Текст книги "Нет повести печальнее на свете. Пятая история из цикла «Анекдоты для Геракла»"

Нет повести печальнее на свете
Пятая история из цикла «Анекдоты для Геракла»
Василий Лягоскин

© Василий Лягоскин, 2016

ISBN 978-5-4483-4315-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Застолье. Здоровенный мужик не пьет. У него спрашивают:

– Ты чего не пьешь?

– Мало выпью – мне не будет весело. Много выпью – вам будет невесело.

Самым здоровым здесь, конечно же, был Зевс. Ни Сизоворонкин в обличье Геракла, ни младшие братья-Крониды, ни Аполлон с Аресом с верховным олимпийцем даже рядом не стояли. В смысле – подчиненные боги сидели за круглым столом, гораздо меньшие размерами, но с такими же сумрачными, как у Зевса, лицами. А за спинами счастливчиков, успевших занять сидячие места, толпились остальные обитатели дворца. Алексей не всех из них узнавал, а подсказать было некому – Геракла внутри себя он так и не обнаружил.

Зато разглядел на столешнице перед собой сразу два артефакта – Грааль и собственную книгу анекдотов. Он так и не открыл ее дома; счел, что живое общение гораздо приятнее. И не прогадал – судя по тому, как грозно смотрели на него Афина с Артемидой. Они единственные здесь были не печальными, а, скорее, просто хмурыми. Да и это чувство, как быстро распознал Сизоворонкин, было напускным, связанным с тем, что он – пусть на короткую ночь – променял богинь на земную женщину.

– Ну, так не в первый же раз, – пожал могучими плечами Лешка, – да и обещаний я никаких вам не давал. А если вы думаете, что у меня не хватит сил и на вас, мои кошечки…

Он отхлебнул от Грааля, здесь принявшую привычную форму каменного бокала, и почувствовал, как по жилам побежал огонь, а вместе с ним и сладкое желание. За столом засияли начищенными медными чайниками уже три лица. До тех пор, пока Сизоворонкин не хлопнул Граалем по столешнице, и не открыл свою книгу.

Улыбка медленно сползла с его губ.

– Смотришь в книгу – видишь фигу!

В своей книге Лешка увидел на первой странице то самое жилище североамериканских индейцев, которое с таким тщанием вырисовывал на печке пес Шарик. Вигвам был словно выжжен в листе чудовищной толщины. Только дьявольская кровь Двухголового могла так поступить с бумагой. Больше листов в книге весом в четыре килограмма не было. Лешка выдохнул название так, как следовало:

– Фиг вам!

И прикрыл рот ладошкой, больше похожей на совковую лопату. Боги отреагировали спокойно; они словно ждали такого приговора. Зевс без единого слова протянул удлинившуюся длань, и книга поменяла хозяина.

– Почти две тысячи рубликов стоит, кстати, – заметил про себя Сизоворонкин.

Зевс читал Слово долго, шевеля губами и хмуря брови. Может, ему, как верховному богу, начертали несколько слов? Следом Книга оказалась у Геры, а потом пошла по кругу, вызвав еще один легкий приступ ревности.

– Если бы это был автомобиль, – подумал Лешка, – в каждой новой паре рук она теряла бы в цене столько, что…

Если бы деньги мерить кучками, то у меня была бы ямка…

Пытка, наконец, прекратилась – когда Зевс громыхнул в своем кресле и встал, чтобы вынести окончательный приговор.

– Итак, – обвел он присутствующих тяжелым взглядом, – наш герой подтвердил самые худшие наши ожидания. Он же принес весть, что свобода для нас – для каждого – есть! Но не та, какая нам нужна.

Он помолчал – долго и тяжко – и забил большой и ржавый гвоздь в гроб с надеждами олимпийцев.

– Каждый из нас может уйти в тварный мир – обычным человеком. Прожить там положенное количество лет, в горе или радости, и умереть… Навсегда. Кто из вас готов?

