Текст книги "Хейсар"

Глава 12
Бельвард из Увераша

Первый день третьей десятины

первого травника.

…Глава Ирригардского братства Пепла усиленно строил из себя короля – восседал на кресле, явно скопированном с малого трона Латирданов, демонстративно поглаживал рукоять короны[79]79
  Корона – местное название символа королевской власти. Полуторный меч с навершием, изображающим корону.


[Закрыть] и смотрел не на Бельварда, а сквозь него. Увы, ни все вышеперечисленное, ни одежда, явно сшитая на заказ у лучших портных Аверона, ни дорогие перстни, унизывающие пальцы, не давали самого главного – врожденной уверенности в себе: Сулхар по прозвищу Белый держал голову как черный, спину – как черный и даже кивал как черный.

Хотя нет, не кивал – таращился в противоположную стену и шевелил губами. Так, словно говорил сам с собой.

Минуту. Две. Пять. Десять. Потом начал кусать ус, не замечая, что в глазах Бельварда разгораются икорки гнева.

Минут через пятнадцать смотреть на бесстрастное лицо Серого порядком надоело, и юноша, сжав кулаки, повторил свое предложение:

– Мне нужны две твои лучшие пятерки. Если они сделают дело, ты получишь две сотни золотых…

Сулхар постучал пальцами по крестовине меча и наконец изволил посмотреть на гостя:

– Братство не связывается с хейсарами. И с Бездушными – тоже…

– Боитесь? – презрительно усмехнулся юноша.

Серый равнодушно пожал плечами:

– Золото нужно живым. А вы предлагаете нам не только дело, но и месть шаргайльцев с Посмертным Проклятием Бездушного…

– Хейсаров – восемь, Бездушный – один! – возмутился Бельвард. – А две пятерки, которые мне нужны, – это целый десяток! Если твои люди не промахнутся, то мстить и проклинать будет некому!

Глава братства Пепла криво усмехнулся:

– А если промахнутся?

Юноша невольно дотронулся до повязки, прикрывающей пустую глазницу, поймал насмешливый взгляд собеседника и разозлился:

– Я, кажется, просил лучших!

– Хорошая пятерка приносит Братству пару сотен золотых. Каждый год. Лучшая – вдвое больше. Ну и ради чего мне ими рисковать?

Бельвард раздул ноздри, сжал зубы и… ухмыльнулся:

– Хорошо, давай по-другому: ты выделяешь мне столько людей, сколько считаешь нужным. Я плачу пять десятков желтков сейчас, двести пятьдесят – после дела и забываю обо всем, что видел…

Белый проследил за взглядом, направленным на его корону, и нехорошо прищурился:

– Я – ветер в ночи: сегодня – есть, а завтра – нет. Вы – мясо[80]80
  Мясо – на жаргоне Серых «жертва».


[Закрыть], у которого есть имя, дом и близкие. Разницу чувствуете?

– Ты мне угрожаешь? – взбеленился Бельвард, потянулся к рукояти кинжала и сделал вид, что собирался почесать живот: телохранители главы Ирригардского братства Пепла среагировали на его движение уж слишком быстро!

Серый его жеста «не заметил»:

– Нет. Я отвечаю на предложение с намеком…

Юноша сжал зубы, развернулся на месте, шагнул к двери и услышал тихий смешок:

– Не торопитесь уходить – вы меня не дослушали…

…Первая пятерка Серых догнала Бельварда перед самыми Южными воротами. И, подав условный знак, унеслась вперед. Вторая пристроилась к нему сразу после того, как он въехал в лес, а третья и четвертая объявились после заката, как раз перед тем, как Бельвард и его «свита» добрались до дорожки, ведущей к постоялому двору «Волчье Логово».

Как и обещал Сулхар, последние восседали на неплохих тирренских скакунах и щеголяли в одежде родовых цветов баронов Гетри[81]81
  Бароны Гетри являются вассалами короля Тиррена, а их лен расположен в двух днях пути от границы Вейнара. Младший сын барона Верея Гетри во время охоты на медведя подставился под удар лапы. В результате ослеп на правый глаз и получил пяток очень неслабых шрамов.


[Закрыть].

