Текст книги "То ли горько, то ли сладко"

Были, вроде, мы раньше братьями…
Мгновенный отчаянно-патриотический ответ на не совсем (точнее, совсем) не дружественный выпад «Россияне! Никогда мы не будем братьями…».

Никогда мы не будем братьями,

Ни по Родине, ни по матери,

Духа нет у вас быть свободными,

Нам не стать с вами даже сводными.

Вы себя окрестили старшими,

Нам быть младшими, да не вашими.

Вас так много, а жаль – безликие,

Вы – огромные, мы – великие…

А. Дмитрук

http://www.youtube.com/watch?v=loGm-Ur7YbM

Хотел бы уточнить, что мое сочинение ни в коей мере не относится ни к Украине, ни к ее народу, а лишь к той его ЧАСТИ, оболваненной лживой пропагандой, посулами западных «демократов», несущих свои «ценности» народам мира. Не знающей своей истории, корней, пропитанной ненавистью к России, ко всему русскому…

И по Родине и по матери

Были, вроде, мы раньше братьями,

А теперь вы – почти безродные,

Ни на что оказались не годные.

Вы в никчемности многоликие,

Никакие вы – не великие,

Просто жалкие злобные карлики,

У вас кролики там – начальники.

Никакие вы – не свободные,

А глаза у вас – просто голодные,

И теперь в вашей утлой вотчине

Пирожками «халявными» потчуют.

Правит вами заморская братия,

Вы бубните – у нас демократия.

А поля вон давно не полоты —

Руки держат коктейли Молотова,

Вам враги тут и там мерещатся,

А в европах над вами тешатся.

Вас корежит величия мания,

Право только у вас на восстание.

Отчего ж вы такие смелые?

Негры вас «защищают», не белые.

Под «защитой» вы прёте таранами.

Не опасными. Просто баранами.

Мы все из времени Высоцкого

В конце июля 1980 г. не стало Владимира Высоцкого. Москва, чистая, малолюдная, увлеченная Олимпиадой, этого почти и не заметила. Из публичных сообщений о смерти нашего великого современника запомнились два: «пойманная» на собственноручно перестроенный коротковолновый приемник информация Би-Би-Си, да скромное объявление над кассой «Таганки» «умер актер В. Высоцкий». Официальных сообщений так и не последовало. Для нас, прослушавших почти весь репертуар его песен, не единожды пересмотревших спектакли с его участием, встречавших актера на улицах Москвы, в ресторанах, в вестибюле театра или на редких концертах в узком кругу – он не был великим, особенным и недосягаемым. Скорее, наоборот, казался близким, своим в доску, слегка бесшабашным и не лишенным обычных человеческих пороков. Мы его любили, обожали, поэтому столь ранний уход стал трагедией, большой утратой. А страна жила своей жизнью: закончилась Олимпиада-80, не совсем полноценная, бойкотная в связи с вводом наших войск в Афганистан. Оттуда продолжали поступать цинковые гробы – «груз 200». В горьковскую ссылку за «инакомыслие» отправился академик А.Д.Сахаров. Мы все продолжали жить, учиться, делать карьеры и состояния, рушить страну. Мы, пережившие Высоцкого и то непростое, противоречивое, но такое близкое и дорогое время, умом, сердцем и кожей понимаем и чувствуем неразрывную связь всего происходящего сегодня с прошлым, ставшим нашей Историей. В которой совершенно особое место принадлежит ему – нашему Семёнычу, «не успевшему дожить и допеть», но такому понятному в простом и яростном человеческом порыве «хоть мгновение еще постоять на краю…»

В семидесятых мы тишком

Читали Бродского,

И пробовали петь с Витьком

Под тембр Высоцкого.

Тогда, запретный самиздат,

Таясь от кагэбэшников,

Печатал Витькин сводный брат

Серёга Свешников.

В стране, закрытой на засов,

Верх казуистики,

А в треске «вражьих голосов» —

Эквилибристика.

Портвейн, мешая невпопад

с какой-то гадостью,

Хрипел надрывно Витька бард:

Нигде нет святости.

И мы, не попадая в такт,

Орали истово,

Не так, ребята, все не так,

Начать бы с чистого.

В Москве Таганка – островок

Свободомыслия,

Туда не хаживал «совок»:

Чужая колея.

Что на нейтральной полосе,

И что на паперти,

Казалась нам тогда, как всем,

Дорога скатертью.

