Текст книги "Улан. Венедская держава"

Глава одиннадцатая

Владимир заметил, что в стране стала проводиться более жёсткая национальная политика. Пётр после мятежа вообще стал намного более подозрительно относиться к инородцам и иностранцам и передал это отношение Павлу. После блистательнейшей победы над Турцией и уничтожением крымского ханства, отношение к чужакам стало ещё более… не толерантным.

Логика в этом была – если предыдущие русские императоры закрепощали крестьян и потому были вынуждены волей-неволей опираться на чужаков… Любых чужаков – будь то калмыки, немцы или кто-то ещё. Кстати – «обратный клапан» тоже действовал и если на подавление русских мятежей бросали калмыков и ногайцев, то на подавление мятежей инородцев – русских. «Разделяй и властвуй»… Сейчас же в этом отпала необходимость – и отношения быстро изменились.

Да и помимо мятежей – раньше русские правители вынуждены были лояльно относиться к мусульманскому меньшинству – Турция-то и Крым вот они, рядышком, заступиться за единоверцев могут! Теперь же… Нет, «гнобить» мусульман или ламаистов-калмыков не стали, но и каких-то мелких привилегий они начали лишаться. К примеру – сильно уменьшилось количество всевозможных «аманатов[30]30
  Аманат – знатный заложник. Часто находился в достаточно привилегированных условиях и в РИ такие заложники нередко делали нешуточную карьеру при русских императорах. Нередко выходец из нищего стойбища/аула становился полковником и генералом, даже не имея особых дарований, просто по политической необходимости – показать, что с Россией выгодно дружить. Так что большинство аманатов свой «плен» воспринимали с восторгом.


[Закрыть]», поскольку и необходимость в них резко упала[31]31
  Я могу быть толерантным и писать о «дружбе народов» и взаимном «лобызании в дёсны». Однако стоит быть честным и писать не «как положено», а так, как действовали бы конкретные исторические персонажи в конкретных условиях. Понятно, что на истину в последней инстанции не претендую, но такие вещи обдумываю достаточно тщательно и на серьёзных логических ляпах меня пока не ловили.


[Закрыть].

Вообще, двор стал заметно «ославяниваться». Если даже Пётр, которого изначально воспитывали как наследника шведской короны, после покушения стал заметным славянофилом, то воспитанный в такой атмосфере Павел пошёл ещё дальше. Каких-то репрессий тем же немцам не последовало, но… при русском дворе стали говорить на русском языке. Вроде бы и мелочь, но если учесть, что не так давно придворным просто не было необходимости знать его и нередко высокие сановники, прожив в стране десятки лет, не могли объясняться по русски…

Знание иностранных языков от придворных по прежнему требовалось, но было уже не критично. В МИДе служишь? Будь добр – французский и немецкий знай как родные. Экономист? Требования по языкам попроще, а вот математика, бухгалтерия…

Что интересно, «главного» иностранного языка не было. Пусть в Европе «языком международного общения» считался французский и затем уже сходящая «со сцены» латынь, то в России немецкий, французский, латынь и даже турецкий были в общем-то равнозначны. Мелочь? Ан нет – страна таким образом заявляла о своей независимости и непризнании международных авторитетов и одновременно – о нейтральной политике. Шаг колоссальной значимости – если вспомнить, что не так давно могучая Россия вела политику в чужих интересах – Французских, Английских, Австрийских и даже Прусских.

С экономикой тоже всё обстояло вполне благополучно: освобождённые от крепостной зависимости крестьяне далеко не все жаждали пахать землю. Так что мануфактуры росли как грибы и охотников наняться было предостаточно. И снова – необходимости в работника-чужестранцах не возникало, своих с избытком хватало…

Проще стало и с образованной прослойкой – усилия Департамента давали свои плоды и пусть до всеобщего образования было очень далеко, но количество неплохих школ был достаточно существенным. Тут нужно признать большую заслугу опальных гвардейцев, желающих снова иметь возможность проживать в городах. А поскольку с образованием у большинства мятежников было неплохо, да и средства какие-то были, то одни только гвардейцы и прочий опальный люд организовали больше тысячи школ. Пусть в большинстве своём не выше церковно-приходского уровня, но всё же. И снова – необходимость в грамотеях со стороны потихонечку отпадала.

