Текст книги "Даруй им покой"

Удерживая его одной рукой, другой Дирхарт медленно поднес к губам кружку и сделал долгий глоток, с интересом наблюдая за пленником. Когда-то с легкостью управлявшийся с кузнечным молотом, он прекрасно сознавал силу своего захвата. Случалось, что оказавшиеся на месте Гаррета кричали в голос, позабыв о гордости. Бывало, что едва не теряли сознание. Гаррет молчал.

Дирхарт со вздохом отставил кружку.

– Я преклоняюсь перед мистрис Маргарет. Я никогда не позволю себе вольностей даже в мыслях. И никогда я не считал себя достойным ее. Все, что я испытываю, это почтение и восхищение. Уж не знаю, кто там и что тебе наговорил.

Не дождавшись реакции закусившего губу Гаррета, он снова потянулся свободной рукой за кружкой. Наконец тот выдавил улыбку.

– Ну ладно… хватит. Верю.

Оказавшись на свободе, он болезненно потряс рукой.

– Черт побери, ну и хватка у тебя!..

Дирхарт с досадой уперся взглядом в столешницу. Теперь он уже ругал себя, не понимая толком, что на него нашло. С похмелья, что ли, злой… Или от осознания, что Маргарет и впрямь для него недосягаема. Кто он такой? Проходимец, висельник. Даже имя, которым его крестили, давно позабыл…

– Смотри-ка, оба здесь! И оба живы! – раздалось с порога.

Кажется, и Дирхарт, и Гаррет с облегчением выдохнули, увидев входящих Коула и Брогана.

– Барон приказал отыскать вас, пока вы глупостей не натворили.

– Мы похожи на людей, вытворяющих глупости? – хмыкнул Гаррет.

– С утра были похожи, – расхохотался Броган.

Коул протянул Дирхарту его флягу.

– Кажется, твоя. И, извини, уже пустая. Уж не знаю, что ты делал под окном у… – Коул покосился в сторону Гаррета и продолжил: – У леди Эрмины. Но я ее нашел именно там.

– Сам-то ты что там делал? – усмехнулся Дирхарт, который сейчас вспомнил, где мог оставить флягу. Под окном Маргарет это было. Он бросил на Коула благодарный взгляд. – А что фляга пустая, так это сейчас исправим.

Он махнул трактирщику, который, впрочем, уже сам догадался, что нужно молодым дворянам из баронский свиты.

– Да не засматривались бы вы на Эрмину! – Гаррет окинул всех чуть высокомерным взглядом, задержав его на Дирхарте. – После того как к ней сватался лорд Холл, Салливан не отдаст дочь за его подданного.

Дирхарт вздохнул. У парня, похоже, на уме только браки – выгодные и не очень. Он, пожалуй, и хорошенькую крестьянку на сеновал не поведет без предупреждения: брак между ними невозможен. Представив, сколько оплеух тот получил из-за своей неуместной порядочности, Дирхарт почувствовал, как его душу заволакивает уютное тепло.

– … наверное, похоронили давно?

Он ощутил легкий толчок.

– Ты что, заснул?

Дирхарт с досадой оглядел компанию и поморщился: хорошо им смеяться, бодрым, свежим, не пившим вчера полдня.

– Не настолько крепко, чтобы меня похоронить.

Все расхохотались.

– Да не тебя! Лорда твоего. Прежнего. Уж раз его свиту распустили…

Дирхарт мгновенно вспомнил свою роль.

– Свиту распустили. А чтобы его похоронить, найти сначала надо. Кстати, где-то здесь он и сгинул.

– Сгинул… – хмыкнул Коул. – Так говоришь, будто его фейри украли.

– Опять ты со своими богомерзкими сказками, – поморщился Гаррет.

– А что? – Ухмылка Коула превратилась в широкую улыбку. – Может, они и украли. Заманили к себе в холмы, маленький народец это любит. Смотри, будешь гулять по ночам, и какая-нибудь красотка из фейри тебя…

Не договорив, он так подмигнул Гаррету, что тот еще больше скривился.

– Прекрати! Противно слушать.

– Гаррет, если тебе сегодня охота с кем-нибудь подраться, так и скажи. – Броган примирительно положил ему на плечо руку, которую тот раздраженно смахнул. – А Холл сгинул не где-то, а в замке.

