Текст книги "Счастливое детство"

Сказано – сделано.

Коля вошел в ванную комнату. Внимательно рассмотрел себя в зеркало. На шее, слева, виднелась небольшая выпуклость – неправильно стоявший позвонок. Надо сказать, что Коля Щепкин неплохо знал анатомию. И хотя она была пройдена еще на первом курсе, он ясно представил строение шейного отдела позвоночника. Сосредоточился на атланте. Стены ванной комнаты растаяли. Мир вначале раздвинулся, а затем и вовсе перестал существовать; но «вошел» в самого Колю и в его маленький позвонок под названием «атлант».

Мысленно Щепкин представил, как позвонок занимает свое полноправное место.

Раздался негромкий щелчок. Пауза… И все начало восстанавливаться, вставать на свои законные места.

Когда стены стали стенами, а Коля – Колей, он вновь взглянул на себя в зеркало и обрадовался: бугорок исчез, голова находилась ровно по вертикальной оси тела.

Щепкин осторожно повернул ее в сторону, наклонил. Боли не чувствовалось. Шея работала как отменно налаженный механизм.

Тогда он с большей уверенностью начал вращать головой. Она послушно исполняла его волю.

Довольный, Коля Щепкин закончил эксперимент.

Он открутил горячую воду, встал под душ, чтобы предстать перед Ниночкой во всей своей новой красе.

Коля стоял под струями и ощущал непонятное изменение не только в своем теле, но и в своей душе. Будто мир вокруг преобразился: от него повеяло старым, знакомым и добрым – словно стал Щепкин тем, кем был когда-то раньше.

10

В последующие дни жизнь Коли Щепкина и Ниночки, казалось, несколько наладилась. Коле даже чудилось, что где-то в потаенных уголочках Ниночкиной противоречивой души зародилось нечто похожее на любовь к нему, Коле. Но любила она его как-то через себя, не приминая напоминать о своей особе. И выходило, что любит она его любовь к себе, а по сути – себя саму, но никак не Колю.

А потом их отношения вернулись в старое русло. И Щепкин страдал и страдал все с большей и большей силой.

Однажды, когда ему стало совсем невмоготу от тяжкого бремени семейного мужчины, повстречался он случайно с бывшим Ниночкиным мужем. Тот стоял под дождем над своим заглохшим «Мерсом» на обочине дороги и выискивал взглядом прохожих – кто бы мог подтолкнуть машину?

Коля охотно остановился, и минут двадцать они тщетно пытались завести агрегат.

– Ладно, звоню другу. Пусть на буксир возьмет, – наконец сдался Ниночкин атлет.

Они оба уселись на сиденье, как старые знакомые, и стали ждать помощи друга… Тут Коля и завязал разговор, подбираясь издалека и намеками стараясь выудить у нового знакомого некоторые признания.

Оказалось, что Миша (так звали его) никогда не был женат, и где-то даже недолюбливал женскую половину. Щепкин же все гнул и гнул свою линию и все более открыто рассказывал о девушке по имени Ниночка, вставляя знакомые ему подробности из их с Мишей бывшей семейной жизни. Но Миша только морщился от таких откровений.

– Ты знаешь, старик, – сказал он напоследок, – у меня такое чувство, что в какой-то прежней жизни я сам прошел через подобный ужас. Извини, не знаю, кем приходится тебе эта особа, но я не завидую тебе!

Тут Колю понесло. Глаза его загорелись, и он взмолился:

– Миш, ну забери ее обратно в жены. Не могу я больше терпеть эту несправедливость!..

Новый знакомый как-то дико посмотрел на Щепкина.

– А ну-ка вылазь, парень. Ты, наверно, заболел!.. – он распахнул дверцу автомобиля и вытолкал бедного Щепкина на мокрую мостовую.

Задетый за живое, Коля мысленно пригрозил верзиле: «Хорошо, хорошо – попомнишь еще меня!» Он отошел в сторону, встал за дерево, как некогда стоял за стволом у детского садика, где проводил эксперимент с ведерком. Сосредоточился. Ясно представил Ниночку. Сделать это было несложно: несколько месяцев совместной кошмарной жизни стойко запечатлели ее образ в сознании Щепкина.

