Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи"

Птицы ночи

Окно в природу

Эти ночные птицы всегда пользовались особым почтением человека. Изображения сов мы находим на каменных плитах Египта, на старинных монетах, фасадах зданий, в виде каменных статуэток и деревянных фигурок.

Сова – это олицетворение страха, темных сил, ужаса, так считали одни. Символ мудрости – полагали другие. Причина этому – образ жизни и облик совы. Во мраке ночи бесшумным странным полетом и криком робкого человека совы могут до смерти напугать. Днем огромная голова и большие глаза способны внушить почтенье – «кто хорошо видит – тот много видит и, наверное, очень умен»…

Но это все наши человеческие предрассудки и заблуждения. Совы живут по предписанным им природой законам, и главный из них: уметь добывать пищу ночью. Большинство сов днем сидит неподвижно, в укромных местах, не привлекает к себе внимания мелких птиц, которые сразу подняли бы страшный гвалт. Вопреки распространенному мнению, совы днем хорошо видят. Их глаза, подобные светосильным фотографическим объективам, «диафрагмируются». Ночью глаз совы обладает высочайшей чувствительностью. Считают: птица способна различить мышь в темноте, при свете свечи, стоящей от жертвы на семьсот – восемьсот метров. Немалую роль при охоте играют необычно чуткие уши совы. На слух она может определить местоположение жертвы и расстояние до нее. Делали опыт: в полной темноте по чуть шуршавшему полу пускали мышь, и сова безошибочно настигала ее; тянули на нитке по полу бумажный комок – сова его тоже хватала.

Бесшумен полет совы. Мы слышим, как посвистывают в воздухе крылья уток, по шуму крыльев определяем полет скворца, воробья, скрипят в полете маховые перья у ворона, а мягкое оперенье совы позволяет ей настигать жертву совершенно бесшумно.

В нашей стране обитает несколько видов сов – от крошечного воробьиного сычика до огромного филина. Пищей сычику служат мыши. Филин мышами тоже не брезгует, но может поймать и зайца, воровал кур у знакомого мне лесника, которые, опасаясь лисиц, предпочитали ночевать на деревьях.

У сов нет зоба, в который можно запасать пищу. Но поскольку в охоте могут быть перебои, запасы необходимы. И совы их делают в разных местах. Самым запасливым надо считать воробьиного сычика. Однажды зимой в дуплянке я обнаружил его кладовую – двенадцать мышей. Но в том же лесу у Оки орнитолог Г. Лихачев нашел дуплянку, в которой было 86 (!) мышей. Таков наш сычик.

Средних размеров сова съедает до тысячи полевых грызунов, сберегая нам около тонны хлеба. Но колебания урожая мышей и неблагоприятная погода частенько заставляют сов голодать и даже гибнуть. В бескормицу птицы не делают кладки яиц. При остром голоде могут съесть ослабевших птенцов. Голод заставляет самку иногда охотиться на самца (он меньше ее размером). Это может нас покоробить, но таковы законы выживания вида…

Совы умеют за себя постоять. На острове Врангеля вблизи кладки яиц белой полярной совы селятся гуси, давно усвоившие: эта территория самая безопасная. Нет птицы, способной более смело и самоотверженно защищать своих птенцов, чем сова. Я испытал эту смелость сам, когда однажды полез к гнезду на ольхе. Не слышно подлетевшая сзади сова сбила с головы кепку, и я отступил, сразу вспомнив, как в подобной же ситуации немецкий фотограф Эрик Хоскинг лишился глаза.

Совы – хозяева ночи. Днем, заметив опасность, они пытаются затаиться, вытянуться где-нибудь около ствола березы, становятся похожими на сучок или неслышно, как тень, слетают под полог леса.

• Фото В. Пескова и из архива автора. 23 октября 1983 г.

Снегоход

Окно в природу

На лесной гари чудом уцелела высокая деревянная вышка. Я на нее забрался в надежде увидеть что-либо живое. Но даже мышиных следов не было на снегу. «Не огорчайся, – сказал лесник. – Устроим столовую – едоки объявятся непременно».

Под горкой возле болотца лесной пожар пощадил рощицу старых осин. Две из них лесник повалил. И дня через три мы обнаружили: кора осиновых веток тронута зайцами и мышами. «Появится и сохатый…» И верно. Однажды утром мы обнаружили лосиные броды в снегу, орешки помета, место, где зверь лежал. Осиновые ветки были обглоданы, а где потоньше – съедены вместе с корой. «Будет ходить теперь, пока осиновый пряник не кончится». Лесник свалил еще одно дерево. И я полез на вышку выяснить: видна ли наша столовка?

