Текст книги "Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной"

А разгадка тайны могла крыться в этой комнате. Не сейчас, конечно, а после того, как Стасов проснется. Или его разбудят. Наталья не собиралась пропускать ни этого мгновения, ни того, что последует за ним. Неслышно подкравшись к лежащему на спине заместителю министра, она нагнулась над ним, принюхалась. От лица Стасова исходил запах, чем-то похожий на тот, которым было заполнено пространство вокруг полупустого контейнера в саду. Крупина на мгновение озадачилась; потом огляделась. Необходимо было найти место, где она могла спрятаться. Из мебели в комнате стоял один стул, да встроенный в стену шкаф, если только последний можно было назвать мебелью в традиционном понимании этого слова.

Нижняя, большая часть этого шкафа, была пуста. Только в углу сидели две крупные крысы. Несколько секунд человек и зверьки смотрели друг на друга. Наталья не боялась ни крыс, ни мышей, ни какой другой «домашней» скотины. Она вообще мало чего боялась. Но эти крысы ее поразили – от них совершенно не исходило волн страха. Скорее они готовы были сейчас задать вопрос (если, конечно, умели бы говорить): «Чего вылупилась? Закрой дверь и двигай отсюда!». И она медленно закрыла дверцу, поняв, что эти зверьки в малообитаемом коттедже давно чувствовали себя хозяевами.

Она потянула другую дверцу – на антресолях. Там лежала коробка – большая и высокая. За такой хорошо было прятаться, и Крупина решительно закинула в шкаф сумку. А сама отправилась по обратному маршруту – в туалет. Она прекрасно знала, больше того, не раз испытывала в своей богатой событиями жизни, что труднее всего справиться не с голодом или жаждой, а совсем с другими жизненными процессами. К ней совершенно не подходила поговорка про «ждать и догонять». Наталья могла ждать в засаде часами и сутками, но предпочитала это делать, предварительно подготовившись. Вот и сейчас она улыбнулась, вспомнив далекое детдомовское детство.

Неведомо каким ветром в их детский дом занесло одного из первых космонавтов. Актовый зал был полон. Космонавт был не очень красноречив, однако сам факт его пребывания там, в бесконечных космических далях, делал его человеком необыкновенным. К тому же он был не один; сопровождавшие его ребята из Центра управления полетами были толковыми, языкастыми специалистами, привычными к любым вопросам. Однако и они растерялись, когда встал один малыш из первоклассников и робко спросил:

– Дядя, а как вы там какали?

Зал замер на мгновение, а затем обрушился на гостей оглушительным хохотом.

– Сейчас бы такой шумок, – подумала Крупина, осторожно сливая воду.

Через полминуты она была на антресолях, поудобнее устраиваясь за коробкой и настраиваясь на ожидание. Еще через минуту он спала, положив голову на сумку с автоматом и долларами. Не дремал только внутренний сторож, который должен был вовремя разбудить хозяйку…

Ровно через два часа Наталья открыла глаза. Пронзительный крысиный визг не встревожил сторожа, а вот тихий звон наручников заставил расслабленные мышцы сжаться в тугую пружину, готовую немедленно разжаться в бою. Однако пока понадобился лишь слух; всеми остальными частями тела подполковник Крупина немного поиграла, удостоверилась, что мышцы не затекли. Она заглянула в узенькую щелку, которую любезно образовала не высушенная как следует древесина шкафа и кивнула. Звон, как правильно она догадалась, издали наручники на руке проснувшегося Стасова. Наталья едва не расхохоталась, увидев ошеломленное лицо заместителя министра. Впрочем, Стасова можно было понять – две крысы подтверждали свое право называться хозяевами этого дома, устроив любовные игры прямо перед его носом. Пленник опять махнул рукой перед собой, издав металлический лязг, и крысы неспешно удалились. Но Крупина не была уверена, что именно этот несмелый жест спугнул нахальных умных зверьков. Они явно сообразили, что от этого человека на полу не исходит никакой угрозы, и скрылись только потому, что услышали тяжелые шаги за дверью.

