, Бог Гаврилкин сунул им под нос божественную истину – что: всё равно. Без разницы: сидеть ли в барах – сидеть ли на нарах; лежать ли в больницах – лежать ли на пляжах… «Одна фигня», как говорится. Но люди упорно воротили нос от этой «фигни», ну то есть от этой истины; потому что всю свою жизнь только и делали, что налаживали и налаживали эту самую свою жизнь, налаживали и налаживали… Но сколько бы они её ни налаживали – жизнь их налаживалась только после их смерти. Потому что – как уже был сказано – Бог Гаврилкин всему на Земле пределы положил. Поэтому молодость проходила так же быстро, как и старость; а старость проходила так же быстро, как и молодость.

В общем, мои маленькие читатели и читательницы, чтобы не отнимать у вас много времени, которого у вас и так-то с «гулькин нос» – всего-то несколько десятилетий, перейдём от завязки прямо к развязке.

Бог Гаврилкин сидел на лугу и пас коров. То есть, по сути, делал два разных дела; причём делал их одновременно – и сидел, и пас. Как это он так умудрялся?! Ну, так ведь Гаврилкин – Бог. Он в этот момент ещё и третье дело делал – на небо смотрел. А по небу, клиньями, улетали на юг птицы. Не все, конечно, а только те, кто поумнее.

А по лугу мимо коров и Гаврилкина шли две девушки. Местная и приезжая. Местную Гаврилкин про себя называл – «курочка», потому что у неё были куриные мозги.

– Привет, Гаврилкин, – помахала рукой «курочка».

– Гы-гы-гы… – ответил ей Гаврилкин, пуская слюни.

– Как поживаешь, Гаврилкин?

– Гы-гы-гы… – таращился на неё Гаврилкин.

– А это кто? – спросила у местной приезжая.

– Да здешний дурачок, – ответила местная.

– Ну, пока, Гаврилкин, – помахала она Гаврилкину.

– Гы-гы-гы, – ответил ей Гаврилкин, ковыряя пальцем в носу.

– Пока-пока, – помахала Гаврилкину и приезжая.

– Гы-гы-гы, – ответил и ей Гаврилкин, почёсывая себя пониже живота.

Девушки ушли. А Гаврилкин остался сидеть на лугу, пуская слюни из носа и сопли изо рта. Вернее, наоборот. Впрочем, ему было без разницы, откуда что пускать. Ибо Он был Бог.