Текст книги "Сказки животных"

V. Рассказ зайца

– Вы, медведь и волк, хвастаетесь, что до глубокой старости сохранили свою шкуру, – сказал заяц. – Между тем, вы сильные, большие звери, и у вас врагов немного. А вот каково нам, зайцам, жить на свете, когда у нас только и защиты, что наши ноги? Кто не обижает зайца? Все хищные звери и птицы преследуют нас. Если же кто из нас ослабеет, то его заклюют даже сороки и вороны. А человек? Разве он оставляет нас в покое? Он одевается в наши меха и ест наше мясо. Он бьет нас из ружья, ставить для нас капканы и разные ловушки, ловит в тенета и травит собаками.

Люди тоже считают нас вредными животными за то, что мы зимой, когда под снегом скрывается трава, гложем кору деревьев и объедаем молодые побеги, а сами-то люди что делают? Они для леса вреднее нас в тысячу раз. Мы обгложем за зиму несколько липок и обстрижём макушки с нескольких кустов орешника, а они сразу вырубают огромные леса, оголяют целые неизмеримые пространства. Они клевещут на нас. Это они погубили леса, а не мы.

Особенно нас не любят садоводы, так как мы в их садах обгладываем клёны, яблони и другие деревья с вкусной корой. Но что же делать! Вредить садам нас заставили сами же люди. Они уничтожили кусты и деревья, которыми мы могли бы кормиться зимой; они запахали те степи, где была такая высокая трава, что мы ее доставали и в снегу. И вот голод заставил нас подходить к их жилищам и воровать у них растения, на выращивание которых они положили свой труд. Но и тут не очень-то поживёшься от них. Они огораживают сады и огороды высокими заборами, окутывают на зиму деревья колючим лапником и можжевельником, так что к дереву и не подберёшься.

Нас так сильно преследуют наши враги, мы так беззащитны, что нас совсем бы уничтожили, если бы мы не были очень плодовиты. Наши самки приносят несколько раз в год по несколько штук зайчат, которые очень быстро становятся взрослыми и сами скоро начинают давать потомство.

Наши матери не отличаются любовью к детям. Родимся мы под каким-нибудь кустиком, и мать нас подолгу оставляет одних, приходя к нам только тогда, когда у неё накопится молоко в вымечках, и она пожелает от него избавиться. Потом, мало-помалу, вовсе отстает от нас и мы, еще малютками, сами начинаем кормиться съедобной для нас травкой.

В детском возрасте мы уж вовсе беззащитны. Тут нас обижают не только хищники, но и разные другие животные, например: ежи, змеи, крысы и разные др. грызуны.

Чем больше мы вырастаем, тем дальше бегаем в поисках корма. Днем мы прячемся в укромном местечке: в лесу под кустом или хворостом, а в поле под нависшим пучком травы или в кочках; кормиться же выходим ночью. Многие растения служат нам пищей, но мы предпочитаем хлебá. Весной мы посещаем молодые всходы овса, а осенью – озими. Зимой, когда поля и луга покроются снегом, мы, как я уже говорил, питаемся корой и сучьями деревьев и кустарников.

Зимняя холодная ночь. Воют волки, хохочет филин, жалобно кричит сова. Я голоден и отправляюсь разыскивать корм. Чем сильнее мороз, тем больше я бегаю, чтобы согреться. Но я знаю, что по следам меня могут разыскать и звери и люди – и я запутываю свой след. Я бегаю по одному и тому же следу несколько раз, делаю круги, петли, потом опять сдваиваю, страиваю свой след, или малик, как его зовут охотники. Наконец, я делаю огромный прыжок в сторону со своего запутанного следа и ложусь в избранном месте: под кустом, под гребнем наметённого сугроба и, если холодно, зарываюсь в снеговую ямку. На своей лежне я лежу головой к своему следу, сторожу его, зорко гляжу и прислушиваюсь – не разыскивает ли меня враг по моему следу. Покоя мне нет никогда. Я не могу крепко уснуть – я должен слушать. Потому мне и даны такие большие уши.