В комнату вошли те двое, которых Наталья видела входящими в ворота коттеджа. Но главным был третий – мужчина выше среднего роста, крепкий и умный – судя по тому, как он начал допрос.

– Грубая работа, – подумала она, когда в ход пошла кассета, – грубая, но эффективная.

Она сразу поняла, что на экране насилуют не Стасова, а другого мужчину, явно привыкшего к такому обращению. Еще раньше она мысленно поблагодарила малыша, Валеру, который так удачно поставил телевизор, что Наталья все прекрасно видела в щелку. Во второй раз ей стало весело, когда Топор, или Федя, как он представился Стасову, на ходу выдумал хреналгин.

– Да ты парень не дурак; и роль террориста неплохо сыграл. Только вот больно нервно среагировал на вопрос Леши про этого Хренарыло, – в очередной раз усмехнулась Наталья, – боишься ты, Федя, что дружки узнают про эту твою кликуху.

Она уже давно поняла, что Топор, несмотря на то, что старался следить за своей речью, привык совсем к другим словам. Уголовное прошлое не лезло из него, но угадывалось вполне определенно.

Наконец «высокие договаривающиеся стороны» в комнате пришли к согласию, и одна из сторон – Топор – предложил скрепить его ужином. Наталью, естественно, не пригласили за стол, и она, вздохнув, опять расслабилась. Она опять вспомнила свою многострадальную сумку с разбитой банкой меда. Ее, скорее всего, сейчас потрошили чьи-то милицейские руки. Железный автомат, как и зеленые американские бумажки, никак не могли заменить еды. Зато ее в какой-то степени мог заменить – если верить некоторым ученым – здоровый сон.

В общем-то, она уже узнала главное, ради чего и был поставлен на уши весь Ковров. Единственное, что еще интересовало Наталью в этом доме – судьба Стасова. Дальнейшие планы Крупиной зависели от того, как покинет коттедж заложник.

– Посмотрим, дружок, – подумала она, засыпая, – заплатят за тебя, или придется устраивать побег?..

Единственно, что не устраивало ни похитителей, ни Крупину, ни самого заместителя министра – это тот вариант, когда Стасов вообще не уйдет из коттеджа; или его унесут вперед ногами.

Этой ночью ничто не нарушило покой Натальи. Даже крысы вели себя вполне пристойно; не скреблись в шкафу и не пищали. Наталья несколько раз меняла положение тела в тесном пространстве антресолей; окончательно она проснулась от радостного голоса Валеры. Последний успел сбегать в город и своим возвращением прервал завтрак, который мирно поглощали за одним столом похитители и их жертва. Валера был непривычно возбужден. Очевидно, он тоже не верил в успех плана Крюка и Топора, но сейчас своей ошибкой был очень даже доволен.

Голос Валеры отлично доносился до Крупиной и она – тоже с некоторым изумлением – узнала, что ровно в восемь часов утра кассы всех ковровских заводов начали погашать задолженности по зарплате. Причем в полном объеме. Впрочем, подсознательно она ожидала такой реакции властей (спектакль был гораздо масштабней, чем о том могли догадаться Топор с Валерой), но что бы так оперативно!?

Валера принес лишь те новости, которыми с утра жили ковровские улицы. Он бы немало повеселил обитателей коттеджа, если бы узнал, что даже милиционеров, не сомкнувших глаз сегодняшней ночью, срочно вызвали в управление и выплатили довольствие по октябрь включительно.

А уже через полчаса Иван Николаевич Стасов садился в белый микроавтобус с черной повязкой на глазах. Наталья наблюдала в окно туалетной комнаты, как «Форд» выехал в ворота, которые открыл, а потом закрыл здоровяк, чем-то похожий на Макса. Сам Максик вместе с Топором и Валера сидели в автомобиле. Здоровяк тоже запрыгнул в микроавтобус и тот медленно отъехал от коттеджа. Наталья в последний раз увидела его пассажиров; Топора, который что-то шептал на ухо Стасову.

