Текст книги "Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной"

Глава 9. Сентябрь 1998 года. Москва – Нахабино
Александр Шунтиков, он же Шунт

Ресторан «Плакучая ива», названный хозяином в честь одноименного заведения из «Бриллиантовой руки», не отличался изысканностью интерьера и роскошью, как многие подобные заведения в Москве. Кухня в нем была неплохой, но тоже уступала большинству столичных злачных мест… Верхушка уголовного мира облюбовала «Плакучую иву» совсем за другие достоинства. Главное – здесь можно было вести переговоры, не опасаясь, что через пару часов их содержимое станет известно конкурентам или МУРу. На любые разборки в этом ресторане был наложен строжайший секрет, который негласно подтвердили все сколько-нибудь значимые авторитеты.

Шунт сидел за угловым столиком с девяти часов, то есть уже почти два часа. Заставленный яствами столик был поминальным. Пять граненых стаканов, полных водки и накрытых кусками черного хлеба, занимали его центральное пространство. Обычно похороны, а затем поминки были пышными и шумными. Иное дело – сегодняшние. Шунтикову пятерых бойцов было жалко не меньше, чем всех остальных, кого он уже потерял раньше в разборках. Особенно Рожу, его лучшего киллера.

Просто шуметь было не с руки; больно уж неприглядной для маленькой империи Шунта выглядела попытка провезти баксы по железной дороге. Неудачная, к тому же, попытка. В прошлый раз за этим столиком вместе с боссом сидели его ближайшие сподручные – Волчара, Серый, Рожа и Рэмбо. Рожа уже никогда не сядет с ними за стол. Волчара был помещен в лучшую клинику Москвы, а Рэмбо до сих пор гонялся за теткой, умыкнувшей кровный миллион Шунта. Шунтиков говорил сегодня с ним по телефону; велел возвращаться в воскресенье при любом результате поисков, даже если никаких результатов не будет. А Голову оставить в холодной ковровской земле.

Так что сегодня Шунтиков молча поглощал рюмку за рюмкой в компании одного Серого. Подручный уже давно тяготился мрачным видом шефа. Будь его воля, он давно перешел бы в соседний зал – туда, где погибших братков шумно поминали охранники – Шунта и его собственные.

Огромные напольные часы в углу зала пробили одиннадцать. Шунт, наконец, поднялся. В тот же момент на крошечной эстраде появились четверо музыкантов. Они уже полчаса отдыхали, и сейчас были полны творческого энтузиазма, явно подогретого хорошей суммой денег. Руководитель ансамбля – полный дядька с бородкой «а ля Песняры» взял в руки микрофон.

Задушевно, с придыханием, он объявил:

– А сейчас – по просьбе друзей – для Саши Шунтикова прозвучит его любимая песня.

Шунт после выпитых в одиночку двух бутылок водки был красным. Сейчас же он побурел; его физиономия стала похожа на вареную свеклу. Ничего приятного он от этого «сюрприза» не ожидал. Раздались первые такты хорошо знакомого наигрыша, и толстячок негромко запел:

– Опять от меня сбежала

Последняя электричка,

И я по шпалам, опять по шпалам

Иду домой по привычке…

Шунтиков выслушал песню всю, стоя, стиснув спинку стула побелевшими пальцами. Потом он пошел к выходу неестественно прямой походкой – словно доказывая свою трезвость гаишникам. Он старался не замечать насмешливых взглядов, устремленных на него. На самом же деле он замечал, а точнее отмечал в памяти каждый такой взгляд. Большинство мужчин, сидевших сейчас в зале, он знал. С какой радостью он сейчас вычислил бы того, кто заказал эту песню. А потом порвал бы его собственными руками! Уже за дверью зала Шунт негромко бросил за спину не отстающему от него Серому:

– Потом возьмешь лабуха, узнаешь, кто заказал музон.

Серый не осмелился возразить; возразил другой голос – тихий, вкрадчиво-опасный:

– Не спеши, Саша.

