Текст книги "Двойное экспресо"

Отпусти

Я достал бутылку из холодильника, уселся на террасе и залпом разрядил грибной шейк[9]9
  Грибной шейк (грибной коктейль) – смесь из перемолотых галлюциногенных грибов и сладкой газировки.


[Закрыть]. Разрядил и стал ждать местных богов, глядя на сползающее в Сиамский залив солнце. На изжелто-красное солнце. На солнце, а не на покрытое ржавчиной небо Москвы.

Шёл третий год, как я бухал, писал, пробовал различные расширители границ и влюблялся в каждую, кто размыкал передо мной коленки. Ну, или красиво делал вид, что влюблялся. По-разному бывало.

И вот я такой сижу на острове Панган[10]10
  Панган (Ко Панган) – остров в Таиланде; отличается максимально расслабленной атмосферой; широко известен благодаря ежемесячной вечеринке «Full Moon Party».


[Закрыть], на мне красные пижамные штаны с принтом из маленьких снеговичков, белая, застёгнутая на две пуговицы рубашка, в ушах играет замедляющая всё вокруг музыка, настроился получить дозу озарения, жду трип[11]11
  Трип или наркотический трип – психоделическое состояние, изменённое состояние сознания, характеризуемое отличным от типичного восприятием и интенсивным процессом осознания.


[Закрыть]. А он всё никак не приходит. Вернее, что-то изменилось, что-то стало не так, но что конкретно – ни черта не ясно. Походу, не доложили, суки. Ещё минут двадцать подожду и за добавкой поеду.

Деревья таки замедлились и сильно позеленели, а крыша над террасой медленно, но верно начала ехать в пропасть. Стало не по себе, и я зашёл в бунгало немного полежать. Упал на спину, и по белому потолку разошлись узоры. Через пять минут (на самом деле совсем не ясно, через сколько) я заключил: «Мало!»

Встав с кровати, я накинул футболку, взял ключи, телефон, кошелёк и вышел за дверь. Нет! Я вернулся за шлемом. Чёрт его знает, лучше в таких ситуациях не выёбываться на судьбу – шлем на голову, едешь не больше тридцати километров в час по прибору. Именно в таких состояниях понимаешь, насколько важны приборы. Я надел шлем прямо в бунгало и снова вышел. Только бы не псы. Те самые псы, которые лаяли и бросались каждый раз, когда я подъезжал к дому. Неприятное чувство, когда возле твоего дома постоянно ошиваются подонки, которые норовят тебя задеть. Это портит жизнь. Халигалипаратрупов! Я напрягся и медленно пошёл к байку. Справа рык – бегут. «Стоп!» – приказал я и посмотрел на стаю. Те остановились и замолкли. Вместо страха внутри была полная уверенность, что я говорю с ними на одном языке: «Послушайте, теперь я тоже тут живу. И это как ваша, так и моя территория. Давайте будем уважать друг друга. Я не враг». – Псы выслушали, развернулись и молча двинули прочь. Этот свой монолог я запомню на всю жизнь, потому что, признаться, не каждый день есть возможность поговорить с дворовыми собаками. И собаками в целом. Только когда я сел на байк и начал скатываться вниз по горе, ко мне вдруг пришло осознание того, что произошло, и я понизил свой лимит скорости ещё на десять километров.

В Амстердам-баре, где я брал грибной шейк, было людно – все раскуривались и глазели на закат. Бар построен на отвесной скале с неприятными ступеньками – так, чтобы слишком вмазанный уже не пошёл, и менты, пока поднялись, можно было всё слить. Вот и я, пока дошёл, кровь хорошенечко разогналась – лёгкая одышка, желание пить, вестибулярный аппарат вроде в норме. Я заказал шейк и решил присесть подождать на ступеньку. И тут мои глаза встретились с солнцем – ярко-оранжевые лучи разошлись ровными полосками по небу, и я понял, что вторая порция грибов будет лишней. Главное, не паниковать – паника всегда уводит в бэд-трип[12]12
  Бэд-трип (с англ. bad trip – «отчаянное путешествие») – сленговое выражение, описывающее негативные, потенциально опасные для психики переживания, которые могут возникать во время психоделического опыта, обычно вызванного приёмом психоактивных веществ. – Режим доступа: [Wikipedia]


