Текст книги "Принцесса морей"

Глава 11
Человек со шрамом

Над островом Пропащих Душ клубился зной. Высоко в небе в белом мареве изнемогало солнце, а внизу все живое стремилось забраться в тень. Попугаи притаились в кронах деревьев, змеи скрылись в расселинах скал, и только медлительный маленький краб, хромавший на одну клешню, полз по берегу чуть выше полосы прибоя. Волны с однообразным гулом набрасывались на островок, но, поняв, что он им не по зубам, разочарованно шипели и убегали обратно в море. После них на мокром песке оставались клочья пены, раковины, морские водоросли и щепки. Лазоревая бухта, расстилавшаяся перед крабом, была пуста и безмятежна, и только вдали, на горизонте, угадывались очертания двухмачтового корабля, становившиеся все менее четкими по мере того, как он удалялся от острова. Впрочем, краба не интересовали корабли. Он выполз на берег в поисках пищи и сейчас как раз углубился в созерцание морского ежа, выброшенного на берег прихотливой волной. Но у ежа с его черными колючками вид был совсем непрезентабельный, и краб, помедлив, обогнул его, заковылял дальше. Очередная волна обдала его солеными брызгами, и он чуть не споткнулся от неожиданности.

Перед ним лежало чудовище. Оно было огромное, бело-красно-черное, и имело очертания человеческого тела. Прибой, поиграв с ним, как с куклой, швырнул его на берег, и теперь оно покачивалось на мелководье, широко раскинув руки. Бледное лицо человека было обращено к небу, глаза – закрыты. Против сердца расцвел алый цветок.

Краб замер на месте, подобрав больную клешню. О такой добыче он даже не смел мечтать. Осторожно, робкими шажками крабик стал приближаться к телу, но, когда он был уже совсем близко, человек застонал и открыл глаза. Они были серые, пронзительно-серые, и в глубине их пульсировала боль.

Ослепительно-яркий луч света уперся в щеку Блэйка, как копье. Почувствовав его жар, капитан зашевелился. Побарахтавшись в воде, он наконец с трудом выбрался на берег. Какой-то маленький краб при его приближении бросился наутек, хромая на одну клешню, но Блэйк даже не заметил его. Он повалился на песок, поднес руку к груди, в которой ворочалась жгучая боль, и, отняв ладонь, увидел на ней кровь. Поморщившись, капитан ощупал ребра и наткнулся на пробитый насквозь металлический предмет. Блэйк с раздражением сорвал его с себя и, поднеся к глазам, понял, что это был медальон с портретом девушки, которую он когда-то любил и которая уже давно была замужем за другим. Кинжал Сент-Илера угодил точно в миловидное личико, обрамленное золотистыми кудряшками, и теперь на нем зияла отвратительная дырка. Медальон ослабил силу удара и спас Блэйку жизнь, но в данный момент капитан вовсе не сознавал этого. Отшвырнув от себя испорченный портрет, Блэйк рухнул на песок и провалился в забытье.

Бред подхватил его, закружил и унес с собой.

Пышно убранный дворцовый зал, группа разодетых блестящих господ в аллонжевых париках – это французское посольство в Лондоне, вспомнил Блэйк. Зал внезапно сузился до размеров галереи, где у окна стояли трое: весельчак Уилберфорс, виконт Ладлоу, храбрец и душа общества, а третьим был он, Артур Брюс Блэйк, и на левом виске у него не было еще тогда проклятого шрама. И он смеялся во все горло шуткам Уилберфорса, а из глубины галереи на друзей надвигались четверо или пятеро дворян из французского посольства. Блэйк поглядел на них с иронией – боже, какие они спесивые, надутые, в своих смехотворно вычурных панталонах с бантиками по последней парижской моде. Даже их французская речь резала ему слух, такой нелепой и жеманной она казалась. И вот, когда французы поравнялись с Уилберфорсом, тот с хитрецой в глазах заметил:

