Текст книги "Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)"

– Матушка, матушка, не заставляйте меня… не могу… не теперь!.. Я грешный человек, зачерствелой породы. В масках… вооруженные… И Грейс увезли! Подайте мне мою саблю и отцовский ранец… Я хочу отомстить, хотя бы пришлось для этого спуститься в сам ад!

– О, дитя мое, милое дитя, переноси с терпением постигший тебя удар! Как знать, быть может, Господь еще и помилует нас. Молодой Эрнсклиф, дай ему Бог здоровья, пустился в погоню, с ним Дэви из Стенхауса и еще некоторые, кто первыми подоспели. Я взмолилась к ним, чтобы бросили и дом и амбары, пускай горят, лишь бы скорее догнали злодеев и отняли у них Грейс. Не более как три часа прошло с той поры, как ее увезли, и Эрнсклиф со своими людьми бросились за реку. Благослови его Бог, вот настоящий Эрнсклиф, достойный сын своего отца и верный друг!

– Да, истинный друг, награди его Бог, – воскликнул Габби, – ну и мы вслед за ним поедем!

– О дитя мое, перед тем как уйдешь на опасное дело, дай мне услышать иную речь! Скажи: да будет Его святая воля!

– Не просите, матушка… не теперь.

Он бросился к двери, но, обернувшись, увидел бабушку, вся фигура которой выражала безысходное горе. Тогда он поспешно воротился, обнял ее и сказал:

– Да, матушка, я могу сказать: «Да будет воля Его», коли это может вас успокоить.

– Господь с тобой… Господь не покинет тебя, дорогое мое дитя! И дай бог, чтобы, воротившись к нам, ты имел причину возблагодарить Его!

– Прощайте, матушка! Прощайте, милые сестры! – воскликнул Эллиот и выбежал вон из дома.

Глава VIII

 
– Скорей, – воскликнул вождь лихой, –
Садитесь на коня!
Кто нынче не пойдет за мной,
Тот недруг для меня!
 

Из пограничной баллады

– Лошадь мне, лошадь и копье! – крикнул Габби, бросаясь в толпу своих родственников.

Многие с готовностью прыгнули в стремена, и, пока Эллиот наскоро собирал оружие и сбрую, что было далеко не легким делом в такой суматохе, по всей долине разнеслись отголоски одобрения его пылких молодых товарищей.

– Так, так, Габби, – говорил Саймон из Хэкборна, – ты принялся за дело как следует! Пускай женщины сидят дома и воют, а мужчины должны отплачивать за нанесенную обиду; так и в Писании сказано…

– Придержи язык за зубами! – сурово оборвал его один из стариков. – Не перевирай Писания по-своему, ты сам не знаешь, о чем говоришь!

– Да есть ли какие-нибудь указания? Габби, нашел ли ты хоть следы?.. Ох, детки, куда вы так спешите! – сокрушался старый Дик из Дингла.

– Не в пору вы вздумали читать нам проповедь, – сказал Саймон, – коли сами не в силах ничего сделать, так не мешайте хоть тем, кто может помочь делу!

– Тише, сэр! Кого же вы намерены карать, коли еще не знаете, кто вас обидел?

– А вы думаете, что мы не знаем дороги в Англию так же хорошо, как отцы наши знали? Все беды всегда идут из Англии, недаром сложена такая поговорка. Значит, туда и мы направимся, да так живо, как будто черт подгоняет нас к югу.

– По следам Эрнсклифа, где его лошади прошли, и мы туда же, через болото! – воскликнул один из Эллиотов.

– Его след я и по сухому мху узнаю, даром что в той стороне третьего дня была ярмарка, – сказал Хьюг, кузнец из Ринглборна, – потому что его лошадь всегда кована моими собственными руками.

– Выпускайте гончих, – кричал другой, – где собаки?

– Э, брат, теперь уж поздно: солнце давно взошло и роса вся высохла, стало быть, и следов не учуять.

Но Габби тотчас свистнул и созвал своих собак, которые тем временем бродили вокруг развалин бывшего жилища и жалобно завывали.