Витёк мой, не закончив вуз,

Судьбу освистывал,

«Двухсотый» из Афгана груз

В Москву вернули чистую.

В столице олимпийский пыл,

Не даст уснуть,

По улицам Володя плыл

В последний путь.

В тот черный олимпийский год

Не стало Гамлета

И друга Вити из Заброд…,

Я пил, коль налито.

А город возносил в грозу

Молитву поминальную,

И мишка уронил слезу

По ним прощальную.

*****

Тут, на Ваганьковском, в тиши,

Семеныч бронзовый,

Куда ему теперь спешить

В закате розовом?

На сельском кладбище всегда

Рядком Витёк и мать,

И сколько бы не мчать годам,

А им – по двадцать пять…

Тоска, паскуда, по пятам,

Тоскою болен я,

Не так, ребята, было там,

А здесь – тем более.

В какую влезли колею,

Свою, чужую ли?

Я не пойму, запоем пью:

Почто обжулили?

Когда пришла она, напасть,

Мы не заметили,

Теперь в какую верить масть,

Нам не ответили.

Несут галопом кони нас,

Спешат, стараются,

Уже медовый скоро Спас,

Июль кончается,

Несут по краю кони нас,

А сердце мается,

Ведь в августе, который раз,

Беда случается…

От Донбасса до Крыма рукой подать

Хоть в Истории не бывает – вспять,

Брать не хочет никто это все в расчет.

От Донбасса до Крыма – рукой подать,

Только мерки обычные здесь не в счет,

Затонуло прошлое, не достать со дна,

И на брата в прицел смотрит люто брат,

На двоих им досталась беда одна,

Умножая с болью вражду во сто крат.

Не дрожит, нажимая курок, рука,

Что тут главное, ненависть или страх?

Все, что, казалось, строилось на века,

Рассыпается споро под ногами в прах.

Уже коченеют проклятия на устах,

От домов развалины, кровь и дым,

И дороги разбитые, в блокпостах,

То ли в Киев ведут они, то ли в Крым.

От Америки до Донбасса совсем чуть-чуть,

Не увидишь на глобусе из корысти вязь,

И в какие глубины – этот топкий путь,

И зачем моей Батькивщине такая связь?

Довелось узнать уже, почем лиха фунт,

Как давно покоя хочется и тишины…

Что же это такое, то ли просто бунт,

Или, может быть, эхо большой войны?

На могилах братских нет крестов

 
У страны моей полным полно забот:
Позади уже, как сон, москальский плен,
То ли слезы по щекам, а то ли пот,
Как же нелегко вставать с колен…
 
 
С пьедесталов нам бы идолов спихнуть,
Да рвануть такой ненужный Днепрогэс,
Впереди – заветный светлый путь
В демократию и дряхленький ЕэС.
 
 
И у лидеров хлопот невпроворот,
То джихад, то каверзный Донбасс,
Как-то все не в масть, наоборот,
Бьют не в бровь, а метко прямо в глаз.
 
 
На могилах братских нет крестов,
В душах бога нет давным-давно,
Тишина сейчас у блокпостов,
Мертвым дела нет. Им все равно…
 
 
У меня своих забот совсем чуть-чуть:
Подвести пора какой ни есть баланс,
Ведь понять, в чем жизни нашей суть,
То ли будет, то ли нет последний шанс.
 
 
Как не хочется, чтоб после нас – потоп…
Кто прочтет над нами «Отче наш»?
Может Батюшка, а может пьяный поп,
Отпоет, когда молчит «калаш».
 

А нужна ли она, такая дружба…

У дядюшки Сэма – друзей, как грязи,

Особо после Нагасаки и Хиросимы,

Все дружить хотят в Европе и в Азии,

Не верите? Ну, тогда проходите мимо.

Кто же друг, а кто – враг, как узнать бы?

Друзья на майданах печеньками потчуют,

И гремит уже и пляшет лихая свадьба

На пепелище и костях дома отчего…

Может дружбу нам обменять на санкции?

Тесно сдвинемся на маршах плечами,

Как прожить без устриц и сыра из Франции,

Хватит уже нюхать носки ночами!

Да ведь у России, сколько бы не минуло лет,

Сколько бы не пролито было крови и пота,

Друзей настоящих как не было, так и нет,

Кроме Армии своей и, конечно, Флота.

Кто же знает, что будет потом?