[Закрыть]. Я присел, залип на солнце и старался дышать глубже. Шум состоял из музыки регги, людских голосов и гагающего геккона. Те, кто на острове впервые, всегда сначала думают, что это какие-то лесные птицы, но нет – это мелкие бродячие ящерицы. К чёрту их, к чёрту всех – внутри стало не по себе, я не хотел быть рядом с этими людьми. Боковое зрение среагировало на движение – это был официант, который поставил рядом со мной бутылку. Я кинул ему «спасибо», забрал зелье и двинулся прочь. Пока спускался, проверил кошелёк, телефон и ключи. Вот и всё, что у нас есть, – кошелёк, телефон и ключи. И больше никого и ничего. За бабло покупаю приблуды. Залез в телефон – получил новое задание. Ключи с мопедом – как награда за пройденный уровень. Нет никакой жизни – мы просто играем в игру. Всё под грибами кажется ненастоящим – кажется, что бродячие псы сейчас прыгнут в заросли и исчезнут, потому что за ними конец карты. Кто-нибудь когда-нибудь из вас заходил в заросли? Может быть, там и вправду конец мира.

Стоянка байков была похожа на толпу трансформеров. Кое-как я раздвинул себе проезд, надел шлем и покатился вниз до главной дороге. По-хорошему, надо было ехать домой, но кто придумал это ваше «хорошо»? Жрите сами это ваше «хорошо»! Дома меня ждали одиночество, тоска, грусть. Куда угодно, только не домой. Я двинул в сторону Полины – знакомой, которая жила на другом конце острова, – прекрасная и далёкая цель. Сейчас проедусь вдоль побережья, переключусь на пляжные пейзажи, и полегчает. Одиночество скрутило душу в косяк и раскурилось. Я вдруг подумал написать маме, что всё хорошо. Думал, напишу, вступлю в диалог и выжгу чёртову пустоту, но нет. Меня как будто отсоединило от мира людей. Было чёткое осознание того, что их не существует. Что они просто куски нарратива, варианты того, как будет разворачиваться игра.

Пластилиновые пальмы, песок, вода в заливе и асфальт. Я ехал максимально медленно и рассматривал мир – тревога сбавила обороты, красота побеждала.

Вторую половину пути я проехал в темноте и был счастлив, когда припарковался у виллы Полины. О своём прибытии я решил сообщить под её окнами. Ну да, возможно, это не очень хорошо – вот так, без предупреждения, вмазанным вламываться к людям, но на хорошего парня я никогда и не претендовал. Тем более она хотела со мной встречаться. Тем более какая вообще разница. «Эй, ты, я под окнами. Эй, ты! Ты дома?» – Нельзя сказать, что ей нравился мой тон, но что поделать, когда ты влюбляешься в придурка вроде меня? Приходится идти открывать и предлагать фрукты. Я зашёл в её слишком выбеленную спальню и сел на кровать. И залип на гирлянду из белых, похожих на клубки ниток шариков. И надо было, наверное, поздороваться, поцеловаться, но фонарики забрали меня, как зелёная лампочка кальмара. Не знаю, сколько я так просидел, надеюсь, не дольше пяти минут. Надеюсь, меня когда-нибудь отпустит и я снова буду счастлив. Надеюсь, жизнь окажется лучше, чем эти чёртовы фонарики.