– С чего ты взял? – Дирхарт почувствовал, как разом выветрился вчерашний хмель. – Он же вроде уехал.

– А скажи-ка, часто он сам седлал себе коня? Да еще когда рядом конюхи дрыхнут?

– Нет… Нет, конечно. С чего бы?

– Вот и я говорю – с чего бы? А в ту ночь он сам оседлал коня, тихо, никого не разбудив. Да не своего, а того, что в соседнем стойле стоял. Мог он коней перепутать?

– Нет.

– Вот именно! Не сэр Джеффри это был, а кто-то попросту прикинулся им.

– Я сам допрашивал и конюхов, и привратников, – вмешался Гаррет. – Никто не видел его лица. А что до коня… Ты, Дирхарт, получше нашего знаешь, на каком жеребце ездил твой лорд. Ты бы с таким справился?

– Я? Я справлялся, – улыбнулся Дирхарт.

Каким бы горячим и своенравным ни был конь сэра Джеффри, другой ответ Дирхарта правдоподобным бы не выглядел. Он уже успел показать себя искусным наездником, а его Гнедой стал в замке притчей во языцех.

– А, ну да. Ты и сам ездишь не на коне, а на исчадии ада. – Гаррет впервые взглянул на Дирхарта с уважением. – А вот тот, кто прикинулся твоим лордом, так не мог. Не очень-то он ладил с лошадьми, раз выбрал другого коня. Поспокойнее. Или просто того, которого давно знал.

– Ага. А кто у нас вечно норовит выпасть из седла? – засмеялся Коул.

– Дэмьен?

Теперь уже расхохотались все. Напряженный разговор скатывался в шутку – уж очень трудно было представить невезучего Дэмьена замешанным во что-то темное и зловещее. Даже Гаррет, ко всеобщему облегчению, уже не смотрел на Дирхарта как на воплощение разврата.

III
«Вечный покой даруй ему, Господи»

Откинувшись на спинку стула, Дирхарт задумчиво созерцал потолок. Джон так же задумчиво поглядывал на него, не решаясь прервать, но в итоге осторожно проговорил:

– Господин, случилось что? Простите, но вы уже битый час там мух высматриваете.

– Да понимаешь… Замок большой, но ты у всех на виду. – Он резко повернулся к слуге: – Вот скажи, Джон, где здесь можно уединиться с женщиной? Не тащить же приличную девицу к себе. Испугается…

– Ох, господин, сложность нашли! Да тут стадо этих… – Джон описал в воздухе контур чего-то неопределенного, – … стадо слонов можно спрятать, и никто не догадается. Просто надо знать где.

Дирхарт взглянул на слугу с откровенным восхищением:

– А говорил – не освоиться тебе в замке!

– Я говорил, что мне здесь не нравится, так я этого и не отрицаю. Но, господин мой, если бы я не мог освоиться где угодно, разве бы я удержался у вас на службе? – Он деловито взглянул на Дирхарта: – Так какую девицу найти?

– Линету, камеристку леди Эрмины.

– Не сомневайтесь, господин, сделаю.

И Джон, с достоинством поклонившись, исчез за дверью.

Вернулся он, впрочем, довольно быстро.

– Слушайте меня внимательно, господин. Идите в большой двор, мимо кузницы и конюшен, там в стене – низкая такая калитка. Она открыта… она у них даже ночью иногда открыта. Так вот, выходите и идете вдоль крепостной стены направо, доходите до угловой башни, а рядом с ней в стене – ниша. А в нише будет вас ждать Линета.

– Да ты у меня сокровище, Джон! – только и смог сказать Дирхарт.

Выполняя указания расторопного слуги, Дирхарт шел вдоль крепостной стены. Раздумывая о том, что может поведать ему Линета, попутно он представлял ее стройную фигурку, мысленно двигаясь взглядом по изгибу шеи к ямке между ключицами и ниже – к мягкой ложбинке в вырезе платья…

Свернув за угловую башню, Дирхарт впрямь увидел наполовину скрытую разросшимися кустами глубокую арочную нишу. Место было приятно уединенным, и хоть у него не было никаких дурных мыслей, но мысли не совсем дурные он себе все же позволил. Сойдя с тропинки, он раздвинул кусты. Ниша была пуста. Разочарованно выругавшись, Дирхарт, путаясь пряжками ботфортов в траве, вернулся на тропинку. Впрочем, наверное, девушка еще не успела освободиться – это ему делать нечего, а у нее, как сказала вчера прервавшая их беседу мегера, есть обязанности…