«Ничего, я с тобой быстро распрощаюсь!.. – бубнил он себе под нос. – Надоело!.. Все надоело!! Баста, хватит!!!»

Он с еще большей силой сконцентрировался на образе Ниночки и мысленно перенес ее в машину, к ее бывшему мужу Мише. Ему даже показалось, что на переднем сиденье, справа от водителя, действительно появился кто-то еще.

Но почему-то не возникало ощущения сужения мира и дальнейшего его исчезновения.

Тогда Коля с новой силой попытался представить Ниночку…

«Явно там сидит кто-то второй!.. – обнадеживал себя Щепкин. – Но почему не исчезает окружающий мир, как это происходило прежде? Или это новая особенность посетила меня?!»

На улице темнело. В сумерках под прикрытием кустов Щепкин подкрался сзади к самой машине.

У него отлегло от сердца – рядом с Мишей, бесспорно, кто-то сидел.

«Все-таки удалось!» – обрадовался Коля, встал в полный рост и важно прошествовал возле авто, надменно заглядывая в окошко.

Сердце его екнуло. Рядом с Мишей сидел незнакомый мужчина. Видно, это друг его, незамеченный Щепкиным, прибыл на помощь.

Сломя голову, Коля ринулся домой.

Он бежал по вечерним улицам города, спеша проверить ужасную догадку…

На ходу Коля вспоминал не такой уж давний случай на занятиях гимнастикой, свое падение, вывих атланта, новое, появившееся чувство и свои странные способности, открывшиеся после этого; эксперименты с червячком, спичечным коробком и с более тяжелыми предметами, которые он легко и свободно передвигал в пространстве, и, наконец, эксперимент с Ниночкой, обернувшийся для него таким промахом…

Наконец-то его осенило: ведь это вывихнутый позвонок – причина всему!.. И затем он с ужасом подумал: «Зачем же я восстановил атлант на место!.. Куда исчезла моя сила?.. И что теперь делать?!»

Он бежал, пытаясь на ходу сосредоточиться на позвонке, чтобы сместить его вновь на бок – так, как он стоял на протяжении того времени, когда Коля обладал своей волшебной силой.

Щепкин прощупывал шею пальцами, крутил во все стороны головой… Все безуспешно: не было ни старого доброго бугорка, придававшего ему магическую способность, ни, как следствие, неловкости при вращении головой.

Но у него еще оставалась последняя надежда. Может, он ошибается, и никуда не ушла эта его сила!..

Запыхавшийся, Щепкин на одном дыхании влетел на третий этаж и замер у своей двери, за которой когда-то так беззаботно и спокойно жил вместе с родителями: просыпался утром, выходил к приготовленному завтраку, а затем, наслаждаясь беззаботной свободою, ехал на занятия, где ему доставляли удовольствие тренировки по гимнастике и где его ценили и уважали. А главное – где в перерывах занятий, среди студенческой суеты можно было увидеть недосягаемый, а оттого привлекательный, колышущийся хвостик милой лаборантки Ниночки…

Тепло разлилось в Колином организме от таких мыслей. Успокоенный наполовину, он нажал кнопку звонка.

Дверь отворилась. На пороге стояла Ниночка в домашнем атласном халатике.

У Щепкина перехватило дыхание.

– Колясик, где ты был так долго! – артистично воздела она к небу руки. – Про мандаринки не забыл?.. Вчерашние я уже доела.

Коля Щепкин почувствовал, как голова его закружилась. Ноги подкосились, и он упал в обморок, крепко ударившись головой о порог собственной квартиры. Шея неприятно хрустнула, в голове зазвенело…

Весь в холодном поту Коля очнулся. Неприятно ломило шею. Но вместе с тем он почувствовал прилив энергии. «Как было бы славно, если бы все это оказалось сном!» – мучительно подумал Коля.

