Текст книги "Саломея. Танец для царя Ирода"

Глава 6

– Возможно, ты и правда не враг, а всего лишь глупец и мечтатель… – задумчиво пробормотал Тувия.

С этими словами он прилег на траву, закинул руки за голову и стал любоваться медленно проплывающими в безмятежной синеве облаками. Их вид успокаивал и отвлекал от тревожных мыслей. Сепфорийцу были непонятны и казались дикостью искренность и смелость Симона – сам он был не таким. Стремясь достичь высокого положения в обществе зелотов и возглавить восстание, он тщательно скрывал от товарищей свои истинные мысли и подстраивался под окружающие обстоятельства.

Довольно долго на поляне царило полное молчание, нарушаемое только разговорами людей в отдалении и всплесками от играющей в реке рыбы. Наконец Симону надоело сидеть в тишине.

– Я рад, что между нами все улажено. Давайте поговорим о деле, ради которого мы пришли сюда, – решил он сменить тему разговора. – Ты не сказал мне, что хочешь услышать от Иоанна?

– Я хочу привлечь его на нашу сторону, – охотно пояснил Тувия. – Если мы не сделаем этого сейчас, то совершим ужасную ошибку. Сила воздействия его слов на людей огромна. Но ею могут воспользоваться другие! Например, эти… или вон те…

Он кивнул в сторону сидящих у воды фарисеев и ессеев.

– Фарисеи – нет. Ессеи – да! – убежденно произнес Симон. – Я слышал речь Иоанна на базарной площади и речи ессеев. Иоанн призывает людей к покаянию и очищению от грехов. Ессеи даже под пытками не отрекутся от Моисея и призывают к тому же – смирению и раскаянию.

– Вот именно! Но в этих призывах кроется основное зло. Убежден, что они демонстрируют слабость народного духа перед вызовом римских тиранов. Когда человек смиряется со злом, он невольно становится рабом. Своими лозунгами о благодушии, терпении и смирении ессеи отвлекают иудеев от борьбы и поощряют их и дальше быть пассивным перед насилием. Чтобы наш народ понял, что с этим нельзя мириться, и воспылал жаждой мести, нам нужен такой человек, который бы денно и нощно объяснял, что только поднявшись с колен можно добиться цели и соблюсти чистоту наших законов. У этого проповедника есть дар убеждения, в его речах звучит истина, а самое главное – он оказывает неодолимое влияние на людей. Он мог бы стать нашим глашатаем и помочь в исполнении планов… – Тувия не договорил и задумчиво посмотрел вперед.

В этот момент послышались громкие возгласы удивления и радости. Многочисленная толпа у подножия холма расступилась. Наверху показался высокий и худой человек, одетый в верблюжью шкуру, подпоясанную потертым кожаным ремнем. Это был Иоанн. Он быстро шел, опираясь на посох. Спустившись, он ласково поздоровался, внимательно оглядел собравшихся людей и заговорил. Его глубокий звучный голос сразу привлек к нему внимание. Люди подходили ближе, боясь пропустить даже слово. Они окружили крестителя плотным кольцом и не отрывали глаз от его одухотворенного лица.

Зелоты встали позади и стали слушать, о чем говорит креститель. Симону почему-то пришло на ум, что Иоанн подобен солнцу, а стоящие вокруг люди, словно цветы, повернулись к нему своими бутонами и впитывают его живительное тепло. Святые слова и поучения Иоанна завораживали своей искренностью и простотой, были понятны и глубоки. А во взгляде таился свет его чистой и ясной души.

Рассуждения Иоанна пробуждали в людях любопытство, острый интерес, недоверие, смешанное с восхищением, подозрительность и веру в чудо – в скорый и безоговорочный приход Мессии, который, по мнению иудеев, должен стать новым Моисеем. Приход, предсказанный древними пророками много лет назад. Однако таинственный обряд крещения, который Иоанн совершал на Иордане над покаявшимися людьми, вызывал еще больший интерес. Всякий, кто наблюдал за обрядом, интуитивно ощущал его глубокий и чистый смысл.