Боги молчали. И те, кто сидел за столом, и те, кто жался тенями к стенам пиршественной залы. Лишь две красавицы, сейчас тесно прижимавшиеся к Сизоворонкину, беспечно строили ему глазки. Волна теплой благодарности затопила парня не хуже, чем мальвазия из Грааля. А еще – на него, и на Артемиду с Афиной, от противоположной стенки с завистью смотрела Афродита. Казалось – она только что вышла из морской пены, и мучительно решала – не вернуться ли назад, подальше от мрачных тоскливых рож. И только вот эта троица напротив – огромный парень с упрямым квадратным подбородком и две веселые девицы – подсказывали ей, что этот мир достоин того, чтобы в нем жить.

– «Этот», – с легким ужасом понял Алексей, – значит, земной, тварный.

В первый раз он подумал, что тварный – значит не только реальный, но и мир, в котором живут жуткие твари. И что богам, с их снисходительным и покровительским отношением к смертным, придется в этом мире ох, как несладко…

Сизоворонкин понял, что надо спасать ситуацию. Что еще немного, и вокруг начнется истерия – вон, у некоторых богинь на вечно юных лицах уже начали появляться морщины. Он встал с полным Граалем в руках, постучал по нему ногтем, привлекая общее внимание, и возвестил:

Стопроцентно действующий совет тем, кто боится появления морщин: кушайте больше – они сами разгладятся.

Лешка сделал мощный глоток из волшебного бокала, и передал его направо, Артемиде, с легким кивком: «Отпей, и передай дальше!». Грааль поплыл по рукам, как раньше книга. Но если толстенный книжный том нес по рядам уныние и хмарь, творение Двухголового разносило вокруг облака разнузданного веселья – словно в нем родился еще один смертный «грех» – вседозволенность. А когда из него отпил Зевс, махнувший неизвестно кому: «Разрешаю», – в зале началась вакханалия.

На столешницу запрыгнули сразу четыре Оры, а внутри этого живого круга неведомо как оказалась богиня Любви. Только чтобы увидеть этот танец, стоило жить. И Лешка жил, хохотал, опрокидывал в себя новые порции хмельного напитка, и лапал руками девичьи талии, и кое-что еще. Причем не всегда понимал, чья это талия, и чья это… Единственно, что печалило его в этот вечер – то, что рук у него было только две, а красивых девушек в зале, кажется, становилось все больше и больше.

– Обращаться с девушкой надо аккуратно, как с елочкой

– Вырубить и привезти домой?

На Олимпе были свои правила. Это Сизоворонкина вырубили с помощью коварного Грааля, и утащили в хорошо знакомую ему спальню. Девки-богини громко хохотали, пытаясь содрать не снимаемую одежду. Потом на помощь пришла создательница чудо-костюма. Она же сняла и сладкую пенку с героя, с сожалением уступив, наконец, его тело младшим подругам. Потом лица и груди, руки и ноги (и самое интересное между ними) мелькали как в калейдоскопе, и Алексею было хорошо, как никогда. Наконец, все стало бессмысленным и ничтожным – все, кроме нежного тела богини Любви. На какое-то время Сизоворонкин забыл и про Грааль, и про всех остальных олимпийских богов (и богинь!), и даже про анекдоты. Только когда обнаженная Афродита легко скользнула за дверь, оставив ему запах морской свежести и горькое сожаление от того, что такое волшебство в его жизни больше не повторится, второе нутро, наконец, выползло наружу.

Мужики хвастаются друг перед другом

– Я вчера ночью со своей три раза! И утром она сказала, что я – самый лучший!

– А я пять раз! А утром она сказала, что лучше меня не бывает!

– А я один раз… – А утром что она сказала?

– Не останавливайся…

Лешка провалился в сон – легкий, воздушный; он словно долго и расслабленно возлежал сейчас на облаке. Которое несло его… куда?

Так же разом он проснулся. На огромном ложе он развалился один. Лешке даже стало немного стыдно – потому что Артемида с Афиной переминались с ноги на ногу у двери, словно боялись к нему присоединиться. И лица их при этом были очень печальными – куда печальнее, чем была улыбка Афродиты, пославшей ему прощальный воздушный поцелуй. Почему сейчас Алексей вспомнил именно богиню Любви? Может…

Нет – в устах Лешкиных подружек прозвучало совсем другое имя – Зевс.

– Отец.., – начала Афина.