Вздохнув, Дирхарт спустился с крепостного вала к берегу рва. За камышами блестела солнечными бликами вода, желтели кувшинки, над ними носились стрекозы. Пройдя немного вдоль берега, Дирхарт нашел свободное от камышей место и сел в слегка примятую траву. Глядя на отражения растущих чуть в стороне ив, изредка идущие рябью из-за играющих в воде рыбешек, он лениво размышлял, придет ли на свидание Линета… Впрочем, какое свидание? У него к ней дело. Или у нее к нему… Дирхарт понял, что еще немного, и его потянет в сон. Ничего странного, если вспомнить, как он провел прошлую ночь… Он склонился к воде, чтобы плеснуть себе в лицо, и приостановился. Возле кромки воды было что-то написано. Дирхарт смотрел на глубоко вдавленные во влажную землю крупные и ровные буквы, досадуя на свою неспособность их прочесть. Кому и зачем понадобилось что-то писать в таком месте, меньше всего располагающем к занятиям грамотой? Вряд ли облюбовавшие эту нишу парочки пишут друг другу любовные послания.

Испытывая к грамотеям, вроде баронского секретаря, снисходительное презрение, к самой грамоте как ко всему непостижимому, Дирхарт питал нечто среднее между опасением и почтением. Меньше всего он мог себе представить, что кто-то будет выводить на земле буквы просто так, без цели и смысла. Да еще в месте, где вряд ли их кто-нибудь заметит.

За спиной послышался шелест травы, и Дирхарт обернулся. Подошедшая Линета чуть вздрогнула от его резкого движения и тут же присела в почтительном реверансе.

– Простите меня, мессир. – Она бросила взгляд через его плечо на надпись. – Ваши размышления были печальны, а я их прервала…

В душе досадуя на то, что девушка, похоже, смогла прочесть написанное, да еще и сделать какие-то выводы, решив, что это написал сам Дирхарт, он постарался улыбнуться как можно приветливее.

– Ничего, милая. Это прекрасно, когда твои печальные размышления прерывает такая красавица.

Поднявшись, Дирхарт галантно предложил Линете руку, заставив ее щеки залиться краской. Поняв, что он ведет ее в нишу, девушка чуть замедлила шаг, бросив на него тревожный взгляд. Дирхарт улыбнулся ей как мог успокаивающе и раздвинул кусты.

– Мы же не хотим, чтобы нам помешали, как в прошлый раз.

Бросив на Дирхарта тревожно-умоляющий взгляд, Линета неуверенно шагнула под каменную арку. Дирхарт последовал за ней, отпустив тут же снова сомкнувшиеся ветки.

– Простите меня, мессир, – пролепетала девушка. – Я бы никогда не решилась прийти, не будь уверена в вашем благородстве…

Смущенный румянец на ее щеках был виден даже в тени. Дирхарт улыбнулся.

– Разумеется, Линета, я воспользуюсь нашим уединением. Но только в мыслях! Обещаю.

– Я пришла ради Дженни, мессир.

– Ничего другого я и не предполагал. – Дирхарт присел на небольшой каменный выступ. – Когда нас вчера так грубо прервали, ты хотела мне что-то сказать.

– Да, мессир. Хотела. – Линета замолчала, разглядывая свои руки, теребящие подол платья, потом решительно вскинула на Дирхарта взгляд. – Это я виновата в ее смерти, мессир.

Испугавшись, что девушка сейчас расплачется, Дирхарт мягко взял ее за руку и усадил рядом с собой на камень.

– Линета, ты же не сталкивала ее вниз.

– Но я впустила ее в замок! Это ведь я ее впустила. Она сидела здесь, возле крепостной стены, играла с монеткой. Был уже вечер, я испугалась, что она будет возвращаться одна через лес, и впустила в замок… а ее здесь кто-то… Ой, мессир, может, ее заманили сюда? Она сказала, что какой-то господин из замка дал ей монетку. Понимаете, она ведь за кем угодно могла пойти. Она не понимала, что кто-то может причинить ей зло.

– Нет, Линета. Этот господин тут ни при чем. Это я был. Я же не знал, что она за мной пойдет. И ты не знала, что ее здесь ждет, так что не кори себя. Виноват в ее смерти только один человек – тот, который столкнул ее вниз.