– Ну-ка, Килбек, – молвил Габби, – покажи сегодня свое умение!.. – И вдруг, точно его озарило какое-то воспоминание, он прибавил: – А ведь проклятый колдун намекал на что-то и об этом?.. Может быть, он про это что-нибудь да знает через тех ли мерзавцев, что по земле ходят, или через бесов, что под землей… Погоди же, я от него добьюсь толку, хотя бы пришлось ножом вырезать из его безобразного нутра то, что мне нужно знать!

Он обратился к товарищам и поспешно раздал им указания:

– Вы четверо, с Саймоном во главе, поезжайте прямо в Грэймское ущелье: коли это были англичане, то непременно будут возвращаться этим путем. Остальные разделитесь по двое и по трое и рассыпьтесь по пустырю, а потом я к вам подъеду, и вы меня ждите у Сборного пруда. Если встретите моих братьев, скажите им, чтобы также ехали за вами и подождали меня. Бедные парни! И им будет немногим слаще моего… Они и не подозревают, в какое печальное жилье везут свою дичину! А сам я теперь поеду на Меклстон-мур.

– Будь я на вашем месте, – сказал Дик из Дингла, – я бы пошел посоветоваться с мудрым Элши. Он, коли захочет, все вам расскажет, что делается вокруг, потому что знает всю подноготную!

– Он мне скажет, – отвечал Габби, поспешно приводя в порядок свое оружие, – скажет все, что ему известно о том, что сделано этой ночью; а не то я буду знать, почему он не говорит.

– Только вы с ним обойдитесь поласковее, голубчик, обратитесь к нему как можно учтивее, Габби; такие, как он, не любят, чтобы им перечили. Им так часто приходится иметь дело со злыми духами и бесенятами, что от этого у них нрав портится…

– Ну, уж предоставьте мне ладить с ним по-своему, – отвечал Габби, – у меня нынче таково на сердце, что, кажется, не только всякого колдуна в бараний рог согну, но и с самим чертом справлюсь!

Покончив со своими приготовлениями, он вскочил на лошадь и погнал ее рысью в гору.

Вскоре Эллиот взобрался на вершину холма, так же быстро спустился с противоположного склона, проехал через лес, миновал длинную лощину и, наконец, достиг Меклстон-мура.

Так как ввиду предстоявшего путешествия приходилось поберечь силы коня, он придержал его немного и, стало быть, мог на досуге обдумать, как лучше подступиться к карлику и выведать у него все, что, вероятно, было ему известно насчет личности тех, кто был причиной его несчастий. Габби, при всем своем прямодушии, откровенности речей и пылкости нрава, был, однако, не лишен хитрости, которая также составляет основную черту характера его земляков.

Судя по всему, что он подметил в памятный вечер своего первоначального знакомства с карликом, и по тому, как вел себя впоследствии этот таинственный знахарь, молодой человек справедливо предполагал, что бранью и угрозами ничего от него не добьешься, и тот только пуще упрется в своем суровом молчании.

«Я заговорю с ним поласковее, – думал Габби, – как советовал старый Дик. Хоть люди и толкуют, будто он связался с нечистым, однако не такой же он сатана, в самом деле, чтобы не сжалиться над человеком в моем положении. И все-таки, говорят, случается, что он делает добро, оказывает настоящие благодеяния. Попробую укротить свое сердце, насколько могу, и поглажу его вдоль шерстки. Ну а коли совсем ничего не удастся, сверну ему шею, и дело с концом!»

В таком мягком настроении подъехал он к хижине отшельника.

Старика было не видно на обычном его месте на камне, ни в саду, ни на дворике за оградой.

– Залез в самое логово, – проворчал про себя Габби, – значит, не хочет попадаться на глаза; надо как-нибудь ему голос подать, коли нельзя иначе.

Сообразив обстоятельства, он возвысил голос и, придав ему самое умоляющее выражение, какое было возможно при обуревавших его гневных чувствах, начал так:

– Элши, мой добрый друг!

Ответа не было.

– Элши, мудрый Элши, батюшка ты мой!

Карлик не откликался.

– Ах ты, чтоб тебя немочь скрючила! – пробормотал фермер сквозь зубы и продолжал опять как можно умильнее: – Добрый дедушка Элши, самый несчастный человек пришел попросить совета от вашего ума-разума!