– Что с ним, – вскочил Сизоворонкин, совсем не стесняясь наготы, – пропал? Ушел, не попрощавшись?

– Нет, – слабо улыбнулась уже Артемида, – он требует тебя к себе.

– Вот как, – ухмыльнулся успокоившийся Лешка, – раньше он такого себе не позволял.

Оставив позади богинь, открывших от изумления рты, он двинулся к пиршественному залу, облачаясь на ходу посредством команд творению божественной Геры; перед самой дверью, у которой стояли, словно нашкодившие мальчишки, Посейдон с Аидом, он остановился.

– М-да, – процедил он про себя, – компания не из самых приятных, но традиции надо блюсти. Если утром после пьянки соберутся три мужика, и у одного из них окажется с собой бутылка, то…

Посейдон оказался пошустрее братца – выхватил Грааль из рук Сизоворонкина с такой жадностью, словно с самого раннего утра ждал этого момента, изображая из себя обычного привратника.

– А может, и ждал, – решил Лешка, с изумлением наблюдая, как мощно скачет кадык по горлу бога подводного царства.

Вопрос на кулинарном форуме:

– Какое вино больше подойдет для фуршета из тарталеток с черной икрой: бургундское или андалузское?

Ответ:

– А чтоб вы подавились, сволочи!

– Как ты сказал – на мгновение оторвался от Грааля Посейдон, – бургундское?!

Он опять приник к горлу сосуда.

– Нет, – понял Лешка, – этот не подавится.

Между тем лицо бога стало совсем мечтательным. Оно не перестало сиять, даже когда Аид в нетерпении выхватил чашу из его рук, и присосался к ней не менее основательно. Наконец и до Сизоворонкина дошла очередь полечиться.

– Мечет громы и молнии? – заговорщицки подмигнул он братьям-Кронидам.

– Пьет! – Посейдон одним словом объяснил и свою опаску (топтание под дверью), и то, с какой жадностью они вливали в себя литры мальвазии.

– Значит, – решил для себя Сизоворонкин, – товарищ Зевс у нас запойный, и не любит, когда ему мешают в этом деле… Но меня-то он сам вызвал!

Алексей еще раз подмигнул богам, показав теперь на дверь, но те в ужасе отшатнулись, и тогда он шагнул в зал один. Дверь захлопнулась за его спиной, снабженная сразу четырьмя тугими пружинами – мощными руками верховных богов. Она чуть задела по крепкому заду, раньше принадлежавшему Гераклу, и придала начальное ускорение к столу и этому совсем не мягкому месту, и всему Сизоворонкину. Одним стремительным броском он оказался за столом, в качестве завершающего штриха своего появления хлопнув Граалем по столешнице.

Зевс, перед которым стоял свой прибор – кувшин с единственным бокалом – поднял к нему лицо. Громовержец действительно был пьян.

– Это что же он такое потреблял, если даже его божественную суть пробрало? – ужаснулся Алексей.

– А-а-а… Явился? – вяло махнул рукой Зевс, – а я как раз твой анекдот вспомнил.

– Какой?

– Тот, который ты в Александровской слободе русскому царю так и не рассказал… Про Кощея бессмертного.

– Ты не Кощей, – решил успокоить бога Сизоворонкин, – правишь справедливо, юных дев не крадешь…

Тут он вспомнил, что какие-то некрасивые истории в этом плане с громовержцем как раз случались; вспомнить их не дал громовержец.

– Я не о себе, – Зевс махнул рукой уже тверже, – я о Гефесте… И о жене его, Афродите

– Я что-то сделал не так? – покраснел и одновременно поежился парень; впрочем, даже под угрозой самого сурового наказания он не отказался бы от сегодняшней ночи.

– Все так, – Зевс отпил из бокала, и начал рассказывать удивительную историю неразделенной любви, которая длилась тысячелетиями.

Лешка под монотонную речь бога даже закрыл глаза, слушая волшебную сказку о том, как богиня Любви и Красоты вышла из пенных волн кипрского побережья – как раз в то мгновение, когда там бродил в поисках затонувшего корабля с грузом небесного металла Гефест – тогда стройный и красивый. Он и показал дорогу к Олимпу только что родившейся богине. А по пути влюбился в юную Афродиту – раз и навсегда!