В вечном страхе проходит моя жизнь.

Но что я вынес, когда люди травили меня собаками! Это их забава, охота – травить нас, беззащитных зверьков.

Я спокойно лежал под елочкой на опушке леса. Вдруг слышу шум приближающихся собачьих шагов. Я вскочил, собаки бросились меня догонять. Это оказались гончие, их было много. Они выгнали меня из леса в чистое поле, а сами вернулись в лес – искать другого зайца. В поле стояли охотники и держали на сворах борзых собак, которые бегают так же быстро, как и мы, зайцы. Охотники показали меня собакам и спустили их со сворок.

Началась погоня.

Трое огромных, злобных псов погнались за мной, чтобы разорвать меня, для потехи своих хозяев, жестоких людей.

Сами охотники, верховые, скакали за мной и собаками. Они кричали и подзадоривали своих псов. Им интересно было видеть, как собаки поймают и задушат меня.

Я летел стрелой по полю. Собаки догоняли меня. Вот они всё ближе и ближе.

Нас называют трусливыми зверями, но это неправда. Посмотрел бы я, кто бы не растерялся в моем положении, у смерти на носу! Но я сохранил присутствие духа, не потерял своего заячьего ума. Когда собаки приблизились ко мне, я отскочил в сторону, и собаки пронеслись мимо. Потом они оправились, повернули ко мне и снова стали догонять. Опять они очутились около самых моих задних ног. Я повернулся и перескочил через собак; а они еще сделали несколько прыжков вперед. Они были глупее меня, я их обманывал.

Я успел добраться до леса, а там борзые уже не могли меня ловить: они ловят только в открытых местах.

Я спасся от них, но я так устал, что у меня из носу капала кровь, ноги были изранены о ледяную корку снега. Я долго хворал после этой травли.

За что?

А вы, медведь и волк, говорите, что вам трудно жить на свете. Нет, вы побывайте в моей шкуре – тогда узнаете, каково бывает трудно.

VI. Рассказ лисицы

– Всякому кажется, что ему всех труднее жить на свете, – сказала лисица. – Вот у тебя, зайца, быстрые ноги, у медведя и волка величина и сила, а у меня, лисицы, что? Правда, у меня есть и острые зубы, и довольно быстрые ноги, но я – небольшой зверь, и меня легко обидеть, одолеть меня очень, очень нетрудно. Между тем, мы не легко поддаемся даже человеку, не говоря уже о других наших врагах.

Какое же у нас орудие? Ум, который люди называюсь хитростью.

Мы редко попадаемся в капканы. У нас великолепное чутье, обоняние, и мы слышим запах железа. Если же оно обложено салом, то и этим нас обмануть трудно. Те следы, которые делают звероловы около капканов с помощью заячьей лапки, мы отличаем от настоящих заячьих следов.

Нам разбрасывают по лугам, полям и лесным полянам отравленных птиц и рыб, но мы не верим этим приманкам. Откуда они? Мёртвые да еще часто поджаренные для аппетитного запаха? Не мы их ловили и убивали. И мы редко трогаем отраву.

Сколько зверей ловят в тенета! А часто ли попадают в эти сети лисицы? Почти никогда.

Нас тоже травят собаками и затравить «красного зверя» т.-е. нас или волка, охотники считаюсь бóльшею честью, чем затравить какого-нибудь зайчишку. Извините, заяц, но это – правда. От собак мы тоже ловко увёртываемся, как и зайцы.

Один раз меня, как и зайца, травили в чистом поле. Смерть тоже была у меня на носу. Но вот я увидала островок густой, высокой травы. Я повела за собой собак на этот островок и, когда они нависли над моим хвостом, я забилась в траву и там растянулась плашмя, прижимаясь к земле. Собаки проскочили мимо меня вперед и затем стали смотреть по сторонам – где я бегу. Они, глупые, не могли даже представить себе, что я осталась лежать в траве. Они растерялись и стали рыскать по полю вразброд, отыскивая меня. А когда охотники указали им, где я притаилась, расстояние между мной и ими было уже большое, и я побежала к оврагу, которым оканчивалось поле. Овраг этот, хотя и небольшой, имел очень крутые откосы. Добежав до края оврага и подпустив близко собак, я остановилась на самом обрыве. Собаки не могли удержаться и покатились кубарем на дно оврага. Одна из них сломала ногу, другая разбилась о камень. А я потихоньку побежала краем оврага и скрылась в кустах.