Один из них – сухой и на редкость жилистый парень лиственей эдак двадцати, восседавший на коне с грацией степняка, – мигом спешился, вытащил из переметных сумок пару увесистых свертков и с улыбкой предложил Бельварду прогуляться «до ветру».

Процесс переодевания занял от силы минут пять. А вот работа с лицом – больше часа. Впрочем, дождавшись ее завершения и заглянув в подставленное зеркальце, Бельвард с большим трудом удержался от вскрика: лицо человека, отражающегося в зеркальце, было настолько сильно изуродовано ударом медвежьей лапы, что вызывало безотчетный ужас!

– Аднаглазый, Двуликий меня забери! – ухмыльнулся Серый. – Как есть, Аднаглазый!

– Угу… – поддакнул ему кто-то еще. – Па-ахож…

…Бельвард засомневался. А зря – рассмотрев лицо нового постояльца, хозяин постоялого двора расплылся в ослепительной улыбке и поклонился чуть ли не до земли:

– Смирения, ваша милость! Искренне рад видеть вас снова!

Отвечать на вопросы человека, общавшегося с настоящим д’Гетри, было глупо, поэтому юноша ткнул пальцем в замотанное шарфом горло и прохрипел что-то невразумительное.

– Простыли? У-у-у… – расстроился толстячок, потом подпрыгнул на месте, вгляделся в полумрак зала и заорал: – Браня! Согрей вина его милости! Живо!!!

Браня, разбитная девица лиственей пятнадцати от роду, собиравшая с одного из столов грязную посуду, нехотя повернулась к дверям, уставилась на Бельварда и вдруг расплылась в счастливой улыбке:

– Ваш-мл-сть, вы? Ой, шо ж я, дурища, стою-то? Ща, уже бегу!!!

Тарелки, заваленные куриными костями, полетели обратно на стол, вслед за ними на него же шлепнулась тряпка – и девка, радостно подпрыгивая, унеслась куда-то в темноту.

– Носит… На шее… – усмехнулся хозяин «Логова». – А надысь одному любопытному нос кувшином сломала…

– Что носит-то? – прохрипел юноша.

– Как «что»? – удивился толстячок. – Колечко, которое вы ей в прошлый раз подарили…

– А почему на шее?

– Дык большое ж…

– А-а-а…

– Ваша милость, вам эта-а-а, говорить-то не стоит… – подал голос один из Серых.

Бельвард «расстроенно» вздохнул и вопросительно посмотрел на хозяина – мол, куда идти?

…Любимая комната Одноглазого была очень даже ничего: кроме широченной кровати, застеленной белоснежным бельем, в ней оказалось два стола – прикроватный и обычный, аж четыре стула, три сундука для вещей, стойка под оружие и шкаф для одежды. На полу лежала медвежья шкура, окна прятались за занавесками, а три из четырех масляных светильников стояли на красивых металлических подставках.

Пахло тоже здорово – ягодами, травами и свежестью.

Остановившись на пороге, Бельвард удивленно поскреб подбородок – постоялый двор, расположенный в такой глухомани, как графство Ирригард, должен был выглядеть иначе!

Хозяин «Логова» истолковал его удивление по-другому – виновато опустил взгляд и тяжело вздохнул:

– Сломали ваш кувшин, ваша милость! Его светлость граф Арман со спутницей. Я ездил в город, искал такой же, но не нашел…

– Жаль… – прохрипел юноша, скинул с плеч плащ и, вспомнив о Слизне, неопределенно покрутил рукой.

– Уже готовится, ваша милость! Все, как вы любите! – затараторил хозяин «Логова». – Как будет готово – принесу… Э-э-э, принесет… Браня…

…Рыбу Бельвард не любил. Вернее, любил, но терпеть не мог выковыривать из нее кости. Поэтому, увидев перед собой блюдо с красноперками[82]82
  Красноперка – местная рыба. Славится костлявостью.


[Закрыть], чуть было не забыл, что он изображает барона д’Гетри.

Сдержал недовольный рык, нехотя отрезал небольшой кусочек, отправил его в рот и удивленно изогнул бровь – в рыбке не было ни одной косточки! Вообще!!!