– В устах бессмертного бога сказать «навсегда» – это очень серьезно, – торжественно заявил Зевс, отвлекаясь от усыпляющей вязи повествования, – боги не люди!

– Человек – звучит гордо! – попытался защитить своих Сизоворонкин.

– А бог – звучит вечно! – парировал громовержец, – в общем, наш главный и единственный кузнец добивался благосклонности Афродиты столетиями.

– И она ждала? – ахнул Лешка, опять вспомнив сегодняшнюю ночь, – как терпела-то?

– Ну, у нас, у богов, совсем другие понятия о… обо всем, – усмехнулся верховный бог, – думаю, моя Гера и та же Афродита тебе это доказали.

Лешка пораженно уставился в помятое лицо Зевса – ни капли ревности в самой физиономии; ни рогов над ней. Только ухмылка от уха до уха, да слабое нетерпение – богу никак не удавалось закончить свою сказку.

– Ну и дурак, – заявил Алексей, с удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо громовержца, – это я не тебе; это я про Гефеста.

– Мишаня, как тебе удалось затащить Ленку в постель?!

– Слушай и учись – сначала мы смотрели на звезды, потом я ей стихи читал… и она растаяла… ну и, естественно, пол-литра водки…

– Все это он прошел, – кивнул Зевс, – и стихи, и звезды… Даже водку… А уломать девку так и не смог. Тогда Гефест решил подарить ей чудо, какого еще не было на Олимпе. Из того небесного металла он принялся ковать цветок, от которого невозможно было оторвать глаз.

– И? – отхлебнул еще глоток мальвазии Сизоворонкин.

– И лучше бы он действительно не отрывал взгляда – от кипящего небесного металла. А он замечтался; как сам мне потом сказал, представил себе, как вручает цветок своей избраннице. Так замечтался, что не заметил, как опрокинул целый ковш себе на штаны…

– Ага! – воскликнул Лешка, – вот почему ты вспомни про тот анекдот!

– Именно поэтому, – согласился громовержец, – будь в ковше обычный металл, ничего страшного не произошло бы. А небесный металл прожег и штаны, и божественную плоть так, что…

– Восстановлению не подлежало.

– Так, – еще раз кивнул Зевс, – был единственный шанс – пока небесный металл не остыл, Гефест выковал отковал себе… протез. На новый цветок металла не хватило.

– Гефест – стальные яйца! Они у него при ходьбе не стучат? – захохотал Сизоворонкин так громко, что в приоткрывшейся двери появились встревоженные лица Кронидов.

Они помаячили пару секунд, убедились, что со старшим братцем все в порядке; что сумасшедший полубог сидит достаточно далеко от него, и исчезли.

– Но это, – вытер со щеки слезу Зевс, не удержавшийся и тоже заполнивший зал громовым хохотом, – как раз Гефесту и помогло. Афродита оценила такую жертву и согласилась стать его супругой.

– Все мужики козлы!

– Да, дорогая. Абсолютно все.

– И ты тоже?

– Я самый большой козел в мире!

– Тогда почему я вышла за тебя замуж и живу с тобой столько лет?

– А вот теперь мы плавно подошли к теме, что все бабы – дуры.

– Нет, – покачал головой Зевс, – Афродита не дура. Она несчастная женщина, которая любит своего супруга, но на которую не действуют чары небесного металла.

– Это как?

– Все остальные в один голос утверждают, что новые причиндалы Гефеста на вид и на ощупь ничем не отличаются от естества, дарованного ему Предвечным Сущим. А твердостью многократно превосходят.

Тут он неожиданного покраснел – может, от очередного глотка мальвазии (или что он там себе в бокале наколдовал?), а может – в силу особенностей божественного сообщества, которые недавно сам же восхвалял.

– Давай про Афродиту, – помог ему Сизоворонкин.

– Давай про нее, – продолжил Зевс, – для нее это был и остается обычный кусок железа. Точнее оставался – до сегодняшнего дня.

– А что поменялось сегодня?

– Сегодня Афродита… как бы это назвать?..

– Оторвалась по полной, – еще раз помог Алексей.