Шунт круто повернулся, готовый испепелить взглядом непрошенного советчика. Он закашлялся, проглотив так и не высказанные слова. Грязное ругательство не обрушилось на невероятно худого человека. Модный костюм болтался на нем, как на вешалке. Неудивительно, что вся криминальная Москва (и не только она) знала этого человека как Скелета. Это был старый авторитетный вор, к словам которого прислушивались и воры в законе еще советской закваски, и новые русские бандиты. Со Скелетом Шунт не стал бы связываться даже в таком раздраженном состоянии, в каком пребывал сейчас.

– Что надо? – все-таки угрюмо спросил он.

Скелет словно не заметил его неприветливого тона. Все так же улыбаясь – если только можно было назвать улыбкой узкую щелочку на его почти безгубом лице – он ответил:

– Большой человек хочет поговорить с тобой, Шунт. Очень большой!

– Такой же большой, как ты?

– Я бы сказал, что мне до него далеко, – серьезно ответил Скелет, – но не буду врать. Мне до него вообще никогда не дотянуться. Как и тебе.

– И как же зовут этого большого человека?

– Он сам скажет… если захочет.

– Хорошо, – согласился Шунт, – сейчас захвачу ребят.

– Не надо, – остановил его старый вор, – хватит одного Серого; машина уже ждет.

Шунтиков, поколебавшись, последовал за ним на улицу. У входа в ресторан действительно стоял длинный лимузин черного цвета с тонированными стеклами. У открытой задней дверцы стоял человек в самой настоящей ливрее. Шунт уже без колебаний нырнул вслед за Скелетом в салон. Впрочем, это он в свой новенький «Мерседес» заныривал. В этот же лимузин он вошел, практически не сгибая шеи.

Огромный салон был отделан темным натуральным деревом, мягкой, нежной на ощупь кожей и отделялся от салона водителя непрозрачной перегородкой. Мягкий свет зажегся в салоне сразу же, как только лакей беззвучно захлопнул за ними дверь. Почти в то же мгновение автомобиль тронулся с места. На это указал только чуть усилившийся приглушенный рокот двигателя, да ласковый нажим на тело. Казалось, в этом салоне даже инерция подчиняется другим законам.

Московские улицы, в которые вкладывали гигантские деньги, все-таки были далеки от совершенства. Поэтому в салоне иногда ощущались толчки – совсем такие же, с какими поднимает на себе человека волна где-нибудь на багамском пляже в ясный солнечный день. Скелет открыл объемистый бар, уставленный множеством бутылок. Все они, отметил Шунт, были нераспечатанными. Шунт бы не удивился, если бы узнал, что у неведомого Большого человека служит специальный человек, единственной задачей которого было поддерживать порядок в этом шикарном баре. Среди пестрых бутылок на многих языках Скелет выбрал нашу, «Столичную».

– Будете?

Шунт, а вслед за ним и Серый покачали головой, отказываясь.

– Ну а я выпью за упокой раба божьего Георгия.

– Какого Георгия? – спросил озадаченный Шунт.

Лишь поймав укоризненный взгляд Скелета, он вспомнил, что так зовут, вернее, звали Рожу. Он вытянул вслед за стариком еще два фужера на длинных ножках (стаканов не было!) и подставил их.

– Наливай и нам. Тогда уж помянем всех пятерых.

Скелет не возражал. Они, не чокаясь, выпили и надолго замолчали – до тех пор, пока лимузин, попетляв по московским проспектам, не вырвался на одну из трасс. Одну из многочисленных трасс, которые столица – словно паук паутину – выпустила по окрестностям.

– За город везут? – то ли спросил, то ли просто констатировал факт Шунтиков.

Скелет молча кивнул.

По трассе лимузин несся минут десять. Учитывая огромную скорость, это означало, что большой человек жил километрах в двадцати пяти-тридцати от окружной дороги. Свернув с трассы налево, автомобиль попетлял еще немного – уже по местным улицам, не сравнимым длиной с московскими. Однако здесь практически не трясло. И Шунт совсем не удивился этому. Большой человек мог позволить себе построить хорошую дорогу до дома.