– М-м-м… – промычал он и улыбнулся стоящей напротив девчушке. Искренне и от души: ужин был великолепен. А та, которая его принесла, была юна, свежа и хороша. Хотя нет, не хороша, а красива. И пусть бедра у нее были чуть шире, чем хотелось бы, а ноги – чуть короче, чем у той же Ульяры, зато грудь была в полтора раза больше, а волосы – намного длиннее и роскошнее.

Поймав его взгляд, девушка засияла и зачем-то перевесила рушник с руки на плечо:

– Вкусно?

– Угу…

– Я помню, что и как вы любите…

Юноша на мгновение прикрыл глаза – мол, спасибо – и, запоздало сообразив, что Браня выделила слова «что и как» совсем не зря, забыл про еду: девушка, кокетливо улыбаясь, полезла в вырез за копьем и «ненароком» распустила узелок шнуровки.

Складочка, показавшаяся в вырезе, выглядела так аппетитно, что у Бельварда перехватило дух.

– Вы, эта-а-а, кушайте, ваш-мл-сть… – удовлетворенно сверкнув глазами, хихикнула девица. – И вина горячего выпейте… А я… я никуда не убегу…

Кивнул, не отрывая взгляда от выреза. Отправил в рот еще кусочек рыбы. Запил неплохим белогорским и рванул ворот камзола – Браня, дразняще облизнув губы, распустила шнуровку еще на ладонь и якобы случайно сдвинула вырез в сторону, на мгновение показав ему светло-розовый сосок. Потом тряхнула волосами, танцующим шагом обошла стол, ласково провела рукой по его руке и прижалась к плечу:

– Я соскучилась…

– Угу… – выдохнул он. – Я – тоже…

Девушка хихикнула, коснулась пальчиками его затылка, обожгла шею поцелуем, нежно прикоснулась к щеке и… удивленно поинтересовалась: – Ой, а в чем это вы, ваша милость?

Бельвард непонимающе нахмурился, развернулся к ней лицом, увидел пальцы, перемазанные краской, взгляд, в котором протаивает понимание, и понял, что шрамы, над которыми столько трудился Штырь, приказали долго жить. А вместе с ними – и договор с Сулхаром Белым!

«Что, девок не видел, дурень?» – мысленно взвыл он, в отчаянии сжал кулаки и… вдруг понял, что еще не все потеряно.

Вскочил, левой рукой зажал Бране рот, правой – выхватил кинжал, уткнул ей в горло и прошипел:

– Шуметь не надо… Поняла?

Девушка торопливо затрясла головой.

– Сейчас ты откроешь ротик и позволишь мне вставить в него кляп. Потом я свяжу тебе руки и положу на кровать. Если ты будешь вести себя хорошо, то останешься живой и здоровой. Все поняла?

Браня кивнула, зажмурилась и сглотнула.

– Значит, договорились…

…Убедившись в том, что узлы затянуты так, как надо, Бельвард повернул Браню спиной к кровати, легонечко толкнул, потом метнулся к двери, выглянул в коридор и, наткнувшись взглядом на встревоженное лицо Штыря, криво усмехнулся:

– Мы – заняты. И будем заняты до рассвета…

Серый глумливо ухмыльнулся, потом уставился на его лицо и помрачнел:

– А шрам-то смазался, ваша милость!

– Знаю… Поправишь… Утром…

– Она – ВИДЕЛА!!!

– Мы уедем вместе с ней…

– А что скажет ее хозяин?

– Хм… А ты с ним пообщайся… Скажи, что я приехал, чтобы ее забрать. Что мы с ней поговорили, и она согласилась переселиться в мой замок… – Юноша сорвал с пояса кошель, высыпал на ладонь десятка полтора желтков и протянул их Серому: – А это – ему. На новую служанку…

Штырь алчно оскалился:

– Не многовато за девку-то?

– Разберись сам. Останется лишнее – возьмешь себе…

– Ха!!!

– Только учти – если мой уговор с Сулхаром сорвется из-за твоей жадности, то вина за это ляжет на тебя…

Серый посерьезнел, убрал монеты за пазуху и кивнул:

– Сделаю как надо-ть…

– Я тебя услышал…

…Закрыв за собой дверь и задвинув засов, Бельвард облегченно выдохнул, повернулся к кровати и закусил губу – Браня лежала по-другому: ближе к краю, не на боку, а на спине и явно прятала взгляд!