– Вот! – даже вскочил с кресла громовержец, – так оторвалась, что к утру исчезла из Дворца.

– Все-таки ушла, – прошептал Лешка, вспомнив прощальный взгляд богини Любви.

– Ушла в тварный мир, – уточнил Зевс.

– А Гефест?

– Он последовал за ней…

– Первый пошел, – усмехнулся Сизоворонкин совершенно беззлобно, – точнее, первые.

– Ну, не совсем так, – поправил его громовержец, – первым все-таки был Геракл. Где-то он там, в вашем мире бродит. А может, уже отбродил.

Сизоворонкин предположил, в кого превратился полубог; по этому предположению выходило, что тело и дух Геракла никак не могли вместиться во что-то меньшее, чем Илья Муромец, Иван Поддубный, или, к примеру, Леонид Жаботинский. Впрочем, таких примеров было сотни, или тысячи. Гораздо хуже, если неукротимый дух полубога ютится сейчас в теле какого-нибудь убогого калеки.

– Бедненькие, – вполголоса пожалел двух богов-супругов Алексей, – если бы вы знали, что вас там ждет.

– Что, все так плохо?! – не выдержал Зевс.

И было в этом возгласе так много нетерпения и желания бесповоротно изменить спокойное течение жизни, что Алексей понял: Кронид не выдержит, уйдет – рано или поздно – в тварный мир. А еще он понял, что именно от него, от Лешки Сизоворонкина, зависит – когда наступит это «рано» или «поздно». Но кривить душой он не стал.

– Тяжеловато вам там придется, ребята! Если, конечно, не какой-нибудь счастливый случай. Или вы как-нибудь можете подгадать? Поднапрячь бога, отвечающего за счастье, удачу… Быть может, именно ты встретил меня в Александровской слободе; в обличье Иоанна Васильевича.

Алексей прищурил глаза, отыскивая в обличье Зевса черты, знакомые по учебнику истории и единственной встрече с Грозным. Верховный бог воспользовался этой паузой, чтобы сформулировать, наконец, новое задание для Лешки.

– Вот мы и подошли к главному, – провозгласил он, – придется тебе послужить еще раз обществу. Сходить по следу Гефеста с Афродитой и принести нам, богам Олимпа, весть о них – об их судьбе; о том, исполнилась ли в тварном мире мечта богини Любви, соединила ли их Судьба так, как то предписана законами – и человеческими и божьими.

– Во, как загнул, – восхитился про себя Сизоворонкин, – не мог попросту сказать: «Проверь там, с какими яйцами родился Гефест – со стальными, или обычными?»; вслух же он спросил, с долей иронии, – об участи небесного металла тоже интересно будет узнать?

– А он остался здесь, – Зевс вынул откуда-то из-под стола бесформенный комок железа размерами с двухпудовую гирю, – и он будет тебе наградой за новый подвиг.

Лешка сначала поразился и восхитился: «И вот с этим промеж ног бог-кузнец ходил столько лет?!». Потом представил себя с таким «украшением», и замахал руками: «Спасибо, не надо!».

Громовержец теперь не мог прочесть, какими ругательствами обкладывает его в душе Сизоворонкин; друг-доносчик Геракл сгинул где-то в иной реальности. Но сейчас панику на Лешкином лице смог бы прочесть даже младенец. Бог усмехнулся и пояснил:

– Получишь этот артефакт в том виде, каком твоя душа пожелает.

– Ага, – усомнился Сизоворонкин, – вы тут без кузнеца такого накуете… на букву «х».

– Железный дровосек, что ты хочешь попросить у волшебника Гудвина? Сердце?

– Нет, Элли – печень.

– Но почему?

– Потому что я железный, а она – нет!

– Не боись, – подмигнул Зевс, – недаром говорят, что не боги горшки обжигают. А боги и не такое умеют. Смотри…

Он простер над бесформенным куском металла правую длань, из которой вниз ударили микроскопические молнии. Остро запахло озоном, а потом тем необъяснимым чувством, которое сам Лешка привык называть магией. Перед глазами изумленного человека в обличье полубога небесный металл стремительно трансформировался в самые различные предметы – в богато украшенный клинок с тускло мерцавшим узорами лезвием; в корону, всю покрытую каменьями величиной с куриное яйцо; наконец, в настоящее яйцо, точнее яйца – со всеми прилегающими атрибутами, которые когда-то очень давно выковал Гефест.