Я, наконец, поймал себя на мысли, что занят какой-то хренью, и, повернувшись к Полине, спросил: «Как твои дела? Тут такое дело. Я сожрал грибов и мальца трипую, не обращай внимания. У меня, кстати, с собой есть, не хочешь?» – Предложил, конечно, больше из вежливости, потому что Полина была слишком консервативной для такой хуйни. Йога, випассана, браслеты на удачу и никакого мата, сигарет и бухла. Поэтому я обожал, когда она сосала. Сами минеты были средними, но её трушная «правильность» и традиционность взглядов высасывали из меня оргазм покруче голодной нимфоманки. Вот бывает, женщина играет в недотрогу, и ты бесишься, мол, хуле выёбываешься, а бывает, она реально такая. Вот Полина была такой. Но вернёмся в её комнату, где я с двумя чёрными шарами вместо глаз говорю с девочкой, которая была весьма обескуражена от происходящего. «И что ты чувствуешь? С тобой вообще всё в порядке?» – Любопытство разбавляло тревогу. «Я по-разному. Вот сейчас вроде норм. Всё как будто бутафорное, ненастоящее. Можно я у тебя побуду?» – У Полины мне стало как-то спокойно. Как-то защищённо и уютно. «Да, конечно, оставайся. Хочешь воды или поесть?» – предложила Полина. Жрать не хотелось, или, вернее даже я забыл, что есть еда и что её можно жрать. «Хочу воды, принеси сразу два стакана, пожалуйста», – сказал я и подошёл к окну. За ним были таинственные и уже не такие страшные джунгли – на миг мне представилось, будто я в за2мке. В комнате было тихо, за окном никого. Я слышал, как ветер толкает пальмы и листья-вееры трутся друг о друга. Нежность, бережность, трепет – я перехватил ощущение, которым обменивался ветер с листьями, и пропустил через себя. Когда-нибудь я буду ветром, который встретит свою пальму. Полина зашла в комнату и протянула стакан. Я выпил залпом и вдруг почувствовал голод. Отпускает! «Погнали пожрём», – предложил я.

Мы сели в тайской забегаловке напротив мини-маркета, который на контрасте с тёмными улицами горел, как чернобыльский светлячок. Мне принесли холодного пива и риса с морепродуктами. Я сделал пару больших глотков. «Фууууух! Хорошо-то как, мать! Я вернулся, Поля! Ура!» – Это было, наверное, самое приятное мгновение за последние несколько месяцев. Я не любил Полину, но тогда я сидел, смотрел на неё и был счастлив, что она рядом. Она улыбнулась и снова спросила, что я чувствую. «Я чувствую, как будто много лет провёл в одиночестве на Марсе и наконец-то вернулся домой. Счастье, Поля, оно такое простое», – сказал я и снова отхлебнул пивка. Ох-ты, ёх-ты, слава богу, второй шейк пить не стал. А ведь хотел, жаба душила, он ведь не дешёвый. Ох-ты, ёх-ты, сейчас пожру, а потом загрузим какой-нибудь фильмец и уснём в обнимку. Что может быть лучше? Надо написать маме. «Как ты, мама?» – «Всё хорошо, а ты?» – «Замечательно. Я тебя очень люблю». – «Чего это вдруг? Накатил?» – «Скорее, откатил», – подумал я, но писа2ть не стал.

Као Ра

Зимовал я на острове Панган, пил я на острове Панган, писал я на острове Панган, в баню ходил на острове Панган, ел сосисочки с сыром на острове Панган, периодически с какими-то людьми тусил, периодически тусил с наркоманами, они же йоги, периодически каких-то женщин соблазнял. Ну или пытался. Короче, жил и жил – хорошо жил. Достойно.

Как-то, уже не помню как, я загулял с инстаблогерской тусовкой, и в ней была Оля – визажист. Хорошенькая, тёплая душой девушка. Правильная-преправильная – как завтраки с гранолой и маракуйей. Такие напиваются только йогуртами и чихают мармеладками. «Такую прямо хочется испортить», – подумал я и допил третью бутылочку пива, когда мы всей компанией сидели на завтраке.

Смотрю на неё пристально, мол, в душу заглядываю, улыбаюсь, шутку шучу – ну, короче, хлебушек в озеро кидаю, рыбку приманиваю.

Мы, говорит, сейчас поедем фоткать туда-сюда. Куда? Сюда. Туда. Куда? Я думаю, в пизду по такой жаре гонять, говорю: «У меня дела важные, но вечером с удовольствием приеду к вам на ужин». Ну и приехал. Кто ж знал, что они веганы, накакать им в том ям.