– А знаете, господа, что его величество французский король…

Шутка Уилберфорса была ужасно уморительной – настолько, что Блэйк не помнил теперь даже ее смысла. Однако у подданных французского короля она не встретила никакого понимания. Или, точнее, встретила, но совсем не такое, на которое рассчитывал шутник. Результатом и была та нашумевшая дуэль на Лестер-сквер. Блэйк ранил одного из врагов, Ладлоу тоже не оплошал, и поначалу казалось, что удача на стороне англичан. Однако Уилберфорс, на долю которого достался всего-навсего маленький француз с внимательными зелеными глазами, вскоре нелепо взмахнул руками, повалился лицом в траву и больше не поднялся. Вслед за ним пал и Ладлоу, которого буквально проткнули насквозь. На ногах остались лишь Блэйк и зеленоглазый. И тогда…

Боль снова когтями рванула рану. Заплясали облака в небе… Совсем близко послышались голоса, переговаривавшиеся на ненавистном французском языке. Блэйк застонал, открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу какого-то помещения. Дощатый пол слегка покачивался, стало быть, он был на корабле. Каюта на «Медузе»? Нет, не на «Медузе»…

Блэйк потряс головой и обвел взглядом стены. Он никогда не вешал на них ковры, а эти – сразу же видно! – наверняка влетели обитателю каюты в кругленькую сумму. Взор Блэйка скользнул по изящным резным стульям и высокому столу, возле которого стояли чьи-то ботфорты. Выше ботфорт начинались ноги. Осознав, что уже не бредит, Блэйк захотел увидеть и лицо хозяина ног, но тут его самым грубым образом подняли с пола, задев рану. Блэйк покачнулся, из горла вырвался крик, но он все же устоял. Все кружилось перед глазами…

– Вот, адмирал! – бодро отрапортовал меж тем мучитель Блэйка. – Мы нашли его на берегу.

Блэйк закусил губу до крови. Разговор шел по-французски, стало быть, он попал к поганым лягушатникам. Как издалека, до него донесся приятный бархатный голос:

– Англичанин?

Блэйк ответил утвердительно, но прибавил к ответу много лишних слов, от которых, вероятно, даже спруты похолодели в бирюзовых глубинах океана.

– Бросьте его акулам, – распорядился бархатный голос, выслушав тираду Блэйка.

Однако капитана было не так-то легко испугать. Он разразился новым потоком ругательств, английских и французских, которые были столь грязными и изощренными, что, услышав их, все акулы в округе наверняка бы передохли. Но, к счастью – к большому счастью! – рабы не понимают человеческого языка.

Когда Блэйк на мгновение закрыл рот, чтобы передохнуть, адмирал коротко приказал:

– Все ясно. Бросьте его с правого борта. Там акул больше.

После чего с завидным спокойствием принялся поедать стоявший перед ним на столе паштет, от которого исходил прямо-таки райский аромат.

Блэйк задохнулся от ярости. Было очевидно, что адмирал не придал значения ни одному из его слов, потому что на стороне его самого было нечто куда более весомое, чем слова, – сила. Разодетого в пух и прах вельможу с беспощадными глазами и ямочкой на подбородке куда больше волновал его паштет, чем судьба какого-то недобитого англичанина, и на мгновение Блэйк даже ощутил к нему нечто вроде уважения. Его схватили за руки, чтобы вывести из каюты и привести приказ начальства в исполнение, но тут внезапно из угла выступила фигура, которую Блэйк поначалу не заметил. Это был молодой человек лет двадцати двух в изумрудного цвета камзоле, белокурый, с безвольной линией рта и с точь-в-точь таким же шрамом на левом виске, как у Блэйка.

– Стойте! – произнес он повелительно, и руки, державшие англичанина, тотчас разжались. Юноша с любопытством смотрел на пленника. – Откуда у вас на лице шрам?

Блэйк насторожился. В воздухе повеяло надеждой, и он не собирался ее упускать.

– Получил на дуэли, – хмуро сказал Блэйк.

– На дуэли с кем? – живо спросил молодой человек.

Адмирал кашлянул, вытер губы узорчатой салфеткой и бросил ее на стол. Теперь и его глаза смотрели на пленника.

– С вашим соотечественником, – ответил Блэйк на заданный юношей вопрос. – Его зовут Габриэль де Сент-Илер.