– Верю, – замахал Сизоворонкин, – вот пойду, отосплюсь, да подкреплюсь – и отправлюсь. Мне, знаешь ли, тоже иногда надо… «Принять ванну… выпить чашечку кофе…».

– Там выпьешь, – неожиданно жестко заявил Зевс, очевидно сообразивший, что не этот тонизирующий напиток сейчас интересует землянина больше всего, – и дев там, в тварном мире, хватает…

– Да.., – протянул Лешка, – дев здесь хватает. Это не в гарем ли я сюда попал по милости громовержца, – точно гарем!

Он тут же схватился за мотню длинных восточных шальвар – не потому, что решил – Зевс сделал предоплату в виде последней трансформации небесного металла. Нет – Сизоворонкин первым делом вдруг вспомнил, кому разрешен вход в святая святых восточного владыки. Конечно, только евнухам. Он возблагодарил небеса за свое бухгалтерское образование; за то, что умеет считать до трех – именно столько «предметов» собственной плоти он и насчитал в штанах. Потом он оглядел себя всего, и решил, что Зевс все-таки расщедрился на подарок – бросил его в тварный восточный мир в облике владыки. И владыка этот сейчас возлежал на мягком ковре, в котором утопали его могучие формы и вкушал… конечно же мальвазию из Грааля. Разве могли сравниться с ней восточные сладости и горы фруктов на золотых подносах, которые радовали его глаз, но никак не желудок.

А вот красавицы, окружавшие его – в количестве двенадцати персон – радовали всё, и все; кроме одной – толстой, усатой и… старой.

– Не меньше двадцати пяти лет, – определил он возраст женщины в откровенной одежде; тут же, по примеру красноармейца Сухова, назначил ее старшей женой.

Остальные – по сюжету, становились младшими, а значит, любимыми.

– Ух, какими любимыми, – возбудился он, отхлебнув из Грааля в виде золотого бокала вычурной формы, и проверив еще раз, что железа в его организме больше не стало.

Эти одиннадцать дев тоже были в прозрачном одеянии, которое совсем не скрывали их прелестей. Они лежали, сидели; иногда вставали и переходили с места на место, чтобы взять с низеньких столиков приглянувшееся лакомство.

Девушки плясали, пили, веселились. Юноши платили, злились, матерились.

В здешней восточной сказке все было наоборот. Сизоворонкин не платил (пока), не злился и не матерился (тоже пока). А вот девушки не веселились – они были печальными; некоторые откровенно ревели.

– И чтобы это значило? – поднял голову Лешка к потолку – словно оттуда мог дать совет Зевс.

Громовержца там не было, а вот изумленное лицо мальчишки, держащего в руках опахало из длинных перьев, он узрел. Был ли этот пацан слишком мал, или уже прошел обряд посвящения в евнухи? Лешка не стал углубляться в этот вопрос; он понял, что сейчас мальчишка заверещит совсем как Савелий Крамаров все в том же фильме про Ивана Васильевича: «Подменили! Царя подменили!». Он состроил грозное лицо, которым постарался безмолвно воскликнуть: «Только крикни!», и сказал вполне себе мирно, хотя и повелительно:

– Продолжай!

Пацан повиновался – принял махать перьями, что твой вентилятор. Сизоворонкин довольно кивнул. Ему не было жарко в чудо-костюме, и он никогда не служил в армии, но не раз слышал от тех, кому не повезло увильнуть от срочной: «Руки и голова солдата всегда должны быть заняты. Тогда у него не будет времени для лишних мыслей и…». Додумать ему не дали. Его команду услышал еще один человек. Этот мужик (судя по голосу, весьма образованный в персидском мире, куда попал Алексей) пропуска в гарем не имел, потому находился за какой-то плотной ширмой. Услышав: «Продолжай!», – он затянул заунывную песнь, в которую новоявленный властитель поначалу не вслушивался. Он сейчас решал другую проблему – как убедить красавиц, которые тоже сейчас устремили взгляды к нему, что именно он, Алексей Сизоворонкин, и есть владыка всего; прежде всего гарема.