Счастливое детство

Когда я был маленьким, мне очень нравилось прыгать. Я прыгал всегда и всюду, утром и вечером, и даже иногда ночью. Прыгал с качелей, прыгал, играя в «классики», прыгал с бортика в бассейн, спрыгивал с деревьев. Когда мама вела меня за руку и очень спешила – я не шел, как обычные дети, а бежал вприпрыжку, подскакивая то на одной, то на другой ножке. Со стороны, наверное, виделось, что мне очень весело, и кто-то из взрослых однажды сказал: «О-о!.. У этого мальчика счастливое детство: он так радостно прыгает!» И с тех пор меня так и прозвали – Счастливое детство. А мне почему-то казалось, что так называют мой бег вприпрыжку.

Уже потом, когда я подрос и пошел в школу, однажды на уроке физкультуры услышал от учителя: «А теперь делайте подскоки». Дети никак не могли сообразить: что от них требуется? А когда учитель сам показал упражнение, то я сразу догадался, что он когда-то тайком подсмотрел за мной, когда мама вела меня в детский сад, а я прыгал за ней.

– Так это же «счастливое детство»! – сообразил я и первым бросился выполнять подскоки.

С тех пор упражнение это все тоже стали называть «счастливое детство». Стоило учителю только сказать: «А теперь пять раз сделайте «счастливое детство», – как дети наперегонки бросались вприпрыжку по залу.

Но больше всего мне нравилось прыгать в длину. В своем дворе я запросто перепрыгивал самую большую клумбу, в то время как остальные дети не долетали и до середины. (Ох, и попадало им от взрослых!) И даже если б во дворе были еще большие клумбы, я бы и их смог перепрыгнуть. Но таких клумб почему-то не делали.

Мальчишки уважали меня за ловкость, и никогда не спорили: кто дальше прыгнет? Да и что спорить – у меня ведь был свой секрет. Правда, вначале я даже не знал, что это секрет, я думал, его знают все дети, кто хоть однажды прыгал. Но потом мне даже досадно стало, что никто не понимает меня. Мне вовсе не нужно было держать свой секрет в секрете – он и так оставался тайной… Дело в том, что когда я разбегался и отталкивался, то в какой-то момент, на одно очень маленькое мгновение, вдруг забывал обо всем. Я забывал о клумбе, через которую прыгал, о ребятах, о маме, о прыжке, и даже – что мне кажется главным – о самом себе. И в этот момент, когда все вокруг исчезало, я чувствовал, как на секунду зависаю в воздухе. Я замирал и ничего не делал; казалось, что меня просто не существует. А потом, когда я приходил в себя, то с удивлением замечал, как пролетал расстояние в разы большее, чем остальные.

Мальчишки смотрели на меня, раскрыв рты, но никак не могли понять – в чем дело?.. А потом я объяснил им. Но они, кажется, запутались еще больше и совсем ничего не понимали.

Однажды, когда я уже перешел в четвертый класс, нас стали учить прыжкам в длину. Учитель сначала рассказал, а потом сам показал, как это делается.

Затем мы выстроились друг за другом и по одному стали разбегаться и прыгать в песок.

Когда я разогнался и прыгнул, то приземлился в самый конец ямы, чуть не перелетев ее. Учитель подбежал ко мне, и я подумал, что он испугался, как бы я не ударился о бордюр! Но он как-то странно посмотрел на меня и попросил прыгнуть еще раз.

Мне это было запросто!.. Я разбежался, оттолкнулся, взлетел… и в самой высокой точке снова обо всем позабыл… А потом я приземлился; и снова – в самый конец ямы.

– Так ты ж зависаешь в воздухе! Как это тебе удается? – изумился учитель.

А я и сам не знаю, что нужно сделать, чтобы поймать «мертвую точку» (это так учитель сказал). Я просто чувствую ее и лечу так далеко – как захочу.

Но важно было другое, совсем не это. Я радовался, что наконец-то нашелся хоть один человек, который смог увидеть мой секрет!

