Текст книги "Система Борис Борисыча"

Варвара Карбовская
Система Борис Борисыча

В доме пятьдесят шесть квартир. И если Иван Иваныч из второго этажа не знает, как чувствует себя Петр Петрович из шестого и даже вообще не знает никакого Петра Петровича, то все жильцы во всех квартирах ежедневно осведомлены о состоянии здоровья Борис Борисыча. И не только о его здоровье, о нем знают всё: что фамилия его Знаменоско, но в молодости была другая, как будто даже не совсем благозвучная и уж во всяком случае идейно никуда не направленная и он ее своевременно переменил. Знают, что ему сорок семь лет; что рост у него 1 метр 88 сантиметров, а вес 96 килограммов; что одевается он, пожалуй, лучше всех в доме; что утрами он гуляет по набережной, днем сидит в ресторане, едет на футбол или на бега, а вечером смотрит телепередачу.

Если кто-нибудь спросит:

– Почему же такой крепкий мужчина в расцвете сил нигде не работает? – ему тотчас же объяснят, кое-кто с улыбкой, а некоторые вполне серьезно:

– Да ведь вот, говорят, что нервная система у него не в порядке. Что-то такое психическое.

Кроме нервной системы, у Борис Борисыча есть еще жена, сынишка, теща-старушка и домработница Настя. Но это уже второстепенные сведения.

Впрочем, Настя чаще других встречается с жильцами дома, поэтому разговоры о Борис Борисыче начинаются именно с нее.

– Вы слышали, Настасья сказала: «У нашего Борис Борисыча расстройство седалищно-нервной системы»…

– Настя говорила: «Нынче наш в полуморальном состоянии».

– Настя сегодня брала билеты в кино, рассказывала: «За билетами было такое давление, но наш приказал достать хоть умри!»

Однако о Борис Борисыче знают не только от Насти. Когда окна квартиры Знаменоско открыты, по всему двору, как из репродуктора, разносится мощный бас:

– Я никому не позволю играть на моих нервах! Я человек психически неуравновешенный – и за свои поступки не отвечаю!

И все знают, что Борис Борисыч психический и что с ним лучше не связываться. Однажды, явившись в домоуправление по поводу засорившейся канализации, – Знаменоско живет в отдельной квартире и ему нельзя ссылаться на злодеев-соседей, – он так трахнул кулаком по столу, что стол сначала вздрогнул, потом закачался на своих четырех ногах и рухнул, обливаясь лиловыми чернилами. И хотя лицо управляющей домом тоже все было забрызгано чернилами, а главное, был испорчен ее новый пуховый платок, она не послала дворника за милиционером и не составила акта. Все равно, какую кашу ни завари, никто ее расхлебывать не станет. Всем известно, что у Борис Борисыча расстроенная нервная система и он за свои поступки не отвечает.

О нервных заболеваниях Борис Борисыч может прочесть лекцию не хуже врача-невропатолога, легко и уверенно оперируя твердо заученными медицинскими терминами. Но, если задать ему самый простой вопрос: при каких именно тяжелых обстоятельствах он получил свой недуг, Борис Борисыч раздует ноздри, с шумом и свистом вберет в них воздух и молча посмотрит на вас таким глубоко-мрачным взглядом, что вам сразу же представятся страшные картины. Может быть, это танки, с ревом идущие в атаку, или самолет, пылающим факелом падающий прямо в смерть, или переправа, от которой навеки остались в памяти окровавленные льдины и черные полыньи… Все это, безусловно, могло бы отразиться на таких сверхчувствительных струнах, как человеческие нервы.

Но ничего такого в жизни Борис Борисыча не было. Был далекий тыл и ящик с макаронами. Но, на счастье Борис Борисыча (огромное большинство людей понимают слово «счастье» совсем в другом смысле), в тот момент, когда ящик упал ему на голову, на Борис Борисыче была надета необношенная, с иголочки, военная интендантская форма. Конечно, она не являлась панцырем, предохранившим его от ушиба. Но зато эта новенькая форма дала ему возможность тут же лечь в тыловой госпиталь.

Соседи Борис Борисыча по госпитальной койке, едва почувствовав улучшение, бежали из госпиталя снова в строй. А Борис Борисыч не бежал. Он лежал тихий и послушный и только иногда, глядя на врачей прозрачно-честными глазами, говорил жалобно:

– Выпишите меня! Иначе я все равно убегу, какая разница.