Он подхватил под талию самую ближнюю красавицу, готовую открыть рот для пронзительного крика. Она действительно открыла нежный ротик, в который тут же ткнулось горлышко Грааля. Красавица едва не поперхнулась; а потом почти захлебнулась – так жадно она глотала мальвазию. Лешке оставалось только молить богов – и олимпийских, и всех остальных – чтобы сейчас в Граале проявился самый главный из восьми грехов – прелюбодейский. И боги пошли ему навстречу, потому что красавица, назвавшаяся Фатимой, только оторвав губы от сосуда, тут же впилась ими в губы Геракла, а значит, Сизоворонкина. Руки же ее – сразу обе – полезли туда, где сам Лешка уже дважды все проверил.

– Кажется, железа там сейчас действительно прибавится, – успел подумать он.

В следующее мгновение Фатима повернула ошеломленное лицо к подругам (или кем они ей приходились), и прошептала: «Есть!». Теперь к Лешке ринулись все – даже толстуха, которой Алексей тоже милостиво разрешил убедиться, что там действительно есть!

Такой оргии могла позавидовать даже вечеринка богов Олимпа, которую Сизоворонкин пережил минувшей ночью. Непонятно как, но он ухитрялся сейчас ублажать сейчас всех – при неоценимой помощи Грааля, конечно. Лишь мальчишка, куда-то подевавший свою палку с комком перьев, изумленно таращился на свальную вечеринку, да за ширмой все бубнил да бубнил чтец. В какой-то момент Алексей отдал все свое тело на потребу изголодавшимся по мужским ласкам девам, а сам стал вслушиваться в этот бубнеж:

– И звали этого юношу Кайс ибн аль-Мулаувах. Был он из могущественного племени бедуинов Бану-Амир, и судьба назначила ему быть поэтом. Случилось так, что воспевать он стал девушку, краше которой не было для него никого в подлунном мире. Звали девушку Лейли аль Амирийя. Увы – законы племени не позволили им быть вместе. Девушку отдали другому, а бедный юноша удалился в пустыню, где и бродит до сих пор, со своими стихами и болью в жизни…

Певец замолк, очевидно, занявшись поправкой организма, а конкретно – пересохшим горлом. А Сизоворонкин с изумлением обнаружил в объятиях старшую жену, толстуху. И ничуть не пожалел об этом. Он сейчас ни о чем не жалел, разве только – совсем немного – того самого юношу-поэта. Почему немного?

– А нечего было сопли жевать, – попенял он через расстояния и, быть может, через время, – умыкнул бы девку и жил с ней – хоть в пустыне, хоть… (он оглядел гарем и подмигнул очередной красавице, дорвавшейся до тела полубога), – за любовь надо бороться, правильно я говорю?

– Правильно, – чуть смущенная от персонального внимания девушка залилась краской, но от него не отлипла, – а как?

– Вот так, – Сизоворонкин широко раскинул руки, и – как неводом – зацепил еще двух красавиц, и подгреб их под себя.

После секса мужик встает, начинает собираться: «Пойду, обещал сегодня жене пораньше быть…». Она, с грустью в голосе:

– Да, конечно, милый, иди… ПОСТОЙ, СВОЛОЧЬ! Я ЖЕ ТВОЯ ЖЕНА!

– Ну, – тут мне такое не грозит, – самодовольно подумал Лешка, вставая в полный рост и обозревая лежбище котиков, – точнее кошечек. Имею право – от одной законной жены к другой. И пусть кто-нибудь посмеет вякнуть!

Кто-то за спиной вякнул: «Э-э-э…». А потом визгнул высоким, почти женским голосом. Лешка резко подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе, готовый обрушиться на врага. Низенький, необъятный в талии перс визгнул еще пронзительней, и вжал в плечи голову в роскошном тюрбане, напоминавшем размерами гнездо аиста. Сизоворонкин с трудом удержался, чтобы не опустить собственный кулак на это «гнездо». Единственно – картинка стоящего на ногах безголового Камня – остановила его сейчас. А еще – мысль о том, что ему все равно придется покинуть этот рай, а новый хозяин может быть много хуже этого парнишки. А при этом – Лешка не раз убедился – девчата были упитанными; ходили в роскошных одеяниях, а не в синяках.