Благо бутылку виски взял. Благо там никто не пьёт, и мне весь литр достался. Благо я не помню, как домой добирался. Не благо было то, что я по пьяни пообещал в пять утра с ними рассвет поехать снимать, хотя и это в итоге оказалось благо, потому что такую красоту я бы вряд ли сам увидел с моей любовью к не выходить из комнаты, чтобы потом не расхлёбывать.

Вообще, все эти тревел-блогеры – на заводе проще гайки крутить. Огромная команда – стилисты, визажисты, координаторы, ассистенты, фотографы и прочие хуй пойми кто весь день по тридцатиградусной жаре мотаются по смотровым площадкам и всяким таким годным для фото местам, по сто раз переодеваются – встань там, сядь здесь, улыбнись сильнее, ну-ка, приподнимись на носки, чтобы ноги стройнее смотрелись.

Я с двенадцати дня и до шести вечера под кондеем сидел, потому что от жары в башке жидкость вскипала, и я даже как-то по сильной перепойке начал на голову соль и перец сыпать. И возмущаться, что нет лаврового листа. А они платья, блять, таскают-меняют, технику всю эту на себе прут. Короче, блогерство – сучья ебень. Не знаю, как можно хотеть быть блогером, а тем более тревел-блогером. Поэтому меня хватало на завтраки и ужины. Иногда пляжи, но под семью зонтами, вентилятором, обложившись бутылками холодной воды, и только на гамаке, потому что ненавижу лежать на песке, в него плюют крабы.

Тогда я вообще ни черта не знал про то, как работает инстаграм, но очень хотел быть богатым и вести праздную жизнь, поэтому с большим интересом слушал их бесконечный трёп про охваты, хэштеги и как не попасть в бан. Из разговора про бан стало понятно, что в бан я попаду сразу после регистрации и буду там постоянно – всё, что мне по жизни нравилось, всё, к чему был интерес, – всё это было запрещено инстаграмом. Абсолютно всё.

Но я всё равно слушал, потому что кто его знает – сегодня бунтарь, а завтра бобра и жену заведу, браслетики фоткать начну, захочется феминистом стать. Или геем. Буду амбассадором шампуня или спа-центра. Буду фоткаться в ду2ше Шарко и писать про душистое мыло, которое не сушит кожу. Когда-нибудь. Потом. Потому что тогда максимум, что я мог рекламировать, – это мирамистин и активированный уголь.

Йоги и прочие на острове, кому нехуй было делать, увлекались мистикой и наделяли остров чудесами. Так вот, на третий день знакомства, после ужина, когда все ушли спать, я – абсолютно мистическим, магическим образом – был практически трезв. Ну, насколько это было тогда возможно. Трезв и благосклонен к светской беседе. И поеданию шоколада. И к бокальчику просекко, чтобы исправить недоразумение, сказанное выше.

Короче, мы разлеглись на террасе и начали щупать друг друга, но не так, чтобы за задницу, а скорее у кого какая семья, профессия, жизненные кредо. И чем дальше заходил разговор, тем меньше хотелось трахаться. Вернее, трахаться хотелось, и даже очень.

Просто тогда меня больше интересовало бухло, наркотики и беспорядочные связи, нежели икея, покупка ватрушки любимой и поездки к родителям на выходные. Короче, Оля была слишком милой, чтобы трахнуться и потом сделать вид, что это был не я.

«Не хочешь подняться на Као Ра, встретить рассвет, контент поснимать?» – спросила Оля, когда после разговора про спорт возникла неудобная пауза. Со спортом так всегда. «Чего?» – спрашиваю. «На Као Ра. Это самая высокая точка острова. Там, правда, идти придётся по сложной тропе и достаточно долго, но вид потрясающий». – «Сложная тропа – это типа там асфальта нет, пару булыжников на обочине и вайфай не ловит?» – подумал я, глядя на Олины розовые кроссовки, цветочек в волосах, цветочки на платье, цветочки на ногтях и цветочки на чехле айфона.

