Текст книги "Без Царя…"

Попытки привлечь меня были и в дальнейшем, но я рыкнул, рявкнул и был назван «букой» и «таким же, как и все прочие мужчины». Нина, всесцело поддерживающая сестру, во мне «разочаровалась» и «она думала обо мне лучше, чем я того заслуживаю».

Вздохи, выразительные глаза и тому подобные вещи оставили меня непробиваемым… По крайней мере, внешне!

В общем, к апрелю во мне «окончательно разочаровались» и оставили в покое. Непробиваемость далась тяжело, но девочкам от меня нужны были не столько деньги (хотя и не без этого), сколько личное участие во всякой ерунде, которая вот прямо сейчас приходила в их головы. Вся эта бесконечная суета, обсуждение, эмоции…

А то, что это помешало бы мне зарабатывать деньги, так это «ерунда» и «мещанство»! Так и живём…

После еды и я долго и вдумчиво пил чай с травами, заливая в себя одну чашку за другой, и пытался сосредоточиться на работе, но нет! Ни настроения нет, ни пожалуй, возможности.

Опять начала стучаться в виски мигрень, и я решил за лучшее не провоцировать. Улёгшись на кровати со списками нужных и полезных людей, с полчаса перебирал их, откладывая не без сожаления один за другим.

По летнему времени, большая часть моих контактов отсутствует в Москве. Дачи, поместья, курорты Крыма и Кавказа… Есть и оригиналы, предпочитающие боевые действия, но таких не слишком много.

В Лейб-Гвардии Уланском Её Величества полку воюет Гумилёв, и воюет, судя по наградам, лихо. А остальные… всё больше по запасным полкам да в земгусарах[8]8
  Летом пятнадцатого года сделано, казалось бы, благое дело – по инициативе «снизу», был создан «Земской Союз помощи больным и раненым воинам». «Явление», тут же распространилось на всю Империи, со скорость кишечной палочки в дизентерийный год и, тут же – по давней российской традиции, стало обрастать бюрократическими структурами.
  Вскоре, произошло объединение «Земского Союза» и «Всероссийского Союза городов» – «ЗемГора».
  Служащих этих структур, носящих похожую на военную форму и холодное оружие при поясе – кортики и, прозвали в народе «земгусарами».
  Делали они, казалось бы, благое дело, но так нелепо и неумело, что очень быстро погрязли в скандалах и коррупции.


[Закрыть] обретаются.»

Здраво, как по мне. Позиция «Солдатушки-ребятушки, нашему царю показали фигу. Умрём все, как один!» всегда была для меня непонятной.

Другое дело, что некоторые из этих богемных… особей агитировали, и продолжают агитировать за войну до победного конца. К таким у меня другое отношение…

Одно – Макс Волошин, который последовательно высказывался против любой войны. Другое – рифмоплёты и агитаторы, кричащие о «Священной» и «Второй Отечественной[9]9
  Отечественной Войной называли Войну 1812 года. Соответственно, ПМВ в газетных передовицах и речах ораторов часто объявлялась Второй Отечественной.


[Закрыть]» из уютных петербургских и московских кабинетов, на собраниях земгусаров в глубоком тылу и прочих стратегически важных для фронта местах.

Я продолжаю с ними здороваться, улыбаться при встрече и вести, буде такая необходимость возникнет, вежливую переписку. Публики такого рода достаточно много, и намеренно усложнять себе жизнь я не собираюсь. Они, как это часто бывает, при власти, авторитете и жизненных благах.

Другое дело, что дела иметь с ними я буду, а вот именно что дружеских отношений, это уже вряд ли! Может, некоторые из них в будущем как-то реабилитируют себя делами, тогда да… Есть, в конце концов, и искренние болваны! Я бы даже сказал, немало…

Листаю машинально, отпустив поводья своих мыслей. Иногда это приводит к интересному результату, а иногда и…

– … вот оно! – я ещё раз прочитал имя, соотнёс его с имеющей информацией и удовлетворённо улыбнулся. Какого чёрта я буду тратить время на нудные размышления, где и как я могу найти дачу, если есть люди, для которых информация, это профессия?!

– Гей, гей, гей, соколи, – замурлыкал я, вставая с кровати и быстро одеваясь, – так, а где мои ботинки для фехтования? А…

Искомое быстро нашлось, и я продолжил собираться.