– Тем лучше, – послышался пронзительный голос карлика, проходивший через крохотное окошечко рядом с дверью, более похожее на щель. Через это отверстие он имел возможность видеть всякого приходящего, а его самого при этом нельзя было рассмотреть.

– Лучше? – подхватил Габби нетерпеливо. – Чем же лучше-то, Элши? Разве вы не слышали, что я несчастнейший человек в мире?

– А ты разве не слышишь, что я говорю – тем лучше! А сегодня поутру, когда ты хвастался своим благополучием, разве я тебе не предсказывал, что вечером будет худо?

– Это так, вы точно предсказали, – отвечал Габби, – вот потому я и пришел к вам за советом: кто наперед знает про беду, тот может знать и то, как ее поправить.

– Я не знаю лекарства против земных бедствий, – отвечал карлик, – а если бы и знал, зачем я стану помогать другим, тогда как мне никто не помогает? Не я ли утратил богатство, на которое сто раз мог купить все твои голые пригорки?.. И положение в свете, в сравнении с которым твое положение немногим выше простого крестьянина?.. И общество, где постоянно вращался в самой изящной, в самой умственно развитой среде? Не я ли всего этого лишился? И вместо того не я ли живу как самый отверженный из людей, среди глухого пустыря, один-одинехонек, и сам еще безобразнее того, что меня окружает? И ко мне же приходят жаловаться на судьбу какие-то презренные черви, почуявшие, что на них наступили, а я уж давно валяюсь на дороге, потому что весь изломан, исковеркан тяжкими колесами роковой колесницы!

– Может статься, что вы и вправду все такое потеряли, – отвечал Габби с горьким волнением, – лишились земель и друзей, именья и добра; положим, что так, но не может быть, чтобы у вас на сердце было так же тяжко, как у меня, потому что вы не лишались Грейс Армстронг. А я теперь и последнюю надежду потерял, и никогда больше ее не увижу!

Эти слова он произнес с глубоким чувством, и затем наступило продолжительное молчание, потому что, выговорив имя своей невесты, бедный Габби вдруг затих, и бурное настроение его сменилось щемящей тоской. Через несколько минут такого безмолвия в окошко просунулась костлявая рука отшельника, и его длинные пальцы выбросили наружу кожаный мешок, который со звоном треснулся о землю. В то же мгновение скрипучий голос старика сказал Эллиоту:

– Вот тебе; это снадобье лечит от всех человеческих горестей, – так, по крайней мере, думают все на свете людишки. Ступай. Воротишься домой вдвое богаче того, чем был вчера; только не приставай ко мне больше ни с вопросами, ни с жалобами, ни с благодарностью; все это мне одинаково противно.

– Ведь это золото, ей-богу! – сказал Эллиот, заглянув в мешок, и, обратившись снова к пустыннику, прибавил: – Премного вам благодарен за доброе расположение и с охотой выдал бы вам расписку в получении этих денег или хоть закладную на поемные луга. Но… право, не знаю, Элши, откровенно говоря, не хочется мне брать денег, не зная, какими судьбами вы их добываете… А ну, как я кому-нибудь стану платить ими, а они вдруг превратятся в черепки… За что же обманывать бедного человека?

– Бессмысленный невежда, – возразил карлик, – эта дрянь есть самый неподдельный яд, когда-либо вырытый из недр земли. Возьми его, трать, и пусть он принесет тебе столько же пользы, как и мне!

– Я же вам говорю, что не об имуществе пришел с вами посоветоваться, – сказал Эллиот, – правда, славное было у меня гумно, и амбары, и тридцать голов такого скота, что лучше и не сыщешь по эту сторону границы; но это все ничего, пускай пропадает… лишь бы вы мне указали какие-нибудь следы бедной Грейс, я бы всю жизнь готов вам служить, всем для вас пожертвую, кроме спасения души. О Элши, говорите же, скажите хоть слово!

– Ну, хорошо, – отвечал карлик, как бы желая отвязаться от него, – коли мало тебе своих печалей и непременно хочешь навязать себе еще жену, ищи ее на западе.

– На западе? Да ведь запад-то широкое слово.

– Оно последнее, – сказал карлик, – больше я тебе ничего не скажу.

