Текст книги "Дома мы не нужны. Книга шестая: В мире Болотного Ужаса"

Теперь «день» был условным понятием – как и «ночь», и «вечер», и многое другое. Потому что солнце так и не прорвалось сквозь тучи (если оно вообще там было!). Границы города всю условную неделю, дни которой сама Оксана отсчитывала по огромным часам, мерно тикавшим на стене цитадели – они по-прежнему показывали и дату, и дни недели – не покинул ни один человек. Больше того – все передвижения происходили исключительно внутри защищенных от всяческих напастей мест; благо, все такие места соединялись подземными коридорами. За это надо было благодарить коменданта Валерия Ильина, главного городского строителя. Он и встал первым, готовый ответить на вопрос командира. Хотя Кудрявцева ожидала, что первым выскочит, как всегда, Толик Никитин.

– Мы сегодня имеем очень ограниченные запасы энергии, – хмуро заявил комендант. Эта серая мерзость (он ткнул пальцем вверх, в сторону вечно закрытого тучами неба) дает нам так мало киловатт, что скоро придется ограничивать себя во всем.

– Как скоро? – лицо Александра тоже стало хмурым.

– Если через неделю что-нибудь не придумаем, придется перейти на двухчасовую подачу энергии в сутки.

– Ну, точно, как первые дни в родном мире! – все-таки не выдержал, и вскочил тракторист, – помните, как мы сомалийский лагерь распотрошили (лицо командира стало еще мрачнее, и Анатолий поправился) … ну…, приняли его в свой Союз, вместе с Максимкой. А выход есть, и он давно всем известен. Фольклор надо изучать, уважаемые товарищи.

Он оглянулся при этом на Алексея Александровича, на профессора лингвистики, который по определению мог поучить и тракториста, и всех других на Совете этому самому фольклору. Пока же всех учил менторским тоном, с видимой ленцой в голосе, именно Никитин. А рядом улыбалась, поглаживая живот, Бэйла. Она никогда не сомневалась в соображалке своего мужа.

– Есть такая поговорка, – вещал Толик, – «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Все слышали?

Ему хватило, что кивнул профессор. Тракторист продолжил:

– Если солнышко, его лучи не хотят спускаться к нам, значит, что?…

Если кто и желал ответить ему, то не успел – Анатолий сам поспешил продолжить:

– Значит, батарея сама должна подняться туда, к солнцу, – теперь он показывал пальцем вверх, сквозь толщу пластика и воды – ведь зеленая пирамида крыши над ними была, по сути, громадным резервуаром, откуда вода поступала самотеком в дома и рабочие помещения.

– А туда, наверх, она подается при помощи все тех же солнечных киловатт, – отметила Оксана, – и если не будет энергии…

Она представила себе их с Сашей уютную квартиру; сияющую чистотой ванную, без которой невозможно обойтись, имея на руках двух дочек семилеток.

– Еще и близнецы на походе, – она тоже незаметно для всех погладила выпуклый животик.

– А есть ли оно там наверху, солнце? – неожиданно для всех прогудел Спартак.

Обычно он отмалчивался на диспутах, имеющих хоть малейшую научную подоплеку. Сейчас же он задал весьма актуальный вопрос.

– Конечно, есть, – без тени сомнения в голосе заявил тракторист, – да будет тебе известно, друг гладиатор, что без центрального светила жизнь на планете зародиться не может. А здесь она (Анатолий махнул теперь в сторону окна, за которым простерлись километры болот) бурлит и благоухает.

– Ага, благоухает, – иронично хмыкнул Кудрявцев, подводя итог этой дискуссии, – хочешь, окошко открою. Нет? Тогда рассказывай, что предлагаешь. Факты, раскладки. Цифры – если есть.

– Цифр нет, – тут же подтянулся Никитин, – зато есть хорошая память.

– Хорошая память здесь у всех, – проворчал кто-то не опознанный за спиной Кудрявцевой.

– Тогда вспомните, – тут же повернулся в эту сторону Анатолий, – вспомните, как мы перебирали варианты восхождения на горку, к американцам?