Гостить в России долго не было возможности – дома хватало дел. Так что Рюген сделал «программу» как можно более насыщенной – всё-таки именно Россия была негласным сюзереном Померании… Ну это если опираться чисто на логику и отмахиваться от чувств к Большой Родине.

Назад он ехал задумчивый – преобразования в России поражали. Пусть он сам приложил к этому руку, но увидеть, во что начали превращаться робкие ростки реформ… Это было сильно.

«Поцарапал» тот факт, что и без него нашлось достаточно много умных креативщиков и исполнителей. Нет, умом-то попаданец понимал, что это нормально, но всё равно… Ревность.

Ещё на корабле Владимир начал вспоминать мелодии и песни из двадцать первого века. Медитативное состояние частенько нарушалось детьми, но всё равно – к моменту прибытия в Штральзунд он записал ноты вальса «На сопках Манчжурии» – без слов, понятное дело. Записал и несколько других музыкальных произведений.

А вот со словами было заметно хуже. Даже пресловутый Высоцкий, несмотря на несомненные поэтические достоинства, никак не вписывался в восемнадцатый век. Мало того, что слова в большинстве случаев никак не подходили, так ещё и сама мелодика, ритмика… Да и смысл… Вон, хотя бы «Баллада о борьбе» – звучит красиво, но никак не вписывается. В принципе.

Дома сразу навалилось: спорные дела в судах, требующие непременно его участия; организация флота – сводили воедино и без того достаточно разрозненные эскадры Померании и Мекленбурга. Хлопот было много и он привычно «провалился» в быт. Откровенно говоря, после величия Русской Империи собственная держава казалась, да и была – мелкой. Но у такой «мелочи» были и свои преимущества – серьёзные дела не ускользали от взора герцога и «отдача» от указов была куда быстрей. Ну а размеры… Всё впереди.

А впереди был раздел раздел Польши, в котором он надеялся поучаствовать. Запланирован конфликт с Пруссией и возврат земель, которые сравнительно недавно принадлежали Померании.

Это дела глобальные, были и повседневные заботы. Одной из таких стали чай, кофе и пряности. Супруга была к ним достаточно равнодушна и не пила модный «кофий» по любому случаю, предпочитая привычные на Руси травяные сборы. Она-то и заговорила об этом…

– Дорогой, зараза, – сказала Наталья, наливая кофе Юргену, пришедшему посовещаться с Владимиром. «Штирлиц» чуть не поперхнулся, но княгиня успокоила его с лёгкой улыбкой:

– Да я вообще говорю, о горожанах. А то взяли моду с этим кофием да чаем – и вдруг пить его стало прямо-таки обязанностью. Ладно кто побогаче, а остальным? Недёшёвы заморские напитки – ан раз принято, то хотя бы гостей напоить надо. Иная хозяйка хлеба бы лучше купила, но вот поди ж ты…

– Верно говоришь, – задумался герцог, – Юрген, не срочно, но проработай этот вопрос. Быть не может, чтобы у поморян не было каких-то своих напитков. Ну и заодно – выгодно-невыгодно, стоит ли вообще этим заниматься.

Через месяц доклад был готов, а один из подчинённых Юргену «Волков» рассказывал неторопливо:

– Всё хуже, чем ты говорил, Сир. Кофе да чай стали уже не просто напитками, а некими показателями статуса. Если не ставишь по утрам на стол кофе или чай – знать, совсем обнищал. Иным напитки эти поперёк горла стоят – как выпьют, так изжога начинается или ещё что – а положено! Другим денег нет, но – положено! Так до того дошло, что опивки кофейные, да листья чая использованные, в богатых домах да в трактирах собирают, обрабатывают да по новому продают.

Рюген поморщился – человек он брезгливый и даже на войне предпочитал поголодать, но пищу сомнительного происхождения почти никогда не ел. Зато и кровавые поносы обошли стороной[32]32
  В некоторых войнах армии теряли в разы больше солдат от обычнейших желудочных проблем. Некачественная пища и вода, недостаточная гигиена солдат – и всё, войска «заканчивались».


[Закрыть]… без всякой экстрасенсорики.

– Экономически чай, кофе и пряности нам мало что дают. Налоги от продаж есть, но не так чтобы большие. Если попытаться заменять их местными растениями, финансовые поступления могут несколько сократиться, но не критично для нас. Ну а стратегически мы скорее выигрываем от такого шага.

Грифич приподнял бровь и «Волк» поспешил с объяснениями:

– Прежде всего здоровье. Как чай, кофе и пряности влияют на организм, я не знаю. Но вторичные… помои точно вредны. Так что чуть меньше люди будут болеть животами, что в конечном итоге даст выигрыш государству. Затем – травники чуть оживятся и пойдут налоговые поступления от них. Ну а чуть позднее можно будет ожидать появления людей, которые как-то разбираются в травах и соответственно – в сельской местности появятся хоть какие-то знахари. И, Государь…

«Волк» чуть замялся, но всё же продолжил:

– Я решил проанализировать косвенные данные. Если параллельно провести кое-какие мероприятия, можно будет усилить интерес к прошлому, «сцементировать» людей, сыграть на патриотизме. Вот, Сир…

«Волк» протянул небольшую тетрадку с выкладками.

Забегая вперёд – сработало. С налогами в общем-то никаких проблем не возникло и даже не пришлось составлять – книга о растениях Европы, которые можно использовать в качестве приправ, делать из них вкусные и полезные напитки и просто есть, уже давно была. Другое дело, что она официально была запрещена в большинстве стран.

Грифич решил было, что это какой-то «фейк», но нет – могущественная Ост-Индская Компания усмотрела в ней серьёзнейшую угрозу своим доходам, а поскольку акционерами в ней были и некоторые монархи… Герцогу было наплевать на проблемы Компании, да и кому они принадлежали? Англичане, французы, голландцы… То есть либо откровенные враги, с которыми в принципе не может быть нормальных отношений, либо (те же голландцы) нейтралы отношения с которыми также далеки от идеала.

Книга пошла в печать, а на приёмах Грифичей стали демонстративно подавать блюда и напитки «По исконным рецептам». Пошла мода – сперва робкая, но пошла. Поскольку «Вендский брэнд» уже работал и интерес к истории у народа проснулся, то потихонечку двигалось.

Далее прусский Фридрих решил было последовать примеру соседа – несмотря на разногласия и напряжённые отношения, достоинства противников признавали оба, да и давняя переписка сыграла роль. Для разорённой кредиторами Пруссии каждый грош был важен, так что возможность как-то сэкономить Старый Фриц оценил. Тем более, что несмотря на всех своих «тараканов», он и правда старался заботиться о подданных – как умел.

В Берлине напечатали огромные тиражи, начали было пропагандировать, продавать… Вряд ли прусский король не понимал, что кураторы-кредиторы будут недовольны… Но может быть, хотел решить вопрос быстро, чтоб не успели среагировать. Тогда он бы подзаработал на тиражах, а его подданные смогли бы сэкономить.

Но вышло как вышло – последовал громкий и весьма грубый окрик англо-французских покровителей. Судя по всему, грубо вышло по причине необходимости быстро принять решение и последовал «эксцесс исполнителя». Впрочем, тут могут быть варианты. «Одёрнули» короля резко, едва ли в не в хамской форме. И… тот вынужден был подчиниться.

Между тем, информация о тираже и сам тираж успели частично разойтись, да и «окрик» по ряду причин услышали многие. Тираж начали уничтожать власти Пруссии, а её граждане были унижены. Понять, что их «Старый Фриц» стал марионеткой даже не чужого государства, что ещё можно было пережить… Но приказ-то, по сути, отдала Компания! Торгаши! Кстати, «Грифону Руянскому» торговцы даже не пытались что-то сказать…

Репутация у Фридриха резко просела и наверняка его кураторы сами пожалели о создавшейся ситуации. Но что сделано, то сделано. А вот репутация герцога сильно подскочила – человек, который заботиться о своих подданных и имеет смелость «посылать» Компанию, а вместе с ней – Англию и Францию, не может не вызывать уважение.

Рюген же ещё раз подтвердил репутацию правителя-рыцаря, заботящегося о благе подданных.

Глава двенадцатая

Северный Альянс решил все задачи, но предстоял раздел Польши и Игроки в лице Павла и Марии-Терезии как-то договорились со странами Скандинавии и те согласились продлить Союз. Что уж там пообещали, Рюген толком на знал, но явно много – для Дании и Швеции напряжённые отношения с Англией и Францией сильно портили жизнь, так что наверное – обещано было не много, а ОЧЕНЬ много.

Кусок Польши перепадал и Грифичу. Не сказать, чтобы очень уж большой… Но по сравнению с имеющимися владениями – весьма солидный. А главное – там жило много тех, кого с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «вендами». То есть кашубы и представители других племён поморян. Много было и всевозможных полукровок: немцев с заметной долей славянской крови – и славян с немецкой. В большинстве своём такие полукровки предпочитали считать себя вендами, потому как что «чистые» немцы, что (особенно) поляки частенько смотрели на них искоса, свысока.

Здесь же, в Поморье, они чувствовали себя… Ну не единым народом, но некая общность всё же ощущалась. Так что выступлений польских националистов особо не предвиделось.

Вообще, политика Петра в Польше предусматривала какие-то мелкие преференции не самим полякам, а родственным нациям – вроде тех же поморян. Изначально такой подход был скорее вынужденным – «чистые» поляки оказались очень ненадёжными партнёрами, ну а потом оккупационные[33]33
  Из песни слов не выкинешь, Россия в те годы и впрямь «держала» Польшу. Однако любителям покричать о «злобных русских» стоит вспомнить, что мера эта была скорее вынужденной. Особых преференций оккупация не принесла (скорее наоборот, вложений было заметно больше), но очень уж беспокойными соседями оказались ляхи и даже при наличии мирного договора какой-то магнат имел право (официально имел!) собрать свои войска и отправиться грабить соседей – в том числе и Россию. Могли перекрыть торговые пути, ограбить купцов… Да много чего могли и делали.


[Закрыть] русские власти оценили перспективы…

Вот сейчас эти самые «перспективы» и работали – поморян «гладили по шёрстке», так что в сочетании с весьма неуклюжей национальной политикой[34]34
  Это в описываемое время, когда в стране стояли русские войска, политика была «неуклюжей». Так – как минимум националистической, а скорее даже откровенно нацистской. Даже ПОСЛЕ второй мировой поляки устраивали погромы и выживали евреев из страны – и такое отношение к чужакам, было у всех слоёв населения – вплоть до уровня руководства страны. К другим нациям отношение было (и осталось) ещё хуже. К примеру, получив после ВМВ кусок земли (линия Одер-Нейсе), большая часть населения которой на протяжении десятков (!) поколений являлась немцами, поляки выгнали их. Сопровождалось это чудовищными жестокостями, насилием и массовыми убийствами – причём речь идёт о сотнях тысяч убитых – как минимум. Скорее всего – миллионы.


[Закрыть] польских властей, выгоднее было бить себя в грудь и заявлять о кашубской/вендской самоидентификации. Дело было не только в выгоде, просто приятней ощущать себя потомком гордых вендов, а не представителем малого народа или ещё веселей – смеском непонятной национальности…

Заигрывания с национальностями так и остались бы в теории, но… Польша – нищая страна, по которой не первое десятилетие шлялись чужеземные войска, грабя народ. Причём самое страшное, что подчас эти самые оккупанты становились благом для крестьян! По крайней мере, в войсках была хоть какая-то дисциплина и ставшие на постой офицеры не запарывали крестьян до смерти просто потому, что им так захотелось, не играли в «ку-ку» с огнестрельным оружием, не…

Словом, среди крестьян и ремесленников патриотов «Великой Польши» можно было долго искать. Да и среди нищей шляхты хватало тех, кто с удовольствием поступил бы на военную службу практически к кому угодно – лишь бы там кормили каждый день, да платили жалование. Даже соседняя Пруссия, задыхающаяся в тисках кредиторов, выглядела предпочтительней родной Польши с вседозволенностью магнатов. А уж когда среди поморян пошли разговоры о Померании…

«Землёй Обетованной» её не считали – та же Россия выглядела куда более привлекательно. Но туда нужно ехать, а тут – эмигрировать можно, не выходя из дома, не бросая какое-никакое, но хозяйство, родных, друзей.

Агентура Юргена весьма умело манипулировала слухами, обещая невиданное процветание. Ничего конкретного не говорилось, так что люди придумывали сами. Общим «фоном» для разговоров была сильная армия с добровольческим (!) контингентом и льготами после службы, отсутствие коррупции и равенство перед законом, образование и работа – много работы.

Именно последнее убеждало поморян в грядущем благоденствии: будет работа, будут заработки, стабильность. Ну а планы Грифича особым секретом не являлись – строить мосты, плотины и дамбы, общественные сооружения, военные крепости, верфи, заводы. Никакой конкретики, но… Когда ты знаешь, что в Померанию едут эмигранты и всем находится работа, уверенности как-то прибавляется.

Для крестьян же отдушиной было отсутствие рабства на землях Померании. При совершенно скотском отношении шляхты, надежда на свободу дала такой мощный эффект, что… Имения заполыхали.

Нищее дворянство, не подвизавшееся на службе у какого-то магната или дворянина побогаче, особо не трогали. Ну а остальных… Убивали жестоко – вплоть до женщин и грудных детей.

Самое странное, что восстания вспыхнули практически одновременно и очень сильно. Никакой «раскачки» – крестьяне просто собирались и шли убивать.

Откровенно говоря, герцог не слишком понимал их логику – осталось потерпеть всего несколько недель или месяцев и они станут свободными. Пришлось покопаться в документах. Выяснилось, что в первую очередь это была месть: за насилуемых жён и дочерей, за продажу отобранных детей куда-нибудь на сторону, за постоянный голод и страх. Но главное – крестьяне были уверенны, что если оставить кого-то из хозяев в живых, то те потом как-то выкрутятся и снова смогут стать их хозяевами. Это было нечто иррациональное и малопонятное, но крестьянское мышление восемнадцатого века было штукой своеобразной.

Подавлять восстания было проблематично: русские войска были достаточно малочисленны и просто не могли распыляться. К тому же, крестьяне не собирались в войска, а работали скорее партизанскими методами.

Соседи-шляхтичи могли бы придти на помощь, но… русская администрация весьма подозрительно относилась к таким отрядам. Хватало прецедентов и уверенность в том, что после подавления крестьян последует удар в спину русским войскам, была практически стопроцентной.

Ну а самое главное – у крестьян нашлись умные вожаки. Были написаны письма безземельной шляхте, где говорилось, что если те не будут вмешиваться, им ничего не грозит, ну а если вмешаются – их будут убивать вместе с жёнами и детьми. Письма были написаны и русским солдатам…

«… мы не хотим воевать с вами, братья-солдаты. Знаем, что одно капральство с лёгкость разгонит любой наш отряд. Но неужто вы не видели, как мы живём, как лютуют паны? Это месть, а месть священна – так говорится и в Библии. Мы не просим вас идти против воли командиров и если те прикажут стрелять в нас – стреляйте. Но пожалуйста – мимо… Многое можно сделать такого, чтобы не идти под трибунал и в то же время не идти против совести…».

Так что хотя раздел страны только предстоял, войска Померанского отплыли (Пруссия отказалась пропускать их) с гуманитарной миссией. Именно так назвали её католические иерархи, которых сильно обеспокоило происходящее в Поморье. Беспокоило потому, что большинство ксендзов в регионе были выходцами из шляхты и откровенно поддерживали своё сословие – жесточайшее угнетение крестьян они видели с детства и считали НОРМОЙ. Так что призывы к миру и анафема бунтовщикам только ухудшила положение и теперь начали гореть уже церкви…

Иерархи быстро договорились с Марией-Терезий и Павлом, после чего буквально выпихнули Владимира в Поморье. «Выпихнулся» он только после внесения аванса и обещания возместить затраты – операция по разделу была ещё не готова и склады пока пустовали.

Высадка прошла в Гданьске, хотя по Договору город и окрестности должен был остаться за Польшей. Просто там тоже начинались волнения, так что согласно присланным инструкциям от австрийской императрицы, он должен был пройти от Гданьска до Колобжега – дальше уже начиналась территория Пруссии. Идти предстояло не только по побережью, но и забраться достаточно глубоко в бывшие польские земли – получалась что-то вроде неправильной трапеции с основанием на берегу Балтики. Именно здесь проживала большая часть поморян.

Встречали его… кисло. И это при том, что сами (!) попросили (унять разбушевавшуюся чернь). Понятно – неприятно, когда родная страна распадается на части, но тут уж сами виноваты. Тем более, что вина Померанского в разделе Речи Посполитой была сомнительной, да и на земли он мог претендовать как «Исконный князь», что поляки ценили.

– Приветствуем ясновельможного пана на земле Польши, – угрюмо сказал пузатый шляхтич в колоритном национальном костюме, представляющий магистрат. Несколько десятков таких же чиновников встречали сейчас сходящие с кораблей войска, работая вместе со штабными.

Задерживаться в городе не стали – всё-таки почти пятнадцать тысяч войск в не таком уж большом городе – это слишком много. Цифра большая? Так под вопли католических иерархов о необходимости защиты Церкви, Владимир выторговал припасы и содержание не только войск, но и охотников из милиционеров и юнкеров. Не то чтобы они были нужны… Но такое количество успокоит самых буйных, на и главное – даст возможность провести своеобразные маневры в условиях, приближенных к боевым и «обкатать» наконец армию и милицию в совместных действиях.

Не стали задерживать и у города: взяли необходимые припасы и разделились на пять колонн. Пусть до ночёвки они пройдут не так уж много, но хотя бы не будет толчеи и неразберихи.

Сам герцог возглавил часть пехоты и отправился вдоль побережья – нужно было максимально засветиться и объяснить предстоящую «политику партии», а портовые и прибрежные города в восемнадцатом веке – основные транспортные узлы. Быстрее дойдёт информация.

– …обещаю помилование тем крестьянам, кто разойдётся по домам.

– Но княже! – возопил один из шляхтичей, собравшихся неподалёку от городка Устка, – быдло нужно наказать! Не позволям! Вето!

Глаза Рюгена налились кровью – экстрасенсорика и актёрское мастерство, да некоторые сценки он продумал и разыграл заранее.

– Вёто?! Не позволям!? Ты кто есть, пёс?!

Шляхтич схватился было за саблю, но тут же отпустил рукоять, будто раскалённую.

– МНЕ не позволят… Кто ещё так думает?

Толпа заколыхалась: пусть храбрости у среднего шляхтича было немало, но их окружали солдаты, да и сам Грифон Руянский миролюбием не отличался… Вспомнить хотя бы о начисто вырубленных драгунах Мекленбурга, которые всего-навсего пошалили с проживающими на его земле крестьянами… Молчание.

– Это МОЯ земля испокон веков, я ПРИРОДНЫЙ князь, это МОИ люди и только МНЕ решать – что делать. Всем всё ясно?!

Собравшиеся истово закивали, Грифич тем временем начал остывать.

– Кто тут быдло и кого наказывать, решать буду только я. Говорю сразу – вешать буду ВСЕХ, кого захвачу на горячем. Увижу крестьян, палящих барскую усадьбу – повешу. Увижу шляхту, измывающихся на безоружными крестьянами – повешу.

Похожие сценки повторяли неоднократно – и не только им. Командиры всех отрядов настойчиво вдалбливали в каждом местечке и городке нехитрую истину: повелитель здесь один – Грифич. «Развлечение» с демократией и пословица «В своём огороде пан равен воеводе» остались в прошлом.

Продвигались достаточно медленно и шумно – так, чтобы «горячие головы» успели разбежаться. А не успели… Деревья щедро украшались повешенными. Если не хватает мозгов, чтобы разбежаться – так зачем допускать таких особей к размножению? Впрочем, после нескольких показательных казней, когда вешали всех, застигнутых на горячем, дел резко убавилось. А всех, это буквально всех, приказ нового владыки Поморья был однозначен – кто с оружием застигнут на месте преступления. Так что «на просушки» были вывешены и горячие панёнки, решившие с оружием в руках наказать «быдло» и старики-крестьяне – и десятилетние дети с пистолетами в руках. Жестокость? Да нет – в эти, да и в более поздние времена такое было нормой. Другое дело – «норма» эта подразумевалась только к низшим слоям населения, отношение к дворянам было куда снисходительней. Так что несколько десятков повешенных женщин и детей из шляхты, сильно напугали обе стороны конфликта и убедили в серьёзности Рюгена.