Текст книги "Тайна пролива «Врата скорби». Том первый"

– Очень много это нам дает? – улыбнулся Кудрявцев, – это нам сейчас поможет точно выйти на кусочек Тель-Авива и… Какие еще там города должны быть? – повернулся он к Оксане, которая синхронно переводила на иврит.

– Иерусалим, Яффа, Эйлат, – перечислила Гольдберг.

Остальные израильтянки заметно оживились.

– Не понимаю, – сдался Романов, – я слышал где-то, что выпускник высшего военного училища вполне может заменить учителя по некоторым предметам, наверное, по географии тоже… Но пока все равно не понимаю!

– Не заменить, а вполне законно работать в школе – диплом позволяет. По крайней мере, мой диплом такое право давал. А что касается географии… Не оторвете ли мне листок из вашего блокнота, уважаемый профессор?

– Зачем отрывать, – ответил Романов, – пишите прямо здесь. Может, когда-нибудь мой ежедневник будет лежать в музее, в центральном зале, с разворотом на этой странице…

Командир поднял недоуменно правую бровь, но на это предположение никак не ответил, проводя прямо посреди страницы длинную вертикальную линию. Внизу эту линию украсила буква «Р», вверху «С»; слева посредине мелким аккуратным почерком было приписано: «7 км». Никитин догадался, что обозначают верхняя и нижняя буквы:

– Из России в Сирию, – командир поощрительно улыбнулся и написал еще две буквы, теперь уже совсем понятные, и Анатолий снова отличился, – юг и север.

– Совершенно верно, – кивнул командир, – мы шли точно на север и прошли ровно семь километров. Чуть поменьше, если уж следовать точно законам геометрии.

Он снова хитро посмотрел на профессора, и снова тот пожал плечами. Подполковник деланно огорчился и продолжил рисовать на листке, объясняя:

– Если мы пойдем сейчас на юго-восток, держась ровно на сорок пять градусов, а затем на юго-запад на те же сорок пять градусов.., – его рука, вооруженная авторучкой, завершила треугольник, вернувшись к букве «Р», – то придем опять туда, откуда вышли. При этом расстояние Б и С (авторучка быстро пометила две пока пустые стороны треугольника) будут равны… Ну же, профессор.

Однако первым, к явной досаде ученого, опять ответил тракторист.

– Так это же теорема Пифагора!

– Точно! – хлопнул себя по лбу Романов. Он забормотал, считая, – семь в квадрате, поделить на два.., извлекаем квадратный корень… Пять! Снова пять! Так вы думаете…

– Совершенно верно, – подполковник ткнул ручкой в точку, к которой тут же пририсовал букву «И» – Израиль, – нам нужно сюда!

– Но тогда.., – профессор выхватил из рук командира ежедневник и начал лихорадочно черкать в нем, заполняя листок чем-то вроде рыбацкой сети с ячеей в те самые пять километров, – значит, в каждом узле должны быть такие же… развалины, – он обвел взглядом сирийский анклав, в котором уже закипела работа по переносу тяжестей.

– Вот мы с вами эту гипотезу и проверим, – с этими словами командир шагнул в лес.

Глава 8. Бэйла Тагер – снайпер от бога

Почти до девятнадцати лет Бэйла не знала, что есть такая штука – снайперская винтовка с оптическим прицелом. Как не знала о том, что самый настоящий экстаз можно ощутить от попадания маленькой стальной пулькой в цель. И чем труднее было в эту цель попасть, чем дольше нужно было пролежать недвижимо, в обнимку с верной винтовкой, тем сильнее были эти ощущения.

Наверное, именно они, эти ощущения, а не долгие уговоры командиров, заставили сделать девушку нелегкий выбор – после выполнения священного для каждого израильтянина (и израильтянки) долга по защите родины от окружающих ее со всех сторон врагов, она осталась в армии. Нелегким выбор был, потому что на руках у нее был отец-инвалид. Он не был старым по меркам Израиля, в последнее время помешанном на качественной медицине – всего-то пятьдесят два года – но инвалидная коляска сделала его раздражительным и капризным. Он хотел видеть возле себя дочь, а не наемную служанку-филиппинку, а она уже не могла себя представить без своей боевой группы, в которой она была самой молодой, самой маленькой и самой любимой. И уж точно – самой оберегаемой.