Люди бранили и проклинали меня, а я только смеялась над ними.

Мне приходилось обманывать и ружейных охотников. О, ружьё – это страшное орудие! Однажды я так увлеклась доставанием мыши из норки, что не заметила подкравшегося ко мне охотника. Он выстрелил в меня и слегка задел дробью. Другим выстрелом он мог бы убить меня наповал. Я видела, что мне спасения нет в бегстве. Тогда я упала и растянулась, как мертвая. Охотник подошел ко мне, ткнул ногой, потом приподнял меня за шиворот и бросил опять на землю, радуясь добыче. Отвернувшись от меня, он закурил трубку и стал заряжать ружье. Я отползла несколько шагов и во все ноги пустилась бежать в лес. Охотник был так удивлен, что даже трубку выронил изо рта, а когда схватился за ружьё, я была уже далеко.

Случалось, меня окружали дворовые собаки. Их было много, а я одна, и если бы я вздумала защищаться зубами, то гибель моя была бы неизбежна. Тогда я вот что сделала. Я сама побежала навстречу собакам, лаяла, прыгала, ласкалась и играла с ними. Они принимались с удивлением обнюхивать меня и тоже, виляя хвостом, заигрывали со мной. Я их отводила помаленьку к чаще кустарника и затем быстро скрывалась от них, оставляя их в дурачках.

Мы ловко ловим птиц, когда они сидят на земле или на воде близ берега. Мы так тихо подкрадываемся, что птицы нас не слышат. Что же касается птиц, гнездящихся на деревьях, то их яйца и птенцы – наша обыкновенная добыча. Когда же нам трудно добывать корм на воле, мы отправляемся в селения людей и таскаем домашних птиц. Тут бывает нам удивительное раздолье.

Один раз я утащила ночью весь выводок индеек – четырнадцать штук. Глупые, неосторожные птицы отбились от птичника и ночевали в парке на дереве. Я их спугнула с веток, передушила и по одной унесла из парка, разбросала по полю и лесу, откуда и приносила в свое жилище детям. Я их не снесла в кучу, потому что их могли найти всех сразу и сразу отнять у меня. Разыскать же их всех, раскиданных на большом пространстве, было трудно и на мою долю, всё-таки, могло что-нибудь остаться.

Утки – они хитрее. Я долго за ними охотилась, подстерегая на берегу пруда, но они, при моем приближении, сейчас же уплывали на середину пруда. У них в стаде всегда был сторож, который не спал. Помог мне мороз. Они ночевали, по привычке, на плоту около берега. При моем появлении они бросились в пруд – и стали скользить по льду, хлопать от ужаса крыльями. Вот тут была потеха!

Двадцать уток остались на месте. Вот как мы умеем охотиться!

Но главной, постоянной нашей добычей служат мыши. Мы их истребляем столько, что и сосчитать трудно. Если бы не мы, то, я уверена, половина хлебов у людей была бы съедена мышами.

Живем мы в расщелинах. в пещерах, а когда их нет – роем в земле глубокие норы. Часто мы пользуемся готовыми норами других зверей. Так мы всегда поступаем с глупым барсуком.

Эти норы злые люди часто делают нашими могилами.

У людей есть собаки, которые бывают для нас страшнее и гончих, и борзых. Этих маленьких злобных собачонок, с длинным туловищем на коротеньких кривых ногах, они называют таксами. Есть и еще, тоже опасный для нас, собаки на высоких ножках – фокстерьеры. Они по приказанию охотника залезают в наши норы, где душат нас и выгоняют под выстрел ружья.

У меня были дети: пять прелестных лисят. О, как они были милы, резвы, ловки! Они резвее детенышей всех других зверей и только уступают котятам.