«Парнишка» тем временем, наверное, уже несколько раз умер – в своем мирке, сейчас закрытом от остального веками с длинными, чисто девичьими ресницами. У Алексея самого были такие – в прошлой жизни. И это решило участь толстячка. Прямо под нос законному хозяину гарема ткнулся Грааль с повелительным призывом: «Пей!».

Перс умер еще раз – пока тянулся дрожащими губами к бокалу. А потом оживал на глазах; он, кажется, рос и ширился в плечах. По крайней мере, тушку полубога со своего пути он смахнул одним движением. Еще решительней он принялся разматывать длинный шелковый кушак на появившейся талии, и выбирать красавицу, с которой хотел начать наказание. Последнее, что отметил Алексей в этом семейном гнездышке – глаза паренька, опять схватившегося за черенок опахала: круглые от возбуждения и предвкушения в ожидании второй серии «немецкого» кинофильма.

– Па-а-ап, смотри! Дядя тетю жарит!

– Сын, отойди от окна! Дай людям нормально потрах… А, нет, действительно жарит.

Сизоворонкин в семейные разборки влезать не захотел; он целомудренно шагнул за шторку, где обнаружил полную противоположность хозяина жилища, в которое он так бесцеремонно вторгся (спасибо Зевсу!). Чтец был неимоверно худ, ростом превышал и Лешку, и Геракла, и одет был очень скромно, если не сказать бедно. Он покорно последовал за героем, опасливо поглядывая на его накачанную фигуру. Может, потому, что Сизоворонкин зацепил указательным пальцем ветхий халат стихоплета? При этом русский перс оценил костяк перса персидского – практически пересчитал выпиравшие ребра.

– Нашла диету. Супер! Нужно есть один раз в день. Кефир. Вилкой…

– Ну, правильно, – совсем чуть-чуть ужаснулся Алексей, – вилки ведь еще не изобрели… кефир, наверное, тоже.

Уже на улице, за высоким глиняным забором, ограждавшим богатое персидское поместье, он первым делом сунул под нос чтеца Грааль. Перс отказываться не стал. Вот у него кадык был – всем кадыкам кадык. Куда там пророку Моисею и русскому монаху! И дергался он на горле так интенсивно, что Сизоворонкин испугался – сейчас он оторвется и ускачет по пыльной улице; асфальт ведь тоже еще не изобрели. Какой это был год; даже век – Лешку не интересовало. Он не был историком; исследователем в широком смысле этого слова. Нет – исследовать что-то более материальное, мягкое на ощупь и благоухающее, как персиковый сад, он никогда не отказывался. Да вот только что доказал это.

– А теперь, – вспомнил он Зевса, – время делу.

Он терпеливо дождался, когда кадык перса успокоится, и тот с сожалением проводит взглядом волшебный сосуд.

– Низамия – так меня зовут, – после глубокого и долгого поклона перс уставился в лицо Сизоворонкина с собачьей благодарностью в глазах, – чем я могу помочь господину?

– Можешь, – кивнул ему Лешка, совсем немного обрадовавшись тому факту, что его багаж пополнился знанием древнеперсидского языка, – только сначала отведи меня туда, где от жары не плавится асфальт. Ах, да – асфальт же еще не изобрели.

Низамия, несмотря на незнакомое слово в уста широкоплечего господина, суть его пожелания уловил. Он увлекал Сизоворонкина по улочке, ограниченной высоченными глинобитными стенами до тех пор, пока она не закончилась, и свою прохладу этим двум людям предоставила речка, чьи берега заросли деревцами, скорее кустарниками, усыпанными продолговатыми коричневыми плодами. Лешка сорвал на ходу один, попробовал пожевать мучнистый плод, и тут же выплюнул. Во-первых – чтобы не обижать Грааль, а во-вторых, потому что что-то, или кто-то внутри подсказал – этот кустарник называется лох. Лешка, бывший Геракл, сидеть под кустом с таким названием не пожелал; выбрал другой, безплодный на этот момент, и уселся на траву прямо в своих шикарных шароварах.