Правда, после того случая опять никто никогда не видел моего «зависания». И мне было так жаль, что больше не встречаю никого, у кого бы получалось «выпадать из времени». А какое же это счастливое детство, если дети не умеют прыгать?!

Как-то мне сказали, что какой-то негр, которого зовут Боб Бимон (конечно же, это не тот боб, который растет у нас на грядке, – хи-хи!), прыгнул чуть ли не на девять метров (вот это да-а-а!). Но я никогда его не видел. А если бы мы встретились, то, надеюсь, нам было бы о чем поговорить – ведь он уж точно знает «секрет прыжка»!

Может быть, когда-нибудь, когда я подрасту, мне удастся прыгнуть дальше Бимона. А может, я даже стану тренером по прыжкам и встречу мальчишку, знающего мой секрет. Я его потренирую, и тогда уж точно он улетит за девять метров!

Лопухи

А вот еще расскажу я вам историю… Был я тогда совсем молодым тренером. Один корифей наш – за семьдесят ему было, стариком тогда казался, – учил меня уму разуму. Работали вместе, в одном манеже тренировали. Тренируем, тренируем, а потом Моисеич вдруг и говорит: «Бросаем это неблагодарное дело. Заканчивай тренировку, пошли в город – буду тебя жизни учить!»

Глянул я на хронометр: полчаса еще работать. Взял да и отпустил детей, а сам – на улицу…

Идем по городу, нежимся под солнышком. Мороженое съедим, газировочки попьем.

Молчит мой наставник, словно позабыл обо мне. Когда ж, думаю, начнет жизни учить? И чуть ли не в блокнот готов записывать тренерские секреты.

Дальше идем. А Моисеич только щурится на яркий свет да лыбится.

– Моисеич, – говорю, – когда же жизни будете учить?

А тот словно и не слышит.

Ладно – дальше бредем.

Наконец не выдерживаю: что зря шататься?

– Моисеич, – пристаю, – давайте премудрость нашу, тренерскую. Когда жизни учить-то начнете?

Посмотрел он на меня, усмехнулся.

– А мы что делаем?! Да ты, Леха, не торопись: гуляй, впитывай все, что вокруг происходит. Только смотри внимательно, ничегошеньки не пропускай!

Проработал я годик так – молодой специалист, – и, как бывает часто, попался мне в первом моем наборе самородок талантливый (тогда и оценить как следует не мог свою находку). Побегал мой парень несколько месяцев всего, да и «повалил» всю Республику: выиграл свой коронный номер – барьерный бег на четыреста метров. Произошло это весной. А в том году, летом, планировался отборочный старт на юношеский чемпионат Европы…

Отступлю немножко. Как вам сказать? С одной стороны, хорошо это: школьникам да на международных соревнованиях покрасоваться! А с другой – вот что выходит: дети-то еще, а их уже «натаскивать» берутся – нагрузку форсируют. И что дальше?.. Побегают такие в юном возрасте, повыкладываются, а там, повзрослев, и «выстрелить»-то нечем – выхолостились… А всего хуже (был свидетелем, и не раз!) – «подкармливают» деток некоторые тренерчики (Про допинг я!.. Про допинг!). А борьба с ним – одна возня мышиная, да политика хитрая. Кто в спорте разбирается – поймет… Вот и решай что делать: то ли выигрывай, загоняя парня, то ли честно работай, но будь готов: более слабый, но «на игле», всегда может взять верх.

Никогда, правда, передо мной не стоял выбор: таблеточки, укольчики или своим ходом?.. Оттого и страдал, бывало.

Так вот, выиграл мой мальчишечка «республику», на голову сильнее всех оказался. А таких выскочек неожиданных не любят: никто не знал его раньше. Да и наставник-то кто – салага небритый!

Стали коситься в нашу сторону; чувствую, завидовали многие. И так и сяк приладятся – все меркуют, как «показаться» на отборочном старте да на Европу вскочить?