– А скорее – заставить местные власти сделать это, – подумал он, стряхивая остатки дремы, – вряд ли кто посмел тут опустить большую часть бюджета в свой карман.

Лимузин остановился. Послышался шум какого-то механизма – очевидно, это отворялись ворота. Теперь автомобиль закружил почти на одном месте, словно спускаясь глубоко под землю по крутому пандусу. Наконец он остановился окончательно, и дверь распахнулась, повинуясь руке точно такого же лакея, что пустил их в машину в Москве. Только в отличие от первого, брюнета, этот был огненно рыжим.

Задача рыжего на этом была выполнена и он отступил, растворившись между колоннами. Колонны эти поддерживали крышу огромного гаража, в котором могли поместиться не меньше полусотни машин. Сейчас в нем стояло десятка полтора иномарок – все новенькие, блестящие; словно только что с конвейера. Впрочем, несколько автомобилей здесь – включая тот, на котором приехали Шунт с Серым и Скелетом – никакого отношения к конвейеру явно не мели. Такие авто собирают вручную; неторопливо и с любовью.

Из гаража вел длинный коридор – тоже круговой – который опустил их еще глубже. По коридору троицу проводила четверка охранников с такими непробиваемыми торсами и физиономиями, что у Шпунта даже не возникло желания спросить их о чем-нибудь. В просторной комнате, которой закончился коридор, работали полдюжины молодых парней за компьютерами, не обративших на них никакого внимания. Еще один человек с таким же деловитым лицом «сидел» на телефонах. Дверь, ведущая в соседнее помещение, была копией первой. За нее попал только Шунт. Скелет и Серый, слабо попытавшийся дернуться за шефом, остались в компании четверых охранников.

Шунтиков вступил в огромный полусферический зал, с высоченного потолка которого свисала люстра, которая очень органично выглядела бы в любом из кремлевских дворцов. Роскошь, с которой было отделано это сердце подземного мира, не кричала, не бросалась в глаза – так искусно поработали здесь мастера. Шунт сразу почувствовал себя ущербным, не достойным этих царских палат. Рассердившись на себя, он с показным безразличием оценил богатство этой пещеры современного Али-Бабы, а потом и ее хозяина.

«Али-Баба» оказался маленьким толстячком, сильно смахивавшим на Егора Гайдара; только постарше возрастом. За мягким креслом, в котором царственно развалился хозяин, стоял человек с неестественно гладким лицом, одетый во все черное и элегантное. Его глаза были закрыты черными же очками, и Шунтиков почему-то обрадовался этому обстоятельству. Почему-то ему очень не хотелось заглянуть в эти глаза. А еще Шунт, сам не будучи мастером рукопашного боя, оценил скрытую силу, что таилась в этом «черном» человеке. Его средний рост и не очень внушительные габариты не могли обмануть мафиози, который на своем жизненном пути повидал очень многих сильных и умелых бойцов.

Третий человек, ждущий Шунта в этом зале – средних лет и такой же средней комплекции – сидел в соседнем с хозяйским кресле. Своим серым, ничем не примечательным видом он почти обманул Шунтикова. Лишь наткнувшись на его змеиный взгляд, гость внутренне поежился, поняв, какой страшный человек скромно сидит в кресле. В общем, понял Шунт, он словно попал в гнездо смертельно опасных ядовитых рептилий и неизвестно еще было, какая из гадин тут была страшнее.

«Али-Баба», или Гайдар на пенсии прислушался к негромкому шуму, который пробился в двери, пока они закрывались за спиной гостя, и махнул полной ручкой в его сторону:

– Поди-ка, Вася, успокой там буянов.

Кукла позади него зашевелилась и упругим шагом вышла из зала.

– Значит, ты Шунтиков Александр Григорьевич, по кличке Шунт. Спец по наркоте, из всех видов транспорта предпочитающий электрички?

Шунт дернулся, но на более агрессивные действия не решился, хотя человек в сером рядом с хозяином даже не шевельнулся. Более того, его лицо вдруг чуть расплылось в приглашающей улыбке: «Давай, парень – попробуй возникнуть!». А Али-Баба продолжил все тем же высоким тоном, который тоже удивительно напоминал голос богатого на высокомудрые изречения бывшего премьера российского правительства:

– Говорят, ты собрался объявить войну кое-кому из любителей старых песен? Не надо – мне война в Москве сейчас совсем не нужна.