Со временем отец смирился, тем более что за два года, что Бэйла перешла на контрактную службу, не было ни одного выходного, чтобы она не приехала домой, в обычную двухкомнатную квартиру почти в центре Тель-Авива. И практически половину времени она гуляла с отцом по тенистым аллеям, будто специально проложенным в центре большого города для таких прогулок. Настроение отца менялось каждые пять минут; он то хвалил дочь, радовался ее успехам. Тут же начинал жаловаться на жизнь, на свою неподвижность, на чересчур жизнерадостную филиппинку. Да и на дочь тоже. Отец как раз в очередной раз сказал: «Никому я не нужен – ни тебе, ни…», как вдруг благодатная тень вокруг сменилась жарким летним зноем, а впереди вместо гледичии с длинными стручками темно-коричневого цвета оказался толстый, идеально ровный ствол, оканчивающийся высоко вверху какими-то хвойными ветками.

Она перевела взгляд от кроны вниз и тут же была сметена с ног ураганом – всесокрушающим, каким-то мохнатым и дурно пахнущим. Ураган оказался животным – лежащая на плитках, застилавших аллею, девушка не смогла сразу определить, кто это был – медведь или волк. Он был явно крупнее и того и другого животного. А по ярости превосходил наверное всех, кого только она могла себе представить.

Потому что тяжеленная коляска вместе с ней улетела к тому самому стволу легко, словно пушинка, а челюсти монстра раздвинулись широко и неотвратимо – так что голова отца в нее поместилась целиком. Тагер, выпустив коляску, ринулась в лес на четвереньках – ей так приходилась передвигаться в боевых выходах и на тренировках. Но ни разу она не неслась с такой скоростью, уверенная, что никогда в жизни не забудет отвратительного звука, с которым сомкнулись челюсти чудовища и того жутко голодного взгляда, которым ее провожал зверь. Она не оглядывалась, не видела его, но чувствовала спиной, всем телом, жалея об одном – нет рядом верного друга, винтовки. Поднимаясь на ноги, она вдруг поклялась себе, что расцелует того, кто даст ей в руки оружие – пусть без прицела, пусть не снайперскую, лишь бы был в наличии ствол, который можно будет направить в этого монстра и курок, на который она будет давить, давить и давить…

Совсем скоро Бэйла догнала группу таких же молодых парней и девушек, от которых узнала, что чудовищный зверь был не один, что целая стая их напала, терзая все на своем пути, на людей, оказавшихся в этом странном лесу практически со всего Израиля. Один парень даже назвал ее по имени – знал ее по службе, но, как ни старалась девушка, вспомнить его не смогла. На парне действительно была полевая форма офицера израильской армии, смотревшаяся на нем весьма подозрительно, поскольку была ему велика размера на четыре. К тому же он безропотно отдал бразды командования другому парню, Соломону. Парню гражданскому, но решительному и скорому на принятие решений.

Тагер пожалуй лучше других расслышала звуки далеких выстрелов; согласилась идти в их сторону без колебаний – только бы опять не встретить этих полуволков-полумедведей, по крайней мере не вооружившись каким либо огнестрелом.

Только теперь до нее стало доходить, что никогда она больше не увидит своего отца, не поговорит с ним, не прижмется как в детстве к широкой груди перед отъездом на службу. Да и вернется ли она на службу? Дебри, сменившие светлый лес из огромных хвойных деревьев, никак не могли произрастать в Израиле. Где? Вопрос будущего. А пока не свихнуться бы с ума – как вон та девчонка, совсем не похожая на семитку, бормотавшая сквозь слезы о погибшем внуке на безупречном иврите. На слова Соломона, что где-то впереди меж деревьев он видел какого-то мальчишку, Бэйла только пожала плечами и переглянулась с черноволосой кудрявой девушкой – та тоже явно не поверила в эти утешительные слова.

Однако тактически ход был абсолютно верным. Светловолосая «бабушка» рванула вперед с такой скоростью, что выдерживать ее темп смогли поначалу лишь сама Тагер, да та самая кучерявая девушка, Оксана Гольдберг. Может потому, что только они двое в этот субботний день (праздник, однако – шабат) обулись в скромные туфли на низком каблуке? Остальные девушки давно потеряли свою обувь на высоких каблуках. Но нет – парни тоже дышат как загнанные лошади – молодые, но не тренированные. А Оксана передвигает ногами легко и дышит… пожалуй, ровнее самой Бэйлы.