Эх, Ольга, вам бы город Клин посетить. «Ну погнали», – говорю. А она мне: «Туда надо заранее готовиться и часа в три ночи ехать, чтобы к рассвету уже забраться». – Это ж сколько она собралась полтора километра пёхать», – думаю я и на телефон смотрю. «Три часа уже через полчаса. Погнали!» Так как я всё время ходил в трениках и рубашке, а ещё в этот день был в кедах, я прямо-таки был готов к сложным тропам. Тем более бутылка просекко закончилась, и потянуло на кутёж.

Как напьюсь, меня всегда тянет на кутёж или охоту. Как-то в Черногорию летом к маме приехал и под градусом поймал черепаху, ёжика и потом кальмара. С кальмаром было так. Говорю: «Бери, мать, маску, трубку, ласты, подводное ружьё и вези к морю. Видишь? – на черепаху показываю. – У меня охотничий фарт. Сегодня ужинать будем деликатесами».

Семь часов по дну шастал, потому что земля не держала, и вот кальмара, беднягу, пристрелил. Пристрелил случайно, но всем говорю, что расчёты были сложные. Правда, есть его в итоге не стал, потому что три дня блевал – от переутомления на охоте. Ну и вот, говорю Оле: «Бери снаряжение альпиниста, и погнали, пока не разморило». Она, конечно же, сразу влюбилась. Девочки обожают смелых, спонтанных любителей приключений. И пьяниц. Правда, любят они их недолго, но зато ярко, запоминающе. Она взяла рюкзак с фотиком, натянула не менее розовый, чем кроссовки, спортивный костюм, мы сели на байк и погнали.

Едем по спящему острову. Луна силуэты пальм как трупы обводит, периодически на обочинах глаза собачьи проблёскивают – красота зловещая. Воздух остыл, ветер холодит, руки Оли обнимают покрепче на поворотах. Выехали на единственную освещённую дорогу. «Давай за водой на заправку заедем», – просит Оля. Заезжаем. «Давай пару литров возьмём», – просит Оля. Прикидываю: ща ведь ещё придётся рюкзак с фотиком переть. Она-то пока не в курсе, что, помимо пьянства, я ещё и джентльмен. «Давай две по ноль пять? Мы же не в поход с ночёвкой?» – произношу как знаток и покоритель многих вершин. Слушается.

Загружаемся – и снова в темноту по навигатору. Едем, ветер с хрипом мотора перемешивается, мошки жизни о моё лицо теряют. «Сто метров и направо», – говорит Оля, я притормаживаю, пытаясь найти что-то, похожее на въезд, – есть. Как и говорил: неасфальтированная, слегка подбрасывающая дорога, по бокам лачуги, вокруг пальмы, на часах 3:30, слава богу, по ноль пять взяли.

Хорошо, что у меня пачка сигарет новенькая, люблю куда-нибудь идти-идти, а потом прийти, сесть и, как в кино, закурить. Хорошо, что поехал, – сейчас как бы дело сделаю с утра пораньше – и голова успокоится, потому что часто переживаю, мол, жизнь скучную живу, перед компом да на диване, мол, совсем лень засосала. А так вон – в горы приехал. Значит, всё хорошо. Хорошо, что всё хорошо. Хорошо, что сок и зубочистки вчера купил. Мы упёрлись в узенькую тропу и тормознули. Приехали. «Дальше пешком», – сказала Оля и спрыгнула с байка.

Короче, идём по самой простой, местами размытой, местами прикрытой листьями пальм земляной тропинке. Идём-идём, айфонами дорогу светим, и вдруг пёс. Некоторые собаки на острове прямо зомби – ночью выбегают на дорогу, рычат, пытаются догнать байк и укусить за ногу. Такие обычно в стаях, но и одиночки попадались. Я шикаю, тянусь вниз, типа за камнем, пёс тормозит, но дёру не даёт. Осматривает. Меня в детстве овчарка напугала, и я не очень дружелюбен с чужими псами. Или даже агрессивен.

