Текст книги "Двойное экспресо"

Василий Аккерман
Двойное экспресо

Моим голосам

© Василий Аккерман, текст, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Голос первый

Сын дипломата

Мустафа был сыном иранского посла. Мы познакомились в колледже. Волосы на лице в 16 лет, прямо скажем, растут хуёво, но Мусик старался как мог: он скупал всё, что предлагал ему гугл, лондонские магазины косметики и доктора. Он говорил, что борода – это мудрость и честь. Мусик хотел быть похожим на папу во всём. В отличие от его ленивых арабских друзей он задрачивался над учёбой, редко пил, не курил траву и не нюхал кокс иранскими коврами. «Нюхать кокс иранскими коврами» – это когда ты повторяешь весь орнамент ковра коксом поверх. Сразу скажу, занятие не из простых и требует определённой подготовки. Я как-то пришёл на одну из таких вечеринок – боже, как быстро я говорил и двигался.

Короче, однажды мы поехали в Лондон и я познакомил Мусика с Игорем. То, что это было ошибкой, стало понятно уже через полчаса, когда Мустафа начал целовать всех женщин, которых встречал на своём пути, – причём неважно, насколько они хотели или были заняты. Игорёк был хорошим парнем, но ему ошибочно казалось, что подсыпать экстази в напитки – это забавно. Мусик хапнул водку с димычем[1]1
  Димыч (жарг.) – экстази (MDMA), наркотическое вещество; особенно популярно в среде ночных клубов и рейв-культуры.


[Закрыть], да так, что забыл про вековые традиции. Я водил его за руку, кормил лаймом и растанцовывал как мог, но потом ушёл пописать, и Мусик таки вписался – влюбился, поддался, зажёг. Тот случай, когда ты вроде горячий араб, но совсем ничего не знаешь про чеченцев. Тот случай, когда ты зажимаешь чеченскую девушку на глазах чеченского жениха, брата и такой пиздабратии, что если б они решили провозгласить этот клуб частью республики, не в обиду лондонской полиции, но без армии бы не обошлось. Я тогда даже своему другу Ахмеду позвонил, коренному лондонскому чеченцу, мол, так и так. И как вообще? «Мы недавно бабушку хоронили, есть неплохой гробовщик», – решил приободрить меня Ахмед. «Ну, может, деньгами как-то?» – не терял надежды я. «Деньгами будешь перед бабами в стрип-клубе крутить. Собирай всех, кого знаешь в Лондоне, и по возможности из соседних городов», – посоветовал Ахмед и пообещал через полчасика подъехать сам.

В общем, это был Лондон, и поэтому диалог всё-таки состоялся. Ну, после того как Мустафа и его челюсть пришли в сознание. Меня, Игоря и Мустафу вынесли под руки из клуба и плотно окружили в переулке. Говорить с Ахмедом по телефону они не стали, да и сам он сказал, что это гиблое дело. Короче, срать хотелось очень. Срать и жить. На удивление всему пиздецу, который предстоял, Мусик выглядел бодро и жизнеутверждающе. Он достал упаковку жвачки, аккуратно вскрыл и предложил новым друзьям. Причём не так, чтобы дрожащими руками да ссыкливыми глазами в попытках уладить ситуацию, а так, мол: «Парни, жвачку будете? Арбузная, м?» Чисто по-братски. Жених пристально посмотрел ему в глаза и взял. Мусик протянул остальным и, похлопав карман, сказал, что есть ещё и не надо стесняться. Зажевав арбузной, он объявил жениху, что мы не при делах и что хотел бы поговорить с ним и его братом наедине, если это возможно. Уж не знаю, как он определил в таком состоянии, кто есть кто, но хрен их пойми – Восток. Стоя в оцеплении, в мою голову тогда лезло всего пять мыслей. Первая – Мусик всё ещё под кайфом и лишь бы не напиздел лишнего, иначе потом даже национальная гвардия не спасёт. Вторая – где эта чёртова национальная гвардия? В том плане, что они же где-то базируются. Третья – я впервые думал о ментах как о чём-то прекрасном. Четвёртая – меня начало сушить, и надо было тоже взять у Мусика жвачку. Ну и пятая – вот если пронесёт, бляха, если буду жить, господи, ну прости. Пожалуйста! Я просто хочу жить. Не буду с родителями спорить, господи, я так сильно их люблю. Учиться буду, пойду в спортзал, и на хуй все тусовки – шансы на жизнь были малы, поэтому чего б не наобещать.