– Вот как? И давно вы его видели?

– Сегодня утром.

От Блэйка не ускользнуло, с каким значением переглянулись белокурый юноша и адмирал.

– Это он вас ранил? – спросил последний, кивая на красное пятно на рубашке Блэйка.

Капитан помрачнел и коротко бросил:

– Да.

– Так-так… – задумался адмирал. – Вы, случаем, не знаете, куда сейчас направляется шевалье де Сент-Илер?

– Положим, у меня есть на сей счет кое-какие соображения, – прямо ответил Блэйк. – Он вам нужен?

Адмирал – человек средних лет, с худым лицом и близко посаженными светлыми глазами – потер ямочку на подбородке. Голову его покрывал завитой аллонжевый парик, на пальцах сверкали драгоценные перстни.

– Скажем так: мы были бы не прочь отыскать его, – проговорил он своим чарующим голосом.

– Он что, такая важная птица? – не удержался англичанин.

– Да нет, – с расстановкой ответил юноша в зеленом камзоле. – Видите ли, дело в том, что шевалье де Сент-Илер – преступник.

Глава 12
Французское вино

Анри как раз закончил перевязывать своего господина, когда дверь отворилась, и капитан Джек Осборн в сопровождении Луизы вошел в каюту.

– Я хотел узнать, как вы себя чувствуете, – пояснил Джек.

– Благодарю вас, сносно, – откликнулся Сент-Илер, после чего с помощью Анри стал надевать расшитый серебром роскошный камзол розового цвета, судя по всему, изъятый из гардероба почившего капитана Блэйка. Раненая рука причиняла французу боль, и он морщился, вдевая ее в рукав. – Как вам новый корабль, капитан?

Джек улыбнулся.

– «Дезире» просто великолепна, благодарю вас, – сказал он, после чего взял из рук Луизы большую темную бутылку и поставил ее на стол. – Вот, шевалье. Вино из запасов капитана Блэйка, который благодаря вам уже не будет нас тревожить.

Анри поглядел на этикетку и оскорбленно выпрямился.

– Какого черта, это же французское вино! Вот бездельник, поносил французов, а сам пил наше вино! Пил бы тогда свое английское пойло, если он такой патриот!

Габриэль, который застегивал пуговицы на камзоле, улыбнулся горячности своего слуги.

– Дорогой Анри, ни один человек на свете не способен отказаться от хорошего французского вина, как бы сильно он ни ненавидел нашу страну, – сказал он. – Спасибо за подарок, капитан. Я очень тронут.

Джек скромно улыбнулся, разгладил усы и непринужденно опустился в кресло. Луиза осталась стоять, то и дело бросая нежные взгляды на слугу шевалье. В комнате наступило внезапное молчание, и Анри настороженно кашлянул. Сент-Илер с задумчивым видом крутил пуговицу на камзоле, словно проверяя, крепко ли она пришита, Джек улыбался, а Луиза не видела особого повода начинать разговор. Она смутно догадывалась, что ее любовник находится в затруднении, но вовсе не горела желанием помочь ему выпутаться.

– Мои люди мне все рассказали, – промолвил наконец Джек, зорко наблюдая за Сент-Илером. – О том, как вы собрали их на берегу и сообщили им свой план: вы отвлечете капитана Блэйка, а они тем временем должны незамеченными пробраться на корабль. Должен сказать, шевалье, я восхищен вами. Вы разыграли свою роль как по нотам.

– Вы забываете, что у меня были свои счеты с месье Блэйком, – отозвался Габриэль, сверкнув глазами. – За «Сен-Луи», который он пустил ко дну. Так или иначе, я бы все равно не оставил его в живых.

– А вы злопамятны… – заметил Джек вкрадчиво. – Кстати, почему вы не сказали нам, что именно по вашей милости капитан заполучил свой замечательный шрам на лице? Признаться, это оказалось для нас большим сюрпризом.

– А я понятия не имел, что он тот самый Блэйк, с которым я дрался в свое время на дуэли, – ответил Сент-Илер. – По правде говоря, когда я уложил его в то утро на Лестер-сквер, я вообще не имел чести знать его имени. Третий сын графа какого-то – вот и все, что мне было о нем известно.