 
– Оминайте гори, ліси, доли,
Дзвін, дзвін, дзвін, дзвіночку,
Степовий жайвороночку…
 

– Уходите, Алексей Юрьевич? – поинтересовалась Глафира, выглянувшая из кухни.

– Да, – вбиваю ноги в полуботинки и подхватываю саквояж со спортивной одеждой, – в Гимнастическое Общество дойду по делам, ну и так… разомнусь заодно.

– К ужину ждать? – поинтересовалась служанка.

– К ужину… – задумываюсь я, а потом вспоминаю привычки Владимира Алексеевича и решительно мотаю головой, – не стоит!

 
– … Жаль, жаль за милою,
За рідною стороною.
Жаль, жаль серце плаче,
Більше її не побачу.
 

Трамвай, как назло, полз медленно, раскачиваясь и норовя рассыпаться на части, отчаянно трезвоня извозчикам и пешеходам, не торопящимся убраться с пути. Всё поездку я бездумно пялился в окно, так и этак поворачивая предстоящую беседу в зависимости от того, кого именно я встречу в здании Общества. Но наконец, трамвай остановился на Садово-Кудринской, неподалёку от здания реального училища, где и снимает помещение Гимнастическое Общество «Сокол».

Переодеваясь в пахнущей казармой маленькой раздевалке, здороваюсь с завсегдатаями, многие из которых на слуху у обывателей и столетие спустя. А пока…

… переговариваются напротив меня братья Старостины[10]10
  Братья Старостины: Николай, Александр, Андрей и Петр были известными на весь СССР футболистами. Они играли в сборной СССР и в московской команде «Спартак» и неоднократно выигрывали различные турниры.


[Закрыть], со старшим из которых я приятельствую, а остальным покровительствую. Н-да… странно немножко, и от таких флешбеков меня иногда коротит, и кажется, что мир вокруг виртуальный и совершенно, вот ни капельки не настоящий…

Но потом проходит, и я уже привычно веду переписку с Цветаевой, напоминаю Мандельштаму о долге, и даю уроки бокса старшему из братьев Старостиных, который пока просто Колька, и не скоро ещё станет Николаем Петровичем.

Странно понимать, что эти вполне будничные деяния автоматически сделают меня персонажем из учебников истории. Из тех, кому посвящено один-два абзаца в развёрнутом исследовании о по-настоящему известном человеке.

– Давно тебя не было, – подсел Коля, пожимая руку.

– Далеко, – пожимаю плечами и наклоняюсь завязать обувь, – пока от Милютинского переулка до Садовой доберёшься, уже всякое желание к спорту пропадёт.

Хмыканье в ответ, но в этот раз хоть спорить не стал. Я склоняюсь к идее, что если дорога до спортзала занимает в общей сложности сорок минут и больше, то лучше искать местечко для занятий поближе! Ну или просто дома заниматься, что я собственно и делаю.

А Коля из тех, о ком говорят «Бешеной собаке семь вёрст не крюк!» Здоровья и упорства в нём на троих хватит, и по молодости он пока не понимает, что люди разные, и что далеко не все ставят спорт в своей жизни на первое место. Да даже на второе…

– Пришёл позвенеть клинками? – сменил он тему.

– Да, – встаю с лавки и Коля заторопился:

– Пять минуточек буквально! – зачастил он, – Ты мне тогда показывал интересную комбинацию, а я что-то загонялся и запямятовал!

– Пять минут! – киваю я, и прямо в раздевалке показываю братьям Старостиным ту самую интересную комбинацию с сальстепом, которую они никак не запомнят.

– Сильная штука бокс, – снисходительно говорит один из борцов, – но главное – вот!

Он назидательно показывает кулак, размером побольше головы младенца, и я вежливо соглашаюсь:

– Иногда масса и правда решает!

Зачем спорить? Иногда, особенно в тесноте раздевалки или в спортивном поединке в трико, может зарешать и масса, а так… На открытом пространстве он до меня просто не дотянется, а я, не полагаясь на силу удару, всегда ношу кастет в кармане…

… и убежать, если что, не постесняюсь!

Он довольно сопит и рассказывает что-то нравоучительное, пытаясь перетащить меня в свою силовую «секту», но я ускользаю из нехитрой ловушки объёмистых мышц, тестостерона и косноязычия, оставив на его растерзание Старостиных.