– Ага, – засмеялись тем же голосом, теперь опознанным Оксаной; это Виталий Дубов сейчас подначивал друга, – ты еще тогда предложил воздушный шар склеить. Квадратной формы.

– Кубической, – тут же поправил его Никитин, – как ты вовремя вспомнил про это, Виталька. Я предлагаю сейчас к этой идее вернуться.

– К кубическому воздушному шару?

Теперь иронию Дубова никто не поддержал. Все ждали слов тракториста.

– Не важно, какой он будет формы, – отмахнулся Никитин, – главное – что эту летающую батарею надо поднять выше облаков. А вместо нитки, которой детишки гоняют свои воздушные змеи, прикрепить к нему электрический провод. А второй конец – к аккумулятору. Или сразу в сеть.

– Вот-вот, об этом главном и расскажи, – вступил, наконец, в диспут профессор Романов, – как ты заставишь подняться выше облаков громадный шар? Маленький ведь смысла запускать нет?

– Нет, – кивнул тракторист, явно чему-то обрадовавшийся, – и опять я, товарищ полковник, хочу вознести хвалу тому, кто наделил нас такой хорошей памятью.

Он осторожно, чтобы командир не рассердился, подмигнул и полковнику, и стоящей рядом с последним Оксане; явно намекая на то, что знает, кто это постарался – и с памятью, и со всеми остальными плюшками.

– Вспомните, товарищ полковник, как мы с вами крокодила гигантского подстрелили?

– Во, как! – усмехнулся Александр, – «мы с вами»?

– Так точно, – не моргнув глазом, отчеканил Анатолий, – крокодила того пуля калибра семь-шестьдесят две не взяла, а ваш пластмассовый болт в два счета утихомирил эту громадину. Вы ведь что-то сказали вслед болту, товарищ полковник?

– Ну, сказал, – буркнул Саша.

– Вот, – опять обрадовался тракторист, – и шару скажете. Что бы он и в небеса взмыл, и энергию успешней запасался, и…

– Еще и картинку сверху показывал, – подхватил тут же начальник охраны, – с приближением, если потребуется.

– Ага, – теперь рассмеялся уже Александр, – например, вот такую.

Его смех был напряженным; кому, как не его жене было знать об этой особенности командира – встречать неизвестность с улыбкой на лице. Она резко повернулась к окну, куда уже глядел Александр. Он обнял израильтянку за плечи, и показал на дорогу, которая исчезала в болотах. В последнее время мало кто уже обращал внимания в эту сторону; разве что часовые на постах. Но дорогу во всей ее протяженности (в пределах видимости) можно было разглядеть только отсюда, с верхнего этажа цитадели. И теперь именно полковник Кудрявцев выступил в роли часового, первым обнаружившего неприятеля.

– Или друзей? – тот вопрос Оксана задала вполголоса.

Она сама не поверила в это предположение; хотя верить хотелось. Не хотелось больше смертей, крови, и ужаса. Но что могли нести с собой люди, бесстрашно пересекавшие километры болот, где таились мириады кровососов? Люди, наряд которых составляли какие-то сверкающие доспехи, явно стальные.

Впрочем, за шеренгами вооруженных людей она разглядела какой-то экипаж, который тащила за собой пара низкорослых лошадей.

– Это на расстоянии они кажутся низкорослыми, – поправила она себя Кудрявцева, – а на самом деле, быть может, они размером со слона. Вон тот громила в коляске точно уж не уступит ни в чем Левину.

В «коляске», управляемой каким-то стариком, кстати, сидели четверо – две женщины, и двое мужчин; все облаченные в длинные одежды пурпурного цвета. В руки Кудрявцевой ткнулся небольшой бинокль, согретый рукой Александра. Она поднесла его к глазам – в тот самый момент, когда Боря Левин без всякого инструмента распознал строй идущих впереди воинов:

– Легион! Это же римские легионеры!

– Еще какие римские! – громко, во весь голос, расхохоталась Оксана.