– Расскажите нам о дуэли, – попросила Луиза. Она обожала истории о сражениях и всяких кровавых зрелищах.

В большинстве своем люди так устроены, что не могут не похвастаться лишний раз своей удачей, однако Габриэль де Сент-Илер, похоже, принадлежал к исключениям. Во всяком случае, он очень скромно ответил:

– Да ничего особенного там не было, уверяю вас. Обыкновенная дуэль. Трое против троих.

– И вы один убили всех противников, – уточнил Джек, не отводя пристального взгляда от маленького француза.

– Так уж вышло, – просто ответил тот. – Они ранили Бопре, второго секретаря посольства, и месье де Лакло. Потом я убил только двоих, третий, на мою беду, остался жив.

– Да вы опасный человек, шевалье! – беспечно заметила Луиза. – Честно говоря, не позавидую я тому, кто будет вашим врагом.

– Ну, умные люди не дают своим врагам заживаться на этом свете, – перебил ее Джек, поднимаясь с места. – Надеюсь, ваша рана скоро затянется, шевалье. А я пока буду командовать кораблем. Недели через две, если не случится бури, мы будем уже на Тортуге.

Сент-Илер только улыбнулся и наклонил голову. Лицо у зеленоглазого француза было бледное и измученное. Видно было, что, несмотря на изысканные манеры и непринужденность поведения, он находится на пределе сил.

– А вы пока отдыхайте и поправляйтесь, – закончил Джек.

Габриэль ничего не ответил и прикрыл глаза веками. Джек несколько мгновений смотрел на него, потом кивнул самому себе и направился к выходу. Следом за ним двинулась и Луиза, но на прощание она еще успела сделать статному слуге глазки, пользуясь тем, что Джек в то мгновение ее не видел.

* * *

Вечером того же дня Габриэль де Сент-Илер сидел в каюте, листал судовой журнал капитана Блэйка и мелкими глоточками потягивал французское вино, которое для него отыскал капитан Джек. На щеках француза расцвел хоть и слабый, но румянец, да и раненая рука куда меньше давала знать о себе. Изредка Габриэль глядел в окно на звезды и размышлял, отчего кажется, будто в здешних широтах их куда больше, чем в его родном Париже. У Сент-Илера – а вернее будет сказать: у человека, называвшего себя этим именем, – душа была поэтическая, и все прекрасное оставляло в ней неизгладимый след. В детстве он любил смотреть на облака, а когда подрос, стал ценить красоту поэзии ничуть не меньше, чем изящество удара, парирующего смертоносный, казалось бы, прием. Из животных Габриэлю больше всего нравились лошади и птицы, а собак он недолюбливал, потому что собака – это волк, сделавшийся ручным за миску костей; Габриэлю же по душе были звери – и люди, – которых нелегко было приручить. Ему пришлось прервать свои размышления, потому что на палубе послышались торопливые шаги, и в каюту, запыхавшись, вошел Анри. Он захлопнул дверь и привалился к ней плечом, тяжело дыша.

– В чем дело, Анри? – спросил Сент-Илер, нахмурившись.

– Эта… капитанская девица… – возмущенно заговорил Анри, – потеряла всякий стыд!

– Неужели? – промолвил зеленоглазый таким тоном, словно сообщение слуги было для него невесть какой новостью.

– Она мне проходу не дает! – горько пожаловался Анри. – Честное слово!

– Ну и на что вы жалуетесь? – саркастически осведомился Сент-Илер. – Честное слово, было бы куда хуже, если бы она не давала проходу мне.

– Что за мысли у вас в голове! – вскинулся Анри.

– Сядьте, Анри, – примирительно сказал его господин. – Хотите вина? Оно восхитительно, можете мне поверить.

Джек, прильнувший ухом к переборке с другой стороны, утвердительно кивнул головой. Канарейка, сидевшая на ручке кресла, недовольно пискнула, но Джек обернулся к ней и прижал палец к губам. Птица тотчас умолкла.

Из-за переборки донеслось бульканье и вслед за тем – одобрительное причмокивание.