 
Устав привычно от грохота канонад,
Забывшись тревожным и чутким сном,
Дома слепыми окнами в ночь глядят,
Кто же знает, что будет с нами потом?
 
 
А ночь, описывая себе по небу дугу,
Ползет и ползет равнодушно за горизонт,
Росу рассыпая после себя на лугу,
На время снимает свой черный зонт.
 
 
И вот уже первые острые лучи-мечи
Листву пронизывают и стекла домов,
Нагар еще вчера оплывшей свечи,
Обрывки скользнувших видений-снов.
 
 
Осколки на крыши сыплются и в росу,
От тополя поперек улицы черная тень,
А судьбы людей качаются на весу:
Кому-то уже не увидеть идущий день…
 

Пусть помнит каждый…
В последние годы некоторые западные политические деятели все чаще пробуют внести коррективы в историю второй мировой войны, исказить и переписать ее заново. Так глава МИД Польши Г. Схетина заявил, что концлагерь Освенцим (Аушвиц-Биркенау) освобождали украинцы, исходя из названия фронта – Первого украинского (бывшего Воронежского). И более того – годовщину завершения войны следует отмечать не в Москве, а в Лондоне или Берлине. Это стихотворение – ответ всем, кто пытается принизить роль нашей страны в разгроме нацизма и фашизма.

 
Войну закончил
Мой дед на Висле,
Осколок острый
Впаялся в глотку.
Он в сорок пятом
Не мог помыслить,
Что век у памяти
Такой короткий.
 
 
Был трижды ранен
Он отступая
И чудом выжил
Под Сталинградом.
Один раз в год лишь
Теперь блистают
За Курск и Харьков
Его награды.
 
 
Лишь в день Победы,
Слегка принявший,
Он тихо плакал
В саду под грушей.
Бойцов из роты,
За Киев павшей
Под шелест листьев,
Как будто, слушал.
 
 
В Европе – благость,
Музей – Освенцим,
И не дымят уже
Давно там печи.
Кто погасил их —
Не только немцы,
Пусть помнит каждый
И ставит свечи.
 
 
А деду Ване —
Почет и слава,
Как всем безвестным,
И за Освенцим.
Взросли на пепле
Кусты и травы,
Пусть этот пепел
Стучит вам в сердце…
 

В глазах ребенка уже не слезы…
По данным ООН, в результате войны на Донбассе погибло более 200 детей и около 300 нуждается в срочной операции, а в целом, пострадали до двух миллионов, полмиллиона стали беженцами…

 
Быть может ночью,
Солдатам пленным
Приснится запах
Цветущей вишни.
Крадутся звезды
Из недр Вселенной,
И в этом мире
Никто не лишний.
 
 
Тяжелым грузом
Мне давят плечи
Еще с рожденья
Грехи планеты.
Кому-то в радость
Хмельные речи,
Кому-то в горечь
Писать сонеты.
 
 
В глазах ребенка
Уже – не слезы,
В них, будто, стынет
Печаль столетий.
Сквозит трагизмом
Здесь жизни проза,
А мир не вздрогнул:
В могилах – дети.
 
 
В глухом похмелье
Забыться мне бы,
Вокруг чужие
На этой тризне,
Совсем не лишним
Спросить у неба:
Почем сегодня
Людские жизни?
 
 
Судьба застыла
На перепутье,
Свернет налево,
Или направо…
И что поделать,
Она, по сути,
Всегда имела
На это право…
 

Над Донбассом пока тишина…
Согласно Минским договоренностям на востоке Украины в полночь 15 февраля были прекращены боевые действия. В целом, как отмечали обе стороны конфликта, перемирие за последние сутки не нарушалось. Однако во время переговоров интенсивность обстрелов достигла невиданных масштабов, погибли мирные жители, в том числе трое детей…

Над Донбассом звенит тишина,

Долгожданная, хрупкая малость,

Ну, давай-ка, плесни старшина,

Снять с души помоги нам усталость.

Над фронтами зависла луна,

И дымятся, дымятся руины,

А соседке досталось сполна,

Кто вернет ей погибшего сына?

Что здесь завтра взрастет на крови,

На земле, отупевшей от боли…

Ты держись, мать, и дальше живи,

Раз такая она, твоя доля.

Здесь, в Донбассе сейчас тишина,

Ночью в темных подвалах не спали,

Будь ты проклята, эта война!..

А надежда? Не знаю, жива ли…

Над Донбассом пока тишина,

А в глазах и на лицах – тревога,

Что ж, давай-ка, плесни старшина,

Дай забыться от боли немного…

Белым по черному

Памяти Олеся Бузины

Темная полночь. Безлюдная улица.

В сумраке кот на столе умывается,

Вновь по углам непонятное чудится,

Сердце тревожится что-то и мается.

Видятся снова могилы открытые,

Вкрадчивой поступью близится скверное,

Аннушкой масло некстати разлитое:

Кто-то расстанется с жизнью, наверное.

За атентат голосуют ведомые

И не помеха кресты им нательные,

Меткой отмечены все не свидомые,

Вот и составлены списки расстрельные.

Круто замешана ненависть с яростью,

Черное дуло, как перст указательный,

Целится жертве в затылок без жалости

Всепожирающий молох карательный.

Сверху взирают светила небесные,

Как смертоносные ливни свинцовые

Глушат церковные службы воскресные,

Вечных огней гасят блики пунцовые.

Ночью сегодня так тяжко мне дышится,

А за стеною – планета усталая…

Белым по черному все же напишется

Правда пророчества. Пусть запоздалая.

Всё у нас, как всегда

Всё у нас, как всегда, только что-то не так,

На душе как-то скверно и гадко,

Видно, движется мир не туда и не в такт,

Что-то стал этот мир слишком шатким.

Мой французский приятель по имени Жан

Был убит этой ночью в Париже,

А недавно сосед, добродушный Иван

Сгинул в небе. У рая. Чуть ниже.

Оказаться случилось им там в этот час,

Так решили, наверное, свыше…

Как всегда, всё не так, и звучит Божий глас

В нашем мире всё тише и тише.

Над Монмартром плывёт колокольный набат,

Он всё громче и кажется ближе,

Пополняется список трагических дат

Волгоградом, Багдадом, Парижем.

На Дубровке «Норд-Ост», не забытый Беслан,

И останки в пустыне Синая,

Небоскребы в Нью-Йорке, театр «Батаклан»,

Кто ещё? Видно скоро узнаем…

Всё у нас, как всегда. За бедою беда,

Правда хлещет в лицо. Без обмана.

Кроме тысяч других, навсегда, навсегда

Мир лишился Ивана и Жана.

Всё у нас, как всегда. Выпал первый снежок,

Ночь прошла, я сползаю с дивана,

На стене – белозубый французский дружок,

За стеной – плачут дети Ивана…

Спаси нас, Боже…

Прошлой ночью на косогоре

Из земли ветер вырвал рябину,

Тихой сапой вползает горе,

Ночь дуплетом стреляет в спину.

Мы не можем домой вернуться,

В небе птицей крыла не сложишь,

Тлеет лучик надежды куцый,

Рано ворон людей тревожишь…

Давит мощно земля притяженьем,

Небеса нам уже не помогут,

Жизни срок ограничен движеньем,

Дела нет ведь до нас даже Богу.

Ужас цепкий тела треножит,

Почему и за что нам такое?

Помоги же, спаси ты нас, Боже,

Всемогущей своей рукою…

Кто-то видел святые вдруг лики,

Кто кричал, кто молился с надрывом,

Заглушил все молитвы и крики

Жуткий грохот и вспышка от взрыва.

Полосы взлетной стёрта кромка,

Ветер воет над полем и вьюжит,

Чей-то крестик среди обломков

Мокнет в луже. Да ворон кружит…

Наш Чернобыль

По стране шагал весёлый Первомай,

В городах от демонстраций шумный гул,

Но в совковый рай нежданно, невзначай

Перестройки ветерок уже подул.

После шествия с портретами вождей,

Грех, конечно, не сварганить на троих,

Нам таксист продал водяру без затей,

Вот и скверик, близок счастья яркий миг.

Накатили. Веня Жорика спросил:

«Про Чернобыль-то чего-нибудь слыхал?»

Тот гранёный опрокинул, закусил:

«Да какой Чернобыль, я три дня бухал…»

Водка кончилась, доеден был сырок,

На застолье разбрелись все по домам

В свой привычный тускленький мирок,

Не узнав про катастрофу века ТАМ.

Позже кореш аспирантский Михаил

Рассказал нам, будто бы, в ТУ ночь,

Он в Чернобыле, наверное хохмил,

После свадьбы постарался, делал дочь.

Три десятка лет прошло уже с тех пор.

Друга Жорика давно уж нет в живых,

Ликвидатором он был, в решеньях скор,

И за спинами не прятался других.

Сколько было их таких из разных мест,

Деревень, станиц, аулов, городов,

На бесстрашие прошедших жесткий тест

И оставивших сирот, вдовцов и вдов…

Михаил Семенович стал доктором наук

И про дочь свою он больше не шутил,

Родилась девчушка в срок совсем без рук,

Видно, стронциевый дождик рядом лил…

Саркофаг скрывает бывшую ЧАЭС,

Ставшей круче Хиросим и Нагасак,

Город Припять, город-призрак не воскрес,

Люб он стал для туристических зевак.

Повернуть бы историю вспять…

Дрожь в коленях никак не унять,

Где хваленая ваша идиллия,

И зачем же её было брать

Эту самую крепость Бастилию?!

На Лазурном сейчас берегу

Ночь кошмарит убойною силою,

Взять напиться бы вусмерть, в дугу,

Душу вправить, от ужаса стылую.

Миг один и – кончается жизнь…

Хоть от бампера или тротила.

Пьер, братишка, поплачь и держись,

А она… видит Бог… отлюбила…

Это всё невозможно понять,

Хоть аршином измерь, или милею.

Повернуть бы историю вспять,

Чтоб ни Зимний не брать, ни Бастилию.

Героям слава Или к вопросу о патриотизме
Любое государство стремится развивать у граждан патриотические чувства своей историей, в которой всегда есть место выдающимся деятелям, героям. Однако, они, по разным причинам, получают диаметрально противоположные оценки по разные стороны государственных и идеологических границ. Так, например, в Англии Дж. Вашингтон долгое время считался сепаратистом и предателем. А в современной Украине известные исторические персонажи: Мазепа, Петлюра, Бандера и др., наоборот, становятся национальными героями.

Вечером вчера зашел Мыкола в гости,

Это кум мой, мы со службы кореша,

В бане захотелось нам попарить кости

И насущные вопросы порешать.

Кум разлил горилку, сразу выпил, стоя,

Быстро съел вареник, салом закусил,

Крикнул вдруг, что в Украине нет героев

И об стену рюмку хрясь, что было сил.

Тут Мыкола разошелся не на шутку,

Клял поляков и евреев, москалей,

Было временами как-то даже жутко,

Кум кричал же мне: «Не спи, Петро, налей!

Личностей масштабных нет у нас, в натуре»,

Я спросил его: «Так где ж их, куме, взять?»

«Э, а шо ты мыслишь, друже, о Петлюре,

Он любым героям, думаю, под стать.

Или рассмотреть Мазепу вот, к примеру,

Тот с Европой вон когда уже дружил,

Ну, и ясен перец, не забыть Бандеру,

Точно знаю, Стёпа гарным хлопцем был.

Правда, гетман накосячил у Полтавы,

Но зато, мля, как нагадил он Петру!

Я сегодня не пойду уже до Клавы,

Хто герои наши, вычислим к утру».

Я достал бутыль настойки на калине,

Кум налил стакан, кряхтя, на ноги встал,

Выпили. Сказал я: «Слава Украине!»

Гаркнул кум: «Героям слава!» и – упал.

Утром наступило тяжкое похмелье,

Громко кум храпел под лавкой, будто, выл,

Ну, а я поднялся с пола еле-еле,

Взял ведро воды и на затылок слил.

Я подумал, на фиг эти мне герои,

Толк ли есть какой от разных там элит?

Мне бы хорошо вот жить без геморроя,

Был второй инфаркт, замучил простатит.

На хрен мне нужны Мазепа и Петлюра?

Вспомнил я Афган и Тынду и Надым,

Из отряда повариху нашу Нюру,

Звёзды над тайгой, костры и едкий дым.

Пить не буду за Мазепу и Бандеру,

Мне бы с корешами полететь в Нарым,

Или запросто с женой и внучкой Верой

Съездить летом, как когда-то раньше, в Крым.

Вот на кладбище поеду к сыну Васе,

Он во сне меня недавно снова звал,

За кого погиб пацан мой на Донбассе?

За кого он там, неясно, воевал…

Скоро вишни зацветут и абрикосы,

Снова поутру разбудит птичий гам,

Вы не тужьтесь зря, «друзья» америкосы,

Будем мы, как раньше, жить. Назло врагам.