Но разница между словами и делами выявлялась сразу. Когда Борис Борисыча собирались выписывать, у него вдруг закатывались глаза под лоб, дрожали руки и ноги и пугающе дергалась левая щека. Никто не знал тайны Борис Борисыча: он умел дергать щекой с самого раннего детства, что составляло в свое время его мальчишескую гордость. Теперь к дерганью щеки он относился серьезно. Щека производила впечатление, она дрожала, как студень, мясистый нос рвался куда-то в сторону, как будто хотел покинуть насиженное место, а левый глаз глядел диковато и подмигивал. И Борис Борисыча снова тщательно и терпеливо лечили вплоть до 1945 года, а он артистически изображал томление духа и грустно умолял выписать его, иначе он все равно убежит…

Начиная примерно с 1946 года и по настоящее время Борис Борисыч ежегодно ездит в санатории. У себя дома он щекой не дергает, а потому, прибыв в санаторий, предается этому занятию с особенным увлечением.

Если ему не нравится санаторный суп с цветной капустой, он швыряет тарелку на пол. После этого его, как триумфатора, под руки уводят из столовой.

– Вы же видите, человек борется со своим недугом, но не так-то это легко, дорогие товарищи!

Если в санатории встречаются люди на протезах и если эти люди, отдыхая, много и с увлечением говорят о работе и собеседнику становится ясно, что без работы они просто изнывают, Борис Борисыч предпочитает не умножать собой число их собеседников. Он отходит в сторону и дергает щекой, так, чтоб издали было видно, какой у него убийственный тик. Если же все-таки разговор становится неизбежным, он говорит, мучительно заикаясь (в детстве он в совершенстве копировал своего дядю-заику):

– Б… б… батенька мой, т… т… тебе на п… п… протезе еще туда-сюда, а мне с моей нервной си… си… системой – амба и ка… ка… ка… каюк!

У себя дома он не заикается. Заикается его жена.

– Боря…

– Молчать!

– Бо…

– Заткнись, тебе говорят!

Она когда-то была веселой и жизнерадостной. Теперь она редко улыбается. Она делает вид, что ничего не знает о тике и забыла о макаронном ящике. Но такие вещи не забываются. Она не поддерживает версии о контузии, но и не опровергает ее. У нее сын, это значит – семья. Сын не знает о ящике, не знает и о том, как ловко, будто игральными картами, устраивал Борис Борисыч фокусы со своими документами: то он их терял, то восстанавливал в том самом виде, в каком, по его мнению, они выглядели наилучшим образом. Сыну неизвестно и то, как его папочка всю жизнь устраивается, изворачивается, кого-то немножко (не до уголовно-наказуемой степени) надувает, и что девиз у него – для себя, в себя, на себя и я превыше всех!

Жена Борис Борисыча узнала обо всем этом тоже не сразу. И хотя ей временами становится противно, и тошно, и завидно бывает смотреть на семьи, где мужья не изворачиваются, не обманывают и не карабкаются на пьедестал, она не уходит от Борис Борисыча. Потому что она не героиня из пьесы, а самая обыкновенная женщина из тех, что терпят, страдают и с надеждой смотрят фильмы, где плохие мужья становятся хорошими. Она больше всего на свете любит сына и хочет, чтоб он подольше ничего не знал о макаронном ящике.

Она работает. Это единственное право, которое она отстояла. Впрочем, это вполне соответствует желаниям Борис Борисыча, потому что свою пенсию он тратит исключительно на себя. Но зато, когда она возвращается с работы домой, она обязана ублажать Борис Борисыча, иначе будет скандал на весь дом. А ей невыносимо стыдно, когда Борис Борисыч скандалит.

Сын – троечник. Он предпочитает убегать из дома в кино или к приятелям. Дома – психика, попробуйте – поготовьте уроки! Престарелая теща утром и вечером ходит в церковь молиться о здравии раба божий болящего Бориса. Днем, когда болящий Борис гуляет или сидит в ресторане, старушка отдыхает дома, слушает рассказы Насти об очередном скандале и удивляется, что молитвы так долго не доходят до престола всевышнего.

Но нельзя сказать, чтобы у Борис Борисыча не было никакого занятия. Он приобрел пишущую машинку, научился печатать и часа полтора-два в день печатает анонимные письма или заявления в пяти, а то и в десяти экземплярах. Первый экземпляр, самый четкий, как правило, он посылает в Центральный Комитет; второй – в редакцию «Правды»; остальные – в прокуратуру, в милицию, даже в святейший синод – в зависимости от затронутого вопроса. Когда он печатает на машинке, он волнуется, шевелит губами, подбирая особенно бичующие слова. Потом, заклеив конверты и надписав адреса, ложится на диван и приказывает жене немедленно вызвать врача.