С этими словами он задвинул окно ставнем и предоставил Габби пользоваться данным указанием как сам знает.

«На западе… На западе? – думал Эллиот. – С той стороны в краю довольно спокойно. Вот разве Джон из Тодхолса? Да нет, он так стар, что уж давно не пускается на такие дела. Запад… Батюшки, да это, должно быть, Уэстбернфлет!»[6]6
  West – запад (англ.).


[Закрыть]

– Элши, скажите мне еще только одно, единое словечко. Угадал я или нет? Это Уэстбернфлет? Коли ошибаюсь, скажите нет. Я бы не желал нападать на неповинного соседа… Что же вы не отвечаете? Так, верно, он и есть, рыжий разбойник. Вот не думал я, что он пойдет против меня, зная, что у меня такая обширная родня… Должно быть, набрал себе шайку почище своих обычных камберлендских приятелей… Прощайте, Элши, премного вам благодарен! Я теперь этих денег с собой не возьму, потому что еду не домой, а на Сборный пруд к своим товарищам. Так если не хотите открыть окошка, после сами подберете мешок, когда я уеду.

Ответа не было.

– Либо оглох, либо одурел, либо то и другое вместе; но мне не время с ним теперь рассуждать!

С этими словами Габби Эллиот отъехал прочь и отправился к назначенному месту свидания.

Четверо или пятеро всадников уже были у Сборного пруда. Они спешились и, пустив коней пастись под тополями, окаймлявшими широкую гладь пруда, стояли на берегу и совещались между собой. С юга виднелась приближавшаяся партия всадников, более многочисленная. Оказалось, что это Эрнсклиф со своими людьми; они прошли по следам угнанного скота вплоть до английской границы, но воротились, потому что, по слухам, в той стороне собирались значительные военные силы под начальством якобитских джентльменов этого округа, и поговаривали, что в разных частях Шотландии вспыхнуло восстание. Это обстоятельство давало повод думать, что причиной учиненного нападения был не простой грабеж, как предполагали вначале. Эрнсклиф был склонен видеть в этом признак междоусобной войны. Молодой человек приветствовал Габби Эллиота выражениями самой искренней симпатии и сообщил ему собранные слухи.

– Так вот, не сойти мне с этого места, коли не старый Эллисло всему делу голова, – сказал Эллиот. – Недаром он друг и приятель с камберлендскими католиками; и это как раз сходится с тем, что Элши намекнул мне насчет Уэстбернфлета, потому что Эллисло всегда стоял за него горой, и ему нужно сперва ограбить и обезоружить всех соседей, чтобы потом самому безопасно выехать в ратное поле.

Тут иные припомнили, что в шайке разбойников некоторые кричали, будто действуют от имени короля Иакова Восьмого{25}25
  Иаков VIII – сын Иакова II Стюарта. После смерти отца (1701) был провозглашен королем Иаковом III английским и Иаковом VIII шотландским, но не царствовал. В качестве претендента на английский престол пытался высадиться в Англии в 1707 г., но флот его был рассеян английской эскадрой под командованием адмирала Бинга.


[Закрыть] и будто им поручено обезоружить мятежников. Другие сами слышали, как Уэстбернфлет хвастал в кабаке, под пьяную руку, что вот скоро Эллисло с оружием в руках станет на сторону Иакова, и сам он будет командовать одним из отрядов под начальством Эллисло, и тогда плохо придется его соседу, Эрнсклифу, и всем вообще сторонникам теперешнего правительства. Из всего этого вывели заключение, что почти наверное Уэстбернфлет произвел нападение на ферму Габби по распоряжению Эллисло, и решили немедленно ехать к дому Уэстбернфлета и, если будет возможно, захватить его живьем. Между тем к месту сборища подъехало с разных сторон еще несколько товарищей, и таким образом они очутились в количестве двадцати всадников, на надежных конях, и все были довольно хорошо, хотя и различно вооружены.