Сфотографировать место кормежки сверху было нельзя. И я решил караулить: не пройдет ли лось к осиннику мимо вышки…

Случай идет навстречу тому, кто ищет его. На второй день под вечер я забрался на вышку, на веревке вытянул кверху тулуп, приготовился ждать… Ждал недолго. Прокричала сорока, и, обернувшись, я увидел то, что хотел. По редколесью, направлением на осинник шел лось. Шел по прямой линии, как ходят к известной, хорошо проведанной цели. Снегу было по самое брюхо, но зверь-вездеход шел без малейших усилий, оставляя глубокую борозду.

Щелчков фотокамеры лось не услышал. Но мне захотелось хоть на немного задержать зверя. Я пискнул мышью, постучал костяшками пальцев по дереву. Лось на мгновение замер, поводил ушами, определяя направление звука. Помочился, выдавая нервное напряжение. Но, успокоившись, он, не меняя курса, проследовал вниз к болоту.

На другой день я попытался подстеречь зверя, сделав засидку возле осин. Не пришел! По следам мы увидели: приближался, но повернул, почуял, как видно, опасность…

– Как же нашел он эти осины?

– А шут его знает, – сказал лесник. – Но не бывает, чтоб не нашел. Срубил или ветром свалило, смотришь – объедено. Как и волка, этого зверя ноги кормят. Иная живность все тропами ходит, а этот – целиной, напрямик. Снегоход настоящий.

• Фото автора. 19 ноября 1983 г.

На площади в Бремене

Окно в природу

Образы животных сопровождают человека от истоков его истории. Самый первый рисунок углем на стене пещеры изображал зверя. Древнейшая живопись дошла до нас и полнее, чем что-либо другое, рассказывает о жизни наших далеких предков.

В скульптурных фигурках и монументах мы, как правило, видим двух персонажей: человек и животное. В археологии есть даже понятие, характеризующее целую эпоху в творчестве древних людей, – «звериный стиль». В любом музее мы найдем статуэтки, браслеты, пряжки, рукоятки оружия, игрушки, изображающие зверей и птиц.

Позже, в больших монументах, с человеком чаще всего соседствует лошадь, что объективно отражает ее роль во всех сферах жизни людей. На коне мы видим охотника, воина, путешественника, рядом с лошадью – пахаря, возчика, лесоруба.

Многим животным человек поставил благодарные памятники за их службу. И не счесть произведений искусства, где птицы и звери своим обликом, своей пластикой вдохновляли художников. Тут вслед за лошадью можно назвать оленей, антилоп, тигров, волков, медведей, орлов, лебедей, журавлей, сов. Нередко в скульптурной группе встречаем поджарого, проворного кабана. Недавно в Мюнхене я видел великолепный выразительный монумент «Раненый вепрь».

Не повезло в скульптуре домашней свинье. И удивительно было увидеть на площади в самом центре города Бремена целое стадо бронзовых чушек. В древности – 700 лет назад – тут было, как повествуют хроники, пастбище для свиней. Это и вдохновило немецкого скульптора Петера Лемана создать многофигурную композицию «Свинопас». Пастух с рожком, собака и стадо свиней с поросятами утвердились на старой площади, придав ей необычное очарование. Постаментов нет, свиньи «ходят» по каменным плитам, магнитом притягивая к себе ребятишек, туристов и всех, кто первый раз видит эту компанию.

Сверкают витрины дорогих магазинов, бегут вереницы автомобилей, давно, очень давно дудел тут в рожок свинопас. Но дело его живет по-прежнему. Основой всего, чем жив человек, является земля-кормилица. Скульптурная группа в Бремене с улыбкой напоминает об этом.

• Фото автора. 27 ноября 1983 г.

1984

Дайте им шанс остаться живыми

Окно в природу

Носорог уже не поднимется, судьба шофера неизвестна, машина скорее всего отъездилась. Жалко нам в этом случае больше всего носорога. Автомобили вылетают из заводских корпусов миллионами, ежегодно – 38 миллионов новых машин. Носорогов же скоро будем считать по пальцам. И сконструировать заново их невозможно.