Любому другому взвинченный до сих пор Шунт сейчас бы дерзко отрезал:

– А что ты за хрен такой бугристый, чтобы давать мне советы?

Теперь же он благоразумно молчал, и даже испуганно вздрогнул, когда толстячок вдруг спрыгнул с кресла на короткие ножки и подбежал к нему.

– Твой миллион у нее; ее и ищи! А других трогать не смей! – хозяин протянул ему фотографию.

На снимке, явно вырезанном из другого и увеличенном, сидела на бревнышке ничем не примечательная тетка средних лет, поднявшая к солнцу мечтательное лицо с закрытыми глазами. Точно такая же фотография лежала у Шунта в бумажнике. Их носили для опознания все ковровские милиционеры. Рэмбо выкрал ее у одного мента, размножил и привез шефу. Шунт знал все, что смогла раскопать о Марии Павлюченко милиция, но не больше того.

Из-за плеча хозяина вдруг протянулась рука человека в сером. Шунт поднял голову, взглянул в его лицо и поразился – он сейчас был готов поклясться, что хищные глаза подошедшего совершенно незаметно человека на короткое мгновение заполнил панический ужас. Однако голос «серого» был таким же ровным и бесцветным, каким был он весь:

– Могу добавить, что ее настоящее имя Наталья Юрьевна Крупина. Она бывший подполковник бывшего КГБ, сотрудник самого засекреченного подразделения, мастер рукопашного боя…

Толстячок весело рассмеялся:

– Вот видишь! У тебя и с одной этой теткой хлопот хватит. Поймаешь ее, отнимешь свой лимон и вези ее ко мне. Скелет подскажет, куда. Привезешь – получишь еще миллион. Договорились?

– Договорились, – с трудом вытолкнул из себя Шунт.

Это было единственным словом, которое он произнес в этом огромном роскошном зале. Он проглотил тугой комок в горле и спрятал фотографию в карман, хотя никакой нужды в ней не было. Кивком головы Али-Баба отпустил его, и Шунт послушно двинулся к дверям, уже не слыша, как хозяин задает вопрос человеку в сером:

– Какой, говоришь, номер был у секретного агента Крупиной?

– Три нуля первый, – машинально ответил тот и спохватился, только когда Куделин рассмеялся, глядя, как закрывается дверь за Шунтом.

– А у тебя, Полковник, три нуля третий. Значит, ты не дорос до Натальи Крупиной?

Память у Николая Яковлевича была великолепной. Фамилию, имя и отчество, услышанную впервые, он запомнил намертво. А вот Полковник, Летунов Олег Викторович, удивился и задумался – откуда Куделин мог раскопать такой факт его биографии? Впрочем, сейчас главным было не это. Главное – Крупина жива, и не дай бог, она встрянет в их с Куделиным операцию. Он так и сказал:

– Не дай бог Крупина влезет в нашу операцию; тогда ее лучше не начинать.

Куделин рассмеялся.

– Во-первых, мы ее уже начали. А во-вторых – зачем ей влезать куда-то? Сейчас у нее в руках миллион баксов. Забилась, наверное, в какую-нибудь норку как мышка и пережидает, пересчитывает бумажки.

Летунов невольно вздрогнул. В их команде «три нуля» Наталью действительно звали Серой Мышкой. Но в норках она никогда не отсиживалась. Он покачал головой.

– И все же, Николай Яковлевич, это фактор, который мы не учли. Я не удивлюсь, если эта «мышка» сидит сейчас вон за тем вентиляционным люком, – он показал на стену, где за богатой драпировкой скрывались узкие вентиляционные щели.

– Брось, – махнул рукой Куделин.

Неслышно отворилась дверь, и вошел Горелый. В то же мгновенье негромко прозвенел телефонный аппарат.

– Это, наверное, меня, – первым оказался у телефона Полковник.