Я их любила. Кто же не любит своих детей?

Я им носила мышей, зайчат, разных птиц.

Люди нашли мою нору и пустили в неё такс. Я спаслась, но все мои дети были задушены проклятыми псами.

Маленьких, беззащитных зверьков не пожалели люди.

Они скоро истребят всех нас, зверей с теплой, пушистой, дорогой шкурой. Во что же они тогда будут одеваться? Кто будет истреблять на их полях вредных грызунов?

– Что все вы толкуете о каких-то людях! – пискнула мышь, выбежавшая из норки. – Я не видала никогда людей, но отлично знаю, что есть существо гораздо страшнее человека. Это аист.

VII. Рассказ лесной мыши

Да, эта длинноногая, длинноносая белая птица – ужасное страшилище, каких и свет не создавал больше. Ноги у неё словно стволы деревьев, а нос – удивительно опасное орудие, и, конечно, страшнее какого-нибудь ружья. В меня никогда не стреляли люди, но аист своим носом причинил мне великое горе. О, этот нос! Я никогда не забуду его.

Начну по порядку.

Жила я под деревом в норе, которую сама вырыла своими собственными лапками. Норка была глубокая и удивительно теплая. В самый сильный мороз я никогда не зябла в ней. Надо мной сугробы снега, бушует метель, стучит по деревьям мороз, а я и знать ничего не хочу у себя в подземном жилище. Там у меня была просторная комната, и в ней постель из моха и нежных стебельков растений. В этом гнезде я выводила детей. Сначала я их кормила своим молоком, а потом приносила семена растений и самую вкусную травку. Под землей у меня был и амбар, где я запасала, на случай непогоды и зимнего холода, зерна и коренья растений.

Тихо, мирно протекала моя жизнь. При малейшей опасности я пряталась в свою норку, и меня никто не трогал.

Однажды летом я гуляла с своими маленькими детьми близ нашего жилища. Мы нашли ягоды и лакомились ими. Дети весело резвились около меня, а я следила за ними, показывала, где больше корма, и, вместе с тем, наблюдала – нет ли поблизости какого-либо врага.

И вот, вижу, близ нас шагает аист, наклоняя голову к земле и подхватывая своим противным клювом попадающихся змеек и ящериц. Я сейчас же побежала к норе, зовя за собой детей. Но глупы были еще и неосторожны мои мышата!

Они так увлеклись ягодами, что зазевались и подпустили к себе аиста.

Он схватил одного мышонка и моментально проглотил, потом другого, третьего, четвёртого, пятого, шестого…

Только один детеныш спасся со мной в норе.

Проклятой птице было мало шестерых зверьков, которых она глотала, как маленькие зёрнышки. Она подошла к норе и засунула в нее нос, желая достать еще мышку. Она видела, куда мы спрятались.

Вот тут я отомстила убийце. Я вцепилась зубами в его ужасный нос и больно укусила.

Он замотал головой и поспешно, не теряя своей глупой важности, зашагал прочь, потом распустил крылья и полетел.

– Дурак! кровопийца! – крикнула я ему. – А вы толкуете о людях! Нет, аист страшнее какого-нибудь человека. Не бойтесь людей, а бойтесь аистов.

– Человек идет! – заревел испуганно медведь.

На полянке появилась крошечная девочка.

Белокурые кудри выбились у неё из-под платка, потные щеки горели ярким румянцем, голубые глаза широко раскрылись и робко бегали по сторонам; босые ноги были мокры от влажной лесной травы. В руках она держала корзинку с грибами.

Все звери моментально разбежались.

Не помня себя от ужаса, они спешили удалиться от этого маленького, слабого, беззащитного ребенка.

Таков был страх у них перед злейшими их врагами – людьми.

Только мышь осталась на своем месте и с любопытством в первый раз в жизни смотрела на человека.

«Так вот он какой! – думала она. – Ноги тоже пара, как у аиста, и стоит на них так же прямо, как аист; только вместо крыльев какие-то пятипалые придатки. Мордочка очень неприятная: совсем голая, без шерсти. Да, человек с виду страшнее аиста».