Драматическая сцена на африканской дороге стала, увы, характерной для многих дорог. Помню, во время путешествия по Америке на шоссе в Миннесоте у нашей машины стал глохнуть мотор. «Обычное дело, – сказал механик, – взгляните…» Радиатор был забит пчелами. Механик повесил впереди радиатора сетку – мотор заработал исправно, но пчелам от этого лучше не стало. В штате Невада мы ехали по дороге, устланной шкурками раздавленных грызунов. В Вайоминге раз пять видели сбоку шоссе мертвых, сбитых машиной оленей.

У нас только вблизи Москвы ежегодно гибнут 50 – 60 лосей. А сколько всего по стране – лосей, кабанов, оленей, сайгаков, зайцев!

Чем выше скорость, тем больше жертв. Вот так обстоит дело в ФРГ, где скорость на магистральных дорогах не ограничена. В позапрошлом году машинами тут убито 207 тысяч крупных животных – 1700 оленей, 73 тысячи косуль, 130 тысяч зайцев, две с половиной тысячи кабанов. И это лишь крупные животные, заметные. А сколько гибнет от столкновения с транспортом птиц, грызунов, ужей, ежей и всякой плохо поддающейся учету «мелочи».

Попытки считать все же предпринимаются. Результаты их поистине удручающи. В Соединенных Штатах за год автомобили уносят жизни 365 миллионов позвоночных животных (сюда входят мелкие грызуны, жабы, ящерицы, птицы, летучие мыши). 365 миллионов!

Погибающих бабочек, пчел и жуков считать немыслимо трудно. Но вот данные австрийских зоологов: о каждый автомобиль за летний пробег разбивается полтора миллиона насекомых. Это заставляет нас с ворчанием чистить ветровое стекло и мыть машину. Но ведь это и то, что служило бы пищей для птиц, опыляло цветы, собирало медоносный нектар и радовало бы наш глаз порханием на лугу. Помножим миллионы крупинок жизней, обращаемых в мусор, на число бегущих по дорогам автомобилей – грустно! «Дороги беспощадно протирают и без того уже ветхую ткань жизни».

Эта драма почти фатальна. Дорог на земле проложено столько, что площадь их равняется площади всех городов. И если города оттеснили животных, то дороги перерезали пути их миграций, пути их движений во время пастьбы и охоты.

Беда состоит в том, что животные не ведают дорожной опасности. Они не очень боятся машин. Их вековой, передающийся по наследству опыт не знает опасности, летящей скорее, чем ветер. А личным опытом, так же как этот лежащий на шоссе носорог, воспользоваться они уже не могут. И потому даже простое пересечение дороги часто кончается катастрофой.

Больше того, дорога для многих животных притягательна. Понаблюдайте за гусями, чинно идущими по шоссе. Он убеждены, что дорога для того и создана, чтобы гусям удобнее было идти под вечер домой. К счастью, гуси несуетливы, и шофер успевает притормозить, давая возможность степенной шеренге посторониться. Кто бывал в Средней Азии, знает: верблюд частенько предпочитает дорогу ходьбе по неровным песчаным пространствам. Коровы и овцы любят дороги. Дороги всегда привлекали и диких животных тем, что по ним быстрее и легче, чем, например, по глубокому снегу, можно передвигаться – «с своей волчихою голодной выходит на дорогу волк». На дорогах искали и пищу. Птицы в конском навозе находили овсяные зерна. Зайцев на прежних дорогах привлекали клочья упавшего сена и желтый соленый ледок по конскому следу.

Любопытно, но сегодня бетон и асфальт еще более привлекательны для животных. Зайцам тут, правда, делать нечего, а вот птицам и грызунам по нашей небережливости и халатности еды на дорогах сколько угодно.

Года четыре назад на шоссе, ведущем в Чернигов, я сделал забавный снимок: немолодой уже велосипедист гонит с дороги домашних уток. Одну, уже мертвую, он держит за лапы в руке. Оказалось, утки, как только им удавалось выбраться из загона около дома (деревня Пальчики), немедленно устремлялись к шоссе. Путь, для уток немаленький – два километра, – их не смущал, ибо шоссе очень сытно кормило. «Вот поглядите, – сказал нам хозяин, – зерна на асфальте – хоть метлой подметай…»

Об этой обильной и сытой во многих местах кормежке знают не только домашние утки. Знают и дикие. Сбегаются на зерно и живущие поблизости грызуны. За грызунами ночью охотятся ежи и совы. И все вместе ночами они становятся добычей летящих автомобилей. А днем начинается пир у сорок и ворон – мясной еды на дороге сколько угодно. Эти птицы в последние годы стали селиться возле шоссе и уже научились понимать скорость. Они точно рассчитывают время и хватают еду нередко у самого колеса.