Обиженный жених что-то прошипел, и хоровод разошёлся перед Мусиком, словно вода перед Моисеем. Игорёк тоже попытался выйти из круга смерти, но чё-то как-то не пошло. Ну, бывает.

Через волнительных пять минут Мусик, Шамиль и Зураб вернулись к нам. Через ещё три мы всей толпой загрузились по кэбам[2]2
  Кэб (от англ. «cab») – модель традиционного лондонского такси.


[Закрыть] и отправились в Тэйп Ландан[3]3
  «Tape London» – ночной клуб в Soho – центральном квартале Лондона.


[Закрыть]. Поддельный айсик[4]4
  Айсик (от англ. ISIC: International Student Identity Card) – удостоверение личности, опознающее владельца как студента. На данный момент это единственное международно признанное удостоверение такого рода. – Режим доступа: [Wikipedia]


[Закрыть] в такие клубы не прокатывал, наша одежда – тем более. Странное дело – мы зашли, как домой. Ещё через двадцать минут к нам подъехали Ахмед с братом. Ещё через полтора часа и полтора литра водки мы оказались в гостях у Зураба, и я узнал, что иранский ковёр – это не предел. Что конкретно сказал Мустафа Шамилю в тот вечер, осталось неразгаданным кроссвордом в туалете. «Запомни, мы все люди и все ошибаемся. Главное – не бойся это признать», – пафосно заявил Мусик под утро, когда чеченский ковёр закончился. Сын дипломата – хуле.

Кот

Андрюша Орликов был одним из самых интеллигентных людей, которых я только знал, встречал, дружил, дружу. В топ-10. Нет, в топ-5. Да кому я сейчас пытаюсь дать шанс – самым! Самым-пресамым! Он даже наркотики жрал так, что те становились благородным делом. Возвышенным и потому совсем безвредным. Пожалуй, Сэр Джонатан был менее галантен, когда принимал меня в поместье, хотя я трахал его дочь и беспардонно врал, что буду хорошим зятем. А я ведь мог быть хорошим зятем. Дай мне павлинов, прислугу и роскошный восточный халат – даже слишком хорошим. Но я не стал и не жалею. Или жалею, но исключительно о павлинах, и только когда пью виски у камина, а это случается нынче крайне редко.

Мы шли с Андреем по Малой Бронной и обсуждали очередную книгу, когда нас притормозила дама – такая лет сорока дама, о такой обычно мечтают, когда хотят постарше, но не Моника Беллуччи, а скорее Шэрон Стоун. Её потряхивало, веки красные, натёртые. «Вы мне не поможете?» – она ещё спрашивает. Да мы ей поможем, даже если не надо. Даже если потом придётся иметь дело с мужем. Надеюсь, ей срочно требуется любовь или что-то в этом роде. «Да, конечно», – хором ответили мы. Певцы, блять. Дуэт, блять. «У меня умер кот, и я не знаю, что делать», – шёпотом сказала она, пытаясь не расплакаться. Мы переглянулись с Андреем так, как обычно делают люди, у которых есть общий бзик, хобби, проблема, боль. Мы ненавидели котов. Этих непослушных, воняющих и мстительных тварей, которые портят мебель, никого не любят, кроме своих яиц, и повсюду скидывают волосню. При этом за ними надо ухаживать и кормить – ну хуй знает, сомнительное счастье. «Так, а что произошло?» – Андрей переварил нюанс с котом и включил рациональность. Я был более категоричным в ненависти, но, чёрт возьми, какая женщина. «Я как-то не сразу заметила. Зашла домой, помыла руки, разложила продукты по холодильнику, купила в этот раз другой кефир. Вы любите кефир? Мне понравилась бутылка, вернее, упаковка, она такая простая, фермерская и написано «Фермерский кефир», мне кажется, надо поддерживать фермеров, я заварила чай, вышла на балкон…» – Она перебирала ненужные факты, её несло. Состояние аффекта. Ей хотелось чувствовать, что мы не чужие. «Так, стоп! – я взял инициативу. – Вас как зовут?» – «Маша». – «Маша, где кот?» – Было бы смешно, если бы ответила «в мешке». Если бы просто пошутила без того, что её кот реально сдох, это было бы совсем не смешно, а скорее глупо, но сцена трагичная, поэтому «в мешке» смешно. Понимаете? Ну так вот: «Маша, где кот?» – «Дома». – Чёрт, надеюсь, она моя соседка и следующие полгода мы будем звать друг друга на чай. Или коньяк. Или у неё есть бойлер, тогда проблема с водой на летние отпадает. Андрей переглянулся со мной и как истинный джентльмен предложил: «Пойдемте посмотрим?» Мы двинулись в сторону моего дома. С каждым шагом мысль о бойлере становилась более детализированной. Можете мной не гордиться, но я приближался к дому и размышлял о том, есть ли у Маши шёлковый пеньюар. Или, может, она котлеты готовить умеет. Или хотя бы яичницу. Или бутерброд. Я вот люблю с докторской. Чего про кота думать, его теперь всё равно нет и вряд ли будет – Булгаков не дурак, я не умный, всё сошлось.