– Помнится, – со вздохом промолвил слуга, – такое же вино мы пили на дне рождения принца де Кюланжа, да упокоит господь его душу. Он погиб во Фландрии, сражаясь с чертовыми англичанами…

Джек навострил уши.

– Так что там с Луизой Мэнсфилд, Анри? – перебил высокий голос Габриэля.

– Ничего особенного, – со вздохом ответил слуга. – Только, если она будет все время осаждать меня так, как сегодня, я не выдержу.

– Зачем терпеть долгую осаду, когда можно сдаться сразу? – довольно двусмысленным тоном заметил его собеседник.

– Должен вам сказать, – сердито отозвался слуга, – что я терпеть не могу женщин, которые пытаются вести себя как мужчины.

– Выпейте еще, – мягко заметил Сент-Илер.

– Спасибо. И потом, Луиза Мэнсфилд мне совершенно не нравится. Она не в моем вкусе, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Главное, что она во вкусе капитана Джека, – сказал Сент-Илер. – И я бы не советовал вам забывать об этом, Анри.

– Капитан Джек тут ни при чем, – обиделся слуга. – Если бы она мне приглянулась, меня бы и сто Джеков не остановили. Да!

– Но поскольку она не в вашем вкусе, ситуация упрощается, – отозвался Габриэль равнодушно. – Будьте с ней вежливы и держите ее на расстоянии.

– Держать ее на расстоянии? Легко сказать! – фыркнул слуга. – Да она меня чуть не изнасиловала сегодня между двумя бочками солонины! Слава богу, ее зачем-то позвал священник, который оказался поблизости, и я смог благополучно удрать.

– Анри, иногда я не узнаю вас, – промолвил Сент-Илер. – Вы выражаетесь, как возчик. Сделайте одолжение, не забывайте о вежливости. А если мадемуазель Луиза станет чересчур уж назойлива, намекните ей, что у вас на теле какая-то странная сыпь и нос вроде как проваливается. Уверяю вас, после этого она сразу же забудет о своей любви к вам.

Судя по всему, упоминание симптомов сифилиса (который в ту эпоху не поддавался излечению и зачастую приводил к мучительной смерти) пришлось Анри настолько не по душе, что даже прекрасное вино стало ему поперек горла. Некоторое время до Джека не доносилось ничего, кроме звуков кашля.

– Или можете ей сказать, что получили серьезное ранение, когда ваш жестокосердный хозяин испытывал на вас новый фехтовальный прием, – сжалился над слугой Сент-Илер. – В общем, придумайте какую угодно причину, чтобы мадемуазель оставила вас в покое, потому что ее домогательства могут сильно осложнить нам жизнь на корабле.

Анри подумал минуту.

– Вот что, – промолвил он торжественно, – я скажу ей, что поклялся не иметь дела с женщинами до женитьбы. Тогда она точно от меня отвяжется.

Тут уже поперхнулся Сент-Илер.

– Если вы скажете ей так, – сказал он, откашлявшись, – то можете быть уверены, она сделает все, чтобы заставить вас нарушить клятву.

– Это еще почему? – обиделся Анри.

– Потому что женщины так устроены, – ответил его хозяин.

– Откуда вы знаете?

– Уж я-то знаю. Хотите еще вина?

Глава 13
Остров Черепахи

Остров Тортуга, прославленный в бесчисленном множестве романов и фильмов о пиратах, расположен недалеко от северной оконечности острова Гаити, который в те баснословные года носил название Эспаньола, или Санто-Доминго. В отличие от него, Тортуга всегда оставалась Тортугой, хотя ее хозяева то и дело менялись. Честь открытия острова принадлежит, между прочим, Христофору Колумбу, и он же дал этому клочку земли имя, которое в переводе с испанского означает всего-навсего черепаха.