Признаюсь: струхнул я немного. Хоть и работали в полную силу, но кто ж его знает, каким обходным способом сообразят соперники на «международку» пробиться?

«Да хрен вам! – другой раз думаю. – Не в Европу, а в… торкайтесь, выиграйте сначала!»

И вот едем мы в автобусе на главный отборочный старт. Команда от области большая – человек сорок, и все чего-то хотят. А так не бывает; чтоб все – да первые!

И соперник наш главный впереди сидит. Только его и побаивались.

Но смотрю – напряжен. Хочет, ох как хочет выиграть, зараза!.. Гордо так держится, будто знает то, чего мы не ведаем: себя показать старается. Но взгляд выдает. Зыркнет исподлобья в нашу сторону – и снова в себя. И я поглядываю изредка, с опаской. Нет спокоя в душе – за мальчишку своего волнуюсь. Видел за день до отъезда, как соперник наш сворачивал во двор. Да не в простой… Врач там – «химик» по-другому – жил, который взрослых спортсменов колол. Явно к нему Колька направлялся!.. Проведение, случай нас свел в этом дворе. Узрел я намек в этой встрече – и понял все!.. Неспокойно, неспокойно на душе стало. Сомнения так и гложут: как бороться с «накаченным»?

Упал совсем, было, духом. Боюсь только, чтобы печаль моя ученику не передалась.

А потом вдруг как нашло на меня что-то… В настоящего артиста превратился – заслуженного даже. Не дам, думаю, обыграть Сашку так запросто в нечестной борьбе!

И как понесло меня! Играю, а не живу…

Остановился автобус наш на краю деревеньки. Ребята в лес побежали нужду справлять. А я к сараю заброшенному подался – не знаю зачем? Вело меня что-то – это точно!.. Гуляю по высокой траве, росу обильную сбиваю – не замечаю, что вымок уже весь, травинки рассматриваю, будто выискиваю что-то.

Смотрю краем глаза: Колька, соперник, поглядывает на меня – заинтересовался.

Я и продолжаю строиться. А сам недоумеваю: зачем делаю вид, что ищу, чего не потерял?.. Но выкобениваюсь – в роль вошел.

И вдруг как током пронзило!.. Узрел я: лопух под сараем огромные шикарные листья раскинул.

Присел я загадочно – будто нашел, что искал; стал растение рассматривать… А Колька все ближе, ближе ко мне. И другие ребята его облепили, чувствуют, что-то значительное и тайное происходит!

Вспомнил я, как бабка моя старенькая к больным ногам лопухи прикладывала… И понял, что в точку попал. Ну, и давай разыгрывать по плану!

Оторвал один лист, пыль смахнул бережно, на свет рассмотрел.

Иду дальше – еще чудо выстраиваю. Оторвал от другого растения, от третьего – будто не все годятся, а особенные. Так и набрал целый пук листьев – мохнатых, в росе влажных.

Полкоманды за мной уже ходит; не таятся, высматривают: что за травку волшебную собираю?.. Видать, зелье славное – явно каким-то боком для быстрого бега предназначенное!.. А спросить напрямую стесняются: секреты тренерские якобы уважают.

Полюбопытствовали все-таки… А я вид загадочный делаю – перед Колькой рисуюсь. Вижу, растерялся тот, за чистую монету розыгрыш принял. Весь любопытством горит, а рот раскрыть не смеет.

«Вот оно, – думаю, – противоядие допинговое нашлось!..»

Сели в автобус. Я листья в газетку аккуратненько завернул.

Соперничек наш ерзает – подавлен полностью; лопухи за неизвестный допинг принимает. Нет ничего хуже для человека, как в потемках бродить!

А я к своему Сашке подсел. Сунул ему пакет с листьями и давай наставлять значительно, каким боком их к стопам на ночь прикладывать… Играю, конечно, – артист ведь!.. Дети на меня смотрят, как на мага заграничного, словно я авторитет бесконечный – могу всю команду своим чудодейственным способом в победители вывести. (Я и размечтался даже в воображении тщеславном – как все сорок человек на пьедестале толкаться будут благодаря мне!)