Отвечал он однозначно: «Да», «Нет», «Понятно». Лишь в конце, заканчивая разговор, приказал подлиннее:

– Доведете до балки и исчезайте. Если хоть одного заметят – всем башки поотрываю. Все! – он опустил трубку на аппарат и повернулся к хозяину.

– Пришли? – задал вопрос тот.

– Пришли, – ответил Олег, – все те же лица – Топор, Валера и два бойца.

– Ну, Бог им в помощь, – опять рассмеялся Куделин, – пусть потрудятся.

– Может, сказать кому следует, чтобы лишнего не болтали? – с некоторым сомнением посоветовался Полковник.

– Не надо, – мягко отрезал Николай Яковлевич, – пусть Крюк узнает все наши тайны; кроме самой главной. Ее-то мы никому не расскажем, правда, Вася?

Горелый кивнул, подходя, чтобы занять привычное место за спиной хозяина. Он бы не мог рассказать вообще ни о какой тайне, даже если бы захотел. Когда-то огонь, сжегший большую часть его кожи, основательно попортил ему и горло. Хирурги вставили ему серебряное – точно такое же, как у Остапа Бендера. Увы – возможность говорить они не вернули; делать искусственные связки тогда еще не умели.

Телохранитель не успел занять места позади Куделина. Его пустой взгляд, спрятанный за темными очками, вдруг наткнулся на фотографию – дубликат той, что унес с собой Шунт. Горелый буквально вырвал ее из ладони хозяина, а затем сорвал с лица очки. Под ними обнажились страшные круги затянувшихся ожогов.

– Что, – повернулся к нему Куделин с улыбкой, которая редко покидала его круглое лицо, – ты тоже знаком с подполковником Крупиной?

– Сэ… сэ… сэ.., – просипел Горелый.

Если бы он умел говорить, он бы поправил хозяина: «Со старшим лейтенантом Крупиной!». Именно в таком звании он когда-то знал Наталью.

– Ну, вы, ребята, даете, – обвел Куделин взглядом своих ближайших помощников, – если уж вы боитесь эту бабу, как же с ней справится Шунт?..

Шунтиков тем временем несся в лимузине в обратном направлении. Естественно, в компании Скелета и Серого. Как оказалось, именно его выходил успокаивать Горелый. Сейчас помощник Шунта был непривычно тих и подавлен.

Автомобиль остановился у «Плакучей ивы», где шумная команда Шунта уже ждала своего шефа. Ранним утром большая часть из них во главе с Серым отправилась в Ковров. Небольшой уездный город в части развлечений сильно уступал столице, однако ребят грели мысли о больших бабках, которые пообещал каждому Шунт. И все за поимку единственной бабы, мирно улыбающейся на фотографии. Такой снимок был у каждого бойца, что заполнили два джипа, резво глотавших километры Горьковской трассы.

Глава 10. Афганистан. Начало восьмидесятых двадцатого века
Старший лейтенант Наталья Крупина

Невысокий, сухощавый генерал-майор, чем-то напоминавший генералиссимуса Суворова, ошалело крутил головой. Молодые офицеры-десантники, только что окончившие училище и прибывшие для несения службы в его бригаду, радовали глаз выправкой и бравым видом. Радовали все, кроме стоящей последней в ряду девки в погонах. Впрочем, в списках пополнения старший лейтенант Крупина стояла первой – в силу своего звания. Все остальные были двухзвездными лейтенантами, а один вообще имел на погонах по одной звездочке. К тому же на груди девки, извините – старшего лейтенанта – скромно краснели две полоски, означавшие, что вчерашняя… курсантша, или курсант (как правильно, генерал не знал) имела в активе две медали, причем боевые. В душе боевого генерала шевельнулось неприятное подозрение, и он поспешил отвести взгляд от старшего лейтенанта, чтобы та не смогла прочесть в его глазах вопрос:

– А за что тебе, девочка, медали эти вручили, не за?..

Генерал мысленно прикусил язык, приглядевшись к… груди старшего лейтенанта. На ней еще скромно прятались значок мастера спорта СССР по самбо и длинный парашют, покрытый эмалью, который всем знающим сообщал, что в активе этой девчонки больше двухсот прыжков. Внезапно его губы раздвинулись в лукавой улыбке.