Она рассмеялась весело и легко, словно с души упал камень, взращенный там неделю назад. Потому что она никак не могла представить себе врагами Борю Левина, его Светлану, и Спартака с Ирой Жадовой. Именно они, или точные копии товарищей, с которыми было так много пережито, таращили сейчас глаза на город – с повозки, которая подчеркивала их высокий статус.

– Ну, что ж, – с заметной иронией приказал полковник Кудрявцев, который, конечно же, тоже отметил знакомые лица, – сержант Левин!

– Я! – тут же подскочил Борис.

– Иди встречай гостей… вернее, хозяев. Как говорит наш всезнайка: «Если гости не идут к хозяевам, хозяева сами придут к гостям».

– Есть, товарищ полковник! А…, – замялся сержант, – а вы?

– А мы с Оксаной, и остальными чуть позже подойдем, – Саша подмигнул жене, и Кудрявцева улыбнулась в ответ.

Она тоже хотела посмотреть со стороны, как встретятся два Бориса; а потом две Светланы, и два Спартака с Иринами.

Глава 5. Легат Марк Туллий. Дождались

Битва с дикарями так и не состоялась. Хотя и без нее римляне понесли ужасающие потери. Когда последний болотник исчез в топях, консул рядом длинно и грязно выругался. Не смог сдержать себя, несмотря на высокородных женщин рядом и таинственный зеленый огонек, что зажегся далеко впереди – там, где, наверное, заканчивалась тропа, появившаяся одним мгновением. В жизни римской провинции таких чудес прежде никто не видел. Сам легат – точно. И у него сейчас было единственное объяснение этому чуду. Торжественный гимн, который полностью завладел душами римлян, и который предложила Теренция Квинтилла – вот что заменило волшебную палочку из детских сказок, которые давным-давно маленькому Марку рассказывал все тот же прокуратор. Потому Марк Туллий не мог не сделать того, что сделал. Он увлек высокородных от края стены, там повернулся к Ливии с Теренцией, и отвесил им глубокий поклон, какими положено было приветствовать великих героев – в тех же сказках.

Лентулл Батиат тоже проникся; склонил голову и спину рядом еще ниже. А потом подпрыгнул на месте, и тут же опять оказался на самом краешке стены – мгновением раньше легата. И причиной тому стал громкий вздох топи; так иногда болота освобождаются от дурно пахнущего газа, которые сами же и рождают. Но сейчас на месте лопнувшего грязного пузыря появились не грязные брызги, разносимые далеко вокруг…

– Нет, – поправил себя Марк, – брызги есть, но рождены они не газом, а человеком, который явился нам еще одним чудом.

Выпрыгнувший из топи человек, конечно же, не был сказочным чудовищем. Даже сквозь потеки жидкой грязи и длинные нити тины, что облепили всю его фигуру, Марк Туллий угадал в нем одного из разведчиков Спартака. Кого? Это тоже стало ясно совсем скоро. Разведчик, не испытывая никакого смущения, сделал несколько шагов, и оказался на той самой дороге, что рассекла мрачные болота надвое. И там попрыгал на месте, словно пробуя дорожное полотно на прочность.

– А скорее, – догадался легат, – чтобы стряхнуть с себя липкую болотную грязь.

Он чуть поморщился, глядя, как на чистом полотне расплывается огромное темное пятно. И тут же расплылся в улыбке, когда Лентулл выдохнул ему прямо в ухо:

– Холодов! Я так и знал, что он выкарабкается!

Рядом уже стояли Ливия с Теренцией. Марк Туллий скорее угадал, чем услышал очередное «Ах!» супруги. Теперь в этом ставшем уже привычном возгласе он распознал, прежде всего, великое нетерпение и надежду:

– Ну, же! – словно торопила время Ливия, – давайте, выходите еще!

Увы… мгновения текли, но никто больше не взорвал болото еще одним пузырем. Скорее всего, Холодов, замерший на дороге, тоже надеялся на появление боевых соратников. Потом, тряхнув головой, решительно направился к воротам, к железной шеренге легиона. С дорожки, на которой теперь оставались его грязные следы, он сошел на утоптанную площадь, практически не спрыгивая. И это было еще одним подтверждением факта, к которому все больше склонялся легат – чудо, свершившееся на их глазах, не было спонтанным, безадресным; его действительно призвала песнь римлян.