– Дает последние инструкции, – поняла Крупина.

Это она подумала уже на полпути в кухню, где, как она и ожидала, стоял холодильник, больше чем на половину заполненный продуктами.

– Рассказать кому в лесничестве – не поверят, – грустно усмехнулась она, накрывая на стол, – что эти ребята уехали, оставив столько еды.

Откусив внушительный кусок бутерброда из ковровского батона и финской салями, она принялась неторопливо жевать, прикидывая, не напрасно ли пострадали Серега с дружком-каратистом. Время позволяло, и Наталья, со всех сторон обмозговав эту, в общем-то, незначительную деталь, налила в кружку соку из большой коробки и отхлебнула, придя к выводу, что спектакль в поезде был сыгран не зря. Преследователи, конечно, поищут ее во Владимире, перекроют дорогу на Москву, но затем кто-нибудь поймет ее несложную хитрость. Охота продолжится в Коврове.

– Но, – усмехнулась Крупина, – в Москву ведет много дорог.

Она намазала на вторую половину батона новозеландского масла, густо покрыла его сверху черной икрой (неужели настоящая!?) и продолжила завтрак, а заодно и вчерашние обед и ужин. Наконец она поняла, что следующий кусок хлебушка, изготовленного ковровским хлебокомбинатом, станет лишним, каким бы он не был вкусным. Поэтому завтрак закончился, а Наталья отправилась обыскивать коттедж. Дом был большим; когда-то уютным, построенным с любовью. Учитывая содержимое «Стинола», Крупина с удовольствием отсиделась бы здесь. Однако «переговоры» Топора со Стасовым круто поменяли ее планы. Второго сентября, а желательно раньше, она надеялась быть в подмосковном Нахабине.

То, что искала подполковник Крупина – старые вещи прежних хозяев – были свалены кучей на чердаке. Она подобрала себе одежку потемнее и позатрапезнее. Такую, что состарила Наталью на добрый десяток лет. Из косметики нашлась только высохшая помада в треснувшем футлярчике. Впрочем, для маскарада Крупиной косметика была лишней. Темный, с большими красными цветами, платок и плетеная из прутьев корзина – больше ничего полезного она для себя на чердаке не нашла…

В половине четвертого худенькая пожилая женщина, повязанная платком так, что большую часть ее лица оставалась в тени, вышла за ворота коттеджа. Корзина, которую она несла в руках, была накрыта чистой тряпочкой. Заполнена она была доверху, но очевидно чем-то легким, потому что хрупкая тетушка явно пенсионного возраста несла ее спокойно, перебрасывая из руки в руку без всякого напряжения.

Троллейбусы в городе уже ходили. Они были почти пустыми, потому что утренний бурный поток, что направлялся к заводским кассам, уже сошел на нет, а обратный – из заводских проходных, еще не наметился. Ковров пока чуть слышно гудел, ожидая, когда тысячи людей с непривычно полными карманами появятся на улицах. Наталья повторила на троллейбусе разведывательный маршрут Топора. Она невольно пожалела сейчас стражей правопорядка. Почти на каждой остановке выстроились в ряд торговые киоски и магазинчики. У многих из них стояли грузовички и пикапы, из которых небритые личности выгружали позвякивающие стеклом ящики. Торговцы спиртным явно надеялись сегодня на хорошую прибыль.

Наталья тоже сошла у завода. Ничто не говорило здесь о вчерашних событиях. Совершенно спокойно она прошла по мосту, на котором городские службы, напуганные бегающим по кабинетам начальством, не оставили даже малейшего следа аварии. Еще раньше следователи собрали Валерины ежи, которые никакой информации органам принести не могли. Валера тщеславием не страдал; ни личного клейма, ни отпечатков пальцев на них не оставил.