Горный ручей, выбегавший из узкой лощины, омывал плоскую равнину Уэстбернфлет, которая, расходясь на полмили во все стороны, давала название этому урочищу. В этом месте характер ручья совершенно меняется и, вместо быстрого и резвого потока, он возвращается в извилистое русло стоячей воды, которая тусклой голубой змейкой вьется по болотистой почве. На краю равнины высилась башня, одна из немногих твердынь, уцелевших от прежних укреплений, рассеянных по всей границе. Башня стояла на небольшом холме, не более сотни ярдов в поперечнике, который, слегка выступая из окружающего болота, представлял вокруг башни сухую площадку, поросшую дерном; но за пределами этой площадки грунт был топкий и для незнакомых с этой местностью даже очень опасный. Один лишь владелец этой башни и постоянные ее обитатели знали все сложные и запутанные подходы и тропинки, сравнительно твердые, по которым можно было пробраться к их жилью. Но среди отряда, бывшего под начальством Эрнсклифа, двое или трое были в состоянии служить проводниками. Ибо, хотя всем были известны нравы и привычки местного владельца, однако уважение к праву собственности было в те времена так мало развито, что на него вообще далеко не смотрели с тем отвращением, которое его образ жизни заслужил бы ему во всякой другой, более цивилизованной стране. Среди соседей, сравнительно мирных граждан, насчет его установились такие воззрения, какие в наши дни прилагаются к картежникам, охотникам до петушьих состязаний или до рысистых бегов, то есть, если и были причины избегать его общества, они считались недостаточными, чтобы заклеймить его позором, тем более что в своих проделках он старался придерживаться буквы закона. В настоящем случае он возбудил общественное негодование не столько сущностью своего поступка, не выходившего из разряда обыкновенных хищнических набегов, сколько тем, что напал на соседа, с которым не был в ссоре, притом на их личного приятеля, а главное – на члена фамилии Эллиотов, то есть того клана, к которому принадлежало большинство присутствующих.

Поэтому неудивительно, что некоторые из них были хорошо знакомы с местностью и могли с такой уверенностью провести отряд, что вскоре вся компания очутилась на твердой почве перед фасадом замка Уэстбернфлет.

Глава IX

 
…И великан сказал: «Бери девицу
И сам уйди скорей подальше с ней!
Из-за ее блистательных очей,
И белых рук, и нежной щечки алой
С тобою мне тягаться не пристало».
 

Старинная баллада

Башня, перед которой остановился отряд, была небольшая, квадратная, самого мрачного вида. Стены ее были чрезвычайно толсты, а окна или щели, заменявшие окна, казались проделанными скорее для пропуска метательных снарядов со стороны ее защитников, нежели ради доступа света и воздуха внутрь комнат. Вершина стены со всех сторон была обнесена бруствером, зубцы и углубления которого были как нельзя лучше приспособлены к целям защиты; по ту сторону бруствера поднималась крутая крыша, выстланная серым плитняком. В одном из углов возвышалась одинокая сторожевая башенка, с витой лестницей внутри, откуда был выход на крышу и на стены. Нашим всадникам показалось, что в этой башенке кто-то есть и что за ними наблюдают. Вскоре на этот счет не осталось никаких сомнений: в одно из узких отверстий просунулась женская рука, махавшая платком, как бы желавшая подать им знак или обратить на себя внимание. Габби чуть не сошел с ума от радостного волнения.

– Это рука Грейс! – сказал он. – Я ее узнаю из тысячи! Другой такой руки нет и быть не может по эту сторону гор!.. Мы ее вызволим, братцы, хотя бы пришлось ради этого всю башню разобрать по камешку!

Эрнсклиф усомнился, чтобы даже и глаз влюбленного мог на таком расстоянии различить одну девичью руку от другой; однако он не захотел разочаровывать своего восторженного друга и решил вызвать обитателей замка на объяснения.

Сначала они звали и кричали, потом стали трубить в рога, и наконец в одном из отверстий, проделанных рядом со входом, показалось изможденное лицо старухи.

– Это мать разбойника, – сказал один из Эллиотов. – Она вдесятеро хуже его самого, и говорят, будто она и подбивает его на всякие пакости.

– Кто вы такие? Чего вам нужно? – послышался голос этой почтенной родительницы.

– Мы хотим видеть Уильяма Грэма Уэстбернфлетского, – сказал Эрнсклиф.

– Его дома нет, – объявила старуха.

– Когда он отлучился из дому? – спросил Эрнсклиф.

– Не знаю, – отвечала привратница.

– Когда он воротится? – спросил Габби Эллиот.

– Ничего я об этом не ведаю, – сказала непреклонная сторожиха.

– Есть в башне кто-нибудь, кроме вас? – спросил опять Эрнсклиф.

– Никого нет, только я да крысы, – сказала старуха.

– В таком случае отоприте дверь и впустите нас! – продолжал Эрнсклиф. – Я мировой судья и произвожу следствие по уголовному делу.

– Отсохни рука у того, кто вам станет отпирать, – сказала старуха, – а мои руки этого не сделают. Постыдились бы лучше, экая ватага пришла, и все-то вы с саблями, копьями, и шлемы на головах стальные, знать, с тем и пришли, чтобы напугать одинокую вдовую женщину!

– Мы имеем верные сведения, – сказал Эрнсклиф, – и разыскиваем имущество, разграбленное из дома частного лица, на значительную сумму.

– И еще одну молодую девушку, которую взяли в плен и утащили против ее воли, а она одна стоит вдвое дороже всего имущества, – прибавил Габби.

– Предупреждаю вас, – продолжал Эрнсклиф, – что для вас одно средство доказать невинность вашего сына: впустить нас добровольно в дом для обыска.

– А что же вы сделаете, коли я ни ключей не дам, ни задвижек не сниму, ни решеток не отворю для такой шайки бездельников? – осведомилась почтенная дама презрительно.

– Коли не отворите добром, у нас найдутся и другие ключи, мы насильно ворвемся и свернем шею всякому, кого застанем в доме! – пригрозил Габби, начинавший приходить в ярость.

– Ну, кого больно стращали, тот дольше проживет! – отвечала ведьма тем же насмешливым тоном. – У меня дверь-то железная, попробуйте к ней приступиться, ребятушки, она не раз выдерживала осаду и почище этой.

С этими словами она рассмеялась и отошла от отдушины, через которую вела переговоры.

Осаждающие приступили к серьезному совещанию. Чрезвычайная толщина стен и малый размер окошек были таковы, что это здание могло бы устоять некоторое время даже и против пушечной стрельбы. Единственный вход в башню был защищен снаружи крепкой решетчатой дверью из кованого железа такой толщины, что прошибить ее не было ни малейшей надежды.

– Ее ни щипцами, ни молотом не возьмешь, – сказал Хьюг, кузнец из Ринглборна, – все равно что колотить по ней чубуком от трубки.

Внутри, на расстоянии девяти футов от этой первой двери (что доказывало, какова была толща стен), была другая дверь, дубовая, вся перекрещенная железными полосами и усеянная громадными гвоздями с широкими шляпками. Помимо этих средств к обороне наши приятели были далеко не уверены в том, что старуха сказала правду, говоря, будто она своей особой представляет весь гарнизон крепости. Знатоки рассмотрели на тропинке, по дороге к башне, явственные следы лошадиных копыт, что доказывало, что очень недавно сюда проехали несколько всадников.

Кроме того, затруднения увеличивались тем обстоятельством, что у них попросту не было никаких способов к атаке укрепления. Не предвиделось возможности достать лестниц достаточной длины, чтобы влезть на стены, а окна были не только слишком узки, но и защищены железными решетками.

Стало быть, проникнуть внутрь нельзя; подкопаться и взорвать – тоже нельзя, по недостатку орудий для подкопов и даже пороха. Блокировать башню было неудобно потому, что у осаждающих не было ни провианта, ни палаток и никаких средств к существованию в этой местности; к тому же можно было опасаться, что каждую минуту могли подоспеть на выручку товарищи разбойника. Габби без устали ходил вокруг крепости, изыскивая способ проникнуть в нее, и скрежетал зубами от отчаяния, что ничего не мог придумать. Наконец он воскликнул:

– Что же тут раздумывать, братцы! Сделаем так, как делали наши праотцы: давайте нарубим бурьяна и кустов, подложим к двери да и зажжем. Пускай старая ведьма хоть дыму наглотается!

Все бросились исполнять его выдумку: одни пошли резать ножами и саблями кусты ольхи и боярышника, росшие по берегам сонливой речки и частью высохшие, так что они вполне годились для такого употребления; другие таскали их на место и складывали в большую кучу, стараясь подсовывать как можно ближе к железной двери. С помощью ружья мигом добыли огня; Габби схватил пучок зажженного хвороста и пошел к приготовленному костру с намерением поджечь его, но в эту минуту в одном из окошек над дверью показалось угрюмое лицо разбойника и рядом с ним выставилось дуло мушкета.

– Премного вам благодарен, – сказал он насмешливо, – за то, что помогли наготовить топлива на зиму; но если кто из вас подступит ближе к этой куче, да еще с огнем, того я уложу на месте.

– Это мы увидим, – молвил Габби Эллиот, бесстрашно подходя со своим факелом.

Разбойник выстрелил в него, но, на счастье нашего честного приятеля, мушкет дал осечку; а между тем Эрнсклиф воспользовался моментом, когда в узком отверстии показалось лицо разбойника, и так метко выстрелил, что пуля задела его голову. Рана была легкая, но Уэстбернфлет и того не ожидал, считая себя в полной безопасности за своими стенами.

Почуяв удар, он тотчас изъявил желание вести переговоры и спросил, на каком основании они вздумали нападать на мирного и честного гражданина и проливать его кровь.

– Мы требуем, чтобы вы выдали нам вашу пленницу, – отвечал Эрнсклиф.

– А какое вам до нее дело? – осведомился негодяй.

– Этого, – сказал Эрнсклиф, – вы не имеете права даже спрашивать, потому что держите ее насильно!

– Ну ладно, я и сам могу догадаться, зачем она вам понадобилась, – сказал разбойник. – Что же, господа, мне не хочется затевать с вами вековечную ссору и проливать вашу кровь, даром что Эрнсклиф со мной не поцеремонился, да и мастер же он целиться! Итак, во избежание дальнейшей распри я согласен выдать вам пленницу, раз вы непременно этого желаете.

– А имущество Габби Эллиота? – воскликнул Саймон из Хэкборна. – Не думаете ли вы, что вольны грабить хлевы и амбары родовитого Эллиота, словно это какой-нибудь бабий курятник?

– Клянусь вам насущным пропитанием, – отвечал Уильям Грэм, – вот не брать мне больше хлеба в рот, коли у меня осталась хоть единая скотина! Они уж давным-давно угнаны за болото, и в башне у меня ни одного копыта не осталось. Но вот что: я посмотрю, нельзя ли чего из этого добра получить обратно. Дня через два назначаю я Габби свидание в Кэстлтоне; я захвачу с собой двоих свидетелей, и он пусть приведет своих двух приятелей. Тогда и сведем счеты, и пусть он выскажет, чем я его обидел!

– Ну, вот и отлично! – сказал Эллиот и, оборотившись к своему кузену Саймону, промолвил шепотом. – Бог с ним, с имуществом! Ради самого Бога, дружок, не поминай ты о моем добре. Пропадай оно совсем, лишь бы как-нибудь выцарапать бедняжку Грейс из когтей старой чертовки.

– Можете вы дать мне честное слово, Эрнсклиф, – сказал мародер, все еще стоявший у бойницы, – согласны вы поручиться мне своей совестью и честью, своей рукой и перчаткой, что никто не шелохнется, покуда я уйду и назад ворочусь, и вы дадите мне пять минут на отпирание двери и пять минут на запирание и закладку болтов? Меньшего никак нельзя, потому что они давненько не были смазаны. Можете поручиться?

– Мы дадим вам довольно времени, – отвечал Эрнсклиф, – за то вам порукой моя честь и совесть, моя рука и перчатка!

– Ну, так сейчас, погодите, – сказал Уэстбернфлет, – а впрочем, еще вот что, отойдите-ка от двери на пистолетный выстрел. Вашему слову я верю, Эрнсклиф, а так все-таки вернее будет.

«Ох, приятель, – думал про себя Габби, отходя подальше от дверей, – попадись ты мне на Турнирном лугу, да будь при мне пара свидетелей из порядочных людей, я тебя так угощу, что рад будешь хоть с переломанными ногами уйти, за то, что осмелился прикасаться к тому, что мне принадлежит!»

– А ведь он оказывается просто трусом, этот Уэстбернфлет, – сказал Саймон из Хэкборна, несколько разочарованный тем, что разбойник так скоро сдался, – он своему отцу и в подметки не годится.

Между тем внутренняя дверь из башни растворилась, и в сводчатом проходе между нею и наружной дверью показалась фигура старухи, матери разбойника. Потом вышел сам Уилли, ведя за руку молодую женщину, а старуха тщательно заперла за ними дверь и сама осталась караулить ее в качестве неусыпного стража.

– Пусть двое из вас подойдут сюда, – сказал Уэстбернфлет, – и примут ее с рук на руки, в целости и добром здравии.

Габби с живостью бросился вперед навстречу своей суженой, а Эрнсклиф потише последовал за ним, на всякий случай. Но вдруг Габби, с выражением глубочайшего огорчения, замедлил шаг, тогда как Эрнсклиф, напротив, побежал скорее и на лице его отразилось нетерпеливое удивление.

Оказалось, что освобожденная ими пленница была совсем не Грейс Армстронг, а мисс Изабелла Вэр.

– Где же Грейс? Где Грейс Армстронг? – воскликнул Габби вне себя от досады и негодования.

– Она не в моих руках, – отвечал Уэстбернфлет, – коли не верите, позволяю вам обыскать башню.

– Подлый негодяй, ты мне ответишь за нее, или я убью тебя на месте! – сказал Эллиот, прицеливаясь из ружья.

Но подошедшие товарищи окружили его и отняли у него ружье, заговорив все разом:

– А как же рука и перчатка? Ведь на честь и совесть! Габби, погоди, постой! Мы обязаны сдержать свое слово, хотя бы Уэстбернфлет и оказался величайшим плутом.

Видя со всех сторон такую поддержку, разбойник снова принял самоуверенную осанку, которую было совсем потерял, когда Эллиот начал угрожать ему.

– Я свое слово сдержал, господа, – сказал он, – и надеюсь, что после этого никто из вас не поднимет на меня руки. Если это не та пленница, которую вы искали, – продолжал он, обращаясь к Эрнсклифу, – возвратите мне ее обратно. Я за нее отвечаю перед теми, кто имеет на нее права.

– Ради самого Бога, мистер Эрнсклиф, защитите меня! – сказала мисс Вэр, прильнув к своему избавителю. – Не покиньте меня хоть вы… а то все меня покинули!

– Не бойтесь ничего, – шепнул ей Эрнсклиф, – я буду вас защищать до последней капли крови! – Потом, обратясь к Уэстбернфлету, он сказал: – Негодяй, как ты осмелился оскорбить эту леди?

– На этот счет, Эрнсклиф, – отвечал мародер, – я буду отвечать перед теми, кто больше вашего имеет права задавать мне подобные вопросы; но раз вы явились с вооруженными силами и самовольно отнимаете ее у тех, кому она поручена своими родными, я желал бы знать, как вы за это ответите? Но это уж ваше дело… Не могу же я один защищаться против двадцати! Этого никто с меня и не потребует.

– Он лжет самым бессовестным образом, – сказала Изабелла, – он силой отнял меня у родного отца!

– А может быть, он нарочно подстроил, чтобы вы так думали, голубушка, – возразил разбойник, – но все равно, это меня не касается, и пусть будет по-вашему… Так не желаете отдавать мне ее обратно?

– Обратно, вам? Уж конечно, нет, – отвечал Эрнсклиф, – я беру мисс Вэр под свое покровительство и провожу ее в сохранности всюду, куда ей угодно.

– Ладно, ладно; может быть, вы с ней заранее сговорились на этот счет, – сказал Уилли Уэстбернфлет.

– А что же Грейс? – прервал его Габби, вырываясь из рук товарищей, которые все время тщетно ставили ему на вид нерушимость поручительства, на основании которого мародер решился выйти из своей башни. – Где Грейс? – крикнул опять Габби и, обнажив саблю, кинулся на Уэстбернфлета.

Испуганный разбойник закричал:

– Ради бога, Габби, сперва выслушайте меня! – И бросился бежать без оглядки.