И вот уже Холодов с уже подсохшим лицом стоит напротив высокорожденных, и пытается скрыть дрожь; не от ветра, который почти всегда дул с болот, а от внутренней неустроенности.

– От боли утраты, и еще большего чувство вины командира! – читал в этой дрожи Марк Туллий.

Холодов был самым старшим, самым опытным из разведчиков, сейчас, несомненно, казнил себя за то, что не смог, не успел передать молодым воинам частичку своего опыта. Того самого, который заставил его броситься, не задумываясь, в топь – после первого же укуса мошки, и после того, как палец разведчика спустил тугую скобу арбалета.

– Целил в вождей, – потупил голову Холодов, – кажется, в кого-то попал.

Это «кажется» для легата с консулом означало, что разведчик действительно в кого-то попал; иначе он так прямо бы и заявил: «Не попал!». А о том, что Холодов был одним из лучших стрелков провинции, знали все.

Наконец, он протянул вперед руку с зажатой в ней трубкой; это был один из предметов снаряжения разведчика – не менее важный, чем арбалет, или меч. В краю вечных болот самым лучшим укрытием были именно топи, и Марку, да и Ливии с Теренцией не нужно было объяснять, как Холодову удалось спастись – он не высунулся из липкой, затягивающей внутрь грязи ни на самую малую долю круга, дыша в болоте через эту трубочку. Легат не успел задать вопрос; разведчик ответил раньше:

– Как-то понял, что можно выплыть; ни гнуса, ни дикарей больше нет.

Тут он вытаращил в изумлении глаза – увидел, как далеко впереди сверкает зеленая звездочка.

– Что это?! – воскликнул он, забывшись; словно рядом не стояли сразу все высокорожденные.

Марк Туллий не рассердился; его скорее позабавило то обстоятельство, что разведчик нисколько не смутился, запрыгивая на появившуюся невесть откуда дорогу, а сейчас, при виде чуть заметного изумрудного огонька, заполнился невиданным энтузиазмом. Он словно готов был спрыгнуть со стены, и помчаться по дорожке к звездочке, как к великой цели, которую лелеял в душе всю жизнь. И легат вполне понимал его. Но ответил разведчику консул. Он встал рядом с Холодовым, на самом краешке стены, – и тоже протянул вперед руку:

– Вот ты нам, воин, и ответишь на этот вопрос. Собирайся в рейд, Холодов. Возьмешь у легата двух легионеров пошустрей, да посмышленей (Марк Туллий, уже стоявший рядом, согласно кивнул); поработаешь с ними круг – и вперед. Вернешься не позднее полудюжины кругов – к тризне.

Разведчик молча кивнул, и резко бросил кулак к груди в приветствии. Слова о тризне; напоминание о погибших товарищах опять вернули печаль в его глаза. Но плечи разведчика не поникли, как прежде – ведь он опять был на задании.

Марк повернулся к консулу, как только умолк почти неслышный шелест шагов Холодова:

– Если раньше сюда не придут они, – его рука тоже протянулась в направлении, куда вела дорога, – будем надеяться, что гнус не пожрал там все и всех!

– А я в этом уверена, – это подала свой нежный голосок Ливия, – я знаю… нет – я чувствую, как оттуда идут потоки тепла и приязни. Там наши друзья, и они живы!

– Будем надеяться, – повторил легат, – и ждать Холодова…

Разведчик, как и было приказано, вернулся через шесть кругов – когда караул проводил свою первую смену. Совсем скоро должна была начаться скорбная церемония тризны. Не все тела разведчиков были найдены, и преданы земле. Но Марк Туллий был уверен – души погибших товарищей в этот круг рядом с ними; они и грустят сейчас с живыми, и будут позже веселиться за столами, уставленными яствами. Ибо нельзя было провожать их души в последний путь, откуда не возвращаются, под стенания и плач.