Мазнув взглядом по торчащему сквозь шнуровку соску, юноша метнулся к окну, проверил запоры и криво усмехнулся: нижний был открыт. А верхний – нет!

– Шустрая… – усмехнулся он. – Даже очень! А ведь мы вроде бы договаривались… Ну, и как мне теперь тебя наказать?

Девушка зажмурилась и замотала головой.

– Что, никак?

Кивнула.

Бельвард подошел к кровати, сел на краешек и прикоснулся к аппетитному холмику груди:

– Совсем-совсем никак?

Девушка побледнела и кивнула еще раз.

Юноша облизнул враз пересохшие губы и прилег. Рядом. Так, чтобы чувствовать бедром ее бедро:

– То есть мне что, всю ночь просто спать?

Она задрожала и пожала плечами.

– Не смогу… – хрипло выдохнул он: – Ты же только что сама дала мне понять, что если я засну – ты убежишь. А это в мои планы не входит. Опять же, уснуть рядом с такой красивой девушкой, как ты, сможет только младенец. Или немощный старик…

Браня открыла глаза, гневно уставилась на Бельварда и демонстративно сжала колени.

Он ухмыльнулся, вытащил из ножен кинжал и положил его на ее правую грудь. Потом выждал несколько мгновений, пропустил пальцы сквозь шнуровку и сжал ладонью левую:

– Выбор понятен?

Девушка тихонечко застонала.

Потом ее колени дрогнули и раздвинулись…

Глава 13
Баронесса Мэйнария д’Атерн

Третий день третьей десятины

первого травника.

– …Пя-а-ать десятков и три со-о-охи… Сы-ы-ы каждой – по ды-ыва ка-а-апья и семь ме-е-едяшек… Па-а-алучаецца… па-а-алучаецца… – Ночная Тишь закатил глаза, потер переносицу и тяжело вздохнул: – Получается о-о-очень много…

– «О-о-очень много» – это сколько? – ехидно поддел его старший брат.

– Сейчас посчитаю… – Унгар затер ладонью свои же собственные записи, вытащил из сапога деревянное «перо» и решительно начертил на земле две вертикальные полоски: – Это – копья с одной сохи…

…Как обычно, он торопился. Поэтому вместо пятидесяти трех пар начертил сорок девять – что для него было довольно хорошо. И принялся считать.

Высунутый кончик языка, прикосновения к переносице и пылкие взгляды в мою сторону помогали как-то не очень, поэтому результат у него получился умопомрачительный – девяносто одна монета. Дальше – хуже: вместо пятидесяти трех рядов по семь черточек он нарисовал сорок четыре по семь, четыре – по восемь и две – по шесть.

После перепроверки одна «восьмерка» лишилась лишней черты, а «шестерка» обрела недостающее. Что никак не сказалось на результате – после завершения расчетов толковейший из моих женихов выдал умопомрачительную сумму: один желток, тридцать семь копий и восемь медяшек[83]83
  В одном желтке пятьдесят копий. В копье – пятьдесят медяшек.


[Закрыть]!

– Ты только что выбросил в пропасть двадцать шесть серебряных и тринадцать медных монет… – буркнула я. – И это – с одного лишь посошного налога. А что будет после подсчета остальных? Пустишь лен по ветру?

Ночная Тишь вспыхнул и с вызовом посмотрел на меня:

– У меня достаточно денег, чтобы…

– …позволять себе ошибаться? – перебил его Вага. И, виновато посмотрев на меня, затараторил: – Пойми, дурень, цифры – это тот же меч: каждая ошибка, которую ты делаешь, ранит! Причем не только тебя, но и весь твой род! А еще показывает твою слабость перед теми, кто ПОНИМАЕТ!!!

Юноша набычился:

– Я считал!

– Ты спешишь, поэтому делаешь ошибки…

– Бьешь туда, где противника нет… – хохотнул Полуночник, – не было и не будет!

– Зато я все-таки бью! А ты до сих пор ходишь по кругу[84]84
  Перемещение по кругу – первое упражнение в местном Пути Клинка.


[Закрыть]!

Он был прав: за два дня обучения Даратар из рода Оноирэ научился писать всего четыре буквы. Те, из которых складывалось его имя. А считать не умел совсем.