– Ау, тятя, ау! – кричала тоненьким голоском девочка.

– Ого-го-го! я здесь, здесь! – отозвался грубый голос.

На поляну вышел мужик, тоже с грибной корзинкой. Девочка обрадовалась и побежала к нему.

– Я заблудилась, тятя! – смеялась она.

– Говорил, не отходи далеко. Ну, пойдем! Вот ведь в какую глушь мы с тобой забрались… Не скоро и выберешься на дорогу.

Они направлялись прямо к мышке.

Около её норки рос крепкий. большой белый гриб. Мужик не разглядел его и раздавил ногой.

Мышь спряталась в нору.

Когда люди ушли, она посмотрела на раздавленный гриб и вскрикнула:

– Какая силища! Аист никогда не смог бы раздавить такой гриб. Да, люди пострашнее аистов.

VIII. Рассказ льва

Публика разошлась, и в зверинце остались одни звери, если не считать дежурного сторожа, приютившегося в своем небольшом коридорчике близ клеток.

Наступила ночь. Сторож зажег у себя небольшую лампу и сел читать газету, прислушиваясь, покойно ли ведут себя пленники. Случалось, звери одного и того же вида, помещенные вместе, дрались, и тогда сторож разнимал их помощью железной палки. Иначе они могли бы поранить друг друга и даже загрызть до смерти, чему способствовала теснота помещения: слабому зверю нельзя было убежать от более сильного и некуда было скрыться.

Но в зверинце было спокойно. Слышались только легкие шаги по деревянному полу клеток некоторых не заснувших зверей и тяжелое дыхание, вздохи и сопенье спящих. Иногда сторожу казалось, что звери стонут, как будто плачут.

Огромный старый лев, с густой гривой и длинной кистью на хвосте, лежал лицом к арене, усыпанной желтым песком, на которой он только что окончил свои представления под руководством укротительницы. Вокруг этой арены расположился ряд клеток с различными зверями. Тут были обезьяны и хищники: тигры, леопарды, гиены, медведи и др.

Лев положил свою красивую могучую голову на протянутые передние лапы и дремал. Но сон бежал от него. Ему было скучно. Тоска, мучительная тоска глодала его сердце и сейчас, как она глодала его долгие-долгие годы неволи. Он поднялся, потянулся, зевнул, раскрыв широко свою страшную пасть, и начал ходить по клетке.

– Что ты не спишь? – спросил тоже проснувшийся в соседней клетке тигр.

– Скучно мне… Вспомнил родину, свободу…

– Расскажи, старина, что-нибудь! Мне тоже тяжело, меня тоже заела тоска по вольной жизни.

– Где моя родина? – говорил лев, и в голосе его дрожали слезы. – Где моя милая пустыня? Где бесконечные пески? Где южное горячее солнце? Где моя свобода?

Там, на просторе африканских степей и пустынь, я жил и царствовал. Я был владыкой всех остальных зверей. Никто не смел меня тронуть, все боялись, трепетали меня.

Никто не мешал мне жить.

В холмах, в расщелинах выступивших из земли скал, в уютных и недоступных пещерах было мое логово. Там я укрывался от дневного жара и ночного холода, там жила моя семья: отец, мать, братья и сестры.

Проходил знойный день, наступала холодная ночь тропической пустыни.

Я выходил искать добычу.

Огромные стада антилоп паслись на тощей траве низин, пробегали быстрые зебры, в кустах тамаринда кормились листьями великаны-жирафы. Это – моя добыча. Ни одно из этих быстроногих животных не миновало моих зубов. Я искусно подкрадывался к ним или выжидал, притаившись в песке, от которого трудно отличить мой мех, и одним прыжком, одним ударом лап сваливал с ног любое животное и пировал, упиваясь их теплой кровью.

Когда мне не удавалось поймать вольное животное, я отправлялся в селения людей, где в огороженных загонах помещался их домашний скот.