…Так было и на этот раз. Борис Борисыч просидел за машинкой почти три часа. Для разгона он написал о бездушном отношении к пассажирам со стороны городского транспорта. Его, человека с травмированной психикой, прищемили в дверях метро! Он нарочно вернулся на ту станцию, где его прищемили, узнал фамилию начальника станции.

«…Этакая краснощекая девица с перманентом и маникюром, которая больше думает о кавалерах, чем о подвергающихся смертельной опасности пассажирах – советских гражданах!!»

Затем написал о театре в десяти экземплярах, из коих один направил в газету «Советская культура», другой в Министерство культуры, остальные – по инстанциям.

«Вместо того чтобы показывать повсеместно нечто бодрое и заряжающее, вроде «Свадьбы в Малиновке», зрителя – советского гражданина!! – заставляют в течение многих часов смотреть сплошные убийства и называют это «Гамлетом». Куда смотрит Министерство культуры?!»

И, наконец, обрушился на редакторов газет и журналов. Тут уже понадобилось переменить три закладки, по пять экземпляров каждая.

«В редакциях упомянутых журналов и газет царит круговая порука, шайка-лейка и своя бражка!! Кого печатают? Смешно сказать, таких писателей, в кавычках, как Иванов, Петров, Рубцов и даже… Ватрухину, для коей единственное место – коммунальная кухня! Редакторы, эти типичные ставленники, упорно отвергают мои «Записки бывалого человека», тогда как именно в них раскрывается все многообразие, а также вскрываются безобразия, с которыми мы обязаны бороться, а не замазывать».

Запечатав тридцать пять конвертов, он лег на диван и потребовал врача.

К вечеру пришел врач. Новый, незнакомый, совсем молодая девушка с очень озабоченным лицом. Может быть, это был ее первый вызов к больному.

– Это вы – больная Знаменоско? – сразу же спрашивает врач, как только жена Борис Борисыча открыла дверь. – Что же вы сами открываете? Немедленно в постель! У вас синюшная бледность, а что нервы не в порядке, я это вижу с первого взгляда.

– Доктор, это не я – больная, – шепчет жена Борис Борисыча. – Это…

Молодой врач смущен своей поспешностью и первой ошибкой. Ведь в карточке сказано – мужчина. Врачу на глаза попадается худенький подросток с лиловыми тенями под глазами и недоверчивым взглядом. Врач забывает о возрасте, так хочется поскорее исправить ошибку.

– Я понимаю, ребенок…

– Нет, не ребенок, – жена Борис Борисыча настойчиво тянет врача в комнату.

– Так, так, я вижу, больна эта старушка? Но ведь она едва держится на ногах! – Тут молодой врач вспоминает, что в некоторых случаях нужно проявить властность. – Послушайте, гражданин! Вы же кровь с молоком, единственный здоровый человек в квартире! Что же вы лежите на диване? Помогите мне перенести бабусю…

Борис Борисыч медленно подымается с дивана и смотрит на врача зловещим взглядом. Домашние замирают.

– Это я-то к… к… кровь с молоком? Я – здоровый? Да знаешь ли ты, со… со… сопливая девчонка, что я за свои слова и поступки не отвеч… ч… чаю!

У врача горели щеки и глаза были полны слез, когда жена Борис Борисыча, стоя на площадке лестницы, говорила, сама чуть не плача:

– Доктор, уж вы не обижайтесь, вы извините! Вы в первый раз, а все буквально знают, что он психически неуравновешенный. Он… Ах, да что говорить!

А Борис Борисыч выпил для куражу коньяку и с новым приливом энергии уселся за машинку. Печатал он долго, сообщал в Центральный Комитет, в редакцию «Правды» и в Министерство здравоохранения об издевательском, нечутком, граничащем с вредительством отношении врача Пташкиной А. В. к нему, честному гражданину с травмированной психикой, с абсолютно расстроенной седалищно-нервной…

– А, черт! Подвернулось выражение дурехи Настасьи, придется вставлять новую закладку. – Борис Борисыч с треском крутит валик машинки – как никак в высокие инстанции. С помарками неудобно!