То есть не то чтобы я бросаюсь, но в мою сторону идти не надо – оскалюсь, булыжником швырну, матом обложу. Даже если ты просто увидел бабочку возле моих ног и решил её понюхать – пизды получишь ещё на полпути.

Короче, я врубил режим волка и попёр на него, готовый биться, но Оля тормознула. Говорит: «Нужно руку опустить и что-нибудь приятное сказать. Это ритуал знакомства с пёсиками». – Тоже мне, кинолог. – «Это не той-терьер, если ты не заметила». – «Позволь!» – настаивает Оля и опускает руку. «Ладно, Хагрид, попробуй», – думаю я и отступаю назад, но глаз не свожу. Меня, Пушок, не проведёшь.

Оля начала говорить всякие приятности тоном, которым обычно общаешься с детьми, и шо вы думаете – этот лохмач подошёл, лизнул её ладонь, бросил на меня ленивый взгляд, мол, на хуй ты мне не сдался, я тайский интеллигент, а ты русское быдло, и, развернувшись, двинул по тропе.

Оля – за ним. «Пойдём, – говорит, – сейчас он путь покажет». Пёс ей путь покажет. Пёс – ей. Понимаете? Путь покажет. Ну, думаю, либо на острове девочка пересидела, эзотерики переела, либо напрочь ебанутая, что тоже может быть, я ведь её третий день знаю. Может, она Маугли? Может, сейчас как стукнет в грудь – и нас обезьяны на гору понесут. Кстати, я был не прочь, потому что алкоголь совсем выветрился, а вместе с ним и суперсила человека-алкаша.

Мы пришли на развилку. «Я не помню, куда идти». – «Ну так, может, у пса спросишь?» – «Собачка, нам на гору подняться надо, куда идти?» – Оля обратилась к лохматому. Точно ебанутая. Пёс повернул налево в горку – мы за ним. Дорога стала ухудшаться, пошли булыжники, по которым надо было прыгать, и вот это, это стало больше походить на сложную дорогу. Чёрт, пёс начал казаться мне волшебным, а Оля вообще поднялась в глазах. Не такая уж она и папенькина, подумал я.

К сожалению, очарование продлилось не долго, потому что пёс привёл нас к хибаре, в которой, видимо, жил. Да, всё-таки ебанутая. «Ну что, зайдём к Тузику на чай и обсудим магические камни?» – Оля покосилась на меня и молча начала спускаться обратно. Я за ней. Мы вернулись к развилке и пошли по другой тропе. Слава богу, их было всего две.

Глаза привыкли, Луны стало достаточно, чтобы видеть путь. «Оль, может, с комарами переговорить? Ты не знаешь ритуал знакомства с комарами? Оль, смотри, палка лежит. Ты, часом, не знаешь палочный язык?» – Чем больше она улыбалась, тем больше я идиотничал.

Мои остроты закончились вместе с тропой. Мы упёрлись в стену из папоротников. «Ты уверена, что мы туда приехали?» – «Я была тут пять лет назад, но точка правильная». Мы включили фонарики и осмотрелись – вокруг деревья, лианы, кусты. «Всё верно!» – вдруг радостно воскликнула Оля и указала на пальму. Малюсенькая, разъеденная жуками деревянная табличка была прибита к стволу, а на ней надпись «Као Ра» и стрелочка – прямо в папоротники.

Я люблю гулять по сосновому лесу и пикники у озёр, но трогать азиатские папоротники мне совсем не хотелось. Я по телику смотрел про джунгли – некоторые кусты даже лягушку сожрать могут, а некоторых касаешься – и ожоги потом, как после паяльника. У меня в детстве был паяльник – знаю, о чём говорю. «Ты уверена?» – «Да. Просто зарос кусочек, там дальше норм будет». Я посмотрел на Олины розовые кроссовки. Да, чего это я? Раз табличка, значит, всё ок. Сейчас папоротники раздвину – и будет тропа.