Крупина свернула с моста налево, в сторону железнодорожного вокзала. Шаги ее стали тяжелыми; спина, прежде прямая, согнулась, а потом и заметно склонилась в сторону корзины. Теперь бы никто не сказал, что она такая легкая. Привокзальную площадь; все скамьи на ней заполнили деревенские бабы с точно такими же корзинами. Наталье даже не пришлось напрягаться, чтобы затеряться среди них. Она не случайно искала именно такую плетеную из прутьев корзину. Электропоезда ежедневно привозили в Ковров женщин с яблоками. Цены на них в виду небывалого урожая были до смешного низкими; даже кризис не заставил их подскочить. Обратно хозяйки окрестных садов везли городские покупки, обычно накрытые точно такими же тряпицами, как у Натальи. В эту осень женщины с корзинами стали такой же неотъемлемой частью вокзала, как две телефонные будки с разбитыми стеклами, железнодорожный буфет и киоск с мороженым.

Линейный отдел милиции, судя по количеству людей в форме, тоже перешел на особый режим службы. Стражи порядка службу несли истово, шарили взглядами по лицам как мужчин, так и женщин. То и дело проверялись документы. Только к толпе деревенских женщин с корзинами, оккупировавших две скамьи у телефонных будок, никто не подходил. Прошла электричка из Владимира; через пять минут – встречная. Теперь перед старым зданием вокзала, над которым серой громадой нависло новое, строящееся уже лет шесть, остался только пассажирский поезд «Ковров – Муром». Он тихо пыхтел дизелем, иногда выбрасывая клубы черного дыма из каких-то печей в вагонах. С этими тремя вагонами, на одном из которых едва проглядывала старая надпись: «Детский», – милиция вчерашние события никак не связывала. И Крупина, все так же сгорбившись, зашла в почти пустое здание вокзала за билетом. На билет ушла вся вчерашняя сдача – двадцать рублей. Смешно – потрать она их вчера, пришлось бы ей ехать зайцем с миллионом баксов в корзине. Она вышла на перрон, где линейщиков осталось совсем немного. Они дружно потянулись греться в свой отдел, в ожидании следующих электропоездов.

Вагоны в муромском поезде были почти полными. Наталья едва втиснулась между стенкой и толстой теткой, у ног которой стояли точно такие же корзины.

– Почем продала? – пихнула в бок подполковника тетка.

– По четыре, – устало ответила ей Крупина.

– Да ты что! – обиделась почему-то толстуха, – а я еле-еле по три отдал. Да еще осталось немного.

Она сдернула с корзины тряпку и показала Наталье крупные красные яблоки, покрывавшие все дно. Крупиной вдруг нестерпимо захотелось взять в руку налитое яблоко сорта штрефлинг и откусить от него сочный, брызгающийся мякотью кусок. Она согласна была отдать сейчас за одно яблоко половину тех деликатесов из «Стинола», который сейчас прикрывали собой «Бизон» и пачки долларов. Однако легенда есть легенда – сделав вид, что такие же яблоки надоели ей хуже горькой редьки, Наталья рассеянно кивнула, устало прикрыла глаза и привалилась к стенке.

Тетка повернулась к другой соседке. Они забубнили о своем, а Крупина старательно играла сильно уставшего человека. Когда вагон дернулся, начиная нескорый путь к Мурому, она уже довольно громко сопела. Наталья так и не открыла глаз, чтобы проститься с Ковровом. Последней мыслью, связанной с этим городом, была надежда подполковника на то, что железнодорожная милиция не ошиблась, и что не родился еще тот чудак, в голову которого пришла бы идея ограбить еще и этот – еще более жалкий в плане добычи – состав…

Глава 8. Август 1998 года. Москва – Ковров
Басмач, он же майор Николай Емельянов

Криминальный мир Москвы трудно чем-то удивить. Еще труднее его напугать. Время от времени очередной воротила преступного бизнеса попадал под меткий выстрел киллера – но это были, так сказать, издержки профессии. Брошь в уголовных или финансовых делах, что в России конца двадцатого века стали практически синонимами, быстро зарастала. Поколебать же эту мощную структуру, вросшую – как говорили когда-то – во все отрасли народного хозяйства, казалось не ничто и никто не могли.