Следует признать, что название как нельзя лучше подошло напоминающему очертаниями черепаху острову, который не мог похвастаться ни размерами, ни, казалось бы, особо выгодным географическим положением. Правда, природа оказалась необыкновенно щедра к Тортуге, сотворив из нее самый настоящий райский уголок, где росли пальмы, фиговые и банановые деревья, резвились попугаи и прыгали маленькие шустрые обезьянки. Северный берег Тортуги, скалистый и неприступный, глядел в открытое море, а на юге лишь пролив шириной приблизительно в девять километров отделял остров от Большой Земли – от Санто-Доминго. Но если Большую Землю почти сразу же начали активно осваивать испанцы, то до маленького и никому не нужного соседнего островка у них просто не дотянулись руки, чем незамедлительно воспользовались курсировавшие в здешних водах французские флибустьеры. Очень скоро бесхозный и беспризорный остров Черепахи стал их излюбленным гнездом, где они останавливались отдохнуть после набегов и заодно купить впрок мясо и дичь у местных охотников – в большинстве своем переселившихся сюда европейцев, которые из-за бедности или из-за неприятностей с законом были в свое время вынуждены навсегда оставить родные края.

Само собою, присутствие под боком такой мощной базы морских разбойников не встретило у хозяев Санто-Доминго должного сочувствия, и в 1638 году испанцы, приплыв к Черепахе, высадили на нее довольно приличный десант. Солдаты, улучив момент, перебили всех пиратов и охотников, которых только сумели отыскать, сожгли их дома и уничтожили все запасы, после чего на острове был оставлен гарнизон, которому поручили приглядывать за порядком. Очевидно, гарнизон не смог справиться с поставленной перед ним задачей, потому что в начале 1639 года горстка англичан под командованием некоего капитана Виллиса захватила Тортугу и выставила с нее испанцев. Прослышав об их поражении, на остров вернулись уцелевшие французские флибустьеры, но прием, оказанный им Виллисом, никак нельзя было назвать радушным.

– Меня зовут капитан Виллис, – заявил он. – А этот остров – моя собственность, потому что занял его я. Уяснили?

Поскольку перевес был отнюдь не на стороне французов, им не оставалось ничего иного, как согласиться с доводами англичанина. Впрочем, Виллис позволил французам остаться на острове, однако обращался с ними до крайности невежливо, а тех, кто смел ему перечить, раздевал до нитки и выкидывал на северный берег Санто-Доминго, где флибустьеров вообще не жаловали. Но сколько веревочке ни виться, когда-нибудь придет конец и ей, и один ушлый французский капитан – между прочим, дворянин и гугенот[25]25
  Гугенот – во Франции XVI–XVIII веков так назывался исповедующий протестантскую веру (когда господствующей религией неизменно оставалась католическая).


[Закрыть] – решил положить конец владычеству настырного англичанина. Звали того дворянина Левассер.

Как умный человек, Левассер заранее озаботился обдумать все детали. Он засел на крохотном островке Марго, с которого одинаково легко добраться и до Тортуги, и до Гаити, и собрал отборный отряд флибустьеров, которых вместе с ним самим было ровно пятьдесят человек. Заметим, кстати, что все они были гугенотами, как и их предводитель. После молниеносной атаки Левассер в 1641 году завладел Тортугой, и капитан Виллис перестал существовать для истории.

Однако Левассер не просто захватил Тортугу – он добился от французских властей признания его губернатором и стал энергично обустраивать остров. Здесь возвели факторию, а также форт на горе, возвышающейся над гаванью, где были установлены пушки. И когда в 1645 году испанцы предприняли попытку отбить Тортугу, им еле-еле удалось унести ноги. Сама же Тортуга вступила в эру прочного процветания, на ней возникло несколько городков, и численность местного населения возросла до нескольких тысяч человек.

Итак, все шло как нельзя лучше, но, к сожалению, как это часто бывает с людьми, неожиданный взлет вскружил новоиспеченному губернатору голову. Мало того, что Левассер стал одеваться как какой-нибудь герцог и есть только из золотой посуды – он начал беспощадно преследовать католиков и тех из обитателей острова, кто пытался уклониться от уплаты налогов.