– Я быстро учусь!

– Быстро? Да ты что? Может, напишешь мне слово «Шаргайл»? Или «Аверон»? Или «Оноирэ»?

Полуночник скрипнул зубами, покосился на свой «пергамент» – участок земли, исчерканный кривыми буквами «о», выхватил из ножен наш’ги и чиркнул себя по предплечью:

– Напишу. Завтра вечером. Слово!

«Напишет…» – угрюмо подумала я и взглядом показала Унгару на его «расчеты».

Почувствовав мое недовольство, Ночная Тишь мгновенно забыл и про Даратара, и про его Слово. И принялся затирать сапогом свои ошибки.

На мой взгляд – зря: проще было их внимательно пересчитать и добавить недостающее.

– Он упрямый… – остановившись рядом со мной, еле слышно выдохнул Крыло Бури. – Научится…

– Упрямый… – эхом ответила я и опустила взгляд, чтобы Вага не увидел слез в моих глазах.

Не увидел. Но почувствовал: присел рядом, испытующе заглянул мне в глаза и поинтересовался, что именно мне не нравится в его младшем брате.

– Что тебе не нравится во мне, в леди Этерии или в Тиль? – вырвалось у меня.

– Нравится… Все… Но…

– Твое сердце принадлежит другой. Так?

– Да, ашиара…

«Мое – тоже…» – хотела сказать я. Но сказала совсем другое:

– А у меня сердца[85]85
  Она – гард’эйт. То есть лишенная сердца.


[Закрыть] нет…

Крыло Бури покосился на брата, сосредоточенно рисующего очередные полоски, и сказал:

– Он – лучший…

«А у тебя долг перед короной и родом…» – послышалось мне.

Только послышалось – при всей своей любви к брату Вага был настоящим мужчиной. И никогда бы не позволил себе сделать мне больно.

– Он будет хорошим мужем… – после небольшой паузы буркнул он. – И хорошим отцом для твоего сына…

– Я. Сделаю. Выбор. Сама…

Вага услышал. Не только сами слова, но и рвущееся из меня отчаяние. Поэтому склонил голову и исчез. А я закрыла глаза и невесть в который раз увидела перед собой отца.

Мрачного, как грозовая туча. Тискающего рукоять родового кинжала. И гневно глядящего на Волода:

– Корона, род, ты. И никак иначе…

Тогда, в глубоком детстве, мой младший брат, сообразив, что задал глупый вопрос, опустил взгляд и вжался в спинку кресла. И стал выглядеть так жалко, что я не выдержала, выскользнула из-за портьеры и бросилась на его защиту:

– Папа, а как же Слово?

Отец равнодушно пожал плечами:

– Прежде чем что-то обещать – думай…

Он был прав, но Волод был еще совсем маленьким и не понимал. Поэтому я уперла в бока кулаки и задала вопрос, ответ на который знала и так:

– А… честь?

– Честь – превыше всего…

«Честь – превыше всего…» – горько повторила я и уставилась на синяки на своем запястье. И, ощутив стальной захват пальцев Крома, ухнула в ту самую ночь:

С тихим шелестом выскользнув из ножен, кинжал сам собой провернулся в ладони острием ко мне и рванулся к моему сердцу.

«Мамочка!!!» – успела подумать я перед тем, как он вонзился под мою левую грудь, и почувствовала, что моя рука остановилась.

«Спасибо тебе, Барс!!!» – мысленно воскликнула я, разжала пальцы и услышала свой голос:

– Вот и все. Ты меня спас. Значит, сделал последний Шаг и должен уйти…

– Что? – растерянно воскликнул Меченый, не сообразивший, что я только что сделала.

– Я уйду с тобой!!! – с улыбкой заявила я. И добавила, уже про себя: «Если честь – превыше всего, то теперь я имею полное право забыть и о долге перед короной, и о долге перед родом…»

– Куда?

– В храм Двуликого, за Темным Посмертием… – хихикнула я, шагнула к нему, обняла и поняла, что мне совсем не смешно: мужчина, к которому я прижималась, был моей половинкой. И прикосновение к нему заставляло меня трястись мелкой дрожью.