Но все – молчком… И я – молчком. С учеником своим только сцену шепотом разыгрываю… А внутри – уверенность ясная. Сомнение только ум терзает: сможем ли?..

Что творилось в следующий день – видеть надо было!.. Сашка мой, как рысак овса нажравшийся, летал над дорожкой. Мало того, что выиграл две дистанции, так еще и время отменное показал. Я, растерянный, и думать не думал, и мечтать не мечтал о секундах таких! Где предел возможностям его – не пойму?.. Что случилось: то ли тренировки результат дали, то ли трава и впрямь чудодейственная попалась, то ли розыгрыш помог: лопухи лопухами оказались?..

Думаю, все вместе. А настрой, энергия внутренняя – на первом месте все же… Вело нас что-то. В струю попали – это точно!..

Насладились мы – съездил Сашка на Европу… Да прошло все, улеглись страсти. Работа каждодневная началась. А как каждый божий день с допингами да анаболиками бороться?.. Тут и сам Бог не сдюжит.

Плюнул я по ступенькам вверх карабкаться – так и проработал детским тренером всю жизнь: не чемпионами великими, так людьми настоящими ученики станут. А что, не радость разве, что отцом многие называют, на свадьбы приглашают; а то и жизнь некоторым закалка прежняя спасает: не будь тех тренировок тяжких – не выжить бы в сложившейся ситуации, признаются?!

А мне-то уже за семьдесят ныне, как наставнику моему, старику Моисеевичу тогда было, когда меня жизни учил.

Черные дыры. Белые пятна

Кондрат Рукавичкин уже больше часа сидел за столиком детского кафе «Подлетыш». Одно за другим он поглощал пирожные, заедая сладким свое горе. В очередной раз он проиграл. И не просто проиграл, а прибежал последним.

Сто двадцать шесть!.. Надо же, целых сто двадцать шесть участников марафона опередили его!.. И последним, замыкающим, сто двадцать седьмым оказался он.

Очередное заварное пирожное было проглочено в три укуса и запито нежнейшим молочным коктейлем.

Одно… одно только смягчало поражение. Сто двадцать седьмое место – это значит один плюс два плюс семь, итого – единица. Эта цифра, символизирующая успех в спорте, и ласкала его самолюбие.

Кондрат любил складывать цифры, и всегда, когда марафонская трасса пролегала по улицам города, он отключался от бега, от усталости и считал машинные номера. Рукавичкин так наловчился в этом деле, что преспокойно мог выступать перед зрителями, на сцене, демонстрируя свою феноменальную быстроту сложения. 97–32 – выхватывал его взгляд номер машины, припаркованной на обочине. И тут же за дело брался ум: 9+7+3+2=21, 2+1=3. Ответ готов!.. Или совсем легкое: 12–22. Семерка в сумме – даже первоклашке ясно!

Правда, знал он одну хитрость, которая помогала в подсчете: девятки Рукавичкин сразу отбрасывал не учитывая. Получалось так: 99–71=7+1=8. Или, если номер машины значился 63–11, то 6+3 (это же 9), он тоже не имел в виду, а слаживал только 1+1=2. А все потому, что любая цифра в сумме с девяткой дает себя же. Вот, например, так: 9+3=12, 1+2=3. Или так: 9+9+8=26, 2+6=8. И так далее.

Кондрат так увлекался подсчетом, что не замечал, как его один за другим обгоняют соперники. Но даже если бы он сосредоточился исключительно на беге, все равно ему сложно было бы тягаться с соперниками: марафонец с третьим разрядом не делает погоды!.. Но Рукавичкин твердо верил: первым он когда-нибудь будет обязательно! И каждое утро перед занятиями в университете, где он постигал премудрости философии, Кондрат выходил в парк на пробежки.

В кафе народу было с горстку: бабулька с внуком, две девчонки-школьницы да семья из трех человек (малыша можно и вовсе за половинку принять, по мнению Кондрата). Это и понятно – в понедельник, после выходных, мало кто заглядывает сюда.