Мы не дошли до моего дома метров сто, чему лично я был очень рад, люблю дистанции. Маша приложила магнитку, Андрей дёрнул за дверь и, пропуская даму вперёд, ещё раз посмотрел мне в глаза. Посмотрел, а затем улыбнулся этой своей андреевской улыбкой – в ней и хулиганство, и страсть к неизведанному, и «дружище, всё будет заебись». Я улыбнулся в ответ, и мы зашли. Кстати, не знаю, что выражает моя улыбка. Наверное, «хуй с ним» или что-то в этом роде.

В квартире пахло благовониями вперемешку с краской или чем-то, что предупредило бы любого о недавнем ремонте. Маша попросила не снимать обувь, но чёрт его знает, может, мне здесь ещё жить, подумал я и стянул кеды. Не знаю, мыслил ли Андрей так же, но мы оба в носках прошли в зал.

Надеюсь, она выбирала обои, диван, кресла, занавески, ковры, торшеры. Надеюсь, она выбирала всё, кроме статуэтки орла, вырезанного из дерева, с часами в подставке. Такую поебень обычно дарили в девяностых нашим отцам, и почему-то именно её никто не стремился передарить. Дорогой парфюм, галстуки, да даже настенные календари, но только не это резное уродство. В лучшем случае его ставили в офисе на рабочий стол, в худшем – на самое видное место в квартире, вот прям как у Маши. «Мария, скажите, откуда у вас эта прекрасная статуэтка?» – неожиданно даже для меня поинтересовался Андрей. Видимо, тоже переживал за будущее и решил прояснить ситуацию, потому что знаете, как бывает: живёшь с человеком десять лет, а потом – бац! – и выясняется, что ему творчество Прохора Шаляпина всю дорогу нравилось. И что потом с этим делать? Я не против Прохора, просто такие вещи надо бы знать заранее. Ну так вот: «Мария, скажите, откуда у вас эта прекрасная статуэтка?» – «Бывший муж в наследство оставил!» – Слава богу, господи, блять, ну какой же чудесный сегодня день! Господи, я не всегда в тебя верю, но в такие моменты отчётливо слышу, как в голове поют ангелы, а бородатый батюшка им подпевает.

Но вернёмся к дохлым котам, раз уж пришли. «Машенька, а где ваш… кот?» – спросил вполголоса я, как бы сочувствуя, как бы с грустью о великой утрате, как бы мне совсем не до пизды и я тоже как бы его любил. Ничего не ответив, Маша пошла в сторону коридора, мы за ней. Подойдя к двери спальни, мы остановились. «Мж-но я в-с тут п-дожду?» – Машу снова накрыло, её голос начал пропадать на гласных. Мы зашли в спальню и принялись искать труп. Вру – мы зашли в спальню и первые две минуты ни хуя не искали, потому что никто ни хуя не ищет, когда заходит в новое место, пускай даже самое безопасное в мире. Мы молча смотрели по сторонам, разглядывая дизайнерские решения. Примерно всё, как у всех, в богатых домах: больше, дороже по интерьеру, матрас, наверное, какой-то эко-ортопедически-невъебать удобный, обязательно приятный тон постельного белья и две двери – одна в уборную, другая, скорее всего, в гардероб. Из примечательного – глубокая ванна у окна, пустой аквариум и три керамических вангоговско-жёлтого цвета Будды размером с футбольный мяч: один глухой, второй немой, третий слепой, четвёртый – я, но я придурок и потому не в счёт. «Ну что ж…» – многозначительно сказал Андрей и принялся разглядывать пол. Я заглянул под кровать, проверил уборную, на всякий случай балкон и подошёл к предполагаемой гардеробной, но дверь оказалась закрыта. Кота нигде не было, что, с одной стороны, радовало, потому что, судя по всему, участь хоронить ждала именно нас, но, с другой, настораживало – чёрт его знает, может, никакой там не гардероб и, может, никакая она не Маша, и может, надо было валить уже тогда, кода орла завидели, и может, не орёл то был, а знак свыше, и может, надо заныкать мобилу в трусы или сбросить кому-нибудь местоположение. Интересно, она любит пожёстче? Хотя кто не любит? Хотя я встречал. Говорила, давай нежно, говорила, только не за горло, говорила, на коленки не встану, мы плохо друг друга знаем. На коленки в итоге встала, но жениться я раздумал сразу. Вернее, не хотел изначально, но она ведь об этом не знала. «Вась», – мои размышления перебил Андрей. Он стоял у аквариума и пялился в него. Я подошёл. Счастье, оно, знаете, как бывает – не поймёшь, с какой стороны зайдёт. Вот живёшь себе, допустим, во дворце, как богач, письки на любой цвет и размер чпокаешь, а внутри уныло. Хандришь по утрам, ну, короче, совсем не весело. А потом бац – комара на руке убил или муху газетой шмяк – и внутри такое счастье, такой подъём, что плясать хочется. Вот и мы с Андреем стояли у аквариума, светились, улыбались, испытывая неподдельный экстаз. На поверхности воды болталась рыбёха. Издали было не разглядеть из-за рамки, а сверху вот она – рыба по имени Кот – рыжая, с пятнами, наверное, очень редкая. Мы даже спрашивать друг друга не стали, потому что версия была слишком очевидной – дохлого кота нет, рыба есть. Значит, рыба – это кот. Не сговариваясь, мы сменили гримасу счастья на скорбь и вышли к Маше. Было непонятно, что делать и какие слова говорить. Ну, сдохла рыбка, ну, бывает. Ну, можно в сортир смыть. Ну, можно и похоронить по-человечески, там, крест поставить или плиту с надписью. Можно на девять дней прийти, яйца варёные коньяком запить. Но лучше в сортир смыть, потому что размеры позволяют. Будь она чуть больше, пришлось бы до мусорки нести, а так раз – и всё. Только непонятно, как эту версию с Машей утвердить. Кто знает, как она там в голове думает – кликухи рыбам просто так ведь не дают. Хотя я в детстве давал бычкам. Давал и пикой сразу бил, чтоб не привыкать. Благо со мной был Андрей и его божественная деликатность. «Жалко. Очень жалко. Если верить в то, что у рыбы есть душа, то имеет смысл отпустить её в Москву-реку – в мир, которому она принадлежала», – предложил Андрей». «А можете просто в туалет смыть, и давайте выпьем», – ответила Маша, и я вдруг захотел купить ей кольцо, платье, заказать приличный ресторан с тамадой и даже детей наших представил. Пускай эта мысль была мимолётной, но бля-я!

Мы вернулись в спальню. В четыре руки (хотя можно было в две, но в четыре символичней) взяли рыбу по имени Кот и проводили в последний путь. То есть в толчок. Затем вскрыли какую-то бутылку водки и дёрнули, не чокаясь, раза три, занюхав крабовыми палочками.

Бойлеров на квартиру было сразу три, чёртову птицу сожгли в камине тем же вечером. Делить людей – плохо. Они же не пицца. Поэтому, чтобы не делить Машу, мы решили трахнуть её по очереди, в разный период времени. Как человек интеллигентный, Андрей пропустил меня вперёд, а я, как настоящий друг, оставил ему в прикроватной тумбе косячок. Не такие уж и плохие эти ваши коты, если, конечно, в итоге не коты они вовсе.

Тайское свиданье

Две зимы подряд я жил в Таиланде, на островах, потому что ну его на хуй – слякоть, мрак и прочее холодное говно под ногами. Короче, расположился я в бунгало-резорте, прямо на первой линии, как ферзь. Работаю, пивко потягиваю с виски, по вечерам комаров хлопаю, по утрам на воду смотрю, буйки считаю – такая блажь. А днём под кондеем впритык сижу, чтобы не сдохнуть. Ну так вот, с первых дней вокруг меня нарезала круги одна таечка из персонала – то подойдёт поздоровается, то манго угостит, то попытается на своём проёбанном в школе английском пошутить. Я ни черта не понимал, но подыгрывал, я же джентльмен. Меня ведь как отец учил: они наши носки по всему дому собирают, а мы их дурацкие истории терпим, слушаем – гармония. Короче, нарезала-нарезала, но работы на меня тогда прилипло, как майских жуков на инжир, и поэтому дальше обмена любезностями я пойти физически просто не мог. Хотя хотел. Потому что замутить с тайкой – новый опыт, новая социальная среда. Надо ж понимать, чем они дышат, о чём говорят и вообще. Под «вообще» я подразумевал, конечно, знаменитую на весь мир тайскую еблю. Всевозможные форумы обещали изысканность, а как в наше время можно пройти мимо изысканности. Все пожилые немцы на острове не вылезали из местных мини-борделей, замаскированных под массажные салоны, и ходили в специальные бары, где можно было легально забрать девочку, мальчика или жменю. Можно было поступить, как мудрые немцы, но я брезговал и давал себе шанс. Надо признать, немцы не дураки, потому что красивых таек на улице было столько же, сколько берёз. То есть нисколько. Все красивые шли продавать тело. В общем, тайка в резорте была хорошенькой, и это надо было не проебать. Под конец недели я таки разрулился с работой и решил, что пришло время выйти на новый уровень понимания Азии. Тем более вот она, с чистыми полотенцами как раз идёт.

Подхожу и говорю. Ну как говорю, скорее, показываю: «Пойдём пожрём! Ин фифтин минетс хиер»[5]5
  «In fifteen minutes here» (англ.) – «Через пятнадцать минут здесь».


[Закрыть], – медленно, внятно говорю я. Она как стартанёт в кусты. Видимо, отпрашиваться побежала. Европейцы всегда по дорожкам ходят, стараются листву не трогать, а местным ваще по хуй – только так через джунгли шуруют.

Ровно через пятнадцать минут из тех же кустов она появилась в каком-то явно чужом жёлтом платье с дурацкими ромбиками. У меня недельный перегар, у неё это платье – короче, твикс. Кстати, мою подругу звали Му. Ну Му и Му. Слава богу, что не Ме. Я тогда практиковал позитивное мышление и старался во всём находить плюсы.

Мы зашли в ближайший рестик и заказали поесть. Она говорит: «Давай выпьем». К тому моменту во мне было семь бутылок пива, три мохито и сто бурбона. Я говорю: «Прекрасная идея». Сидим выпиваем. У неё с английским никак, у меня к тому моменту – с дикцией. Короче, беседуем. Закончив трапезу, она зовёт в местный ночной клуб. Мне дико лень, но я же Хемингуэй, блять! Хантер Томпсон[6]6
  Хантер Стоктон Томпсон (1937–2005) – американский писатель и журналист, основатель гонзо-журналистики; автор романа «Страх и отвращение в Лас-Вегасе», экранизированного дважды: в фильме «Там, где бродит бизон» (1980) с Биллом Мюрреем в роли Хантера Томпсона и в фильме «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» (1998) с Джонни Деппом в той же роли. – Режим доступа: [Wikipedia]


[Закрыть] мне не простит! «Навстречу приключениям и изысканной тайской ебле», – подняв бокал, сказал я по-русски и чокнулся. Как я понял, успех местной тайки заключается в том, чтобы прийти в этот клуб с иностранцем. Ну окей, похер. Заходим, садимся, играет хаус мьюзик[7]7
  Хаус (от англ. house – «дом») – стиль электронной танцевальной музыки.