Я, как учил батя перед походом, заправил рубашку в штаны, раскатал рукава, застегнул все пуговицы и поднял воротник. «Клещи, я иду!» – скомандовал гроза карельских лесов. Попросил Олю посветить и двумя пальцами аккуратно, как обычно грязную тряпку берёшь, если только что руки помыл, раздвинул листву. Блять. За папоротниками оказались ещё папоротники.

Надо было решать – люблю я Олю или чёрт с ней. Признаться, вариант «чёрт с ней» мне тогда нравился больше. Я как-то перехотел, перегорел, и вообще. Мы уже полтора часа шароёбимся – я же не блогер, чтобы так убиваться. Но, с другой стороны, отступать обидно – столько ходить-бродить, с собаками говорить и потом слиться из-за пары папоротников. Ща покажу, кто тут Симба. Я раздвинул следующую пару папоротников, потом ещё одну, потом ещё, и – папоротники закончились.

Только вот тропа ни хуя не началась. Вернее, даже хуже – передо мной были самые настоящие, плотно упакованные, с лианами и прочей мурой, которую я видел в кино, джунгли. Я повернулся к Оле в надежде увидеть ужас на её лице и спокойно разойтись по домам, но, увы, я не обнаружил даже удивления. Ладно, думаю, может, это всего лишь отрезок, а потом нормально будет.

Через полчаса мы наткнулись на огромный белый булыжник. Кто бы мог подумать, что я буду так рад булыжнику. Единственное место, где не было чёртовых деревьев и кустов, где можно было чуток передохнуть от постоянного напряжения, что сейчас меня проглотит какая-нибудь гусеница. Я забрался на булыжник, лёг Иисусьим крестом и объявил десятиминутный перерыв. Дело в том, что, помимо непроходимых зарослей, количество выкуренного и выпитого за жизнь в джунглях парило так, словно ты в хамаме, который забыли вырубить. Дышать было практически невозможно.

А ещё мы ни черта не шли – мы взбирались: подтягивались на лианах, раскидывали пальмы, которые обычно рубят мачете, перепрыгивали выступающие корни вековых деревьев, которые поднимались настолько, что образовывали впадины высотой с гаражи. Я не знаю кто, но после такой хуйни мне просто обязаны вручить орден за дальний поход или назвать это место моим именем. Теперь я точно трахну Олю, даже если потом не перезвоню. Даже если не дойду, я воскресну на одну ночь и трахну.

Пока я умирал, Оля спокойно стояла у камня, проверяла инстаграм, и даже намёка на одышку не было. Сто хуёв мне в жопу, чтобы я ещё раз на такое согласился.

Начало светать, и это радовало. Периодически я останавливался, задерживал дыхание и слушал. И смотрел по сторонам. Джунгли дремали. Иногда доносился какой-то треск, или птица поднималась, когда слышала наше приближение, но в остальном – тишина, дымка, деревья словно в радиационном ореоле, и если бы Ван Гог любил зелёный, он бы рисовал именно такой. Вокруг была новая для меня красота – если и есть в мире магия, то это была она.

Через два часа, за которые я вспомнил все плохие слова, которые знал, мы наконец вышли на равнину, на самую высокую точку острова.

Там нас ждал железный монах в позе лотоса, обвешанный высохшими цветами, обложенный благовониями, которые давно сгорели. Лучше бы автомат с газировкой поставили вместо этого лысого крота. Причём цену можно было бы загнуть любую – всё равно бы брали. Как вы, наверное, догадались, моя вода закончилась ещё там, на булыжнике, и вся надежда была на Олину, которую она практически не тронула.

Мы подошли к обрыву, и – господи, боже мой, все святые и не очень духи – я вспомнил ещё несколько матерных слов. Не то чтобы я в горах не был и виды не видал, но по джунглям ради них точно не прыгал. Мне кажется, я понял альпинистов, паломничество и людей, которые стоят по несколько суток, чтобы поцеловать икону. Всё дело в экстазе, которого можно добиться через изматывающий путь, когда ты платишь за красоту страданием.