– Ба! – издали заорало потное косматое чудовище, повернувшись ко мне своим багровым ликом и перехватывая меч, – Стоик! Давно тебя не было в наших пенатах! Ну, рассказывай…

– Да некогда, дядя Гиляй, – повинился я, невольно улыбаясь и стараясь выдержать чрезмерное рукопожатие силача, – ты и сам знаешь, не близко живу. Один, иногда два раза в неделю захожу, больше просто некогда.

Владимир Алексеевич, журя меня вполне по-приятельски, без внимания на возраст, вывалил кучу интересных новостей, слухов, сплетен и фактов.

– Клинками позвенеть пришёл? – поинтересовался он наконец, обратив внимание на моё обмундирование, – Ну и славно! В кои-то веки!

Гиляровский весьма недурственно владеет клинком, а уж с поправкой на возраст и подавно! Собственно, из-за него-то я стал посещать фехтовальный зал. Не отрицая пользы фехтования как такового, я всё ж таки не вижу в нём занятия, которое мог бы сделать своим хобби.

Заглянул… оценил контингент занимающихся фехтованием, да и стал захаживать. Связи! Народ здесь не самый титулованный, но что называется – вхожи.

Ну и второй момент: в преддверии Апокалипсиса, хотя бы базовые принципы фехтования лишними не станут! «Белое» оружие пока более чем в ходу, да и умение вытянуть противника дрыном по спине в крестьянской и пролетарской культуре более чем развито.

Разминаюсь я как всегда тщательно, верный правилу «Лучше разминка без тренировки, чем тренировка без разминки». Дядя Гиляй, отрабатывающий клинком фехтовальные элементы неподалёку, только ухает довольно, глядя на мои мостики, шпагаты и хождение на руках. Он в юности и сам был не чужд акробатике, отчего полагает себя в ней экспертом, и мои экзерсизы навевают на Владимира Алексеевича ностальгические воспоминания о молодости.

Вдоволь с ним позвенели клинками, и я, несмотря на всю свою реакцию, был многажды «убит», ибо опыт рулит! Потом уже, в душевой, поделился с ним дачной проблемой.

– Ерунда! – фыркнул он моржом, поворачиваясь под струями ледяного душа, – Решим! Только вот…

Он повернулся ко мне и приоткрыл один глаз, спокойно выдерживая бешеный напор ледяной воды, льющийся на голову.

– … у нас в твоей весовой категории боксёра не хватает. Ты как? Сможешь выступить?

Глава 2 Гордиев узел, Скомканное время, Второе Пришествие Фроси и прочие неприятности

Развязав шнуровку перчаток зубами, стаскиваю их, не дожидаясь заболтавшегося с приятелем вальяжного помощника, и начинаю разматывать пропотевшие бинты, сразу же скатывая их рулончиком. Ноги гудят и подрагивают, очень хочется присесть на лавочку, расслабиться минут на двадцать, погрузившись в неторопливый разговор ни о чём, промокая полотенцем потное лицо.

Но вместо этого я делаю несколько глотков кисленького морса из лёгкой жестяной фляги, а затем убираю в сумку перчатки и бинты. Ещё несколько глотков и завинтив пробку, убираю наконец флягу.

Помощник, опомнившись, шагнул было ко мне, делая виноватое лицо, но я рассеянно машу ему рукой, и он вернулся к прерванному разговору, постоянно поглядывая в мою сторону. Даже не хочу знать, это у него от несобранности и расхлябанности, или имеют место быть интриги внутри клуба. В равной степени могут играть оба этих фактора, а может быть, причина ещё и в том, что я банально быстрее живу.

Небольшая, минут на пятнадцать, заминка, во время которой я неторопливо тянусь, сажусь на шпагаты и встаю на мостик под сипловатые нотации одного из низкоранговых гиревиков, невесть зачем забредшего в боксёрский зал. Здесь полно таких, которые приходят не только даже не столько ради спорта, сколько ради общения и желания состоять в некоем «мужском» клубе.