– Когда-нибудь и меня вот так же оплачут, и проводят – как три десятка легатов прежде. Но я знаю; уверен, что первым уйду в мир иной осененный сбывшейся мечтой предков. Что мои дети, и иные потомки быть может… смогут вырваться из болот!

0 том, что может ждать римлян за пределами гиблых топей; какие чудеса, или, быть может, чудовища могут ждать там людей, не было принято говорить. Но многие, как и сам Марк Туллий – в этом он не сомневался – видели во сне чудесные картинки, которые никак не могли родиться в головах людей, не видевших в своей жизни ничего, кроме болот и крошечной долины, относительно сухой и плодоносящей, которую с первых кругов бытия занимало племя римлян.

Вот о таких картинках и рассказывал Холодов, а двое легионеров, только недавно переведенных в разведчики, только кивали головами. Казалось – они до сих пор не могли опомниться от потрясения, которое сейчас искусно прятали в себе высокорожденные. Они все четверо сидели на возвышении, в креслах, которые впитали тепло многих поколений Туллиев и Батиатов, и благосклонно кивали каждому слову разведчика. А Холодов раскрывал перед ними действительно сказочную картину:

– «Быстрота, решительность, натиск!», – так учили предки, – начал он докладывать, – вытянувшись перед возвышением, – вот я и решил изумить врагов – если они следили за нами. Не стал красться меж кустов по топям, а быстрым маршем – по-разведчицки, волчьим скоком – совершил вместе с ними (он дернул головой, указывая на подчиненных, что замерли за его спиной) марш-бросок на четыре больших части круга. Ребята молодцы, выдержали (еще один посыл назад; уже одобрительный). А там… где на месте болот оказалась долина, с удивительными деревьями и еще более сказочными строениями, мы нырнули в кусты. Там, кстати, уже были следы болотников; так что мы прятались скорее от них, чем от обитателей долины.

– Что за обитатели? – не выдержала Ливия.

– Мы видели немногих, высокорожденная, – склонил голову в ее сторону Холодов, – их центральное обиталище, которое высотой не уступит нашей крепости, расположена посреди долины, пределы которой очерчены так ровно, словно их гигантским мечом ограничил сам Создатель.

– А может, и ограничил, – подумал Марк, постаравшись ничем не выдать этой мысли на лице – чтобы не сбить повествование разведчика.

– Мы обошли долину со всех четырех сторон, – продолжил разведчик – так же, как болотники до нас. Но внутрь нее прокрасться не посмели…

– Испугались? – громыхнул по правую сторону от легата Лентулл Батиат.

– Я бы не назвал это страхом, высокорожденный, – на этот раз разведчик не склонил головы; посмотрел в глаза начальника, – скорее это было какое-то волшебство, которое не позволяло сделать даже шага за границу долины.

– Но людей-то; людей – видели? – это опять не выдержала супруга легата.

– Да, высокорожденная! Причем очень близко. Наблюдения показали, что охрана, или иные службы, объезжают границы долины.

– Объезжают? – это уже уточнил легат.

– Да, высокорожденный. На повозке, превышающей размерами дом. И… без всяких коней, или других животных.

Марк вспомнил о своих снах; иронично хмыкнул:

– Может, они еще и летают? Как птицы?

Ливия с Теренцией негромко хихикнули. Разведчик остался серьезным.

– Этого не видел, высокорожденный. Зато видел, и они тоже (за спиной послушно склонили головы его бойцы), как в небо взмыл огромный шар – круг назад.

– Ты давай про людей, – уже совсем добродушно поторопил его консул.

– Лиц не видел, – признался Холодов, – они ходят в каких-то шлемах, полностью закрывающих голову. И в одеждах, которые похожи на костюмы наших разведчиков.

Он оглядел себя; даже подергал за полу свободно облегавшей его крепкий торс куртки, и продолжил:

– Но, в отличие от нашей, очень крепкой. Я бы сказал, непробиваемой, – он зачастил, явно предположив, что сейчас последует еще один уточняющий вопрос, – за ним ведь следили и болотники тоже. И тоже, наверное, вычислили время и место, где эти ребята выходят из своей повозки.