Для многих животных асфальт и бетон привлекательны еще тем, что на них можно погреться. Тех же гусей иногда просто трудно спихнуть с дороги – сидят, и все. Но гуся все-таки сгонят. А вот ужи на асфальте гибнут многими тысячами. Из Воронежа мне сообщают: шоссе, идущее на Ростов, легло через какое-то болотце. И каждую весну дорога на этом участке буквально устлана раздавленными ужами. Проснувшись от зимней спячки, ужи устремляются к месту, где можно согреться. Откуда ужам знать, что это теплое место смертельно опасно: гибнут тут сотнями.

Но поистине драматична судьба ежей. Выходя на дороги охотиться за мышами и сбитыми транспортом насекомыми, ежи повсеместно становятся жертвой автомобилей. Они не успевают заметить опасность, а если даже заметили, то защита (свернулся комочком!) лишь делает ежа еще более обреченным. В Дании подсчитали: ежегодно под колесами погибают 119 930 ежей. И это в маленькой, правда, густо покрытой бетоном стране.

Можно ль животным чем-то помочь? Пытаются. В Африке, где численность крупных животных особенно велика, скоростные дороги огорожены сетками с проходами, возле которых шоферы сбавляют скорость. В национальных парках, где животные совершенно машин не боятся, дороги имеют волнообразное покрытие – хочешь не хочешь, а по «горбам» будешь двигаться не быстрей пешехода. В Скандинавии, чтобы уберечь оленей, пытаются их отлавливать и красить рога светящейся краской. Этот курьезный способ вряд ли хорош. Более разумно и реалистично устройство тоннелей для перехода животных и установка предупредительных знаков в местах, где они переходят дорогу особенно часто. Эти способы не решают проблему, но смягчают ее.

У нас проблема – животные и дороги – стоит не так остро, как в Америке или в Европе, по причине того, что сеть дорог негуста и по дорогам особенно не разгонишься. Тем не менее проблема уже существует, и ее обострение неизбежно.

Простейшая мера предупреждения столкновений хотя бы с самыми крупными из животных – дорожные знаки. Шоферам эти знаки – «Осторожно, лоси!», «Осторожно, олени!» – хорошо знакомы. Но везде ли, где надо, они установлены? И относятся ли к ним с должной серьезностью? Вопросы эти не праздные. Статистика столкновений (правда, неполная и нечеткая) говорит о том, что многие места переходов животных не выявлены, не обозначены. Не будем пока за это кого бы то ни было упрекать – этой проблемой попросту мало кто занимался. И потому – предложение. Давайте выявим: где, когда, каким животным угрожает автомобиль. В каждой области и в районах это могло бы стать делом зоологов при университетах, пединститутах, охотничьих обществах, делом активистов охраны природы. Действуя совместно с ГАИ, можно составить карты наиболее частых пересечений дороги животными и, исходя из обстановки, принять меры: где упредительный знак, где что-то другое. Ужам на ростовском шоссе можно было бы оказать помощь, соорудив у дороги барьерчик, предупреждающий выползание на асфальт. А камни, уложенные в болотце возле дороги, дали бы ужам спасительные теплые островки. И это лишь один из примеров решения проблемы. В нашей газете можно было бы обсудить все конкретные ситуации и поделиться полезным опытом. Это было бы нашим заметным, реальным вкладом в дело охраны природы. Работа посильная, интересная, способствующая нравственному становлению человека. Кто откликнется первым?

И слово к водителям. Знак, предупреждающий столкновение с животными, требует безусловного к себе уважения. Но очень часто возникает ситуация, когда и без знаков надо проявить внимательность, доброту, великодушие. Посмотрите на снимок. Утка ведет птенцов. Ничего не стоит машинам смять эту хрупкую ниточку жизни. И некому с человека за это спросить. Только совесть может его уколоть. Мы не можем сказать животным: остановитесь! Они идут своими путями. Притормозить, остановиться должны мы, сидящие за рулем. Это наш человеческий долг. Даже хрустнувший под колесами жук – укор человеку.

Оставим живому шанс выжить!

• Фото из архива В. Пескова. 15 января 1984 г.