– Старший лейтенант Крупина! – скомандовал он.

– Я! – по-уставному ответила Наталья.

– В распоряжение полковника Игнатова, на должность командира разведвзвода.

Командир полка Игнатов никак не мог подобрать толкового командира в разведывательный взвод. Не потому что предыдущие гибли от пуль или ножей душманов. Просто потому, что народ во взводе был чересчур боевым; не всякий офицер мог с ними совладать.

Генерал-майор не ошибся, предвидя бурную реакцию Игнатова. Полковник долго хохотал, а потом зарычал, напрягая могучую грудь:

– Девку?! Девку в разведвзвод?! Да они даже ночи не дождутся, по кругу тебя пустят.

Девка стояла напротив него, невозмутимая и спокойная.

Ну хорошо, – успокоился разом полковник, – пойдем, посмотрим на твоих бойцов.

Разведвзвод на то и был разведывательным, чтобы узнавать все новости первым. Бойцы уже знали о новом командире. Они выстроились двумя неровными шеренгами. Старшина-сверхсрочник, исполняющий обязанности командира взвода, скомандовал равнение налево, откуда шли полковник с Крупиной и пошел навстречу, едва подняв ладонь чуть выше плеча, а не к виску, как того требовал устав. Он лениво печатал шаг, и в такт его движению болталась пряжка ремня на поясе. Впрочем, на поясе была только задняя часть ремня; пряжка билась по форменным брюкам чуть ли не ниже мужского достоинства.

– Товарищ полковник!.. – начал он так же лениво, и заткнулся, выпучив глаза на девку в погонах старшего лейтенанта.

Старшина не успел сообразить, что именно она должна стать его новым командиром. Крупина вдруг оказалась рядом и ловко намотала пряжку на край застиранного хэбэ, захватив в узел все, что попалось в ее на удивление крепкую ладошку. Боец выкатил глаза еще сильнее и открыл рот, чтобы выплеснуть на старлея все, что он о ней думает. Тут он встретился взглядом с Натальей; с ее веселыми, и в то же время предупреждающими глазами и понял, что лучше этого не делать.

– Вот так нужно носить ремень! – повернулась к строю Крупина; вслед за ее рукой перед строем вытянулся и старшина, – всем понятно?

Понятно было не всем. Напротив – все дружно заржали при виде застывшего столбиком старшины. Из второй шеренги вытолкнули здоровенного детину с лычками младшего сержанта. Этому бугаю не хватило бы никакого ремня, чтобы обхватить его объемистое брюхо.

– Младший сержант Брюханов! – дурашливо представился он.

– Ага! – Наталья обрадовалась ему, словно родному, – не понял?!

– Не понял, – кивнул головой Брюханов, и в то же мгновение согнулся в появившейся талии.

Из него словно выпустили дух, а вместе с ним половину живота. Это выпрямленный палец Крупиной ткнулся ему в пупок. Потом младший сержант утробно хрюкнул и ввалился обратно в строй, проделав в ней большущим задом широкую брешь. Это было еще смешнее, но хмыкнул почему-то только полковник. Все остальные как по команде выпятили груди и втянули животы, отчего дружно провисли ремни.

– Вольно! – скомандовала Наталья, – можете не тянуться, не на плаце. Впредь буду требовать опрятного вида и беспрекословного выполнения приказов. За слова, и намеки, выходящие за пределы служебных отношений, буду карать беспощадно.

– Бить будешь? – не выдержал правофланговый – рослый, стройный старший сержант с иконостасом боевых наград на груди.

Он тут же охнул от нестерпимой боли в горле, которое исторгло вопрос. Полковник нахмурился, однако предъявлять претензии старшему лейтенанту не стал – не за что было. Ни он, ни кто другой не заметил стремительного движения руки Крупиной, прервавшей обращение бойца не по форме. В общем, представление нового командира удалось на славу. А после первого боя, когда старший лейтенант спасла жизнь нескольким парням, обрушившись непонятно откуда на огневое гнездо противника, бойцы безоговорочно признали в ней командира.