– И что? – все-таки последовало уточнение; теперь уже мелодичным голосом Теренции Квинтиллы.

– Дикари выскочили из топи на тропу, и забросали пришельцев дротиками и стрелами.

Легат невольно содрогнулся; он знал, что свои острия своих коротких, не летящих далеко и прицельно стрел, дикари обычно смазывают ядом болотных змей. В ближнем бою это было страшным оружием – малейшая царапина, и… все!

– Многих зацепили, – хрипло спросил он.

– Наверное, всех, – пожал плечами разведчик, – но ни один из пришельцев не упал, не катался по земле от яда. Больше того – они ответили; так, что я, признаюсь, спрятал голову в болотной жиже от… неожиданности. Их оружие мечет громы, и ранит, и даже убивает незримыми стрелами. Уверен – если бы они захотели, то от двух дюжин болотников, что выскочили на тропу, остались бы только кровавые клочья. Но упали только несколько дикарей; и те отделались легкими ранами – потому что уползли в топи сами.

– А что пришельцы?

– Сели в свою повозку, – пожал плечами Холодов, – и уехали. По обычному маршруту.

– Хорошо, – встал легат, – идите, готовьтесь к тризне. А в начале нового круга будьте готовы – все трое – сопровождать нас с консулом в эту долину.

Ливия рядом чуть слышно выдохнула: «И нас тоже!». Марк Туллий за многие годы жизни с этой кроткой и скромной на вид женщиной успел проникнуться одной мыслью: «Когда жена говорит вот таким тоном, перечить ей бесполезно; даже опасно». Он кивнул головой:

– Да будет так!..

Провожать высокородных, которые впервые вот так, все вчетвером, одновременно покидали крепость, собрались все римляне, кто не был занят в карауле. Но и с ближайших постов – это отметил легат – легионеры смотрели не столько в сторону болот, сколько на широко открытые ворота, в которые две лучшие лошадки из единственного табуна уже выкатили повозку с накиданными на сиденья коврами и подушками. Марк невольно пожалел Ливию с Теренцией; с небольшой, очень небольшой долей злорадства.

– Посмотрим, что вы скажете через пару больших долей круга…

Его взгляд переместился на свиту – на две дюжины легионеров, которые должны были эти долгие доли успевать за лошадьми; потом на старенького жреца, который выглядел удивительно свежим – после вчерашних торжеств, на которых он неустанно возносил к темному небу песни, провожающие души погибших воинов в дальний безвозвратный путь. Вот и сегодня он затянул гимн; уже другой – не менее торжественный, но предрекавший возвращение римского войска с победой. Это был древний, изначальный гимн. На памяти легата дряхлый жрец ни разу не запевал его; все «войны» с болотниками несколько поколений велись исключительно на торгу, в ожесточенных торговых баталиях.

Марк, ведя под руку Ливию, подошел к жрецу, не переставшему петь, и склонил голову. На макушку невесомо легла высохшая от времени ладонь старца; так же жрец благословил в путь и Ливию Терцию, и консула с супругой, и всех легионеров. А легат, не оглянувшийся после благословения, пока не вышел за пределы крепости (еще один изначальный обычай), подсадил в повозку Ливию, и только тогда подозвал к себе Холодова.

– Задаешь темп, разведчик. Такой, чтобы никто из легионеров не упал. Остановишься через большую долю круга.

– Сделаю, высокорожденный, – Холодов склонил голову, и поспешил в голову походной колонны – к той дюжине легионеров, которая должна была охранять повозку и ее пассажиров спереди.

Впереди повозки, кстати, на высоких козлах, перебирал в руках концы длинных вожжей верный Клеон. Прокуратор тряхнул кожаным ремнем, и лошадки резво затрусили вперед – туда, где в спину бегущих не менее легко легионеров смотрели Марк с Ливией. Чета Батиатов «держала» тыл; Лентулл с Теренцией сидели на переднем сидении, лицом к тем легионерам, что негромко топали сапогами за повозкой…

Легат скорее догадался, чем увидел и услышал – что дыхание бойцов участилось; даже каким-то чудом прочувствовал, что по их спинам, скрытым легкими походными доспехами, потекли первые тягучие струи пота.