В проповедях Иоанна, хотя он не разрешал называть себя проповедником, была сокрыта жизненная истина, призыв к покаянию. Вера в необходимость покаяния была сначала робкая и неосознанная, но с каждой проповедью крестителя она все больше и больше крепла в душах внимающих ему слушателей, становилась душевной потребностью. И потребность эта в народе постепенно набирала силу поднимающейся мощной лавины.

Каждому, кто в этот момент завороженно слушал пламенную речь Иоанна, казалось, что его добрый и понимающий взгляд обращен именно на него. Что он любит его, прощает ему, вопрошает, взывает и объясняет. Взгляд крестителя побуждал людей верить ему. Его речь, наполненная глубочайшими эмоциями, меняла мировоззрение каждого слушателя – даже тех, которые до этого относились к нему презрительно и не верили в смысл и ценность покаяния. Слушая Иоанна-крестителя, невозможно было не увидеть великую и вечную любовь к людям, идущую из глубины его сердца.

– Покаяние – это начало всех начал в человеческой жизни и спасение, – говорил он, и голос его звучал подобно раскату грома. – Покайтесь, братья мои, ибо и вправду приблизилось царство небесное[2]2
  Мф.3:2.


[Закрыть]. Земные царства никогда не были более немощными, чем сегодня: они уже не способны придать человеческой жизни какую-либо высокую значимость и более достойный смысл и назначение, а тем более преобразить ее светом и радостью! Грешили ваши предки, согрешили и вы. И от этого двойное бремя на ваших плечах. Покайтесь же, чтобы сыновья ваши не понесли его уже в тройном размере, а внуки – в четырехкратном. После покаяния креститесь. И будет вам прощение от Господа нашего за грехи ваши.

Люди стали переговариваться между собой. Сначала тихо, потом громче и громче. Многие не поняли сказанного, поэтому стали спрашивать:

– Объясни, чего ты хочешь от нас? Что есть грех и что такое покаяние?

Иоанн внимательно оглядел людей и произнес:

– Покаяние сродни переоблачению. Всякий, кто хочет войти пред лице царя, сбрасывает с себя грязную одежду и надевает чистую. Иначе выгонят его из царских чертогов[3]3
  Мф.22,12.


[Закрыть]. Душа наша так же требует переоблачения, как наше тело, потому что и она загрязняется: безбожными мыслями и нечестивыми помыслами. Поэтому каждому из нас надлежит очищать свою душу и переоблачать с помощью покаяния. Где есть люди, существует и грех. А где бы ни возникал грех, там возможно и покаяние. Покаяние, братья мои, – это восстание человека против самого себя. Наши грехи и злодеяния, поселившиеся внутри нас, помрачают наш ум и наполняют наше сердце алчущим недовольством и душевным бессилием. Мы прозябаем в самообмане, не пытаясь выгнать этих врагов из своей души, а тем временем наши внутренние враги расхищают нашу душу, прельщают и отравляют нашу жизнь. Так разве не должны мы прогнать наших внутренних врагов, как прогоняем внешних – воров или разбойников? Не будем же, братья мои, поступать опрометчиво при обороне собственной души, своей единственной и драгоценной крепости!

– Почему ты пророчествуешь? И почему мы должны тебе верить? – выкрикнул один человек. Его светлый льняной хитон, подпоясанный расшитым поясом, выдавал в нем левита.

– Вы должны верить мне, потому что моими устами с вами говорит Господь, – ответил Иоанн.

– Тогда твое имя должно быть Илия? – допытывался левит. Он недоверчиво смотрел на Иоанна.

– Нет. Я не Илия, как думаешь ты и многие из вас. Я – предвестник Мессии и принес вам благую весть о его приходе. Господь ждет от вас покаяния и очищения от грехов. – Иоанн замолчал и обвел всех пытливым взором.