Воробей

Окно в природу

Мороз на улице или слякоть, он всегда бодрый: жив-жив… И, пожалуй, самый шумный из птиц. Песней чириканье не назовешь, но в хорошее теплое время воробьиным хором начинается в городе утро. Дружно, как будто под палочкой дирижера, приветствуют птицы солнце. Слаженно пошумели – и за дела…

Летом, когда жизнь о себе заявляет множеством голосов, воробей – не первая скрипка в оркестре. Другое дело зима. Видишь рядом с жилищем серый пушистый комочек и чувствуешь в нем союзника. «Жив?» «Жив-жив…»

Чистоплотен. Летом купается в лужах, в теплом песке, зимой – в пушистом снегу. Привел одежонку в порядок и думает, где бы чем разжиться. Замечает оброненные крошки. Но может покуситься и на пирог. Хозяйки в украинских селах покрывают шляпки подсолнухов косынками и тряпицами, сберегая от разграбления семена.

Серый воришка до крайности осторожен. Понаблюдайте сейчас за кормушкой. Он дождется, спокойно сидя в сторонке, пока в кормушке побывают синицы. А уж потом и он тут как тут. Но нахальство его в овладении кормом не имеет границ. Он ухитряется вырвать корочку хлеба даже у голубя – птицы громадной в сравнении с воробьем.

К человеку одновременно он доверчив и подозрителен. Долгая жизнь рядом с нами этому его научила. Считают, что родина воробьев – степная Азия и что, пристав к человеку шесть тысяч лет назад, воробьи расселились, не зная границ.

У нас всюду, кроме Крайнего Севера, эти птицы чувствуют себя хорошо, согреваясь возле людей и подбирая у нас под ногами главным образом то, что мы уронили.

В нынешних бетонных городских зданиях воробьям непросто найти щель для жилища. И все же они находят. Их умение приспособиться поразительно. Нахально они занимают скворечни и ласточкины гнезда, строят неряшливые свои домишки даже в гнездах аистов и орлов.

Есть у этих маленьких птиц враги. Самый главный из них – домашняя кошка, для которой охота за воробьями – спортивная доблесть.

Летун воробей никудышный. Вспорхнув, он почти сразу же должен куда-нибудь сесть. Если вынудить воробья долго летать – упадет замертво. Тут уместно сказать: некоторый вред воробьев в сельской местности многократно перекрывается пользой, какую они приносят, поедая в садах полчища насекомых.

Коллективная воробьиная жизнь избавляет от необходимости следить за опасностью каждого. Заметил неладное кто-то один – с шумом взлетает вся стайка.

Непросто поймать воробья – умен, наблюдателен, осторожен. И взрослые птицы совершенно не приручаются. Таков характер. Сколько ни держи в клетке – дикарь дикарем. Но если выкормить малыша воробьишку – более привязанного к человеку существа найти трудно. Вот какую историю рассказала москвичка Елена Евстафьевна Захарина.

«На асфальте я нашла голого воробья с пушком на затылке. О том, как выкармливала, можно написать диссертацию. Но выжил птенец, стал расти и превратился в серую воробьиху Тимку. Когда она научилась летать и окрепла, я собралась ее выпустить. Не тут-то было! Полетав и обегав дорожки сквера, воробьиха вернулась ко мне на плечо.

И стала Тимка жить у нас в доме. Дралась со щенком (и тот отступал!), к людям относилась доверчиво, ко мне – как к матери. Ходила со мной по улице. Побегает по тротуару, полетает и потом ко мне на плечо. Если чего-нибудь испугалась – хоронилась за воротник. Ко всеобщему удивлению, Тимка научилась петь под радио и без ошибки повторяла мелодию одного вальса. Жила она дома свободно, когда уезжали на дачу, сажали ее в дорожную клетку.

На даче у Тимки появился ухажер-воробей, и она подавала ему из клетки зерна. Мы думали: нашла наша Тимка воробьиное счастье – отпускали ее полетать. Но она почему-то выдрала хвост ухажеру и вернулась домой.

Повзрослев, Тимка хорошо различала своих и чужих в доме. Понимала мое настроение. Водила дружбу с собакой – любила сидеть у нее на спине. Научилась подражать лаю, и это у нее хорошо получалось.

В 1978 году Тимка в машине проехала с нами от Москвы до Варшавы. Там она сделалась знаменитостью. В гостиничный номер явились к нам кинооператор и орнитологи: ручной воробей – небывалая редкость!

Погибла Тимка дома. Не уберегли мы ее от соседского кота Прохора…»

Вот такая история. Она подлинная. В 1977 году я был у Захариных и видел проделки Тимы. Этот снимок остался на память о необычной воробьиной судьбе.

• Фото автора. 29 января 1984 г.