– Шагом, – пропел-скомандовал впереди Холодов.

А Марк Туллий только теперь с досадой подумал, что воспитатель, ни разу не оглянувшийся на высокорожденных, остался единственным, кто не подошел под благословение жреца. Он постарался загнать эту мысль поглубже – так, чтобы она не исказила черт лица, не вызвала вопросов у Ливии, всегда чутко реагирующей на изменения в настроении мужа. А потом, решив, что в мире теперь есть место чудесам, постарался и сам сотворить одно, совсем простенькое. Он постарался погнать вперед, в согнутую годами спину Клеона невидимую волну, частичку благословения. В силу которого верил так же истово, как в явление Избавителя.

И спина прокуратора вроде как выпрямилась, а Холодов впереди весело выкрикнул: «Бегом!», и сквозь низкие тучи пробились светлые полосы. Лица высокорожденных, прежде всего женщин, тут же озарились улыбками. Словно само небо дарило римлянам свое благоволение, а вместе с ним и силы, и предчувствие чего-то чудесного, необычного. Впрочем, само путешествие было необычным.

– А еще, – обменялся Марк взглядом с консулом, – очень опасным.

Женщины наклонились друг к другу, заведя бесконечный разговор, и это вполне устроило консула с легатом. С высоты своих сидений они могли следить за болотами, корявые заросли которых очень часто вплотную подступали к дороге. Последняя, кстати, была на удивление гладкой; тряской езды, которую Марк с доброй иронией предрекал Ливии с Теренцией, не было. Зато было ощущение злых взглядов, которые сопровождали кортеж. Поэтому прогулка была совсем не легкой – по крайней мере, для самого Марка Туллия. И совсем не от духоты прилипала к спине практически мокрая одежда.

Холодов впереди скомандовал остановку. Легионеры отступили к повозке; сели прямо на дороге, направив взведенные арбалеты в сторону болот. Они по очереди доставали походные фляги с освежающей влагой. Такие же были у Левина со Спартаком. А еще – в ногах ждала своего часа полная корзина с припасами. Но никто сейчас, даже женщины, не стали доставать их. Вкушать яства на виду отдыхающих легионеров было неразумным, да и времени с того момента, как за ними захлопнулись ворота крепости, прошло не так много.

– Большая шасть круга, – оценил легат, – но продвинулись мы достаточно далеко. Как бы не половину пути. Вот что значит хорошая дорога!

О том, чтобы в провинции было побольше таких дорог, он даже не стал мечтать.

– Этой бы не лишиться, – подумал он, в то время, как Холодов не очень громко (чтобы не привлекать избыточного внимания кошмарных порождения болот) скомандовал: «Подъем!».

Легионеры строились с заметными улыбками на лицах – ведь разведчик чуть громче подтвердил вывод Марка Туллия; объявил, что половина пути уже пройдена. Высокорожденные опять смотрели по сторонам, отмечая, что какая-то невидимая сторона жизни болот – разумная, или не очень – сопровождает их. Тем пристальней, чем сильнее росло напряжение в колонне. Оно проявилось, как только один из легионеров громким вскриком не привлек всеобщее внимание к зеленому куполу, который, несомненно, венчал главное здание пришельцев. Теперь это не было звездочкой, что могла погаснуть в темных болотных испарениях. Это было нечто вполне материальное, как и их собственная крепость; и с каждым шагом легионеров и коней Марка заполняло чувство незыблемости и несокрушимости, которое веяло от этой изумрудной кровли, и от стен многоуровневой крепости, которую она венчала.

Совсем скоро легат разглядел и другие подробности поселения, явившегося, словно из мира детских сказок – одним мгновением. И стены – не такие высокие, как у римской крепости, и являющие собой сплошной монолит; и одиночные столбы, торчащие ближе к дороге, и невольно наводящие своим видом на мысль, что самую высокую стену пришельцы не успели достроить. Что им помешал какой-то катаклизм, так вовремя свалившийся на их головы.