Поэтому когда в городе появилась новая, неведомая никому банда, возглавляемая еще более таинственным Басмачом, это никого не удивило и не насторожило. Мобильная, хорошо законспирированная и организованная группа совершала налеты совсем нечасто. Как быстро поняли те, кому это положено, после тщательной проработки каждой операции. Менялись районы столицы, где банда совершала налет; лица, которые часто не переживали внимания с ее стороны. Единственным, и очень непонятным было одно – крупной суммы денег, обычно в валюте – лишался очередной уголовный авторитет.

Первой жертвой Басмача стал хозяин трети московских рынков по кличке Седой. Это был обычный майский день. Московский СОБР проводил операцию по «зачистке» Бауманского рынка. Улов оказался богатым – кроме двух сбежавших из-под стражи особо опасных преступников, ради которых, собственно, и проводилась облава, взяли группу накачанных парней, один из которых успел выхватить ствол и ранить бойца СОБРа. Рецидивистов быстро упаковали в наручники; с качками разбирались подольше, в результате чего в местное отделение милиции они попали в весьма плачевном состоянии. Раненого СОБРовца увезли в госпиталь, а остальные бойцы уехали на место дислокации. Только майор Емельянов, руководивший операцией, остался в отделе. На его глазах сотрудник местной милиции открыл дипломат, набитый новенькими стодолларовыми купюрами, закрыл его и приказал привести задержанных.

Привели одного – остальные отходили на жестких нарах от «беседы» с СОБРом. Не обращая никакого внимания на майора, сидевшего у стеночки с каменным лицом, капитан – хозяин кабинета – пошептался с задержанным и с кривой улыбкой повернулся к Емельянову.

– Ошибочка вышла, майор. Задержанные – добропорядочные граждане, сотрудники охранного агентства. С правом ношения оружия, как оказалось. Со стрелявшим, конечно, будем разбираться, но сам понимаешь, – капитан постучал по крышке дипломата и развел руками, – охранял доверенные ценности.

Майор прекрасно знал, кому принадлежали эти ценности, однако не стал ничего говорить. С таким же каменным лицом он подписал протокол задержания, в котором, кстати, дипломат был обозначен как «чемодан кожаный, коричневого цвета» – без всякого упоминания о его содержимом. Кивнув капитану, Емельянов похлопал его по плечу, по погону, отчего начальник отделения вжался в служебный стул и скривился.

– Ну, бывай, – майор вышел в дверь, даже не глянув на задержанного.

Впрочем, он увидел его снова, ровно через десять минут. Уже за дверью капитанского кабинета Николай Юрьевич Емельянов услышал, как в помещении, которое он только что покинул, негромко затрещал наборный диск телефона. Он усмехнулся и пружинистым шагом направился на улицу.

Почти сразу же за поворотом, не доехав до отдела метров сто, остановились два новеньких «Мерседеса». Из переднего вышли три человека – Седой, которого майор раньше видел только на фотографии и два квадратных охранника. Емельянов не спеша прошел мимо сверкающих белизной иномарок; зашел в подъезд длинного пятиэтажного дома. Ровно через три минуты Николай был в другом подъезде. Совершив марш-бросок наверх, на чердак, и так же быстро вниз – но уже по другой лестнице – Емельянов оказался впереди «Мерседесов».