– Господи, но за что? Почему?

– Потому что она знала что-то такое, чего ей знать не следовало. И могла ненароком выдать чью-то тайну. Она говорила тебе что-нибудь, когда ты ее впустила?

– Только про доброго господина… То есть про вас. И все.

– А мне она предрекала смерть.

Линета всплеснула руками.

– Да что вы, мессир! Никогда она ничего плохого… – Внезапно осекшись, девушка замолчала, с сомнением глядя на Дирхарта.

– Что ты вспомнила? Что говорила Дженни?

Линета замолчала, глядя себе под ноги, потом нехотя произнесла.

– Что-то про призраков. – Она перекрестилась и обхватила себя руками, словно почувствовала внезапный холод. – Можно я пойду, мессир?

– Когда она это говорила?

– Мессир, отпустите меня. Пожалуйста!

– Дженни стала говорить о призраках вскоре после той ночи, когда исчез сэр Джеффри Холл, верно?

Девушка кивнула.

– Линета, учти, Дженни убил не призрак.

– Откуда вы знаете? – В ее голосе звучали слезы. – Вы не можете этого знать!

– Могу. Призраки не хватают людей за руки, да еще так, чтобы оставлять на запястьях синяки. Нет, Линета, это был человек. Обыкновенный человек. Только очень жестокий. – Дирхарт невесело усмехнулся и поднялся с камня. – Ладно, раз ты не хочешь больше говорить, не буду тебя мучить.

Он развернулся, чтобы уйти.

– Мессир… постойте!

Дирхарт застыл, молясь, чтобы его нехитрый трюк сработал и в желании удержать его девушка сказала то, чего, может, и не собиралась говорить.

– В ту ночь произошло что-то плохое, мессир. Что-то страшное.

– Что, Линета? – Он снова сел рядом, чуть ближе, чем раньше.

– Я не знаю. – Она смотрела на Дирхарта широко распахнутыми глазами, чуть испуганная его близостью. – Только утром я видела на подоле платья миледи и на подошвах ее туфель кровь… А больше я правда ничего не знаю, мессир.

Дирхарт склонился к Линете, и ему показалось, что она перестала дышать.

– Вы обещали… – прошептала она.

– Обещал. Но теперь жалею об этом.

Какое-то мгновение они сидели, почти касаясь друг друга, но потом Линета, словно опомнившись, вскочила и, торопливо пробормотав «простите, мессир», бросилась прочь сквозь кусты.

Дирхарт, улыбаясь, глядел ей вслед, но стоило девушке исчезнуть за угловой башней, как его улыбка постепенно испарилась. Он сорвал травинку и задумался. Шанс поговорить с леди Эрминой казался не ближе облаков в небе…

– Джон!

Из густого плюща, скрывающего колонны галереи, выпорхнула стайка воробьев.

– Джон, чтоб тебя!..

С булыжника двора, хлопая крыльями, взлетели голуби, а дремлющая на солнце собака встала и лениво ушла.

– Джон! Где тебя черти…

В соседнем дворике кухарка, услышав окончание фразы, едва не выронила пучок пряностей и густо покраснела.

– Что ж вы так орете, будто вас самого черти… – пробормотал появившийся в противоположном конце галереи Джон.

– У меня слух хороший, – уже тише заметил Дирхарт.

– Так я и говорю: простите, господин, виноват, задержался!

И подбежавший Джон с поклоном распахнул перед Дирхартом дверь на лестницу, ведущую к его комнатам.

Оказавшись у себя, Дирхарт сделал Джону знак запереть дверь.

– Скажи-ка мне, ты точно не врал, что грамотный?

– Нет, господин, не врал.

– Хорошо… – протянул Дирхарт, разглядывая слугу взглядом астронома, изучающего карту звездного неба. – Значит, сможешь кое-что мне прочитать.

– Смотря что, господин.

– Сейчас увидишь. Идем.

И, пресекая вопросы слуги, он требовательным жестом велел ему снова отворить дверь.

* * *

Джон шел за Дирхартом вдоль крепостной стены.

– Да что же это такое, господин? С каких это пор вы даже с женщиной не можете встретиться без того, чтобы обнаружить какое-нибудь безобразие?

Дирхарт остановился, резко развернувшись, и осуждающий взгляд слуги тут же переместился на снующих низко над землей ласточек.