Немолодому уже мужчине невесть почему хочется пообщаться, показать свою значимость, поделившись с бестолковым мной безусловно ценным спортивным и жизненным опытом, и вообще, как-то зацепиться репьём за интересного человека. Рослый, с несколько разлохматившимися светлыми волосами, он достаточно заметно пахнет едким нашатырным потом, сам же смеётся над собственными шутками и в принципе не способен вести нормальный диалог, забивая собеседника потоком спама, хихиканья и обильной жестикуляции.

Игнорю его, даже не пытаясь кивать и угукать. Бессмысленный душнила, позудев над ухом несколько бесконечно долгих минут, уходит прочь, явно на меня обидевшись. Да и чёрт с ним!

Терять время просто ради того, чтобы прослыть вежливым (а заодно и мямлей!) у неинтересного человека, это попросту глупо. Ладно ещё, была бы хоть какая-то польза…

В маленькую раздевалку за мной увязался Денисов, тренирующий команду по боксу московских «Соколов» в перерыве между общественной и адвокатской деятельность. Он числится моим «как бы» тренером, но я, кивая согласно на его зудёж, делаю всё по-своему.

– … не менее трёх золотых медалей наши будут! – полыхает энтузиазмом тренер-любитель, особенно напирая на непременный разгром боксёров, состоящих при Сокольническом обществе любителей лыжного спорта, что для него стало идеей фикс.

Он сам начинал в Сокольниках, но не сумел найти общий язык с властным и авторитарным Харлампиевым, от которого ушёл с хлопаньем дверей и газетной шумихой, то бишь несколькими заметками на последних страницах.

Харлампиев в четырнадцатом ушёл на фронт, а сейчас находится в немецком плену, но нелепое противостояние осталось. Уязвлённый Денисов всё тщится доказать превосходство «интеллектуальной» школы бокса над «кровавой бойней», как он называет школу Харлампиева, базирующуюся на приёмах профессионального бокса.

Здравые идеи у Денисова есть, но он скорее теоретик бокса, нежели хороший боксёр и тренер. Ну да на безрыбье…

Не уверен, что в Российской Империи есть хотя бы пара тысяч человек, знакомых с боксом не понаслышке, притом большая часть из них это «русские иностранцы», некогда бравшие уроки бокса, а ныне работающие в Империи на различных должностях, обычно очень далёких от мира спорта. Это обычные инженеры, врачи, представители торговых фирм и прочий люд, в большинстве своём давно уже повесивший перчатки на гвоздь. Из физической активности у них остались только активные пешие прогулки, да может быть, игра в бадминтон на даче.

В настоящее время занимается боксом от силы человек пятьсот на всю Российскую Империю, да и то вряд ли. В Москве, к примеру, боксом можно заниматься при Сокольническом Обществе Любителей Лыжного Спорта, при «Арене Физического Развития», да в Русском Гимнастическом Обществе. А больше, собственно, и негде…

Боксёров на всю Москву человек семьдесят, не считая вовсе уж новичков. А уж уровень…

Не могу оценить отсутствующего Харлампиева, но у прочих техника бокса не выше второго разряда, притом с многочисленными «колхозными» лакунами. При этом в Российской Империи московские боксёры считаются «сильными», «техничными» и «уступающими лишь петербургским».

Бокс во всём мире сейчас делает первые шажки к взрослению, нетвёрдо стоя на младенческих ногах. Видел я парочку «демонстрационных» боёв заезжих чемпионов, и честно говоря, впечатлиться не удалось. Пытался отыскать какие-то «забытые секреты старых мастеров», но то ли мастера не такие уж мастера, толи и нет никаких секретов, что вернее.

Будь у меня челюсть потвёрже, здоровье покрепче, да удар посильней, и я всерьёз бы задумался о карьере профессионального бойца, хотя и отношусь к единоборствам далеко не восторженно. Это были бы не то чтобы «лёгкие», но почти что «верные», и пожалуй, немалые деньги! С поправкой на неизбежные случайности, околоспортивную мафию и прочие немаловажные нюансы.

Без шуток! Навыки рукопашника из прошлой жизни, это конечно же не бокс, но опыт ударного (в основном) единоборства у меня серьёзный. Я умею рассчитывать дистанцию и тайминг, «читать» противника, и знаю кучу вещей, о которых в этом времени имеют самое смутное представление.