Николай примерно представлял, как сейчас развиваются события в кабинете капитана. Он быстро провел необходимые приготовления. Открыл окно на площадке между первым и вторым этажами, ведущее в проходной двор. Затем повесил на наружный шпингалет куртку и гимнастерку с майорскими погонами. Теперь в Емельянове определить бойца СОБРа было невозможно. И тонкий свитер черного цвета, и камуфляжные брюки вполне можно было купить на любом московском рынке; да хоть бы на том же Бауманском. Черная вязаная шапочка, которым можно было прикрыть лицо, тоже использовали не только бойцы спецподразделений. Пистолет Николай положил в карман брюк, хотя надеялся, что вполне обойдется без него.

Наконец он оторвал прочную деревянную планку, которая была закреплена поверх литых железных перил, и поставил ее у дверей – массивных, прочных; с чудом сохранившимися бронзовыми ручками. Двери открывались наружу, что очень подходило Николаю.

В любую минуту могла открыться одна из многочисленных квартирных дверей, однако Емельянов почему-то был уверен – высшая справедливость не допустит этого. И действительно – никому из жильцов не приспичило выйти из квартиры до той минуты, когда Николай, приложивший к толстой двери левое, более короткое ухо, услышал голоса. На уверенный баритон Седого оправдывающимся тенорком отвечал тот самый подручный, который недавно сидел в кабинете капитана. Майор успел дослушать, как Седой пообещал разложить многотысячную издержку на всю компанию охранников и понял, что наступил момент истины.

Без разбега, но мощно, от души – как учил когда-то тренер в детдоме – он пнул подошвой в ту половину дверей, что открывалась навстречу проходившим мимо Седому и его подручному. На улице раздался громкий стук дерева о человеческую кость. Седой, не успевший закончить фразы, принял удар вылетевшей навстречу двери устремленным вперед лбом. Он упал, отлетев на несколько метров и даже не успев вскрикнуть.

Майору даже не пришлось выходить на улицу. Бывший задержанный, а ныне свободный гражданин с «чемоданом кожаным, коричневого цвета» в правой ладони, не успел повернуться, как чья-то мощная, вся в черном, рука втянула его в подъезд. Только эту руку и увидел водитель переднего «Мерседеса». Остальные «добропорядочные граждане» вообще ничего не заметили. Двое из тех, что успели отлежаться в камере предварительного заключения, оглянулись в тот момент, когда тяжелая дверь захлопнулась. Задние подручные бросились поднимать Седого, который валялся на асфальте с залитым кровью лицом. Через пару мгновений приводить босса в сознание остались только двое квадратных; остальные дружно атаковали двери.

Планка, державшая дверь изнутри, оказалась крепче шурупов, которыми крепились наружные ручки. Когда последние остались в руках громилы, дернувшего дверь со всей дури, в ход пошло оружие. Увы (для них) – дверь, поставленную еще до войны – изрешетили пулями, но взломать так и не смогли. Тогда самый умный (после Седого, конечно – иначе главарем был бы он) сообразил оббежать дом кругом. Две группы с разряженными пистолетами в руках трусцой бросились в разные стороны и встретились с обратной стороны здания – как раз у лежащего под окном подъезда свободного гражданина без всяких признаков сознания, а главное – без коричневого чемоданчика.

Пострадавший тоже никого не видел. Единственное, что он мог сказать очнувшемуся примерно в одно время с ним боссу, так это фразу, что прошептал зловещим тоном ему на ухо неведомый налетчик, прежде чем погрузить его в беспамятство:

– Передай привет Седому от Басмача.

Седой не стал поднимать шума. Естественно, что не стал он заявлять в милицию, отделение которой находилось всего в ста метрах от места беспримерного по своей наглости налета. Однако он поклялся отомстить Басмачу и провел собственное расследование, которое, впрочем, не дало никакого результата.