Наконец все догнали выдохнувшуюся светловолоску, пошли плотной группой. Изредка парни и девушки отставали – по одному, но быстро возвращались в неровный строй. Оставаться наедине с лесной чащей, с ее неведомыми опасностями не хотелось никому. Здесь даже физиология работала очень оперативно. Вот и Оксана чуть смущенно улыбнулась ей и отстала, скрывшись за густым кустом – в тот самый момент, когда Соломон первым выскочил на широкую тропу…

Потом были выстрелы, трупы, к которым она за свою военную карьеру так и не смогла привыкнуть. Смерть она видела исключительно в прицеле своей винтовки, а здесь ее пришлось брать за руки и ноги и волочь в яму, вырытую собственными руками. Впрочем, к рытью земли ей было не привыкать – иной раз так намашешься лопаткой, пока подготовишь позицию. На чужие плечи переложить такую работу было нельзя – от правильно выбранной и подготовленной лежки часто зависит жизнь, и не только твоя.

Вот другим девчатам было тяжко. Парней всех положили единственной, но очень длинной очередью; их тоже сволокли в общую могилу, где уже поместилось несколько десятков тел – мужских, женских и даже детских. По лицам и одежде погибших было видно – арабы, как и те, что цепко сторожили их сейчас с автоматами Калашникова.

– Сами своих положили, что ли? – изумлялась она, отмечая, как взгляд старшего из арабов – молодого бородатого парня в камуфляже песочного цвета – все чаще останавливается на ней.

Может потому, что Бэйла выделялась от остальных израильтянок менее измученным видом, а может… Об этом «может» совсем не хотелось думать, лишь только одна безумная надежда не давала совершить какую-либо глупость – ни среди трупов, ни среди живых пленниц не было Оксаны. Хотя где посреди дремучего леса сбежавшая израильтянка могла найти помощь?

А вот нашла же! Пленницы уже завершили свою работу, прервавшись лишь раз – чтобы поесть кебаб, вкуса которого Бэйла практически не ощутила. Она, да и остальные девушки, наверное, и в страшном сне не представляли себе такого перекуса, но под дулом автомата особо не поспоришь. Тагер достаточно прилично понимала арабский язык; она поняла, что совсем скоро их опять заставят есть – теперь уже плов, и что потом придется таки делать ту самую глупость (вроде попытки захватить оружие), скорее всего последнюю в ее жизни.

Вот тут и появилась помощь – в лице высокого симпатичного парня, оказавшегося русским подполковником, сразу ставшим перед нелегким выбором – умереть одному или вместе с четырьмя пленницами, которые выстроились живой цепью между ним и бородатым главарем арабских бандитов.

Но как оказалось, звание подполковника в России дают совсем не зря – русский оставил засаду, которая и расстреляла двух бандитов во главе с бородачом двумя совсем короткими очередями. И сделала это Оксана. По крайней мере именно она вышла из-за раскидистого куста с автоматом в руках (за кустик зашла и из-за кустика вышла, а как много всего страшного произошло за это время!). От оружия подошедшей подруги (кого же еще?!) едва ощутимо несло таким знакомым, таким милым запахом сгоревшего пороха. А затем все завертелось, закружилось очень стремительно. Подполковник умел не только со стены прыгать и засады организовать. Русские, да и израильтянки, и выжившие арабы мирные (оказывается и такие есть!) летали, выполняя его приказы. Среди прочих был приказ наедаться и напиваться впрок. Тот самый плов оказался необыкновенно вкусным, а потом…

Потом парень с милым русским именем Толик вручил ей винтовку. Ну, если быть совсем честной, она сама выдернула из его рук снайперскую винтовку Драгунова, счастливо бормоча и дословно вспоминая теорию:

– Длина тысяча двести двадцать пять, ствол шестьсот двадцать миллиметров, скорострельность тридцать выстрелов в минуту, патрон семь шестьдесят два на пятьдесят четыре (на три миллиметра длиннее привычных ей), коробчатый магазин на десять патронов, прицельная дальность тысяча триста, максимальная эффективная – восемьсот метров…

Конечно, это был не ее ГАЛИЛ, изготовленный на заводе персонально для нее, но как приятно было ощутить в руках знакомую тяжесть оружия и представить, как в перекрестье оптического прицела замирает чудовищная морда зверя.