С техникой бокса у меня похуже, но я, хотя и без особого энтузиазма, с сезонными перерывами, занимался два года у высококлассного тренера. Знаю не понаслышке, что такое «смена стойки Каса Д,Амато», «циркуль Ломаченко» и ещё добрых два десятка приёмов, о которых боксёры начала двадцатого века даже не подозревают. А это ведь профессионалы!

Не самые лучшие, не самые удачливые и не самые техничные, но всё ж таки состоявшиеся чемпионы, зарабатывающие боями на жизнь, и зарабатывающие очень неплохо.

Заранее считать себя победителем чемпионата Москвы не могу только по той причине, что не особо заинтересован в чемпионских регалиях. Не любой ценой, и уж точно – не ценой собственного здоровья!

Несмотря на примитивную технику, характер у местных боксёров есть, они не боятся идти на размен и в большинстве своём те ещё «неваляшки», которых не так-то просто уронить. А я, к примеру, не могу похвастаться нокаутирующим ударом, несмотря на всю скорость и относительную техничность.

Да и неинтересно лезть в «рубку», обмениваясь ударами и получая в морду за жестяной значок и кубок, интересный только коллекционерам лет через сто. Но стать в своей весовой категории одним из призёров кажется мне не слишком сложной задачей.

Вытирая голову после душа и раздумывая над стратегией предстоящих боёв, слушаю разглагольствовавшего Денисова, воспринимая его слова как информационный шум, ухватывая разве что по верхам самую суть. Из вежливости.

Человек он не то чтобы вовсе пустой, но какой-то… во всём любитель. Юридическое отделение университета за плечами, но список выигранных дел более чем скромный. Общественник и даже чуточку (самую малость!) политик, но опять-таки никаких значимых достижений, не считая бумажного шелеста на последних страницах газет. Ну и тренер…

Зато родовит и достаточно богат, владеет именьицем под Рязанью, парочкой доходных домов в Москве и капитальцем в Русско-Волжском банке. По сути, обычный рантье с неплохими связями в силу рождения. Только за каким-то чёртом всё пыжится, пытаясь как-то проявить себя, не имея притом ни ума, ни достаточной упёртости, ни таланта к чему бы то ни было. Так… функционер с необоснованным и амбициями.

– … на сближение с Никифоровым, и по корпусу, по корпусу! – азартно рассказывает тренер своё виденье боя, сопровождая свои слова дёргаными движениями рук.

«– Стричься пора», – провожу рукой по неровному ёжику волос, ещё чуть влажному после душа. Машинально киваю размахивающему руками Денисову и одеваюсь, прикидывая на своём маршруте приличную парикмахерскую.

– До вечера, – киваю ему и выхожу из душной раздевалки, не обращая внимания на попытки говорить что-то вслед. Обидится он или нет… не то чтобы вовсе неважно, но говорить наш тренер может долго, вкусно и интересно, пока не охрипнет. Залипнуть с ним можно на час, а то и больше, а меня на счету каждая минута!

– Тпр-ру-у, радимая! – лихо командует пахнущий потом, водкой и луком извозчик, натягивая вожжи, и его каурая кобылка, всхрапнув, остановилась, вздёрнув голову и переступая подкованными ногами по булыжчатой мостовой, и приподняв хвост, добавила местному дворнику работы. Я, соскочив с пролетки, роюсь в горсти медной мелочи, которой набралось неожиданно много.

Бывает так, что не было, не было… а потом бац! Полный карман засаленных копеечек. Гадаешь потом, откуда всё это…

– Доплатить бы, барин! – привычно ноет извозчик, пытаясь перекривить мордатую, угреватую физиономию в жалостливой гримасе, долженствующей, очевидно, обозначать сиротство щекастого крепыша, – Овёс-то нынче тово, не укупишь! Сам не доешь, а кобылку-то кормить надо! Ей, родимой, и не втолкуешь, что война ночне, и что зубы на полку всем покласть надоть.

Сбившись, выдыхаю сквозь зубы и ссыпаю мелочь в подставленную ладонь без счёта, переплатив как бы не вдвое. Да больше!

– Благодарствуем, Вась Сиясь… – осклабился сиротинушка и тут же тронул вожжами лошадку, пока дурной барин, то бишь я, не передумал.