ЁЖИК В ТУМАНЕ. Иронические, шуточные стихи
Ироническая поэзия была популярна во все времена. Слово «ирония» в переводе с греческого означает притворство. А если точнее – это высмеивание, доведение описываемой ситуации до абсурда. Вокруг нас таких ситуаций великое множество. Поэтому я взял на себя смелость предложить читателю некоторые зарисовки комичных образов и событий.

Домовой

В нашем доме стало как-то неуютно.

Я в печали, я в смятении почти,

Мне б на волю, мне б свободы абсолютной,

Но из дома не положено уйти.

Был когда-то белым ангелом, в натуре,

А сейчас хоть плач белугой или вой,

Шерсть свалялась и проплешины на шкуре,

Я теперь лишь дух-хранитель, домовой.

День деньской лежит хозяин на диване,

Смотрит шоу и, как водится, футбол,

Дочка Ксюша отмокает с ночи в ванне,

Слышал, хочет поменять она свой пол.

Третий месяц сын Аркаша то в нирване,

То, как зомби, «зависает» он в Сети,

На работе лишь хозяйка наша Аня,

Ну, кому ещё семейный воз везти?

Сколько лет, уже не помню, в этом доме

Проживаю, охраняя здесь покой,

Сплю за печью на припрятанной соломе,

Корки хлеба ем, заметьте, не с икрой.

Подопечные достались мне не очень,

Хоть стараюсь, как могу, но толку нет,

Вот поэтому я сильно озабочен,

Может чем-нибудь поможет Президент?

Я живу пока с надеждой светлой братцы

Превратить отстой и хлам в шедевр, триптих,

Надо только лишь как следует прибраться

В нашем доме и, конечно же, в других.

Впереди у нас хорошего немало,

Позади – давно минувшие века,

Солнце медленно садится, подустало,

Всем подряд спокойной ночи. Всем пока.

О муках рождения шедевров

Над полем медленно и сонно

Заката гаснет полоса…

М. Алигер

В стихах мы ищем путь исконный,

Дорога эта непроста,

Руды словесной множим тонны,

Добычи – грамм. И суета.

Мы вспоминаем время оно

В вечерней зыбкой тишине,

Шедевр теснится, давит лоно,

И просится уже вовне,

Сияет строгий лик с иконы,

Звучит призывный глас с небес,

Нежданно каркнула ворона,

Нарушив творческий процесс,

Случился выкидыш синхронно,

Ушел весь пар опять в свисток

Летит в корзинку обреченно

Ненужный скомканный листок,

Жужжит над ухом монотонно

Большая злобная оса,

Над полем медленно и сонно

Заката гаснет полоса…

Аз воздам или Странный разговор

 
Смотрящий по планете:
 
 
Я смотрящий по планете,
Роль моя:
Быть везде за всё в ответе,
Главный я,
Без понтов решу дилеммы,
Просто так,
Или вам создам проблемы
И бардак.
 
 
Дежурный по стране:
 
 
Ты чего раздухарился,
Как петух?
Ты на землю бы спустился,
Ушлый дух,
Главным кто тебя назначил?
Предъяви,
Мы, ковбой, хотим иначе,
Се ля ви.
 
 
Смотрящий:
 
 
Я реально всех вас круче,
Возражай,
Фюрер я, по-римски – дуче,
Уважай,
Покурю с утра я травки,
Оба-на!
Пошвыряю томагавки,
Всем хана.
 
 
Дежурный:
 
 
Ну, кидаешь томагавки
Без ООН,
Ты, как слон в посудной лавке,
Гегемон,
Главным сам себя назначил,
Вот пострел!
И повсюду накосячил,
Беспредел.
 
 
Смотрящий:
 
 
Миссия такая свыше
Выпала,
Плохо, если кто не слышит,
Зря бла-бла.
Вон кореец нагло лезет
На рожон,
Что ж, такого лечит крейзи
Пусть Бильжо?
 
 
Дежурный:
 
 
Мать вам кузькину покажет
Толстый Чен,
И настанет время лажи,
Время Че.
Не гундось ты монотонно,
Не шали,
Сядь уже на попу ровно
Пуп земли.
 
 
Смотрящий:
 
 
Хочешь жить со мною в мире?
Вот простак!
А мочить всех, блин, в сортире,
Это как?
Не получится дружнее,
Не мути,
Потому, что мой важнее
Аппетит.
 
 
Голос свыше:
 
 
Коль не слышите, читайте
По губам.
Вы, ковбойцы, так и знайте,
Аз воздам.