Главное – боезапас был вполне приличным. Те самые коробчатые магазины находились в рюкзаке у Анатолия, о чем сообщил ей подполковник по-английски, которого русоволосый парень, тракторист из далекой России не знал.

– Не обижай парня, пусть почувствует себя джентльменом, – шепнул ей командир, и девушка кивнула – какая разница, кто будет нести боезапас, если в нем почти полторы сотни зарядов? Ну, звери, держитесь!

А подполковник уже говорил с профессором – непонятно пока каких наук – о маршруте похода. Он вообще не держал никаких секретов от израильтянок; Оксана переводила его речь свободно. Порой он и сам переходил на английский. Пассажа с теоремой Пифагора она не совсем поняла. Нет – с математикой и геометрией у Бейлы все было в порядке, при ее-то профессии, но почему так обрадовался профессор цифре пять, для нее осталось непонятным. Так же, как и расположение членов группы, в которой снайпер – ударная сила команды, оказалась позади, прикрывая всех, за исключением Анатолия, который прикрывал ее саму. Впрочем, в этом диком лесу тактика могла быть совсем иной, чем в привычных Тагер пограничных высотах Ближнего Востока. Очень скоро оказалось, что командир совсем не зря возглавил отряд. Бэйла временами страховала его, вскидывала оружие к плечу и всматривалась вперед, пытаясь раньше других заметить врага.

Она хорошо рассмотрела двойной ствол какого-то неизвестного ей дерева, перевела прицел дальше, и тут командир поднял вверх правую руку, останавливая всех. Команда замерла; только снайпер медленно водила стволом, стараясь определить опасность, из-за которой подполковник Кудрявцев медленно стянул с плеча какую-то допотопную (может даже деревянную!) кобуру невероятных размеров. Сделать это было не так-то просто, потому что на командире кроме этого пистолета свисал на другом боку еще один, более мелкий; сзади висел автомат Калашникова, и еще какой-то рюкзак. Торс подполковника, и так внушительный, бугрился магазинами к АКМ в разгрузочном жилете. В общем, можно было подумать, что командир в детстве не наигрался в войну, но Тагер помнила о его словах о Черном Каце. Почему-то слова эти не показались ей пустой похвальбой. Командир достаточно ловко освободил себя от ремня кобуры, вытянул из нее ствол, на котором непонятно как оказался глушитель, и так же четко присоединил кобуру к пистолету. Всего несколько мгновений, и в руках у него был карабин. Может кто-то назвал бы это немного неуклюжее творение оружейной мысли пародией на боевое оружие, но только не Бэйла.

Она видела, как привычно, с неторопливой грацией и уверенностью подполковник вскинул этот смертоносный агрегат к плечу, как с небольшим интервалом его палец плавно дернулся, нажимая на курок, и так же дважды пистолет едва слышно кашлянул. Результат был ошеломительным! Двойной ствол, который она только что равнодушно осмотрела, вдруг стремительно раздвоился. Тот, что был помассивнее, остался на месте, сотрясаемый ударами сильного тела; второй – тот, что поуже, но тоже в диаметре никак не меньше торса того же подполковника в разгрузке и рюкзаке, оказался гигантской змеей с непропорционально маленькой для такого чудовищного туловища головой. А может, голова эта казалось маленькой, потому что была вдребезги разбита пулями командира. Чудовище яростно дергалось из стороны в сторону, разбрызгивая кругом кровь и кусочки мозга, который явно не успел сообщить остальному телу, что оно уже умерло. Туловище змеи, терявшееся высоко в кронах деревьев, наверняка еще долго терзало дерево, но Кудрявцев не дал «насладиться» этим зрелищем. По большой дуге отряд обогнул место смерти монстра змеиного царства и только когда командир, взглянув на компас, уверенно повел их вперед, до Тайгер дошло, что этот змей охотился, и ближайшей добычей для него были именно люди.

– Да что же это за мир такой страшный?! – воскликнула она про себя, впервые отделяя местность вокруг от привычных Израиля, России, Сирии…

Эти переживания не мешали ей еще тщательнее осматривать чужую чащу по сторонам – за авангард она теперь не беспокоилась. Командир еще раз остановил отряд, чтобы подобрать туфельку на высоком каблуке, которую тут же признала своей Мария Закс. Она, чуть потупив глазки, сообщила, что долго несла эту единственную туфлю – одну из пары своих самых любимых – но выбросила – как раз, когда Соломон начал успокаивать светловолосую Дину Рубинчик. Подполковник неодобрительно покосился на несдержанную на язык девушку, но Рубинчик вела себя вполне спокойно; быть может, она и не слышала этих слов, мыслями находясь уже впереди, в маленьком израильском филиале ада.