Через пару месяцев взвод разорвал бы на части любого, кто посмел бы косо глянуть на Крупину. Однако Наталья и сама вполне могла постоять за себя. Так случилось с подполковником Погореловым, начальником штаба полка. Василий Михайлович Погорелов вернулся из отпуска, с Родины, отдохнув по самую макушку. Женского внимания красавцу-холостяку, да еще боевому офицеру, перепало сверх всякой меры. Потому он, наверное, и не сомневался, что новая комвзвода прибежит к нему как собачка, по первому кивку. Объяснение получилось очень коротким. В результате Крупина ушла в расположение взвода, где у нее была отдельная комната, а начштаба остался лежать на паласе, реквизированном в богатом афганском доме.

Руками, которыми он попытался ущипнуть Наталью за аппетитный зад, полковник зажимал причинное место. Он словно боялся, что свежеприготовленная яичница стечет на тот самый палас. До этого дня Погорелов – боевой командир, прошедший все ступени от командира взвода, считал себя лучшим рукопашником полка, а может, и дивизии. В одно мгновение эта гордость разбилась вдребезги. Осталось только подозрение на хроническую импотенцию.

Крупина вовсе не была ангелом в камуфляже. С девичеством она простилась еще в училище; ни к чему не обязывающие связи заводила и в полку. Однако все и всегда происходило с обоюдного согласия. Подполковник же такого согласия у Натальи даже не спросил.

Любовный опыт Крупиной не шел ни в какое сравнение с подвигами на этом поприще другой женщины в полку – второй и последней в кадровых списках. Начальник связи Ирина Благова несмотря на возраст (а было ей хорошо за тридцать) и заметные следы бурной жизни пользовалась у молодежи бешеной популярностью. Это не помешало ей стать лучшей подругой Натальи. Крупина со всеми ее чисто мужскими способностями уникального бойца, должностями и наградами оставалась женщиной. И Ирина была единственным человеком в полку, с кем она могла поделиться чисто женскими секретами. Слушая однажды веселую историю Благовой о очередной ее «победе», Наталья неожиданно перебила ее:

– А у меня, наверное, никогда такого не будет.

– Какого «такого»? – не поняла Ирина.

– Ну, чтобы «охи – вздохи», гуляние под луной. И чтобы всю ночь в постели скакать. У меня все, что было с ребятами – максимум на пятнадцать минут. А потом или он захрапит, или мне бежать надо.

– Ничего, – усмехнулась Благова, – ты еще найдешь свой торчок.

– Торчок? – переспросила Наталья.

Ирина расхохоталась. Она вообще была хохотуньей; так и погибла через месяц после этого разговора с улыбкой на лице от шального осколка в лоб.

– Это не то, что ты думаешь. Торчок – это молодой дубок. Зимой – как мороз покрепче стукнет – вершина у него отмерзнет, а то, что под снегом, живое. Случится подряд несколько таких морозных зим и получится дубок-торчок. Корявенький, весь в узлах от отвалившихся сучьев.

Гуляла я, значит, однажды в лесу, под Москвой. А была тогда такая же, как ты – и молодая, и красивая, ну и… понимаешь какая. Ну и наткнулась на полянке на такой торчок. Как представила, что у меня мужик с таким агрегатом, так и потекла.

– И что?

– Не могу теперь остановиться. Меняю мужиков, как перчатки. Только все больше не торчки, а сморчки попадаются, – захохотала Ирина.

Наталье в безлесном Афганистане торчок не попался. Зато к ней пришла настоящая любовь – первая и последняя. Лейтенант Миша Толстых был на год старше ее, но из училища выпустился позднее. Потому что успел отслужить срочную. Он был не единственным, кто пытался ухаживать за Крупиной.