Левит не поверил сказанному, недоуменно пожал плечами и скрылся в толпе.

Люди снова стали переговариваться между собой. В этот момент из толпы вышел бедный старик. Глаза его слезились от старости, солнца и ветра. Он встал перед Иоанном и, опершись натруженными руками на посох, спросил:

– Ты видишь, я – простой виноградарь. Всю жизнь я забочусь о пропитании и одежде, честно тружусь и собираю урожай. Но так и не смог накопить много денег, чтобы жить безбедно и без забот. А мой сосед, который ничего не делает и бездельничает, всю жизнь живет в роскоши и имеет много денег. Объясни, почему так несправедливо устроена жизнь?

Иоанн задумался, опустив голову. Потом сочувственно и серьезно взглянул на бедняка и тихо ответил. И в голосе его звучали участие и боль, великое сострадание и понимание, словно он взвалил на свои плечи всю тяжесть отчаяния стоявшего перед ним бедняка:

– Я мог бы сказать тебе, чтобы ты не думал об этом. Но не скажу. Иначе уподоблюсь лицемеру и солгу. Действительно, в жизни много несправедливостей, с которыми невозможно смириться. Но богатство, которым обладает человек, – не больше чем орудие. Зло и добро не в нем, а в том, как человек будет его употреблять. Зло и добро в нас самих! Душа наша должна носить чистую светлую одежду и, как дитя, радоваться жизни. Поэтому не завидуйте богачам и не собирайте себе сокровищ на земле. Ничего не требуйте более определенного вам[4]4
  Лк.3: 13.


[Закрыть]. Не ищите богатств, а лучше посвятите свою жизнь Господу и добрым делам! Вы спросите, как же нам не заботиться о пище и одежде, которые нам нужны, ведь на нас лежат семейные и другие обязанности? Отвечаю: трудитесь, но не теряйте присутствия духа, не забывайте о главном долге человека и не пекитесь много о завтрашнем дне. Проси у Господа: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» – Голос Иоанна окреп и возвысился. Он снова обвел глазами толпу и неожиданно остановил испытующий взгляд на Симоне.

Юношу прошиб холодный пот. Симон мог бы поклясться, что в этот момент Иоанн обращается именно к нему.

– Если вы хотите служить Господу, служите искренне. Живите в мире и согласии, любите ближних. Не причиняйте никому вреда, боли и смерти. Поступайте с людьми так, как хотите, чтобы поступали и с вами. – Казалось, что глаза Иоанна проникают в смятенную душу секария, привыкшего недрогнувшей рукой забирать человеческие жизни. Казалось, он читает на побледневшем лице юноши все его скрытые помыслы. Лицо крестителя посуровело, он тяжело вздохнул и отвернулся от Симона. Юноша стоял, смущенный и потрясенный его словами, правдивость которых он ощутил всем своим существом. Сепфорийцы тоже заметили, как Иоанн пристально смотрел на их товарища, и в замешательстве переглянулись между собой.

В этот момент от группы фарисеев отделился один из них – в шелковой одежде с широким поясом, расшитым драгоценными камнями. Несмотря на свое высокое положение и богатый наряд, он намеренно сгорбил плечи, лицо его было нахмуренным и сосредоточенным. Он осторожно шел сквозь толпу, как будто чувствовал себя недостойным ступать по земле, втягивая голову в плечи, словно боясь задеть кого-нибудь. Однако, приблизившись к крестителю, он презрительно вскинул голову, широко распрямил плечи и громко язвительно выкрикнул, потрясая кулаком:

– Ты не должен пророчествовать перед людьми! Потому что ты не Илия и не Мессия! Ты никакой не пророк, а обычный бродяга. Ты лжешь людям, нарушая древний закон. Ты не вершишь чудеса, однако пророчествуешь вопреки запрету священников. Ты не чтишь заветы старцев и ешь хлеб немытыми руками, не соблюдаешь субботы. Ты сидишь и ешь вместе с мытарями и грешниками и говоришь всем: «Прощаются тебе твои грехи!»

Голос фарисея сорвался и стал визгливым:

– Ты возвеличиваешь недостойных и грешников, грабителей и разбойников, призывая их к покаянию, а нас, достойных уважения священников в синагогах и школах, порицаешь, потому что мы носим дорогие одежды. Но не тобой, простым бродягой, установлен порядок в этом мире. Есть учителя и пастыри, и есть ученики – простой и необразованный народ. Что ты на это ответишь?

От злости фарисей даже задохнулся.

Иоанн гневно взглянул на искаженное от ненависти лицо фарисея и громко произнес:

– Вы, великие и сильные мира сего, вы, обладающие властью и богатством, предлежащие на пиршествах и заседающие в синагогах, вы именуете себя вождями слепых. Под личиной показного благодушия и смирения скрываете вы бездну своего высокомерия. Ваша надменная дружба – горька, а вражда – страшна. Любовь ваша – лживая и порочная завеса, скрывающая злобу, хитрость и недоброе сердце. Вы тщательно ищете сучок в глазах других людей, но не видите бревна в собственных. Вы двуличны и делаете из Божьего стада стадо бессловесное, из сынов света – жалких рабов, а из дома Божия – вертеп разбойников. Вы нищие духом и полны лицемерия. А Божий народ, гонимый и угнетаемый, умеет только ко всему прислушиваться и всему верить, а потому дает легко себя обмануть, увлечь, ограбить и поработить. Божий народ первым идет по тернистому пути, чтобы протоптать вам, фарисеям, дорогу и сделать ее более легкой. Простые люди приветствуют вас в синагогах и школах, а вы презираете их, называете их грешниками и надменно относитесь к ним, считая недостойными Божьей милости. Вы натягиваете на себя наряд лицемерия в жажде вкусить суетной славы. Уходи прочь отсюда, порождение ехидны!

Иоанн закончил свою пламенную речь и взмахнул рукой. Фарисей снова втянул голову в плечи и съежился. Бормоча ругательства, он спрятался в толпе.

Глава 7

Симон обернулся к Тувии и прошептал:

– Ты слышишь, о чем он говорит? Нам не привлечь его на нашу сторону. Он непримирим и призывает к состраданию. Он выступает против любого террора и насилия.

– Слышу, – тихо подтвердил Тувия, который и сам понял всю бесполезность задуманного, – но я все равно попытаюсь.

Долго длился разговор Иоанна с людьми. Когда он закончил, многие пошли прочь – кто пешком, а кто-то – усевшись на повозки. Оставшиеся же на берегу люди по очереди подходили к сидящему на камне крестителю, присаживались перед ним и рассказывали о своих грехах. Иоанн внимательно выслушивал каждого, потом клал худую руку на голову кающегося человека, шептал молитву и отпускал от себя. Наконец возле него остались только те, кто желал креститься в водах Иордана. Иоанн внимательно оглядел их и остановил взгляд на зелотах.

– Что же вы стоите вдалеке? Я вижу, что вы пришли ко мне не случайно. Расскажите, что привело вас сюда, братья мои? – поинтересовался он, когда юноши подошли к нему. Взгляд крестителя был понимающим и участливым.

– Мы не можем вести разговор при всех, – важно ответил Тувия. – Позволь нам поговорить с тобой, когда народ разойдется.

– Хорошо, – ласково ответил Иоанн и повернулся к толпе: – Братья мои! Войдите же в реку и окунитесь в нее. И да смоются ваши грехи и нечистые помыслы! Господь отпускает вам все грехи ваши! Идите с миром, братья!

Люди послушались и стали входить в воду – одетыми или нагими. Они окунались в быструю холодную воду, вздрагивали от ее прикосновения и выходили на берег. Спустя время народ разошелся.

Иоанн остался сидеть на камне, задумчиво глядя на реку. Зелоты приблизились и присели перед ним, расстелив свои плащи.

– Я знаю, зачем вы пришли ко мне, добрые люди, – обратился Иоанн к юношам, испытующе глядя на них. – Достаточно поглядеть на ваши взволнованные лица и горящие глаза, чтобы понять, что ваши сердца сжигает пламя мести. Скажите мне, верно ли я угадал?

Грустная мягкая улыбка коснулась его губ.

Зелоты растерялись. Неожиданно они почувствовали себя виноватыми перед этим великим и странным человеком. Симон невольно поглядел на спокойные сильные руки крестителя, лежащие на коленях. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что если бы сейчас он прижался разгоряченным лбом к этим добрым и прощающим рукам, ему стало бы легче: исчезла бы невыразимая тоска, давно терзавшая его мечущуюся в поисках истины душу. Ему захотелось исповедаться и услышать от крестителя слова прощения и утешения. Сердце юноши гулко забилось, словно птица, желающая вырваться из клетки. «Что со мной происходит?» – в смятении подумал он.

– О чем же вы хотели мне поведать? Что попросить? – ласково спросил Иоанн, как будто угадав напряженное душевное состояние секариев.

– Мы просим тебя помочь нам в борьбе за соблюдение закона и в освобождении народа от тирана! – взволнованно и горячо произнес Тувия. Глаза его загорелись, и он сбивчиво и торопливо стал объяснять Иоанну цели их общества.

– Я вижу, что ваши сердца переполнены ненавистью и мщением. Вы жаждете крови тиранов. И хотите добиться свободы ценой людских страданий. Но кто позволил вам судить людей? Кто, кроме Господа нашего, имеет на это высшее право? Разве вы? Нет, не вы. Чем я могу помочь тебе, секарий, в твоих злодеяниях, которые ты учиняешь, прикрываясь буквой закона? – гневно спросил Иоанн в ответ. Лицо его стало суровым, а взгляд – строгим и укоряющим.

Тувия был поражен. Креститель точь-в-точь повторял слова Симона. Сепфориец осознал, что их высокопарные идеи в глазах Иоанна выглядят жестокими и отвратительными. Иоанн не приемлет их методы борьбы, но при этом не отвергает саму свободу и права иудейского народа. Тувии стало стыдно. То же самое чувствовали и остальные. Все трое смущенно опустили головы, не в силах смотреть на крестителя. Им казалось, что его укоряющий взгляд проникает им в самое сердце.

– Посмотрите же на меня, братья мои! Не смущайтесь и не бегите от правды, – тихо и сочувственно попросил Иоанн. – Осознаете ли вы, что, лишая людей жизни, вы совершаете страшный грех перед самой жизнью и Господом нашим? Покайтесь, добрые люди, и пересмотрите свои способы достижения цели!

– Но зло невозможно победить покаянием и добром! – горячо воскликнул Тувия в ответ. – Да, мы – секарии! И мы желаем свободы всем угнетенным и хотим избавить нашу страну от римской тирании. И я знаю, что к этому нет иного пути, кроме как объявить войну угнетателям и их пособникам. Лишь яростно сопротивляясь тиранам, давая отпор и жестоко наказывая за предательство, мы добьемся победы. Ты призываешь к покаянию… Но разве кается тот, кто совершает еще более ужасный грех? Кто идет на поклон к римскому диктатору Тиберию, порабощает и унижает свой народ. Кто раболепствует перед сильными мира сего, закостенел в тысяче иных пороков: лжи, лени и праздности, трусости и прелюбодеянии. Кто постыдно прикрывается высокими устремлениями якобы на благо народа и строит красивые стадионы и театры, величественные храмы, удобные дороги и города, чтобы возвеличить свое имя в веках и укрепить незаконно захваченную власть, но отнимает и уничтожает самое главное – душу и сердце народа. Кто облагает иудеев непомерной данью и высокими налогами, которые отсылает поработителям…

– О ком ты говоришь? – нахмурившись, спросил Иоанн.

– Об Ироде Антипе. Этот жалкий вассал, возведенный на престол римлянами, – вот кто истинный предатель иудеев. Он должен понести наказание!

– Придет время, и тетрарх будет наказан! – твердо и уверенно произнес Иоанн. – Вас же, братья мои, прошу: не идите туда, куда ведет вас гнев и злой рок. Я буду молиться за вас, ибо вы не знаете и не ведаете, что творите. Грехи ваши ужасны, страдания обиженных вами людей неисчислимы. Пока не поздно, остановитесь и покайтесь, добрые люди. Подобает вам искупить плохие поступки, признать ошибки и заблуждения. Не должны вы покоить в ваших душах ужасное зло. Надобно изгнать его из себя! И тогда в ваши души, очищенные покаянием, придет наш любящий Господь и тайно навеки поселится в них. Прощайте же, братья! Но возвращайтесь сюда, как только почувствуете, что готовы изменить свои мысли и покаяться, – ласково промолвил Иоанн и умолк.

Необъяснимый трепет охватил сердца молодых зелотов. В замешательстве переглянувшись, они робко поднялись с земли, собрали свои нехитрые пожитки и, смущенно попрощавшись с Иоанном, почти бегом пошли прочь. Им нечего было ему ответить. Но смятение и тревога, овладевшие ими, были настолько сильны, что не давали зелотам покоя всю обратную дорогу

Глава 8

Через несколько дней из Рима прибыл гонец и привез Ироду письмо от Тиберия. Тот приглашал тетрарха посетить город Капую на острове Капри, где он в данный момент жил. Ирод не мог отказаться от столь важного приглашения.

От Тивериады до Капри было больше тысячи миль, поэтому необходимо было тщательно подготовиться, прежде чем отправляться в путь. Ирод отдал приказ немедленно снаряжать корабль в порту Акко. Закарии и Кастулу тетрарх приказал лично проследить, как идет загрузка судна.

Так же, как его отец Ирод Великий, Антипа входил в круг особо преданных Риму друзей и союзников. В те времена Галилея и Галаад были вассалами Римской империи. Ирод Антипа не имел права проводить самостоятельную внешнюю политику на вверенных ему территориях. Да и практически во всех вопросах внутреннего государственного обустройства он был обязан подчиняться интересам Рима. Тетрарху Ироду Антипе вменялось поддерживать порядок на границах и при необходимости помогать империи людьми и оружием. Со стороны могло показаться, что в провинциях, подвластных Ироду, нет открытой вражды между народами и племенами: египтянами, арабами, финикийцами, эллинами, самаритянами, индийцами и иудеями. Однако это было не совсем так. В Галилее начались брожения среди иудеев, недовольных правлением Ирода, и подспудно зрело восстание – эти факты стали известны Тиберию из срочного донесения римского наместника Понтия Пилата.

В архитектуре Ирод стремился подражать Риму, что приветствовали далеко не все жители Галилеи. Громче всех возмущались иудеи, которые часто выкрикивали на собраниях в синагогах в его адрес оскорбительные реплики, требуя отказаться от приверженности к эллинской культуре. Фарисеи настаивали на консервативных ценностях, не понимая политической и экономической выгоды мирного существования Галилеи под покровительством Римской империи. Но Ирод не уступал внутреннему давлению.

Спустя две недели судно Ирода Антипы, нагруженное богатыми дарами императору, было готово к отплытию. Многие ремесленники и торговцы, заинтересованные в продаже своих товаров, изъявили желание плыть на нем в провинцию Италия. За это каждый из них вынужден был заплатить в казну тетрарха по десять талантов.

Ирод давно не видел Саломеи. Мучительная тяга к ней не отпускала его. Он часто вспоминал то удивительное свидание в купальне. И тогда ему страшно хотелось увидеть ее. Однако девушка избегала его. Долгие часы просиживала она в своих покоях, играя на лютне или рисуя. И выходила оттуда, только когда тетрарх отлучался из дворца.

Ирод невольно спрашивал себя: неужели жена обо всем догадалась и не разрешает дочери показываться ему на глаза? В последнее время громкий голос и смех Иродиады звучали для него резко и неприятно. Все в ней раздражало. Все стало казаться отталкивающим. Если Иродиада пыталась приласкаться, он недовольно отодвигался от нее.

За два дня до отплытия Ирод особенно сильно захотел увидеть Саломею. Он решил пойти на хитрость и устроить во дворце пир.

– Завтра я уезжаю в Рим. Что скажешь на прощание? – заплетающимся языком спрашивал он сидящую рядом жену, отправляя в рот очередной нежный и сочный кусок от козлиной ножки.

В ярко освещенном масляными светильниками зале играла легкая веселая музыка. Иногда под грохот барабанов перед гостями в соблазнительном танце извивались полуобнаженные танцовщицы. Начальники пехотного и конного военных отрядов, главные стражники и сборщики налогов, сидя за столом, одобрительно прихлопывали в такт движениям смуглых женских тел и шумно разговаривали между собой. Многие из них были сильно пьяны и вели себя крайне несдержанно. Громкие возгласы и хохот разносились по всему дворцу. Неожиданно между богатым саддукеем и фарисеем завязался ожесточенный спор, переросший в бурную ссору. Оба вскочили с мест, размахивая руками, выкрикивали ругательства и уже готовы были вцепиться в длинные черные бороды друг друга. Какое-то время Иродиада наблюдала, как остальные безуспешно пытаются их разнять, потом, усмехнувшись, повернулась к Ироду:

– Взгляни на своих гостей. Манеры их ужасны. А сами они напоминают мне подравшихся на базаре вонючих и грязных плебеев. О! Как бы я хотела поехать с тобой в Италию, милый муж! Там все по-другому – люди иначе веселятся и радуются жизни. А какое там море, Ирод! Помнишь таверну, в которой так чарующе играют на мандолинах девушки-музыканты? Мы сидели там вечерами. А помнишь, как журчали фонтаны среди цветочных арок в центральном парке? Возьми меня с собой. Мне так хочется поехать с тобой, – настойчиво принялась она упрашивать мужа.

– Нет. Я не возьму тебя. У тебя есть дочь. Кто присмотрит за ней? – хрипло спросил Ирод. Его брови сердито сошлись на переносице. Он поднял вверх хрустальный кубок с вином и стал пристально разглядывать, как оно причудливо и таинственно играет в мерцающем свете. Это было хорошо выдержанное вино, по вкусу напоминающее густой и сладкий нектар – настоящий напиток богов.

– А зачем мне присматривать за ней? – равнодушно пожала плечами Иродиада. – Моя дочь – уже взрослая девушка. Ее не интересуют мужчины. Она предпочитает их льстивым и коварным речам поэмы Гомера, игру на мандолине и лютне.

– Ты верно сказала. Но я все равно не возьму тебя. Девушкам в таком возрасте нужен постоянный присмотр и надежный добрый друг. Кто, как не мать, должен опекать и заботиться о своем ребенке?

– Это предлог. Причина в другом.

Иродиада обиженно отвернулась.

– Ты больше заботишься о моей дочери, чем обо мне! – ревниво произнесла она. Неожиданно ее кольнули смутные подозрения, которые она тут же прогнала прочь.

– Ты ревнуешь к Саломее? – недовольно спросил Ирод.

– Разве я об этом сказала? Я знаю, ты любишь только меня. Если ты возьмешь меня с собой, я куплю много драгоценностей и нарядную одежду и буду радовать тебя своей красотой. А может быть, тебя заботит что-то еще? – осторожно спросила она.

– Ты глупа. Меня заботит только состояние моей казны и кошелька! – звучно расхохотался в ответ Ирод. – Ты сама только что заявила, что хочешь от меня новых драгоценностей и нарядов. А я вовсе не желаю тратить деньги на твои глупые женские прихоти.

– Ах, вот в чем причина! – успокоилась Иродиада. – А если я не стану ни о чем таком тебя просить, возьмешь меня?

Иродиада уверенным жестом положила свою изящную белую ручку на ладонь Ирода. Тот неприязненно сбросил ее.

– Нет! – последовал короткий и резкий ответ. – Ты надоела мне, женщина! Не приближайся ко мне, пока я сам этого не захочу!

Тяжелая мужская ладонь с грохотом опустилась на массивный деревянный стол. Хлопок был таким сильным, что ножи и ложки подпрыгнули вверх, а из хрустального кубка на стол пролилось вино. Оскорбленная Иродиада в гневе отодвинулась от мужа.

Гости испуганно повернули головы в их сторону. Поскольку суть ссоры между тетрархом и его супругой из-за шума никто не уловил, все стали выпытывать друг у друга, что происходит. Подбежала рабыня. Она быстро вытерла со стола, собрала пустые блюда и унесла их на кухню.

– Как будто пролилась чья-то кровь… – с суеверным ужасом прошептал один из иудеев.

– Что ты мелешь, глупец? А может, ты хочешь, чтобы я во всеуслышание объявил твои слова? Тогда тетрарх точно прикажет вздернуть тебя на виселице! – со злорадной насмешкой отозвался его сосед.

– Нет-нет, что ты! Я не желаю тетрарху ничего плохого! – испугался первый.

Пиршество продолжилось.

На столах на круглых серебряных блюдах красовалась жареная дичь. Приготовленные искусным поваром куры и фазаны по нежности вкуса и сочности не уступали когда-то бегавшим по двору жирным цесаркам. Аппетитные свиные ребрышки были обложены свежими и запеченными овощами. Вяленое мясо, солонина, разнообразная рыба, крабы и устрицы украшали стол. Дорогие вина в хрустальных кубках гостей играли в лучах солнца. Рабы разносили на серебряных подносах закуски из соленой рыбы, артишоков, дынь, начиненных различной снедью, разнообразные салаты.

На середину зала снова выбежали танцовщицы и стали исполнять причудливый танец змей. Грациозные движения гибких смуглых рук финикиянок и столь же прекрасных дочерей Эллады притягивали взгляды и будоражили опьяневших гостей. Танец сопровождался громким хлопаньем и непристойными выкриками. Особо ретивые гости не выдерживали, вскакивали с мест, шатаясь, подходили к понравившимся девушкам, хватали их за талии, руки и тащили за собой, стремясь поскорее найти укромное место, чтобы предаться любовным утехам.

Тетрарх не останавливал начавшийся разгул. Он только сильнее стискивал зубы и все больше мрачнел. Присутствие Иродиады раздражало его.

– Позови Саломею! – приказал он рабу. – Пусть она порадует нас напоследок своей красотой. А заодно и сама насладится весельем, – усмехнулся Ирод. Он опьянел. Глаза его загорелись дьявольским огнем в предвкушении долгожданной встречи. Губы раздвинулись в хищной улыбке. Иродиада удивленно посмотрела на мужа. Ревность невольно закралась ей в душу и свилась там ядовитым клубком.

– Не зови мою дочь, Ирод! – недовольно произнесла она.

– Почему? – Ирод нахмурился.

– Здесь много пьяных мужчин и шумного разгула. Моя дочь – невинная девушка! Она не должна видеть все это.

– Ты смеешь перечить мне, своему господину?! – Мутный от вина и злобы взгляд обжег Иродиаду.

– Я всего лишь прошу тебя. И даю добрый совет, – вынуждена была пойти на хитрость та, чувствуя, что гнев тетрарха превосходит по силе ее собственный.

– Замолчи, женщина! Уходи. Я желаю остаться один, – неприязненно процедил Ирод, резким движением налил себе очередную порцию вина и залпом выпил. Однако ему показалось, что вино не пьянит его, поэтому он налил еще кубок, теперь уже до краев.