– Ты что-то сказал? – Прямые брови Дирхарта чуть сдвинулись.

– Я говорю – ласточки низко летают, господин. К дождю.

– Вот и пошли, пока дождь не начался.

Зайдя за угловую башню, Дирхарт спустился к воде и указал себе под ноги. Подошедший Джон присел, вглядываясь в ровные, сильной и уверенной рукой начерченные на земле буквы: Requiem aeternam dona ei, Domine.

Он поднял взгляд на нетерпеливо ждущего Дирхарта.

– Это латынь, господин.

– Ну и что? – пожал тот плечами. – Тебе какая разница, ты же грамотный.

– Ой, господин…

Джон вздохнул, еще раз подивившись представлениям Дирхарта о грамотности и возблагодарив розгу отца за то, что впрямь немного знал латынь.

– Здесь написано: Requiem aeternam dona ei, Domine. То есть: Вечный покой даруй ему, Господи. Это строчка из заупокойной мессы.

– Хм… – Дирхарт обвел взглядом высокую траву и заросли камышей вокруг, застывшие на неподвижной воде кувшинки, растущие неподалеку ивы. – Если бы не эта ниша за спиной, то место достаточно уединенное, чтобы не скрывать скорби.

Он присел рядом с Джоном и легонько коснулся одной из букв.

– Совсем недавно написано, не успело расползтись от влаги. Не знаешь, в замке кто-нибудь умирал недавно?

– Нет, господин. Если, конечно, не считать ту бедняжку полоумную. Но это не про нее. Тут написано: даруй ему. Это про мужчину.

– Про мужчину… – повторил задумчиво Дирхарт.

– И еще, господин. Это писал кто-то, у кого рука привычна к письму. Вот, к примеру, я – прочитать смог, а написать – так бы не написал. Видите, какие буквы ровные, четкие. И глубокие. Уверенная рука. И сильная. Это кто-то из благородных, господин.

– Кто-то из благородных… – задумчиво повторил Дирхарт и выпрямился, снова взглянув на неподвижную воду. – Кто-то, скрывающий свою скорбь. Иначе зачем прятаться здесь, чтобы дать ей волю… Или это место что-то для него значит.

– Думаете, это имеет отношение к тому, чем вы тут занимаетесь?

– Не знаю, Джон. Но чутье мне подсказывает, что если две странные вещи произошли в одно время в одном месте, значит, они как-то связаны… Ладно, идем отсюда. У нас сегодня еще одно дело есть.

– Осмелюсь спросить, господин: это какое же?

– Навестить деревню, где жила Дженни.

* * *

Дирхарт с Джоном ехали по заросшей травой деревенской улице, провожаемые из-за заборов заинтересованными взглядами. В лужах безмятежно наслаждались вечерним солнышком свиньи, по обочинам деловито бродили куры. Джон осуждающе поглядывал на господина.

– Понесло же вас сюда на ночь глядя, – наконец проворчал он. – Возвращаться, наверное, в темноте придется.

– Не знал, что ты боишься темноты, – хмыкнул Дирхарт.

– А чего в ней хорошего? Неужели пораньше было не выбраться?

– Ага, и кого бы мы тут застали, кроме свиней? Люди-то днем в поле. – Дирхарт с удовольствием вдохнул аромат свежескошенной травы вперемешку с запахом навоза и улыбнулся. – Я, между прочим, родился в такой вот деревеньке.

– Так у вас ностальгия, господин?

– Что у меня? – Дирхарт кинул на слугу такой взгляд, что тот замахал руками, едва не выпав из седла.

– Нет! Это не то, что вы подумали, господин! То есть я не знаю, что вы подумали… Ностальгия – это тоска по тому, что ушло и не вернется.

– А… послал же бог умника в услужение! Нет у меня никакой тоски. Было бы, по чему тосковать…

– Вот и я думаю, невозможно вас представить за плугом. Совсем вы не похожи на крестьянина.

Джон, хоть и испугался хозяйского гнева, совсем не кривил душой – медальный профиль и гордая осанка Дирхарта никак не вязались с тяжелым крестьянским трудом. Шпага на боку, кружева и лежащие на плечах локоны шли ему гораздо больше, чем холщовая туника, в которой Джон никак не мог его представить, как ни пытался.