Я смотрел на залив, на кроны деревьев и даже не заметил, что колочусь от холода. Футболка была не просто мокрая, а как будто его прорванную трубу затыкали. Я снял и выжал, затем обтёр торс и снова выжал. Воды было на два стакана. «Оль, после всех мучений и перед такой красотой мы просто обязаны тут трахнуться». – Я знал, что затея ей вряд ли будет по душе, но попробовать было нужно. Ну мало ли, ну вдруг. Я ведь её недооценил с горой.

Короче, пробыли мы там час, наснимались, насиделись, дважды попи2сали – и в путь. Уходить, конечно, не хотелось. Вернее, хотелось, но я такой человек – если заплатил, то выдавлю за свои деньги всё и ещё сверху сто по сто. Солнце – солнце стремительно поднимало температуру, а нам ещё спускаться, и хотелось бы сделать это до того, как на градуснике будет тридцать.

Путь вниз был проще и быстрее. Плотную шапку деревьев пронзали плоские лучи, птицы разорались, я смотрел по сторонам и не мог поверить, что прошёл весь этот путь с фонариком айфона. Трезвый, братцы. Без специально обученного человека, который бы меня нёс и отгонял жучков. Сам.

Гордости было – хоть памятник ставь возле того железного монаха. В самом низу, когда мы уже волоклись по тропинке к байку, а жарень разъедала кожу, навстречу шла за ручку молодая французская пара с блаженными улыбками. «Вэй риз Као Ра?» – «Где Као Ра?» – спросил парень. Этот вопрос был прекрасным завершением нашего похода. В какой-то мере даже лучше, чем сам поход.

У меня есть такое лицо, которое врубается, когда я знаю, что человека передо мной ждёт ад, мрак и жопа, но он пока об этом не знает, – такое добродушное, излучающее тепло и заботу лицо. Как же я хотел посмотреть на их улыбки, когда они зайдут в лес и пройдут хотя бы двести метров. У нас по крайней мере ночная прохлада и вода была. Эти шли совсем налегке и в шлёпках. Прощайте, французы, это вам за Москву. «Правильно идёте», – говорю. «Хорошего вам дня», – говорю. «Вам пиздец», – этого я уже говорить не стал.

Я довёз Олю до дома, потом себя. И как же приятно было выпить воды, смыть поездку душем, врубить кондей и вжаться щекой в подушку. И заслуженно уснуть. И снились мне папоротники, тигры и магазин «Пятёрочка», который стоял на самой высокой точке острова Панган.

Послесловие:

На следующий день мне нужно было срочно похвастаться доблестью, и я позвонил маме. И тут ко мне явилось просветление – вернее, мама мне его явила. Сказала, что я с таким фартом должен в Лас-Вегас ехать. Ещё сказала, что я идиот, но тут вроде бы ничего нового, так что сфокусируемся на фарте.

Короче, я в три часа ночи пёрся на гору через джунгли, без оружия, местного проводника, должной одежды, с бабой, которая базарит на собачьем. И чёрт с ними, с папоротниками и лианами. Я почему-то забыл и, пока взбирался, совсем не думал о том, что джунгли кишат – внимание! – обезьянами, удавами, кобрами, дикими кабанами, скорпионами, летучими мышами и прочим хищным, свирепым, ядовитым говном, которое, по идее, должно было нами поужинать.

После долгих размышлений у меня появилась теория, почему ни одна зараза нас тогда не тронула, но моей маме она не очень понравилась. Дело в избыточном алкоголе в крови – меня даже комары в те годы перестали кусать, хотя до этого практически обгладывали. В крови и перегарном биополе, попадая в которое люди начинали пьянеть, просто стоя рядом, а змеи, как видно, расползаться. Такие дела. Кстати, у нас с Олей случился роман. Длился он, правда, всего несколько дней, но это уже другая история. Хорошо, что Оля увлекалась астрологией и объяснила моё нежелание сближаться со слишком сильным Сатурном. Я благодарен Сатурну.