Как вы сами понимаете, гостеприимство пиратам на Тортуге предоставлялось отнюдь не бесплатно. Во-первых, флибустьеру выдавалась грамота, согласно которой он имел право захватывать суда от имени самого короля. Та же грамота определяла порядок раздела добычи, львиная доля которой уходила губернатору и властям. Во-вторых, получив такую бумагу, пират становился как бы служащим короля и из разряда обыкновенных грабителей на море переходил в разряд корсаров, которых нельзя было повесить или казнить любым другим способом. Разумеется, если флибустьер имел несчастье попасться испанцам, они преспокойно могли сделать с ним все, что угодно, не обращая внимания ни на какую грамоту, но зато собственные власти по ней же имели право защищать его до последнего. Таким образом, пиратство в те годы сделалось почти профессией, довольно, впрочем, хлопотной, но зато и весьма доходной.

Итак, губернатор Левассер построил в Скальном форте тюрьму и даже самолично изобрел особую пыточную машину, дабы облегчить упирающимся мучительный процесс расставания с деньгами. Многим, разумеется, такое новшество пришлось не по душе, и в конце концов в 1652 году Левассер был убит двумя своими помощниками, которым его замашки осточертели хуже горькой редьки. Главный представитель французского короля в регионе, губернатор острова Сент-Кристофер шевалье де Пуэнси, не слишком горевал о потере Левассера. Недолго думая, он назначил губернатором Тортуги господина Анри де Фонтенэ, который был, во-первых, рыцарем Мальтийского ордена, во-вторых, дворянином и потомком чрезвычайно уважаемого рода и, в-третьих, прославился в сражениях с турками.

Получив столь ответственный пост, рыцарь Мальтийского ордена развернулся во всю ширь. Испанский губернатор на Кубе рвал на себе волосы, читая реляции о захваченных людьми де Фонтенэ испанских галеонах с бесчисленными сокровищами. Из Мадрида от него все настойчивее требовали покончить с пиратским гнездом, но мальтийский рыцарь, не ожидая, когда на него нападут, укрепил форт и разместил в нем дополнительные орудия. Тем не менее в январе 1654 года испанские корабли оказались в виду гавани Бас-Тер и открыли огонь по городу.

Завязалось ожесточенное сражение. Пушки форта отвечали без перебоев, и на какое-то время казалось, что удача склоняется на сторону де Фонтенэ. Но, увы, атака с моря была всего лишь отвлекающим маневром. Пока галеоны пытались войти в гавань, отряд испанцев зашел в тыл французам, установил на возвышенности пушки, и город начали обстреливать с суши.

Не желая сдаваться, Фонтенэ приказал построить – прямо под огнем! – дополнительный бруствер для защиты от обстрела. Можно только поражаться тому, какой неукротимой энергией был наделен этот человек, потому что бруствер был построен, и мальтийский рыцарь продержался еще несколько дней. Но превосходство противника оказалось слишком очевидным, и когда порох и ядра оказались на исходе, Фонтенэ пришлось начать переговоры о мире. В ту эпоху храбрость умели уважать, даже если это была храбрость побежденного. Губернатору разрешили уйти со всеми его людьми, и ни один из защитников Тортуги не был взят в плен.

Весть о том, что остров Черепахи отныне принадлежит испанцам, в установленный срок дошла до Парижа и не вызвала там особого волнения. Однако нашелся человек – кстати сказать, дворянин и младший отпрыск старинного рода, – которому судьба Тортуги не давала покоя. Звали его Жереми дю Россе, и в ноябре 1656 года он явился на прием к государственному секретарю по вопросам торговли. Указав, что мальтийский рыцарь недавно умер, дю Россе попросил назначить его самого губернатором Тортуги, после чего состоялся следующий примечательный диалог.

– Но позвольте, месье, ведь остров не в наших руках!

– Знаю. Но он будет моим.

– Должен вас предупредить, что мы не имеем возможности ничем вам помочь.

– Мне ничего и не требуется.

– Тогда можете делать что хотите, и да поможет вам бог.