– Чёрт бы всё… – выдавливаю сквозь зубы, мысленно поминая разом неторопливого парикмахера, встретившуюся аварию и наглого полковника с белесыми рыбьими глазами убийцы и наркомана, уведшего у меня остановленного было лихача. Спорить… пусть меня трусом считают, но лучше будет ныть уязвлённое самолюбие, нежели пулевое ранение.

Господа офицеры и в мирное время не особо стесняли себя в поведении с гражданскими, и могли, к примеру, пристрелить в споре оппонента «за неуважение». Суды, что характерно, оправдывали их… и оправдывают. А если надо, вмешивается Его Императорское Величество, и убийца в погонах получает наказание в лучшем случае символическое.

А сейчас, после трёх лет никому не нужной войны, с сотнями тысяч убитых, окопами, вшами и озверением, убивают легко. Слишком легко…

Не ценится ни своя жизнь, ни тем более чужие. Да и вопросы морали чем дальше, тем больше становятся пережитком прошлого, как динозавры.

С ужасом жду времени, когда бесчисленная масса людей, привыкших убивать и умирать, вернётся домой со всеми приобретёнными фронтовыми привычками, фобиями и кошмарами. В начинающуюся Гражданскую, в рассыпающуюся страну, униженные, озлобленные и ничего не понимающие…

Вытаскивая на ходу часы, отщёлкиваю крышку и досадливо морщусь… опаздываю!

Почти бегу, но не забываю глядеть по сторонам, и завидев смутно знакомую женскую физиономию, сдёргиваю шляпу, не сбавляя шага.

– Сударыня! Моё почтение!

Сударыня явно была настроена пообщаться, но я страдальческой физиономией (не хуже, чем у давешнего извозчика!) показал как мог, что рад бы, и счёл бы за счастье… но так спешу, так спешу! В это раз даже не вру. Думаю, даже страдальческая физиономия вышла удачной, с таким-то похоронным настроением…

– Добрый день, Иван Ильич, – входя в сумрачную прохладу читальни, вполголоса здороваюсь с библиотекарем, пытаясь выбросить из головы грядущие проблемы огромной страны и сосредоточиться на проблемах собственных, на здесь и сейчас.

– День добрый, Алексей Юрьевич, – благосклонно кивает мне он, подняв глаза от книги.

– Простите, – винюсь я за невозможность поговорить по нашему обыкновению, – времени совсем нет, и так опоздал…

– Бывает, – лёгкая усмешка в седых усах, слегка желтоватых от табака и времени. Да и я сам уже вижу… вон, за дальним столиком!

– Прошу прощения, Мария, – винюсь перед девушкой, усаживаясь напротив без лишних расшаркиваний. Оправдываться, рассказывая все сегодняшние перипетии, не стал. Глупо!

Благо, она эмансипе в самом правильном, здоровом смысле этого слова. Не подростковый бунт и трагический надрыв никем не понятого человека, не истерика суфражисток и не (упаси Боже!) готовность идти в тюрьму за своё право курить на улице, ходить в штанах и материться в голос.

Умение жить так, как тебе хочется, игнорируя общепринятые штакетины в заборчике Морали, и не проживая притом каждый день, как на баррикадах. Как по мне, это дорого стоит. Я, к примеру, и вовсе не умею.

С Марией у нас общие дела, вполне взаимовыгодные и даже (о чудо!) без капли романтики. Я – не вполне состоявший лингвист, специализирующийся на романо-германских языках, она – вполне состоявшийся филолог-славист. Вдвоём мы перекрываем куда как больше букинистических направлений, и сотрудничество выходит вполне взаимовыгодным.

– Я разобрала некоторые тексты, – деловито сказала Мацелюх, раскладывая на столе свои заметки, – Смотрите…

Она ткнула кончиком карандаша в нужные места в тетради.

– … видите? Достаточно характерные особенности, позволяющие привязать текст к семнадцатому веку.

– Хм…

Потихонечку разбираем разнообразные филолого-лингвистические загадки, с экскурсами в историю и теорию искусства. Эх, если бы не Революция…

На минутку накатывает тоска. Очень хочется, чтобы «здесь» и «сейчас» длилось как можно дольше, а все эти накопившиеся противоречия между Народом и Властью решались путём Эволюции, а не Революции.