– Да я и не ходил за плугом, – проговорил Дирхарт. – В кузнице работал, ты ж знаешь… А, вот и дом, который нам нужен.

Видимо, новости в тихой на вид деревеньке распространялись быстрее, чем ехали двое всадников, потому что возле калитки их уже поджидали.

Дом родителей Дженни бедным не выглядел. Это немного удивило Дирхарта, который знал, что убогий ребенок в семье – беда. Кормить надо, а работник из него никакой, да и с рук не сбудешь. Тут же, похоже, дело обстояло иначе, и вышедшие навстречу внезапным гостям отец и мать погибшей девушки не выглядели чересчур измученными тяжелым трудом.

Услышав печальную весть, мужчина перекрестился, пробормотав слова молитвы, и с почтительным поклоном взял протянутый кошелек. Женщина же продолжала смотреть на Дирхарта пустым взглядом. Он уже решил было, что весть о смерти дочери так поразила ее, когда та, указав на кошелек, спокойно произнесла:

– Это только от лорда, добрый господин? А от госпожи?

– От какой госпожи?

– Так это… знамо, от какой, – мотнул головой в сторону замка ее муж. – От Маргарет.

– Маргарет? Уж не про кормилицу ли барона ты говоришь?

– Так это… про кого ж еще? Она ж ей, – он снова мотнул головой, теперь в сторону жены, – сестра родная. А Дженни, упокой Господь ее душу, стало быть, племянница ее.

– Маргарет всегда нам что-нибудь присылала, – кивнула женщина, промокнув передником сухие глаза. – Сама-то не появлялась здесь, что ей за интерес с нами, с простыми-то людьми, знаться? Дженни, почитай, и не знала, что та ей теткой приходилась, не снисходила госпожа до нашей бедняжки. Но присылала что-нибудь всегда. Совсем-то родню не забывала.

Дирхарт всмотрелся в лицо женщины. Ослепительной красотой Маргарет она не обладала, но некоторое сходство было. Память же рисовала ему утонченное лицо, стройную точеную шею, нежные маленькие руки, талию, которую он легко мог бы обхватить двумя пальцами… Так Маргарет – из семьи простых крестьян! И в детстве, как он сам, не видела ничего, кроме свиней, навоза и унылого крестьянского труда. Дирхарт не смог прогнать с губ торжествующей улыбки. Между ними впрямь общего гораздо больше, чем казалось раньше. Оба смогли оторваться от постылых корней, и оба застыли где-то на полпути к вожделенным высотам знатности и богатства. Так, может, впрямь судьба назначила их друг другу?..

Снова улыбнувшись этим мыслям, Дирхарт как бы невзначай положил руку на пояс рядом с висящим на нем кошельком и перевел взгляд на женщину, казавшуюся более словоохотливой, чем ее муж.

– Я и не знал, что мистрис Маргарет отсюда родом. Видимо, она была замужем за кем-нибудь из челяди барона?

– Да что вы, господин! Нет. Но ежели вашей милости интересно…

– Вы так добры, что бедняжку нашу пожалели, мир праху, ангельская душа была… Так ежели вам вправду интересно…

Два взгляда уперлись в кошелек на поясе Дирхарта, и он мысленно возблагодарил бога за дарованную этим крестьянам практичность и любовь к деньгам.

– Да, мне это интересно, – сказал он, развязывая кошелек.

…Маргарет едва минуло двенадцать, когда ее выдали замуж за сына мельника. Засматривались на нее тогда не только деревенские парни, а даже проезжающие мимо деревни господа замедляли ход своих коней, увидев красивую как майский день крестьянку, и норовили заговорить с ней. Смущенная Маргарет прятала лицо в передник и убегала в дом, но родители каждый божий день молились, как бы однажды их дочь не оказалась в седле позади какого-нибудь проезжего господина. Не всегда такая удивительная красота бывает к добру. Чаще – к худу… Так пусть муж за ней следит, к тому же парень работящий, рано или поздно отцовскую мельницу унаследует, да и собой хорош.

Поначалу брак этот казался счастливым, и мало кто не завидовал молодым. Вот так завидовали да, видать, сглазили. Ребеночек, которого через год родила Маргарет, оказался таким слабеньким, что святой отец посоветовал поскорее окрестить его – если помрет, то в христианской вере.