«Я – твоя…» – подумала я, потерлась щекой о его грудь, вдохнула его запах, пробежалась пальчиками по его окаменевшей спине, услышала, как колотится его сердце, и замурлыкала:

– Я – твоя половинка. А ты – моя… Слышишь?

Кром попытался отшатнуться, запнулся о лавку и, пытаясь удержать равновесие, был вынужден одной рукой упереться в стену, а другой обнять меня. Жар его ладони, горячей, как уголек, только что вылетевший из костра, опалил мне поясницу, в мгновение ока выжег сотрясавшую меня нервную дрожь и затуманил разум. Настолько, что я запустила руку под его рубашку и принялась ласкать его спину:

– Я – твоя, слышишь? И буду твоей до последнего вздоха…

Когда жар в пояснице куда-то пропал, я уже ничего не соображала. Поэтому подалась вперед и вжалась грудью, животом и бедрами в пышущее жаром тело своего мужчины:

– Я – твой Огонек! Я буду светить тебе все ночи напролет, начиная с этой!

– Мэй… – хрипло выдохнул Кром, ласково провел ладонью по моим волосам, шее, спине и… заскрипел зубами!

Поняв, что он вспомнил о моем решении выйти замуж и родить ребенка, я закрыла ему рот ладошкой и гордо улыбнулась:

– Слово, данное тебе, превыше любого долга! Ты прошел свой Путь, значит, я, как твоя гард’эйт, обязана следовать за тобой…

Он что-то промычал мне в ладонь. Кажется, мое имя.

Я нежно коснулась пальчиком кончика его носа:

– Вот я и последую… С превеликой радостью… Так что обними меня, пожалуйста! И поцелуй…

Желание, прозвучавшее в моем голосе, свело его с ума – он закрыл глаза, прижал меня к себе и поцеловал. В ладонь, которой я затыкала ему рот.

– В губы… – хрипло потребовала я, встала на цыпочки и зажмурилась…

Воспоминания о поцелуе были такими яркими и сильными, что я спрятала лицо в ладонях и попыталась думать о чем-нибудь другом.

Не тут-то было – перед моим внутренним взором все так же переливались радужные пятна, в животе бушевало пламя, а спина и поясница все так же ощущали жар ласкающих меня рук.

– Еще… – с трудом переведя дух, попросила я. Потом прислушалась к своим ощущениям, поняла, что одних поцелуев мне будет мало, решительно выскользнула из его объятий, сорвала с себя ночную рубашку и развела руки в стороны: – Я – твоя… Вся… Бери…

Кром упал передо мной на колени, опустил голову и глухо простонал:

– Ты меня не простишь… И я себя – тоже…

Я шагнула вперед, запустила пальцы в его волосы и прижала его голову к своему животу:

– Глупости: это – мое решение! Я тебя хочу!!! Хочу, понимаешь?! Больше всего на свете!!!

Несколько долгих-предолгих мгновений он прижимался ко мне щекой, а потом вдруг оказался на ногах. Холодный, чужой и до безумия грустный:

– Мэй, это – не Шаг…

– Что? – растерянно спросила я.

– Шаг – это Щит между Добром и Злом… – глядя в пол, выдохнул он. – Насилие – Зло, поэтому, спасая жертву от насильника, я делаю Шаг. Убийство – тоже Зло, и отводя клинок убийцы, я совершаю деяние, приближающее меня к концу Пути. А вот попытка лишить себя жизни – это не Зло, а Выбор. Того, кто поднимает на себя руку…

Перед моим внутренним взором замелькали ненавистные лица моих женихов, и он, словно почувствовав это, заключил меня в объятия:

– Моя душа, мое сердце и моя жизнь принадлежат тебе! Но мне остался еще один Шаг, который…

– Который ты постараешься сделать только через два года…

«Два года… – потерянно подумала я, с ненавистью посмотрела на Полуночника, упорно рисующего букву «о», и закусила губу. – Близость с кем-то из них… Рождение ребенка… И – Темное Посмертие, перед которым не будет ни одного дня настоящего счастья…»

Взгляд сам собой метнулся вправо – к Крому, объясняющему Этерии Кейвази какое-то хитрое движение, – и застыл:

«Ни для него, ни для меня…»

Я изо всех сил дернула себя за лахти, зашипела от боли и снова услышала голос отца:

– Корона, род, ты. И никак иначе…