Увы! Точка невозврата давно пройдена. А всё же…

… как было бы здорово! Без Гражданской и последующей Разрухи, чудовищного голода и эпидемий, террора и постоянного, на протяжении поколений, ожидания счастливой жизни не здесь и сейчас, а в будущем! Которое так и не наступило…

– Хм? – подняла голову Мария, по-видимому, почувствовав моё настроение.

– Не обращайте внимания, – спешу её успокоить, – вы же знаете, я склонен к меланхолии.

Кивок… и вот что мне в ней нравится, в душу не лезет. Собеседница она чуткая и тонкая, но не навязчивая.

Приходит на мгновение желание рассказать всё-всё… или по крайней мере, поделиться своими мыслями о надвигающемся Апокалипсисе. Приходит… и проходит, оставив только чувство сожаления, что некому выговориться.

Не поймут просто. Никто не поймёт. Это другое мышление, другие фундаментальные ценности… всё иначе.

Забрав результаты совместных трудов, чтобы на досуге обдумать и додумать под получившийся результат какую-нибудь интересную историю, поспешил домой на обед. В эти дни, как назло, стоит душная, безветренная жара, как это бывает иногда перед грозой.

А грозы всё нет и нет… Зато есть давящая духота и ощущение, что вот-вот загрохочут молнии и с неба ливанёт, как из ведра!

Москва почти пустая. На раскалённых пыльных улицах только дворники, мальчишки и весь тот люд, без которого не обойтись в городе, который почти полностью переехал на дачи.

«– Хм… однако, – озадаченно спохватываюсь я, – Вот это вжился в эпоху! На дачах и в поместьях от силы два-три процента горожан, которые могут себе это позволить. Ну, пусть пять! А Москва живёт, как жила! Н-да…»

Философствуя на ходу в стиле «бытие определяет сознание», я стараюсь держаться тени, но получается так себе. Каменные стены домов, асфальт и булыжник мостовых за день разогрелись и пышут жаром. На небе, как назло, лишь жалкие пёрышки облаков, которые хотя и изрядно украшают небесную синь, делая её удивительно нарядной, но не дают ни клочочка тени.

До дома я добрался потный и раскалённый, так что решил перед обедом сполоснуться под душем, но…

… дома оказались сёстры. Что называется, без объявления войны! Не могу сказать, что вовсе не рад их видеть, но сейчас их присутствие как никогда некстати.

– … с утра уезжаем с Ниной, – мимоходом сообщила Люба и погрузилась в увлекательнейший рассказ о подготовке к свадьбе, случайных случайностях, «чудесных» малышах своих новых подруг, мистических образах иконописных образов, необходимости соблюдать приметы и о войне – так, как её видят романтичные барышни.

Речь её течёт причудливым ручейком по крутому склону горы, ложиться арабской вязью на моё изнемождённое сознание и слышится голосом певчей птички… А проще говоря, я ни черта не понимаю!

Контузило меня после фразы об «особенных иконах», помогающих молодожёнам, смешанной с воспоминаниями о Крыме и её мечтами о детях. Причём я даже не понял – о своих собственных, или о «чудесных бутузах» новых знакомых, которых Люба хочет «затискать» и «оставить себе всех, таких милых малышей».

Наученный опытом, не спешу кивать и соглашаться, а просто молча ем, вскидывая иногда глаза да угукая, показывая тем самым интерес к беседе. Сёстры у меня из тех «девочковых девочек», которым любое значимое событие нужно рассмотреть непременно со всех углов по многу раз, приправив это фейерверком эмоций и прочими вещами, понятными только женщинами и психиатрам.

Я счастлив уже тем, что от меня не нужно ни денег, ни личного присутствия где бы то ни было ещё! Времени у меня сейчас в обрез, так что валясь спать, успеваю с минутку помечтать о маховике времени, теневых клонах и тому подобных вещах, позволяющих сделать сутки несколько длиннее.

Прямо сейчас я начинаю сворачивать ряд букинистических и антикварных проектов, прежде всего из числа долгоиграющих, а это оказалось очень проблематично. Личные обязательства, связи, то да сё… Как обычно и бывает, сделать это оказалось значительно сложнее, чем казалось ранее.

Одновременно с этим распродаю или обмениваю на ликвидные товары и услуги накопленные вещицы, что также очень хлопотно. Нужно принять во внимание десятки факторов, ну и побегать… А ещё писать письма, вести разговоры, ронять многозначительные намёки в нужных местах и совершать ещё целый ряд церемониальных телодвижений, показывая свою компетентность и серьёзность намерений.