После чего Жереми дю Россе снарядил корабль и отправился… нет, не на Тортугу, а на уже упоминавшийся выше островок Марго, куда удалились многие французские флибустьеры после того, как испанцы захватили их любимую вотчину. Сердца их переполняла тоска по былому пиратскому великолепию, и поэтому нечего удивляться, что они с радостью приняли Россе, который посулил им, что сумеет завладеть островом, если они ему помогут. И в декабре 1659 года Тортуга вновь оказалась в руках французов.[26]26
  Если читателю интересно, откуда автор взял приведенные выше факты, то я рекомендую ему превосходную книгу Жоржа Блона «Великий час океанов» (том 1, раздел «Флибустьерское море»).


[Закрыть]

Увы, климат острова Черепахи оказался губительным для месье дю Россе, и через некоторое время он вынужден был уехать, передав полномочия своему племяннику. Позже губернатором стал месье Бертран д’Ожерон – еще один дворянин и младший отпрыск славного рода. Он прославился поистине беспримерным поступком: на остров, на котором жили исключительно одни мужчины, привез корабль с женщинами из Европы. Теперь флибустьер мог не только грабить суда, пропивать добычу в тавернах и проигрываться в пух и прах. Он мог обзавестись семьей, домом, детьми, – короче, стать заурядным членом общества. Некоторые историки именно в этом видят причину медленного заката берегового братства. А возможно, что на самом деле никакого заката не было. Просто подвиги – иначе их не назовешь – английского пирата Генри Моргана, базировавшегося не на Тортуге, а в Порт-Ройяле на острове Ямайка, затмили собой деяния всех остальных пиратов, вместе взятых. Привлеченные его славой, многие пираты покинули Тортугу и перебрались на Ямайку.

Правда, потом Морган сделался вице-губернатором острова, и с пиратской деятельностью ему пришлось покончить. Он умер в 1688 году, оставив по себе блистательную, хотя и не всегда добрую память, а незадолго до того на Тортуге воцарился новый губернатор – Пьер-Поль Тарен де Кюсси, о котором Джеку Осборну были известны две вещи: первое – он терпеть не может пиратов, и второе – они отвечают ему взаимностью. Впрочем, несмотря на это, губернатор и флибустьеры кое-как уживались друг с другом, ибо де Кюсси, подобно многим смертным, был неравнодушен к деньгам, а пираты все-таки достаточно дорожили его покровительством, чтобы не забывать отстегивать ему положенную долю добычи. Надо сказать, что данное обстоятельство тоже беспокоило Джека.

– Конечно, мы захватили прекрасный корабль, – говорил он, поднимаясь вслед за двумя французами на палубу, – но на нем нет ни золота, ни серебра, ни даже табака, – одни лишь паруса и пушки. Боюсь, месье де Кюсси будет недоволен таким оборотом дела.

Сент-Илер прищурился и поглядел вдаль. Маленький француз надел свою роскошную шляпу, и морской ветер играл перьями его плюмажа. «Дезире» со спущенными парусами покачивалась в виду гавани Бас-Тер, не подходя, однако, к берегу, ибо было неизвестно, как там могут встретить бывший английский бриг, о котором ходила столь дурная слава. Улыбнувшись, Сент-Илер поправил шляпу и обернулся к Джеку.

– Вам не стоит беспокоиться о месье де Кюсси. Я сам займусь им.

Джек, Луиза и французы сели в шлюпку. Гребцы налегли на весла.

Меж тем часовые в гавани, заметив корабль с угрожающей головой змееволосой женщины на носу, заволновались. На берегу показались солдаты, которых вел офицер в желтых панталонах и голубом расшитом камзоле, а торговцы поспешно покинули пристань и гурьбой устремились в город. Джек нервно пошевелил пальцами.

– Похоже, нас ждет не самый теплый прием, – заметил он, словно обращаясь к самому себе.

Вместо ответа Габриэль наклонился и нырнул рукой в левый ботфорт, в голенище которого можно было свободно спрятать кинжал, длиннохвостого попугая, золотой слиток, кокосовый орех и даже маленькую пушку.

– Что вы делаете? – удивилась Луиза.

Сент-Илер засунул руку еще глубже.

– Черт, где же они… Ага!

И на свет божий явились два запечатанных пакета, снабженные надписями на французском языке. Джек не мог похвастаться тем, что знает все отличительные знаки французской короны, однако даже он без труда опознал на верхнем письме печать короля.