В третий раз командир остановил группу, немного сменив курс и взобравшись на невысокий пригорок. Теперь он поманил к себе Бэйлу. Следом тенью, словно жест относился и к нему, зашагал русский тракторист.

Подполковник протянул руку вперед, и Тайгер едва не закричала, увидев в прицел развалины, откуда она, и ее соотечественники бежали утром. Она мало что запомнила тогда, оглянувшись сквозь деревья всего пару раз. Но одинокую скалу высотой метров пять в самом центре причудливого смешения стен, каких-то автомобилей, стеклянных витрин, кое-где еще целых, сразу же узнала. Совсем пустых участков практически не было. Разве только тот, на котором до сих пор аккуратным рядком выстроились одинаковые велосипеды – когда-то это была платная велосипедная прокатная стоянка, и она сама не раз пользовалась такой услугой.

Другим относительно свободным участком был тот самый, на котором она сегодняшним утром катила коляску с отцом. Коляска была там, где ее бросила девушка – у самого основания гигантского ствола, а вот тела отца… Она повела перекрестье прицела по развалинам, не таким большим, как ожидала, всего-то квадрат со стороной метров двадцать-двадцать пять. А в центре возвышалась та самая скала, теперь что-то смутно напомнившая девушке.

Впрочем, это потом! Она довела прицел по кругу опять к «своей» полянке, к коляске и убедилась, что ни одного человеческого тела не видно. А монстры были. И самый крупный – вожак, наверное – разлегся как раз за ее поляне, на плитах, еще совсем недавно украшавших Ибн-Габрилов – одну из центральных улиц Тель-Авива. Он был настолько велик, что вытянутые вперед медвежьи лапы едва не касались стены на соседнем участке, а хвост, сейчас мирно постукивавший по плитке, не дотягивал до другого – противоположного – не больше полуметра. Такого не могло быть; таких зверей не могло существовать на Земле! – но вот он лежал, лениво облизываясь и поглядывая на свою стаю.

В стае, как оказалось, было вместе с ним восемь особей, но не могли же они сожрать подчистую столько человек? Или могли? И сколько?

– Человек пятнадцать должно было оставаться как минимум. Скорее больше, – ответил на ее невысказанный вопрос подполковник.

– А зверей всего восемь, – глухо ответила на его сообщение Тагер, – я их всех могу сделать прямо отсюда.

– Ну, так сделай, – то ли приказал, то ли разрешил подполковник, и Бэйла медленно кивнула, хищно улыбнувшись. По крайней мере ей самой показалось, что хищно.

Она огляделась. Конечно, из положения лежа стрелять намного удобнее и точнее, но обзор! Больше половины медведесобак она просто не увидит за развалинами. Удобной развилки, или обычной ветки дерева на этом холмике не было – какие-то корявые деревца даже без тяжести оружия заметно дрожали под слабыми порывами ветра. И Тагер решила показать класс стрельбы в стойке.

Она уперлась подошвами в грунт, попинав его немного, чтобы прочнее утвердиться на этой такой негостеприимной земле и навела перекрестье прицела прямо между глаз вожака, которых находился от нее не дальше двухсот метров. Тот, казалось, глянул прямо в глаза девушке и (почудилось ей) чуть ощерил клыки. Палец очень мягко, не дергая, нажал на курок и нос монстра взорвался кровавыми брызгами. Скорее всего и этих граммов смертоносного металла хватило бы чудовищу, но Бэйла не хотела оставлять ему даже малейшего шанса. К тому же командир обещал ей патроны на пристрелку. Вот так «русский командир» стал просто «командиром» – в том числе и для нее.

Винтовка чуть дернулась вверх, и прозвучал второй выстрел – так быстро, что смертельно раненый зверь не успел даже дернуться. Пуля попала теперь точно туда, куда она и целилась – прямо по центру лба.

Дальше дело пошло не менее стремительно. Еще два монстра упокоились с первого выстрела; потом остальные чудовища забеспокоились – скорее не от звуков частых резких выстрелов, а от запаха свежей крови, который опять заполнял лагерь. Их движения стали быстрее – вот один из зверей подскочил к мертвому вожаку и боднул его в косматый бок уродливой мордой, и тут же упал рядом, пораженный пулей в ухо. С другими Бэйле повезло не так сильно в части экономии боеприпасов: по два патрона ушло на пятого и шестого монстров (в том числе по контрольному на каждого); десятый патрон ранил очередную жертву в шею и та завертелась на месте.

Тагер резко выдернула магазин и, не глядя, занесла ладонь в сторону: «Дай!». Анатолий, даром что не знал иврита, ловко выхватил пустой магазин из ладошки, и тут же вложил в нее полный, явно приготовленный заранее. Она даже кивком не поблагодарила расторопного помощника – все потом! – последнее животное готово было трусливо покинуть поле боя, точнее, поле бойни, подобной той, что сегодня утром устроили сами звери. Никакого сожаления – лишь чувство холодной, не до конца утоленной мести – не испытывала она, посылая очередной патрон вдоль движения восьмой из живых мишеней. Пуля очевидно поразила позвоночник, потому что медведесобака, едва не кувыркнувшись через голову – так резво она пыталась скрыться в лесу – замерла на миг, и дальше поползла, перебирая уже только передними лапами. Ее мучения были недолгими – очередной патрон вдребезги разнес затылок мохнатого чудовища. Предпоследняя, седьмая жертва еще слабо шевелила лапами и Тагер не удержалась, успокоила ее точным выстрелом в череп.

Внутри ее словно разжалась тугая пружина и Бэйла, медленно опустила винтовку вниз, хрипло выдохнув: «Все!»

– Класс! – практически синхронно воскликнул по-русски Никитин; этого переводить не понадобилось.

Командир ласково похлопал, почти погладил снайпера по плечу и повел группу вниз – к лагерю. Отряд подходил к развалинам медленно, ощетинившись, словно еж, оружием; даже Сара с Марией достали – впервые за все время – свои пистолеты. Держали они их вполне профессионально; командир только одобрительно кивал, глядя, как девушки резко поворачивались на любой (чаще всего придуманный испуганным разумом) шорох, очень похоже изображая при этом стойку американских полицейских. Так, плотной группой, они обошли лагерь по периметру. Звери не шевелились. Вряд ли их огромные размеры и сила научили их притворяться; от такой стаи тот же махайрод скорее всего позорно бежал бы.

Наконец отряд ступил вглубь развалин – туда, где высилась идеально высеченная глыба серого камня. Впрочем, монолитным камень был не везде; сторона, противоположная «их» с отцом площадке, было сложена из огромных тесаных блоков все того же светло-серого оттенка.

Бэйла не успела выкрикнуть первой – Оксана вдруг шагнула вперед и широко развела руки, словно пытаясь обнять огромный камень. Она прокричала, прорыдала, что-то скорее всего по-русски, а затем повторила на родном для девушек языке, повернув ко всем лицо с мокрыми от слез щеками:

– Это же Стена Плача!

И действительно, это была древняя иерусалимская реликвия, вернее ее фрагмент, неведомо как попавшая сюда вместе с сынами и дочерьми Израилевыми. Под руку Бэйле, тоже попытавшейся обнять древний памятник (как и остальные девушки), попалось что-то инородное, не каменное. Она машинально вытянула из щели между блоками какую-то бумажку, развернула ее и вполголоса прочитала на иврите:

– Господи, дай здоровье моей доченьке!

Тагер торопливо свернула послание и вернула его на место с мыслью: «Пусть исполнится просьба матери, кем бы она не была и где бы она не находилась».

В следующее мгновенье Бэйла, а вместе с ней и все остальные резко повернулись на скрип металлической двери. Дверь эта скрывала нутро огромного, судя по угрожающей эмблеме, имеющего отношение к электричеству, шкафа. Из него выступили и замерли перед таким же неподвижным отрядом парень в спецовке и светловолосый мальчишка. К пацану и рванулась первой Дина Рубинчик с криком: «Михаэль, мальчик мой!». Она обняла его всем телом так тесно, что для ее же поцелуев осталась свободной только вихрастая русая макушка.

За этой парой стоял парень, улыбаясь сначала смущенно, а затем со все нарастающим удивлением на лице. Эта улыбка стала восторженной, какой-то радостно-мальчишеской, когда за спиной Тагер командир на русском языке, который она, кажется, начала немного понимать, воскликнул:

– Старший сержант Левин! Что ты, черт тебя побери, тут делаешь?!