[Закрыть] из нулевых, все сидят за высокими столиками, никто не танцует. Она предлагает взять целую бутылку рома с колой. Я говорю: «Му, ты уверена? Может, лучше по коктейлю? Я-то норм, а ты килограмм двадцать пять от силы весишь». – Но, видимо, заказать целую бутылку рома было частью успеха, мол, смотрите, какой у меня мужик щедрый. Ладно, думаю, всё равно до дома три минуты на байке катить.

Мы размешали коктейль раз, размешали два, и перед третьим я предложил сходить на перекур. Прямо в клубе была затемнённая, абсолютно пустая, с диванчиками курилка. Я спрашиваю: «Му, куришь?» – а она на член мой показывает и, скрутив ладонь в трубочку, демонстрирует, как затягивается. Я одобрительно подмигиваю, мол, обожаю, когда женщины курят. А она одобрительно отсасывает. Такой вот вечер одобрений. Не такая уж и плохая затея эта ваша целая бутылка рома, думаю я, засовывая член в шорты. Вообще, удивительно, что после такого количества алкоголя у меня ещё встал. Я, конечно, гусар, офицер и тот ещё малый, но фокус у меня спиздили напитка три назад. Говорить к тому моменту я мог только сам с собой и то короткими позывными, типа: ссать, вода, дом, ссать.

Мы вернулись за столик. Я щедро налил даме рому, а сам заказал воды. Народа в клубе значительно прибавилось, на танцполе начали зажигать пьяные иностранцы, было видно, что третий стакан Му даётся с трудом, и я предложил отправиться ко мне. Минет минетом, а тема всё-таки не раскрыта.

Как вы понимаете, в клубе со всей дури фигачил кондиционер, а на улице, хоть и ночь, двадцать восемь градусов жары. К чему я клоню? Резкий перепад температуры разъебал нас, как дорога Москва – Кострома. Причём я последние полчаса обильно пил воду, поэтому страшно подумать, каково было Му. Вернее, подумать можно сейчас, потому что тогда я вообще думать не мог. Му вроде шла и шла, значит, вроде всё норм. Садимся на байк, надеваем шлемы как законопослушные граждане, и в путь. По дороге я решил, что ехать сразу трахаться как минимум бесчеловечно. Дай, думаю, немного вдоль острова прокачу, чтобы прийти хоть в какое-то чувство. Ветерок обдувает, дорога фокусирует, на душе пасадобль. Мне действительно стало лучше, только чувствую, руки Му, которые крепко обнимали меня сзади, обмякли и начали сползать. Я притормаживаю, смотрю назад, а Му спит и валится с байка, как тюлень с камня. Целую в губы – ни хуя. Трясу за руку – ни хуя. Ущипнул – блеванула. Слава богу, на чужую машину. Чёрт, а как же изысканная ебля? Му выблёвывает ещё две порции, и становится понятно, что никак. «Это всё или ещё? Финиш – ноу?»[8]8
  «Finish – no?» (англ.) – «Закончила – нет?»


[Закрыть] – уточняю я, потому как быть заблёванным кем-то другим кажется мне намного обидней, чем самому. Му кивает, я сажусь обратно, забираю её руки на свой живот и мчу к резорту.

Зайдя в бунгало, Му стремительно бежит в туалет, и, судя по звукам, её там разрывает на мелкие тайские кусочки. Не то чтобы я плохой парень, но собирать куски говна и блевотины со стен той ночью или любой другой ночью мне совсем не хотелось. Тем более что Му – профессиональная уборщица. Тем более что завтра как раз день уборки. Практика позитивного мышления реально работает. Я на всякий случай сгрёб всё ценное, а это макбук, бабушкина серебряная ложка на удачу и пачка сигарет.

Сгрёб и отправился в соседний резорт к знакомой паре, которая была всегда накурена и рада меня видеть. Я вкратце рассказал им историю, выпил всю имеющуюся в доме воду, лёг на пол и заснул.

На утро, после того как Му и её подруги выдраили сортир, поменяли постель и, слегка переборщив, запрыскали бунгало освежителем, я вернулся домой. Вернулся человеком с тайским опытом, пускай и не совсем таким, как обещали форумы, но вполне себе изысканным.

Да, всё-таки немцы не дураки.