Емельянов стал обладателем огромного – по меркам обычного человека – состояния. Но тратить на себя ни одного доллара из этого чемодана он не стал. Ему, закоренелому холостяку, получившему, хоть и с трудом, квартиру в подмосковной Балашихе, положенную как ветерану афганской войны, вполне хватало жалования. Первым его побуждением было перечислить добычу на счет Рязанского детского спецдома. Однако он поразмышлял и решил не торопиться с подарками родному дому. Чья-то светлая (такие встречаются и среди бандитов) голова вполне могла построить цепочку: два миллиона баксов – детский дом – Басмач – майор Емельянов. Поэтому этот «экс», как назвал налет сам Николай, пошел на другие цели. В один прекрасный летний день, ровно через месяц после того, как Седой получил увесистый «щелчок» по носу, московский СОБР получил в дар от фирмы «Солнечный ветер» десять новеньких микроавтобусов германского производства, оборудованных специально для полицейских операций.

Откуда взялась эта фирма, и кто ее возглавляет, обрадованные СОБРовцы не интересовались. Зато поинтересовались другие службы, более компетентные в таких вопросах. Однако даже они не смогли отыскать следы «Солнечного ветра», который, возникнув на один день, улетел, растворился в бескрайних просторах вселенной.

После этого в действиях Басмача наступила пауза. Майор СОБРа – не тот уровень, который позволяет узнать о передвижении крупных сумм наличными. Случай с Седым был случайностью в прямом смысле этого слова. Другой случай представился почти через три месяца, когда Емельянов, оказавшийся по делам службы в управлении по борьбе с организованной преступностью, так же случайно услышал телефонный разговор УБОПовского полковника с неведомым собеседником. Разговор шел о долге, который один авторитет собирался вернуть другому.

Похохатывавший в трубку полковник рассказывал такие подробности о предстоящей встрече, словно он сам ее и организовывал. Николаю не составило никакого труда определить свое место в этой процедуре. Место оказалось неприметным, но исключительно удачным, потому что очередной миллион баксов оказался у Басмача, а два авторитета только на следующий день поняли, что положение дел в их отношениях не изменилось. Один из них так и остался должником; другой, естественно, продолжал ждать деньги.

Авторитеты только начали разборки, а Емельянов узнал, что подслушанный телефонный разговор совсем не был случайным. Что все подробности, которые он слушал в коридоре, за полуприкрытой дверью, предназначались именно для его ушей, одно из которых, как известно, было короче другого. Майор понял это, когда вечером вышел из гаража, куда загнал свою не новую уже «восьмерку». У ворот его ждал тот самый полковник.

– Ну, здравствуй, майор Емельянов, – сказал с улыбкой полковник, – или после работы тебя следует называть только Басмачом?

Емельянов тоже улыбнулся, не показывая волнения. Он аккуратно закрыл гараж. Дело было не в том, что УБОПовец был в два раза мельче его. Просто Николай сразу сообразил, что полковник неспроста выбрал такое уединенное место для разговора. Изобличать преступника в погонах обычно приходят совсем другие люди. Басмач так и не узнал, как вычислил его полковник, и никогда не интересовался этим. Зато сразу согласился на предложение полковника организовать уже группу – по всем канонам преступную. Однако для себя майор каноны устанавливал сам – те самые, что ковались в детдоме, в училище, наконец, в Афгане.

Полковник исправно поставлял информацию – за десять процентов экспроприированного; Басмач так же успешно этой информацией пользовался. К сентябрю девяносто восьмого года московских Робин Гудов было уже трое; без полковника, конечно – он под эту категорию не подходил. Бойцы СОБРа Юрий Митрофанов и Василий Титов, друзья Емельянова еще по Афгану, успели поучаствовать с ним в двух эксах, когда полковник сообщил, что шустро двигающийся в гору наркоделец Шунт собирается направить курьеров в Нижний Новгород. Направить с деньгами естественно; иначе никакой бы информации от полковника не было. А еще прилагались адреса и даже фотографии самого Шунта и его ближайших сподручных.