– Вовремя для нас, римлян, – думал Марк, поднимаясь взглядам по толстым нитям, что исчезали в темных облаках, – и назывался этот катаклизм гимном, что заставила дрожать мир Теренция.

А разведчик уже бежал рядом с экипажем, и кивал на эти нити, подсказывая:

– Вот они и закачиваются там, наверху, огромными шарами. Что это – глаза пришельцев, которыми они наблюдают за всем миром, или таков их обычай; подобный тому, который свершает наш жрец на праздники?

На противоположной скамье круто повернулся к поселению Лентулл Батиат.

– Не думаю, что для них это стало праздником, – проворчал он, кивая на болота, – есть ли в мире, или мирах, место поганей этого?

А Ливия рядом заявила, крепко ухватившись за предплечье мужа:

– Чувствую, как по этим нитям течет что-то могучее… как сок от корней деревьев к кроне. Только в обратном направлении…

– Стой! – пропел Холодов, и прокуратор на козлах дернулся всем телом назад, туго натягивая вожжи разогнавшихся лошадей.

Колонна остановилась разом; замерло все – даже болото, не смолкающее обычно даже в безветренную погоду. А потом звонко шлепнули подошвы сапог о дорожное покрытие – это Марк Туллий спрыгнул, чтобы встать в первый ряд колонны; встретить пришельцев лицом к лицу. В том, что хозяева поселения наблюдают за каждым их движением, и очень скоро появятся здесь, он не сомневался. И не ошибся. Только не представлял себе, что они отреагируют так быстро и эффектно.

Он только успел шагнуть вперед на пару шагов; убедился, что дальше действительно не пускает (настоятельно не советует!) двигаться незримый хранитель границ. Даже поднял ногу, чтобы шагнуть назад, как вдруг что-то вокруг изменилось. Ничто больше не мешало двигаться вперед; не давило немыслимым грузом на голову; больше того – внутри Марка Туллия словно пронеся свежий очистительный ветер. И связано это было – как он понял – с появившейся из-за центрального здания и стремительно выраставшей на глазах повозки, которая действительно неслась с немыслимой скоростью без всяких упряжных животных, и практически без шума. Оно было огромным, по сравнению со скромным экипажем римлян. Марк прежде всего обратил внимание на самый верх этого искусственного монстра – туда, где хищно торчали вперед какие-то трубы; одна потолще и подлиннее, вторая – скромнее, но тоже (был уверен легат) смертоносная. Он зримо представил себе, как из этих трубок вылетают острые стрелы толщиной с руку взрослого человека, способные разорвать в клочья любое живое существо.

Повозка затормозила так же лихо, как прежде экипаж, ведомый прокуратором. И тоже замерла; экипаж внутри явно изучал «гостей». Наконец, дверца в головной части повозки распахнулась; чуть слышный шум, который она издавала, стал громче, а потом его опять отсекло – все той же дверцей. А напротив высокорожденных – к Марку Туллию присоединились Ливия и Батиаты – замерли тоже четверо – огромные, могучие, и… заполненные изумлением, если не сказать, растерянностью. Это как-то почувствовал Марк. А в следующее мгновение и сам едва не отшатнулся от еще более ошеломляющего чувства, обрушившегося и на него, и на спутников, как только противостоящие им фигуры медленно стянули свои шлемы. Теперь на них, на высокорожденных, смотрели… они сами – словно природа сотворила еще одно чудо, и поставила перед ними громадное зеркало, увеличивающее все; включая растерянные лица. Но нет – это не было зеркалом; напротив самого Марка стояла его копия, возвышающаяся над римлянином не меньше, чем на три локтя; против консула улыбалась и переминалась с ноги на ногу гигантская «Ливия»; самой Ливии противостояла не менее огромная «Теренция». Наконец, Теренции Квинтилле открыто и широко улыбался «Батиат». Такой расклад, наверное, предопределил то обстоятельство, что «Марк Туллий» первым протянул вперед широченную ладонь, и представился: