Текст книги "Шекспир должен умереть"

Мимоза самодовольно улыбнулась – коню понятно, что автором сценария великолепного шоу являлась она, кудесница.

– Автор сценария всего действия – мисс Мимозин, прошу любить и жаловать, – немедленно озвучила она мои мысли, – а в роли Гревилла – его пра-пра-пра и еще десять раз «пра» внук Нат Хатвилл!

Что ни говори, а любую информацию воспринимать гораздо интереснее, если, вполуха слушая, ты поглощаешь при этом нечто потрясающе вкусное. Во всяком случае, это касается меня: в этот момент официант расставил на столике наш с Соней заказ, и я с удовольствием накинулся на свою рыбку. Отменно приготовленное блюдо помогло мне легко пережить самодовольный тон самодовольной Розы, пустившейся в подробный рассказ о своей творческой работе над сценарием шоу – естественно и натурально, работа у нее шла без сна и покоя.

– Вся наша жизнь – театр, – с милейшей улыбкой прервал затянувшийся рассказ невесты Нат, отпивая свою порцию портвейна и словно не замечая, что Роза немедленно нахмурилась, недовольная, что ей не дали завершить ее блестящий монолог о собственном шедевре. – Вы только подумайте: мой соперник в поединках турнира, как правило, один и тот же – доктор Перкинс. Дело в том, что мы с ним отчаянно придерживаемся прямо противоположных точек зрения: я утверждаю, что истинный автор всех шедевров, приписываемых Шекспиру, – Фалк Гревилл, Перкинс с пеной у рта доказывает, что Шекспир – один-единственный на свете гениальный автор всех своих произведений. И по давней договоренности, как цивилизованные люди, мы с ним выпускаем пары не в бесполезных диспутах, но в турнирных поединках – каждый старается выбить соперника из седла. За все время я выбивал доктора большее количество раз, нежели он меня: девяносто семь против его тридцати пяти. И вот, по всему выходит, что кто-то решил не просто выбить меня из седла…

– Нат, мы это обсудили уже миллион раз, – прервала было его Роза, но увалень, с легкой улыбкой мечтательно глядящий куда-то в перспективу террасы ресторана, продолжал, не обращая на писк подруги ни малейшего внимания:

– Итак, если реально наша жизнь – лишь театральная постановка, то на этот раз в ней нарушены правила гуманности.

Он на мгновенье зажмурился – ни дать ни взять, актер на подмостках.

– И все-таки согласитесь, насколько все это до нереальности удивительно: вместо меня погиб другой, которого, между нами говоря, многие желали бы отправить на тот свет. До меня неоднократно доходили слухи о том, что русский Питер продает за хорошие деньги компромат на товарищей!

Нат обвел нас своим восторженно-наивным взглядом.

– А я… Я, конечно, не святой, но могу сказать со всей искренностью: я никогда никому не желал зла!

– Дорогой, ты у меня настоящий ангел! – проговорила Роза, слегка соловея от портвейна. – Это видно невооруженным глазом.

Краем уха слушая все эти реплики, я подумал, что в этой еще не родившейся семье дрязги уже цветут пышным цветом – каждый считает себя гением и старательно это доказывает. Воспользовавшись моментом, я поспешил задать парочке более интересные для меня, грешного, вопросики.

– Сказать по правде, мне любопытно, что вы можете сказать об этом специалисте по части сов, который также выступает со своим шоу у вас в замке, – проговорил я в паузах между поглощением порций отменного рыбного филе. – Мы ведь видели его с вашим соперником Перкинсом буквально за несколько минут до того, как доктор был усыплен неизвестным преступником. А потом он ворвался во время допроса в Зал торжеств и плакал из-за того, что сова сказала ему одно слово: «Смерть». На мой взгляд, это очень странный парень. Как по-вашему, не мог ли он быть убийцей в маске Ланселота Озерного?

– Ларри! – хрипловато захохотала Роза. – Я же вам говорила, Ларри – ассистент Ната, милейший парень!

– Ларри Брайт – последний романтик, – назидательно перебил подругу Нат. – Боюсь, таких парней больше нет! Он влюблен в природу, в ее творения, влюблен в Шекспира – при этом готов согласиться, что на самом деле им был Фалк Гревилл. Парень живет в своем светлом мире и, кстати сказать, совершенно не помешан на сексе, как большинство его ровесников. Слава Ларри! Поднимаю свой бокал за него!

С этими словами Нат поднял бокал и отпил из него изрядный глоток. Между тем Роза выпила весь свой портвейн и, с недовольной ухмылкой поставив пустой бокал на стол, выразительно приподняла левую бровь.

– Не знаю, как там у него насчет секса, но влюблен твой Ларри далеко не только в одну чистую природу. Он влюблен в меня.

В ответ Нат неожиданно громко рассмеялся – смехом боцмана, перепившего рома, что вызвало мгновенную реакцию у самолюбивой Розы: она угрожающе нахмурилась и даже сжала кулачки на столе.

– Не понимаю, что здесь такого смешного?

Нат успокаивающе положил руку на ее дернувшееся плечико.

– Дорогая, ты, безусловно, настоящая красавица, но Ларри…

И он вновь расхохотался:

– Помню, как однажды славный Ларри сказал мне: «Не понимаю я эту так называемою любовь. Люди слагают в честь женщины гениальные строки, а те в ответ лишь подсчитывают прибыль от гонорара за сонет. Чересчур приземленные создания эти женщины! Я скорее влюблюсь в мою любимую совушку Люси – она, по крайней мере, молчит, внимательно меня выслушивает и великолепно летает!»

Нат повернулся к мгновенно вспыхнувшей от праведного гнева подруге и слегка похлопал ее по плечу.

– А ты, моя дорогая Роза, увы, не умеешь ни летать, ни выслушивать других, ни тем более молчать!

И он вновь весело расхохотался, в полном восторге от собственного изречения – особенно по части Мимозиного таланта молчать.

Само собой, Роза-Мимоза немедленно начала долгую монотонную речь-отповедь. Первым делом она перечислила всех претендентов на свою благосклонность в университете Уорвика; рассказала о собственных талантах и восторженных отзывах о них больших людей Уорвика. Между делом досталось и бедняге Ларри: мрачным тоном Роза поведала о грязном предложении этого «романтика» прокатиться до уединенного домика его бабки в Стратфорде – известно, для каких развлечений.

Мы с Соней переглянулись и, молниеносно завершив свой ужин, поспешили распрощаться. Признаться, эта парочка толком не слушала наших слов прощания – оба были с головой заняты взаимными упреками и перечнем претензий.

– Представь, они ведь еще не поженились, а ругаются так, словно прожили в браке всю сознательную жизнь, – крепко взяв меня под руку, произнесла Соня. – Вот так! Лишний пример в доказательство того, что нам с тобой не стоит слишком спешить вступать в брак.

– Глупости, – покачал я головой. – Это их отношения, их амбиции. Мы с тобой – совсем другая песня.

– Примерно на тот же мотив, – фыркнула Соня. – У меня к тебе не меньше претензий, чем у тебя ко мне. И потом, пусть я и невзлюбила твою Мимозу с первого взгляда, а все-таки стоит признать: я тоже не умею летать и молчать. Каюсь!

Настало время показать себя галантным кавалером. Произнося свою тираду, я по ее ходу даже слегка поклонился в сторону уцепившейся за мой локоть подруги:

– Ну, насчет последнего позволю себе не согласиться. – Соня удивленно приподняла бровь, а я многозначительно улыбнулся. – Когда ты пишешь свои картины – разве ты не летаешь? Конечно, не в прямом смысле, но… Ты – человек искусства, а потому полет у тебя в крови.

Согласитесь, я вполне заслужил оглушительных и восторженных аплодисментов! Соня даже остановилась на месте, уставившись на меня округлившимися глазами. Улыбка на ее лице расползалась все шире, шире…

– Послушай, дорогой, а ведь ты прав! – Она потянулась ко мне и крепко чмокнула в лоб. – Благодарю за блестящий комплимент, хотя, если говорить откровенно, ты никогда не был поклонником моей живописи – признайся! И все-таки так приятно услышать от тебя подобный комплимент!

Мы вновь побрели рука об руку по улочкам в интересно сгущающихся сумерках. В мягко темнеющем небе зажигались одна за одной звезды, и, словно их отражение на земле, там и тут вспыхивали окна домов.

– Замечательно прошел день! – подвела итог Соня, прижимаясь ко мне чуть теснее. – Все было: прелестный завтрак в английском стиле, милый турнир и даже свеженький труп – специально для моего друга-детектива. Ну, а для меня, летающей в облаках художницы, завтра будет настоящий пленэр. И лично ты, Аленчик, отнесешь все мои причиндалы на лужайку куда-нибудь под стены замка, чтобы я смогла нарисовать что-нибудь в романтическом стиле.

Я было начал говорить о том, что с утра мы договаривались встретиться с инспектором Бондом, но Соня грозно приложила к моим губам свой пальчик с безупречным маникюром.

– И прошу не протестовать! Сам напросился.

Протестовать бесполезно – в данной ситуации гораздо разумнее было отложить вопрос до следующего дня.

Глава 11. Диалоги на пленэре

Утро следующего дня вновь, как по заказу, было солнечным. Мы с Соней легко уложились с завтраком в полчаса, после чего без лишних проблем собрались и ровно в 9.30 уже находились на месте пленэра.

Представьте себе: бескрайняя лужайка, покрытая изумрудной травой, пестрыми звездочками цветков там и тут, слева – изгиб реки, за которой – зеленые поляны и сурово-серые каменные стены замка, безмолвно уносящиеся в небеса. Естественно и натурально, под стенами шли очередные шоу перед несколькими группами туристов: на одной полянке сражались на мечах отважные рыцари, а чуть в стороне показывал свое Шоу сов уже знакомый нам со всех сторон последний романтик Ларри Брайт.

Сказать по правде, моя прекрасная Соня являлась едва ли не лучшей составной прекрасного пейзажа: гибкая, тонкая, синеокая, она стояла перед своим мольбертом, рассеянно перебирая кисточки и краски, настраиваясь на великие труды. Ну, а я, бездельник, беспечно валялся на зеленой травке, жевал стебелек и со счастливейшей улыбкой пялился в голубое бездонное небо.

– Что ни говори, а я доволен нашим знакомством с доброй старой Англией, – неторопливо, словно уже одной ногой в нирване, неспешно проговаривал я свои мысли. – Наверное, потому, что она действительно оказалась доброй и старой – то бишь древней, хранящей дыхание веков.

– Я полагаю, ты уже был в Англии. Разве не так? – небрежно перебила меня Соня, с прищуром глядя в перспективу перед собой.

Я вздохнул – эти слова невольно вернули меня в собственное золотое детство. Боже, как же давно все это было!

– Да, ты права – я был в Англии, будучи школьником средних классов. Помнится, отец устроил нам с сестренкой визит в Лондон, чтобы мы попрактиковались в языке – английский мы изучали в лицее вторым языком после французского.

Я усмехнулся.

– И вот я наяву увидел все эти достопримечательности британской столицы, что мы проходили по теме «London is a capital of Great Britain», – Тауэр и Темза, Сити, музей Шерлока Холмса, площадь Пиккадилли…

Я ностальгически вздохнул.

– Но, знаешь, все-таки тогда я по-настоящему не почувствовал Англию как страну, как особое место на карте. Скорее, для меня это был очередной урок английского языка. И лишь теперь я кожей ощутил неповторимый колорит Великобритании…

На этот раз творческая подруга прервала меня с ноткой легкого раздражения:

– С этим все понятно, можешь не углубляться.

Я едва не поперхнулся. Столь вдохновенно петь гимн вечной Англии и услышать подобный отвод! Это было сродни пощечине.

Я откашлялся:

– Знаешь, если я тебе мешаю творить вечное, могу тихо, как говорится, по-английски удалиться и побеседовать с тем же инспектором Бондом.

Соня только хохотнула.

– Ну, конечно! С этого и надо было начинать: дорогая, мне влом сидеть с тобой на пленэре, я предпочитаю общаться с копом.

Что ни говори, а вот такие резкие повороты женского настроения, боюсь, сделают меня вечным холостяком. Я покорно исполнил роль чернорабочего – притащил на себе все Сонины причиндалы художницы, помог установить этюдник и прочее и прочее. Я даже постарался заполнить паузу романтической прозой, а в итоге оказался неблагодарным неучем, только и мечтающим покинуть красавицу.

Я поднялся с травы, уселся по-турецки и внимательно посмотрел на Соню. Увы, она не почувствовала мой проникновенный взор – как пялилась куда-то в сторону замка, то и дело выставляя прямо перед собой кисточку и многозначительно прищуриваясь, так и продолжала свои фокусы, не удостоив меня и кратким взглядом. Бестия!

– Соня, – я постарался, чтобы голос мой прозвучал значительно, – не могла бы ты уточнить: что конкретно я должен делать, чтобы ты была довольна?

Она так и не соизволила бросить взгляд в мою сторону, ограничившись кратким:

– Немного помолчи.

Я почувствовал, как во мне закипает вулкан, который принялся немедленно тушить – согласно советам мудрых оракулов, широко улыбнулся и постарался возлюбить весь мир, включая и дерзкую художницу.

– Хорошо, я молчу. Если усну – накрой меня пледом.

С этими словами я вновь повалился в траву, представляя себе в красках, как беру Соню поперек тела, достаю толстый кожаный ремень и…

– Это будет настоящий шедевр, – проговорила Соня, по всей видимости, не расслышав мою нижайшую просьбу или попросту ее проигнорировав. – Как душки-совы вписываются в общий пейзаж! Надо бы договориться с этим последним романтиком – неплохо, чтобы он попозировал мне хотя бы пару часиков…

Жизнь груба! Вот так – ты исполняешь все капризы прекрасной дамы, выслушиваешь ее мечты и покорно их исполняешь, но все это не играет и малейшей роли, если у дамы внезапно изменилось настроение. А ведь, прикрикни я сейчас на дерзкую, – глядишь, красотка быстренько прикусила бы язычок.

С другой стороны, есть французская поговорка: «Если женщина не права, извинись перед ней». Так и будем действовать. Я молча поднялся, потянулся, подошел к Соне и чмокнул ее в щечку, потрепав по плечу.

– Прости меня, родная, и за все сразу! Твори, не буду мешать – отправлюсь покуда в помощь инспектору Бонду. Когда творческий процесс завершится – позвони мне, дай знать. Удачного пленэра.

Тут же, не делая и малейшей паузы, я решительно направился по тропинке к замку. Бог с ней, с капризницей! Пусть пишет свои картины, а я помогу, чем смогу, британской полиции.

Как сообщил мне вчера на прощанье инспектор Бонд, сегодня с утра он намеревался допросить в первую очередь профессора Ната Хатвилла, которого я уже успел выслушать вчера на ночь глядя, после чего отправиться в госпиталь, чтобы там допросить приходящего в себя после мощного наркоза Перкинса.

Энергичным шагом приближаясь к воротам замка, я бросил взгляд на часы на своем запястье: девять сорок семь. Вполне возможно, что инспектор до сих пор беседует с профессором, особенно если учесть, что милейший Нат может и его увлечь своими рассуждениями о том, кем в реальности был великий Шекспир.

Словом, я прибавил шаг и через пару минут во дворе замка столкнулся нос к носу с инспектором Бондом.

Глава 12. Допрос Ланселота Озерного

Стоит отметить, что при виде меня инспектор приветливо улыбнулся и остановился, а как только я подошел, крепко пожал мою руку.

– Добрый день, Ален. Вы знаете, я уже хотел сказать, что вы пропустили интереснейшее знакомство – я только что допросил профессора Хатвилла, но вовремя припомнил: ведь профессор сообщил мне, что вы успели побеседовать с ним еще вчера. Поздравляю! А теперь признайтесь мне: вы действительно случайно встретились с профессором в том ресторанчике?

Естественно, я поклялся всеми святыми угодниками, что – да, совершенно случайно. Инспектор слушал все мои клятвенные заверения и только усмехался. Пришлось предъявить последний, самый веский аргумент.

– Инспектор, а вы сами пожелали бы вместо интимного ужина с любимой девушкой вдруг оказаться в обществе мисс Мимозин? Я намеренно не упоминаю присутствие профессора, он – милейший человек, но Роза! Особа, которая никому слова сказать не даст, а будет учить весь мир!

Усмешки инспектора мгновенно прекратились, и он неуверенно кивнул.

– Возможно, вы правы. Действительно, Уорвик – маленький город, и в нем достаточно легко можно столкнуться с самыми неожиданными персонажами. Впрочем, насчет вашей неслучайной встречи в ресторанчике я пошутил.

Он деловито взглянул на часы.

– Сейчас я направляюсь в госпиталь Святой Анны для беседы с доктором Перкинсом. Не желаете составить мне компанию?

Разумеется, вопрос был чисто риторический. Я кивнул, мы прошли к автомобилю инспектора и через пятнадцать минут уже припарковались на месте.

Инспектор захлопнул за собой дверцу и, прищурившись на солнышке, бросил настороженный взгляд на здание госпиталя.

– Не знаю, как вы, Ален, а я с самого детства недолюбливаю то, что называется официальной медициной. Пожалуй, это идет с самого детства: меня воспитывала моя дорогая бабуля Дженни, которая все медикаменты с презрением называла «глупой чертовщиной» и лечила себя и близких сама – травами, настоями, тем, что считала «божьими дарами».

– Ваша бабуля, полагаю, была во многом права, – кивнул я. – Моя бабуля рассуждала примерно так же и за всю свою жизнь ни разу не переступила пороги госпиталей. Даже мою маму она родила дома, как сама выражалась, «с божьей помощью». Так что наши с вами бабушки удивительно похожи.

Инспектор весело рассмеялся, кивнул, и мы с ним направились к дверям госпиталя.

Наша встреча с доктором Перкинсом состоялась в просторной палате, где все было выдержано в приятных светлых тонах цвета экрю: легкая, чуть колышущаяся от ветерка занавеска на высоком окне, постельное белье и плед. Примерно такого же, сливочного оттенка было и лицо осунувшегося пациента.

– Приветствую вас, уважаемые! – произнес он, едва мы вошли в палату. – К сожалению, я не могу подняться вам навстречу, что, поверьте, мне совсем не свойственно! Но я могу угостить вас чаем – здешняя санитарка в прошлом году ходила ко мне на курсы «История рыцарства Великобритании». Итак, не желаете ли чая?

Надо полагать, в обычной жизни его голос гремел. Сейчас, после сильного отравления снотворным средством, он звучал вполсилы, и все-таки интонации и сам тембр внушали уважение.

– Спасибо, доктор Перкинс, мы с моим российским помощником только что выпили кофе, – вежливо соврал инспектор, присаживаясь у кровати и жестом предлагая мне последовать его примеру. – Надеемся, вы чувствуете себя намного лучше и скоро пойдете на поправку. Врач сообщил, что вам ввели тройную дозу сильнодействующего снотворного…

Лицо Перкинса слегка изменило свой цвет – надо полагать, слова инспектора в обычном состоянии привели бы его в ярость.

– Неслыханно! Поверьте мне, инспектор: у меня никогда не было проблем с засыпанием, как и вообще со здоровьем! Поэтому я никогда не глотал никаких таблеток, что делает половина неразумного человечества при малейших признаках простуды и недомоганий. И вот представьте себе, что я ощутил, когда врач сообщил мне: оказывается, некто Икс ударил меня по голове, после чего внутривенно ввел тройную дозу снотворного. Неслыханно! Самое же возмутительное – я толком ничего не могу вспомнить!

Он негодующе покачал головой.

– Для меня это настоящий шок – я всегда гордился собственной памятью. Доктору Перкинсу достаточно один раз услышать, чтобы удержать всю необходимую информацию в памяти без малейших проблем. И вот события целого дня бесследно исчезли – я абсолютно ничего не помню. Настоящий шок!

– Значит, вы ничего не помните, – вздохнул инспектор, бросая на меня выразительный взгляд. – Прошу вас не расстраиваться – это естественный результат отравления снотворным. Пара дней – и ваша память вновь будет в норме. Но нам очень важно выяснить все возможное относительно нескольких часов вчерашнего дня.

Тут он чуть подался вперед.

– Давайте попытаемся вспомнить вместе. Дело в том, что вчера, около девяти утра, вас видел в компании Ларри Брайта вот этот джентльмен – мистер Ален из России. Вы сидели…

Перкинс живо прервал инспектора.

– Ларри? Вы говорите о Ларри Брайте? – Он чуть насмешливо вздернул брови. – Этот чудик вечно пристает ко мне – пытается по-детски глупо доказать, что его шеф Хатвилл абсолютно прав по поводу того, что в реальности великий Шекспир был его предком Фалком Гревиллом.

Он презрительно фыркнул.

– Полная чушь! Но когда эту чушь утверждает профессор, с ним еще можно поспорить, как с профи. А вот когда совершенно оторванный от реальности чудик Ларри пытается доказать то же самое, это, как правило, смешно. – Он назидательно поднял палец. – В лучшем случае смешно! Удивительно, как этот Ларри умудрился окончить университет и работать над диссертацией. – Очередное презрительное фырканье. – По-хорошему, ему бы проводить Шоу сов, толковать сны нервных барышень и вздыхать на Луну.

– Так вы помните, как пили кофе вчера утром в компании этого Ларри? – терпеливо переспросил инспектор.

Профессор снова фыркнул:

– Говорю вам, вчерашний день начисто стерся из моей памяти. Но могу вас уверить: если мы пили кофе с Ларри, значит, это он, завидев меня с чашкой, подсел ко мне, чтобы в очередной раз попытаться склонить на свою сторону. Забавный парень: он считает, что способен убедить кого угодно в том, во что верит сам!

– Хорошо. – Инспектор оптимистически улыбнулся. – Тогда другой вопрос. Нам сообщили, что именно у вас находилось настоящее боевое копье из музея замка – вы взяли его, чтобы починить лопнувшее древко…

– И я его починил! – вновь перебил инспектора Перкинс. – Отличное копье! Как я понимаю, именно им и было совершено убийство на турнире, так сказать, от моего лица?

Инспектор медленно кивнул:

– Именно. Поэтому я хотел бы уточнить, где вы его хранили?

– В моей мастерской – небольшом сарайчике рядом с конюшней. Вы ведь в курсе, что еще совсем недавно у меня была собственная лошадь?

И вновь, не дожидаясь ответа, Перкинс фыркнул и сверхэнергично продолжил голосом, понемногу набирающим силу:

– Мне тут все рассказали-доложили – и как меня оглушили, и как усыпили, и как, напялив мое снаряжение Ланселота Озерного, посягнули на жизнь моего вечного противника – сэра Натаниеля Хатвилла.

Он мрачно усмехнулся и, оглядев нас с инспектором, погрозил кому-то невидимому пальцем:

– Этот наглец свое получит! Никогда Пол Перкинс не расправлялся со своими оппонентами металлом и кровью. Только слово – мое оружие, так и знайте!..

Беседа с профессором оказалась для нас тяжелым мероприятием: как только мы вышли из палаты, инспектор с явным облегчением перевел дух.

– Не завидую я студентам профессора! Он никого не дослушивает до конца, постоянно перебивает. С таким совершенно бесполезно спорить – гораздо проще просто согласиться с его точкой зрения или промолчать.

– Или помериться силами в рыцарском поединке – как они и делают с Хатвиллом, – кивнул я. – Что будет нашим следующим шагом?

Инспектор пожал плечами.

– В нашей работе много рутины – проверить итоги экспертизы, данные патологоанатома, перечитать протоколы всех допросов…

Он вздохнул и неожиданно подмигнул мне с задорной улыбкой.

– И все-таки, я думаю, стоит прямо сейчас нам с вами разыскать этого парня – Ларри Брайта. Вчера он сам пришел, но я был еще не готов его допросить. Сегодня я могу задать ему несколько вопросов. Где, вы думаете, проще его найти?

Я только усмехнулся.

– Сегодня утром он вел Шоу сов перед замком. Готов поспорить на что угодно: мы найдем последнего романтика в питомнике сов. Поспорим?

Инспектор в очередной раз весело рассмеялся:

– Извиняюсь, но спорить не буду – это заранее гарантированный провал. Немедленно отправляемся в питомник!

И мы отправились.