Эта операция с самого начала развивалась необычно, так что Емельянов едва не отказался от налета. Однако было одно обстоятельство – именно в этот раз он решил, наконец, перечислить часть суммы и в родной детдом. Митрофанов с Титовым не возражали – детдом так детдом, лишь бы еще раз побольнее укусить очередного мафиози. А потом от полковника пришла дополнительная наводка – главным среди курьеров Шунтиков назначил свою правую руку – Волчару.

СОБРовцы на мощном «БМВ» проводили курьеров до Курского вокзала, где один из качков, сопровождавших Волчару и толстяка, пристегнутого к заветному чемоданчику, замаскированного в большой сумке, купил билеты на электропоезд до Петушков. Емельянов сильно удивился, и еще раз задумался – не отменить ли все-таки операцию. Очень уж странным оказался маршрут курьеров. Но он все-таки загрузился вместе с подручными Шунта в широко известный поезд «Москва-Петушки». Титов следовал за электричкой на «БМВ». Он подъезжал к станциям покрупнее, получал условный знак и мчался дальше, до следующей станции. Николай весь перегон до Петушков сидел в одном вагоне с курьерами, каждую минуту ожидая от них подвоха. Однако Волчара, а с ним и остальные (самое главное – чемоданчик в сумке) доехали до конечной станции, где пересели на другую электричку, теперь уже до Владимира.

Здесь за руль «БМВ» сел Николай, получающий сигналы от Титова. А Митрофанов «пас» курьеров непосредственно в вагоне. Бывший стольный град Владимир изменения внес только в диспозицию Робин Гудов. Курьеры же вместе с десятками таких же пассажиров пересели на следующую электричку. И Емельянов стал уже верить, что они действительно решили добраться до самого Нижнего на перекладных. Волчара уже пересел в очередную электричку, теперь не с мягкими подмосковными сиденьями, а с жесткими, набранными из деревянных брусочков. Очередь наблюдать за курьерами была за Титовым. Емельянов успел переговорить с Василием, пока дежурный по вокзалу не успел объявить отправление поезда.

– Если этот Волчара действительно собрался так двигаться до самого Нижнего, то в эту электричку он сел зря. Дождался бы следующей, до Вязников. А так – придется ему делать лишнюю пересадку – в Коврове, или на конечной, во Мстере.

– Слушай, командир, – загорелся вдруг Титов, – а давай провернем все во Мстере. Народу там мало, и алиби отличное есть. У меня под Мстерой бабка живет, так мы к ней по легенде едем картошку копать. Опять же и грибов там, говорят, в этом году – хоть косой коси.

– Посмотрим, – пообещал Николай, и запрыгнул в свой вагон, следующий за пятым.

Вообще-то «брать» чемоданчик он решил в Нижнем, при передаче денег. А может, и позже – чтобы перевести стрелку на нижегородских бандитов. Однако предложение Титова было заманчивым, и Емельянов обдумал его со всех сторон, благо времени хватало. В Коврове, где электричка стояла пять минут, к нему присоединился Митрофанов.

– Машина? – спросил коротко Николай.

Юрий махнул в сторону дороги, которая вела от вокзала круто вверх.

– Оставил на стоянке. Может, не уведут, – хохотнул он.

– Хорошо, – похвалил майор, – бегом за билетом до Мстеры. Будем брать там.

Уже через минуту два СОБРовца сидели в вагоне, соседнем с тем, откуда не вышли на ковровскую платформу ни Волчара, ни Титов. Еще через две электричка дернулась, свистнув на прощание славному городу Коврову. По мере того, как за окном проплывали городские окраины, в душе Николая росла тревога. Может, это было связано с той суетой, которая началась среди железнодорожных милиционеров, сразу после отправления электропоезда? А может, дурные предчувствия родились в душе майора при виде трех молодых амбалов, которые прошли через вагон, старательно кутаясь в теплые куртки. Емельянов едва не проглядел их проход, старательно вглядываясь в проплывающие мимо здания станции Ковров-два.