Всё, что только возможно, переправляю матери в Данию. Здесь свои сложности, связанные с ценой почтовых услуг, правильной оценкой переправляемых вещей и собственно положением матери в поместье кузины.

Сюда же – подготовка к турниру, тренировки два раза в день, с необходимость тратить время (и деньги!) на проезд. Я читаю и делаю расчёты в пролётке извозчика и в трамвае, на ходу представляю возможные сценарии разговоров с нужными людьми и трачу на еду от силы полчаса в день.

Это неправильно и так не надо… но пока я молод, натренированный организм покряхтывает, но справляется! Благо, бои всего через неделю, и у меня разом высвободится часа четыре свободного времени.

Да и подозреваю, что призёру (а уж на это я надеюсь твёрдо) чемпионата Москвы по боксу какие-то проблемы станет решать несколько проще. Собственно, это и есть основная причина, почему я принял тогда приглашение Гиляровского.

– … у нас непременно будут чудесные малыши, – вслух мечтает Люба с одухотворённым выражением лица будущей матери-героини.

Нина как бы и согласна со старшей сестрой, но эти противные мужчины… фу! Всё это так отчётливо написано на её лице, что мне немалых трудов составляет не засмеяться в голос.

– Обещай! – выпалила внезапно старшая сестра, перегнувшись через стол и хватая меня за руку, отчего зелёный горошек вылетел на скатерть, – Непременно пообещай мне!

Растерявшись, вздёргиваю бровь, понимая, что полностью утратил суть разговора.

– Обещай, что всё будет как раньше! – быстро говорит она, отчего брови у меня залезли куда-то на лоб. Через пару минут понимаю отчётливо, что она невесть с чего вздумала идеализировать наше детство, представляя его чем-то сусально-пряничным.

… благо, она сама себя и заговорила, а потом и заспорила… Так что я, отговорившись делами, сбежал из-за стола, и подхватив саквояж, вышел прочь из дома.

Поколебавшись немного, решил всё ж таки не брать извозчика, а считать этот маршбросок за тренировку.

– Лёгкий спарринг проведу вечером, – постановил я, поудобнее перехватывая саквояж, – и хватит! Даже не спарринг, а просто связочки поотрабатываю, в полнакала.

Я постоял, вздохнул и пошёл на очередную встречу с очередным коллекционером. Тот случай, когда важны не деньги, а хорошие отношения с человеком, имеющим выход на научные круги Западной Европы. Не Бог весть что, но при необходимости можно ссылаться на знакомство, и глядишь, да и поможет! По крайней мере, буду выглядеть не непонятным Гаврошем из варварской России, а вполне респектабельным молодым человеком, что уже в плюс.

А потом был бокс, где я, забыв собственное же обещание, поотрабатывал не «связочки», а провёл двенадцать раундов спарринга с меняющимися партнёрами. Потому что… потому что потому! Потому что мне шестнадцать, и эмоции частенько берут верх над мозгами!

– … нет, Алексей Юрьевич, вы подумайте, всерьёз подумайте! – обдавая вкусными алкогольными парами шустовского завода, убеждал меня Сергей Тимофеевич, крепко вцепившись в локоть и никак не желая расставаться.

Я обещался «непременно» подумать, но признаться, карьера профессионального атлета и тренера, навязываемая собеседником, ничуть меня не прельщает! Однако Сергей Тимофеевич хочет от меня обещаний, и настойчив так, как бывают настойчивы нетрезвые люди, притом привыкшие к безоговорочному послушанию подчинённых.

– … биографический жанр сильно недооценён, – бубнит с другой стороны Иван Иванович, приятно пахнущий мадерой и бужениной, – Вы, голубчик, должны положить все силы…

«– В морду бы тебе, бубниле мудацкому! – со злостью подумал я, – Да с приложением всех сил! Всем-то я должен!»

Но делаю почтительный вид, ухитряясь уважительно внимать как Ивану Ивановичу с прозаической фамилией Иванов – историку, филологу и театральному критику весьма правых взглядов, так и Сергею Трофимовичу, с не менее прозаической фамилией Морозов, фабриканту и меценату со взглядами сравнительно левыми. А в голове у меня только…