Но если другие офицеры, а иногда и сержанты, дарили ей дорогой трофейный парфюм и другие красивые безделушки, неведомо как попадавшие в разгромленные аулы, Миша ухитрялся в выжженной афганской земле находить удивительные по красоте и необычному виду цветы. Потом он, смущаясь, стал приносить ей листочки со стихами собственного сочинения, бесхитростными и неумелыми. А Наталья их благосклонно принимала. Это было трогательно и смешно – до того мгновенья, когда Крупина поняла, что с этими цветами и листочками, с Мишей Толстых в ее жизнь вошло что-то новое; светлое и чистое. На глазах изумленного полка неторопливо развивался роман командира разведвзвода и самого, пожалуй, скромного командира мотострелков. Все шло к полковой свадьбе; фактически они были мужем и женой и если бы не тот бой, закончившийся так трагически…

Банда душманов засела в горном ущелье. Она стала поперек горла командованию советских войск в этом районе. По ущелью проходила стратегически важная дорога, и полк Игнатова получил приказ выбить из него противника. Приданные полку тяжелые вертолеты отутюжили вход и выход в ущелье. Самую узкую часть, над которой нависли крутые скалы, угостили лишь градом пуль из крупнокалиберных пулеметов. От более мощных снарядов могли обвалиться отвесные стены; тогда ущелье не нужно будет никому. Вслед за отревевшими свое вертолетами в бой вступили БМП – до того места, где первый из них едва не съехал в пропасть, подорвавшись на мине. Теперь боевые машины могли помочь бойцам только огневой поддержкой. Они поливали скалы свинцовым дождем до тех пор, пока редкая, умело маскирующаяся цепь мотострелков не докатилась до передовой линии обороны душманов. Одновременно с неприступных, казалось бы, скал на головы врага посыпались бойцы разведвзвода – С Крупиной во главе.

– Шайтанкыз! – успел отчаянно завопить чернобородый дух, прежде чем короткая очередь Наташиного автомата разорвала поперек груди его стеганый ватный халат.

Так – дьявольской девкой в переводе – прозвали Крупину враги. И их оборона дрогнула. Толпа душманов, которые в своих ватных чапанах черного цвета со спины были одинаковыми, как родные братья, редела с каждой секундой. Но многие все– таки успели добежать до другой оборонительной линии, запиравшей ущелье с противоположной стороны. Здесь отступающие не остановились – толпа лишь значительно выросла, дополненная фигурами в таких же темных халатах, размахивающими на бегу автоматами Калашникова.

По команде старшего лейтенанта бойцы заняли покинутые душманами позиции. Преследовать врагов не было смысла – в двухстах метрах отсюда их должны были встретить пулеметные очереди бээмпэшек. Боевые машины были почти не различимы среди громадных валунов. И они готовы были открыть огонь, когда подполковник Погорелов, командовавший этой частью операции, послал навстречу лаве обезумевших врагов резерв. Взвод лейтенанта Толстых. В тот момент подполковник даже не думал, как он будет потом объяснять этот безумный, даже преступный приказ.

Сорок бойцов лейтенанта врезались в две с половиной сотни душманов – бывших крестьян, за несколько лет ставших опытными вояками. Помочь взводу не могли ни пулеметчики, бессильно матерившиеся в боевых машинах пехоты, ни Крупина со своими орлами, с нетерпением ожидавшая грозного рокота крупнокалиберных пулеметов. Взвод лейтенанта Толстых полег полностью, вместе с командиром Пулеметчикам они оставили совсем немного работы. Когда знакомый рокот все-таки прогрохотал, умолкнув совсем скоро, какая-то сила заставила Наталью совершить марш-бросок настолько стремительный, что даже ее опытные разведчики опомнились, когда она уже нашла среди искромсанных тяжелыми пулями тел Мишу Толстых.

Не было чудесных, как в кино, последних слов прощания; не было вздоха любимого, принятого ей. Была только тупая боль в груди и пустота в голове, которую можно было заполнить только действием. Ее глаза нашли группу бойцов, стоящих у передней БМП; выделили в ней подполковника Погорелова. Даже с такого расстояния – с пятидесяти метров – она увидела, как чуть расползлись его губы в торжествующей улыбке. В следующее мгновение подполковник тоже разглядел что-то в ее лице, и отступил за спины солдат.