Маргарет едва все глаза не проплакала, но и это было полбеды. Беда же пришла, когда ее муж, работая на мельнице, поскользнулся на обледенелых мостках и попал под мельничное колесо. Как вытащили его из пруда – часу не прожил. Да и вытащили-то переломанного всего, так что, может, и к счастью Бог прибрал, а то что с ним, с увечным, семья делала бы… И ребенок его неделю всего прожил, ушел вслед за отцом. Хорошо, успели-таки окрестить.

Родня Маргарет боялась, как бы она, разом потеряв и мужа, и ребенка, умом не пошатнулась. Дело в том, что бывало такое в их семье. Прабабка Маргарет на голову слаба была и один из внуков ее – тоже. По-человечески не говорил почти, мычал в основном и все в лес бегал, да и сгинул там. В общем, боялись за Маргарет. Она после двойных похорон как камень сделалась. Молчала все. В одну точку перед собой смотрела, словно видела там что-то, чего другие увидеть не могли. Правда, молоко у нее не пропало, и вот это, верно, ее и спасло.

В то время у барона родился сын, и юную вдову взяли кормилицей в замок. Прижав к груди младенца, Маргарет ожила. А вот барон, отец этого младенца, как увидел кормилицу, так потерял покой. Горе не лишило Маргарет ее красоты, а, может, даже придало ей что-то такое, от чего у мужчин при взгляде на нее сбивалось дыхание. Говорили, будто нарисованная Мадонна ожила и с картины сошла… такая красота это была! И кто бы смог барона осудить? Да никто. Все понимали это, даже баронесса смирилась. В общем, второго ребенка Маргарет родила уже от него. И почти одновременно с баронессой, так что обоих кормила.

Баронесса, кстати, вторых родов не пережила. И стала Маргарет почти что хозяйкой в замке барона Донована. Как настоящая леди выглядела. Вот разве что барон не женился на ней… Но любил. Очень любил. И она его любила, прямо светилась вся рядом с ним. Красавец он был. И сыновья в него пошли – все трое красавцы, и те, что от законной жены, и тот, что от Маргарет. Особенно старший на отца похож. И все Маргарет почитают за родную мать… Такая вот судьба. Жаль, барон тоже рано умер. А Маргарет теперь вроде как вдова его, хоть и не венчанная. Да, такая вот судьба…

Женщина замолчала. Внимательно слушавший ее Дирхарт вопросительно приподнял бровь.

– Так у нынешнего барона, у сэра Уильяма, есть еще один брат?

– А как же! Старший. Сэр Ричард.

– Я не ослышался, вы сказали: есть? Не был, а есть? Но ведь титул принадлежит сэру Уильяму.

– Э, да вы не знаете ничего, господин… В монастыре сэр Ричард. Монах он теперь. Уж, почитайте, год как постриг принял.

– Готовился к свадьбе, – подал голос отец Дженни. – А потом вдруг в монастырь ушел. Видать, что-то не то с невестой…

– Будь невеста плоха, так, наверное, ее бы в монастырь отправили, – с укоризной в голосе возразила жена.

– Отправишь такую, как же! Самого графа Ормонда дочка.

– Конечно, у мужчин-то одно на уме, а чуть что – так невеста плоха. А я скажу: ничего подобного! Просто сэр Ричард – набожный человек.

– Ага, набожный, – хмыкнул муж. – Видали мы таких набожных… Такой же, как и все они, прости господи!..

– В какой монастырь он ушел? – прервал Дирхарт семейную перебранку.

– В дальний какой-то.

– Так не знает никто толком…

Дав пришедшим наконец к согласию супругам еще монету, Дирхарт повернул Гнедого прочь.

Ленивые закатные лучи золотили листву над их головами, но дорога уже тонула в вечернем сумраке. Джон то недовольно вглядывался в темные придорожные кусты, то бросал осуждающие взгляды на едущего рядом господина, то трепал по шее свою лошадь, вполголоса приговаривая: «Ничего, скоро будем в замке… скоро будем…»

Дирхарт на беспокойство слуги не обращал никакого внимания. Он смотрел куда-то поверх головы Гнедого, грызя травинку, но мысли его, судя по блуждающей полуулыбке, были где-то далеко. Наконец он повернулся к Джону:

– А представь, если я женюсь.

Тревога на лице слуги сменилась выражением, близким к восхищению.

– Вот ужас-то! – с чувством проговорил он.

– Да? Почему ужас? – Дирхарт, судя по спокойному выражению лица и будничному тону, даже не удивился.

– А смотря на ком женитесь, – рассудительно продолжил Джон. – Если на состоятельной женщине, то, может, какое-то время и продержитесь.

– А если по сердечной склонности?

– Тогда плохо. А ежели речь про мистрис Маргарет, то совсем плохо.

– Почему так? – Дирхарт выплюнул травинку.

– Потому что… вы не сердитесь, господин, но она не для вас.

– Почему?

– Ну, как сказать…

– Да не сержусь я, не сержусь. Говори прямо.

– Как прикажете, господин… Скажу. Вы – из тех мужчин, которые, кроме несчастья, женщинам ничего не приносят…

– Неправда!

– Вы ж приказали прямо говорить. Вот я и говорю. Вы женщинам приносите несчастье. А она – такая женщина, которая мужчинам приносит несчастье. Вы для женщин как мотылек для цветов – вспорхнули и нет вас. А она для вас – как огонь для мотылька. И вас спалит, и себя. Так-то.

Дирхарт нагнулся в седле за очередной травинкой.

– Ну тебя к чертям с твоей философией. Скажи лучше, среди слуг ведь господ вовсю обсуждают, так?

– Ну… обсуждают.

– Ты про сэра Ричарда что-нибудь слышал?

– Нет. Сегодня впервые услышал, от этих.

Джон махнул рукой в сторону оставшейся позади деревни. Дирхарт невесело рассмеялся.

– Неприятная пара, да?

– И не говорите, господин! Уж на что мне эта безумная не нравилась, а даже мне ее жальче, чем отцу с матерью, прости их Господи.

– А тебе не кажется странным, что они лихо обсуждают сэра Ричарда и его уход в монастырь, а в замке об этом даже слуги молчат? Как думаешь, почему?

– Если я о чем и думаю, так о том, что нехорошее дело на вас взвалили, господин! Не вышло бы все это боком…

– За нехорошие дела хорошо платят, так что об этом помолчи. Вот почему мне кажется, что внезапный постриг сэра Ричарда и внезапное исчезновение сэра Джеффри как-то связаны?

– Ну, это ж вам кажется, не мне… Может, потому что и одно, и другое внезапно случилось?

Дирхарт раздраженно выплюнул очередную изжеванную соломинку.

– Нет. Другое что-то… Черт, а у братьев еще и невеста одна! Дочь графа Ормонда.

– Ну так это ж понятно. Ормонды и Донованы решили породниться, а за которого брата выдавать – какая разница? За того, кто носит титул, за того и выдают…

– Нет-нет, я не про это. Сэр Ричард ушел в монастырь внезапно, то есть расторг помолвку. Это неминуемо бросает тень на невесту – вон, даже эти, деревенские, готовы ее полить грязью. Тут вражда между двумя родами могла возникнуть… Но не возникла. Может, сэр Джеффри как-то это дело здесь и улаживал. И именно это стоило ему жизни? Может, Ормонды заинтересованы в этом союзе больше, чем Донованы?..

– Если сэр Уильям в нем не заинтересован, то зачем он вас-то нанял? Эта история и так плохо пахнет, так зачем ему надо, чтобы еще и вы в нее влезли?

– А черт его знает… В конце концов, он платит мне за то, чтобы я нашел сэра Джеффри, вот я и буду его искать. Вернее, то, что от него осталось.

– Хотите сказать, труп?

– Ну да.

– Ох… не нравится мне это, господин! Плохое это дело.

– Плохое. Но за хорошие платят мало… Если вообще платят.

– Ну, слава богу!

Последние слова Джон воскликнул с таким облегчением в голосе, что Дирхарт хмыкнул, чуть не поперхнувшись соломинкой во рту.

– Быстро ж ты мнение сменил!

– Да я не об этом, господин. Я о том, что мы приехали наконец.

И Джон указал на просвет между деревьями, в котором был виден замок барона Донована.

* * *

Негоже пропускать церковные службы. Это Дирхарт понял, живя в замке барона Донована. И если сам барон и его дворяне могли позволить себе вольное отношение к благочестию, появляясь в церкви лишь по воскресеньям, то Дирхарт не мог. Очень хотел бы, но не мог, потому что замковая церковь была единственным местом, где у Маргарет не получалось избегать его настойчивых и красноречивых взглядов.