Я не скрывался, нет, я не подкрадывался, как вор, я смело шел на добычу. Мое рыкание в ночной тишине наводило ужас на все живущее. Звери метались из угла в угол, не помня себя от страха; люди укрывались в своих жилищах, пастухи бежали от стад.

Я выбирал любое животное: овцу, козу, верблюда, быка, лошадь. Меня не преследовали за это и даже благодарили, если я мало портил скота.

Я брал свою дань по праву сильного, могучего владыки.

Иногда я преследовал караван путешественников и отбивал у людей их животных.

И никогда я не трогал человека.

На охоте меня сопровождали другие, более слабые и робкие звери: шакалы, гиены, степные лисицы. Даже птицы – орлы, грифы, марабу сопутствовали мне, тоже в ожидании подачки. И я делился со всеми. Когда, насытившись, я оставлял убитое мною животное, на остатках моей трапезы начинался пир всех этих хищников. Они дрались между собой из-за костей, кусков мяса; они шумели и волновались, а я спокойно лежал в стороне и облизывал свои лапы и губы.

Прекрасная, привольная была жизнь!

Но я был еще молод, я был глуп и неосторожен. Люди обманули меня.

Наступил страшный момент моей жизни.

Однажды я подкрадывался к лагерю кочующих бедуинов, чтобы схватить отставшего осла. И вдруг я почувствовал, что запутался в чём-то. Это оказалась огромная сеть из крепких веревок. Напрасно я грыз их, напрасно старался разорвать: чем больше я метался, тем больше запутывался и, наконец, очутился совершенно в беспомощном положении. Я был кругом опутан сетью, так что не мог даже пошевельнуться.

О, как обрадовались люди, увидав меня в таком состоянии! Они окружили меня, стали плевать в меня, бить, щипать мою шерсть, всячески ругаться надо мной. Они бы убили меня, если бы не вступился один старик. Он сказал:

– Не убивайте льва. Мы его продадим. За живого дадут больше, чем за шкуру.

Меня продали белому человеку. Он укротил меня и поместил в клетку – в эту тюрьму, в которой мне суждено провести всю жизнь.

Как он укрощал меня – об этом даже вспомнить страшно.

Но вот я остался жив и служу развлечением для людей. Им интересно смотреть на меня, интересно видеть, как я, когда-то сильный и страшный, теперь покорно, по приказанию одной слабой женщины, исполняю всякие фокусы: прыгаю в обруч, вожу тележку и прочее.

Люди могли меня смирить, приучить к жизни в неволе, но они не могли заставить меня забыть свободу. Я всегда рвался на волю. И вот один раз, когда сторож забыл запереть дверь клетки, я выбежал из зверинца.

О, как я обрадовался!

Но радость моя была преждевременна.

Да, я очутился на свободе, один в поле. Но какое это было поле! Вместо горячего песка пустыни на нем лежал ледяной песок, который люди называют снегом. Страшный холод охватил меня. Лапы коченели и прилипали к этому проклятому снегу. Напрасно я ложился и поджимал под себя ноги: они всё больше и больше стыли. Я не мог согреться. Я замерзал. И когда люди нашли меня, я уже не сопротивлялся и охотно возвратился в зверинец.

Но неволя томит меня. Я умираю от тоски.

Тысячи людей проходят мимо меня. Огромные толпы веселых, беспечных детей смотрят на меня с любопытством.

Но кто из них пожалеет меня? Придет ли кому в голову, что мое место не здесь, в неволе и холоде, а там, на моей милой далекой родине, на жарком юге, на просторе степей и пустынь?

Я – пленник, узник, жалкий раб, я – царь пустыни, превратился в ничтожество, в игрушку людей. О, моя бедная разбитая жизнь!

Лев страшно, жалобно зарычал.

Проснулись испуганные звери и заметались в своих клетках. Заревел медведь, завыла гиена, замяукали молодые леопарды.

Сторож отбросил газету и, взяв лампу, поспешил в зверинец. Подойдя ко льву, он обругал его за беспокойство и ткнул в бок острым концом железной палки.

Лев замолчал и прижался в угол клетки.

Усмирив и других зверей, сторож вернулся в свое помещение.