Рукавичкин знал, что в «Подлетыше» – самые вкусные пирожные в городе и самый сладкий коктейль. И потому, имея слабость к подобным вкусностям, нередко посещал это уютное местечко, чтобы восстановиться после соревнований или запастись калориями для своих пробежек.

Было тихо и тепло. Огромный экран плоского телевизора транслировал всякую детскую дребедень. Но никто его не смотрел.

Кондрат постепенно приходил в себя от вчерашнего поражения, уже почти успокоился. В животе приятно булькало – это молочный коктейль брал в оборот кусочки пирожных.

Рукавичкин подпер рукой подбородок и размечтался, как будет побеждать в предстоящих стартах.

Тут телевизор зарябил, замелькал и перенастроился на кабельный канал. Заставка гласила: «Черные дыры. Белые пятна»… Вот это другое дело! И повернулся к экрану Рукавичкин. Все, не полностью изведанное, наводило его на всякие мысли, предположения, фантазии. А это, как будущий философ, Кондрат уважал.

Речь шла о космических черных дырах, о том, как через них можно попасть из настоящего в прошлое, а то и в будущее!

«Наш мир линеен, – распинался диктор. – И чтобы перебраться из одной точки в другую, достаточно совместить эти точки, допустим, с помощью листа бумаги, сложив его. Затем проделать дыру (черную, неизведанную) и через нее переместиться, куда душа пожелает. Вот только незадача: скорость перемещения должна превышать скорость света! Иначе не сдобровать: человек может застрять в черной дыре – ни туда, ни сюда, или, и того хуже, навсегда затеряться в пространстве и времени. А скорости выше световой ученые, увы, еще не придумали».

Машинально откусив половину пирожного с заварными сливками, Рукавичкин вдруг застыл с полным ртом: эврика!.. Его посетила гениальная идея!

Медленно дожевывая, Кондрат стал обдумывать план действий.

Через месяц случился очередной марафон. Рукавичкин готовился к нему как никогда тщательно. Но своеобразно!.. Досконально изучил схему трассы, место старта и финиша, пункты питания и туалеты… Потом уговорил друга и несколько раз проехал по будущей трассе на его машине. Все интересовало его, никакая мелочь не упускалась из виду.

И вот настал день старта. Не меньше шестисот участников выстроились на стадионе. Разноцветье маек, флаги, музыка, зрители и прочее, прочее, прочее – все это превратило обычный день в праздник.

Кондрат Рукавичкин затерялся в гуще стартующих. Он обводил взглядом трибуны: где-то там, среди зрителей, находилась его девушка, которой после сегодняшней победы он обязательно сделает предложение. Уж на этот раз она не откажет: как можно отказать победителю-марафонцу?!

Старт был дан ровно в двенадцать часов. Вереница спортсменов вытянулась, словно длиннющая змея, проследовала круг по стадиону и потекла через ворота на улицы города. Трасса делала большой круг по нему, даже выходила за пределы, и возвращалась с другой стороны стадиона к финишу.

Кондрат не спешил: не привлекая к себе внимания, он бежал далеко от лидеров.

Преодолев первый километр, Рукавичкин сверился с часами: три минуты тридцать секунд – что-то быстрое начало!.. Он расслабился, снизил темп почти до трусцы.

Приближался первый поворот возле городской ратуши, именно это место выбрал он для своих действий.

Вереница стайеров плавно заложила вираж и стала скрываться за углом высотного здания.

Кондрат огляделся и незаметно достал из-под майки карту города, на которую предварительно жирным фломастером нанес трассу забега. Она начиналась на стадионе, огибала круг и вновь возвращалась на стадион.

Заученным движением Рукавичкин ловко сложил карту пополам, рисунком наружу – так, чтобы место пробегания ратуши совпало с небольшим переулком перед самым финишем. Из заднего кармана шорт вытащил толстенную иглу-шершатку и проколол ею карту. Получилось отверстие (черная дыра), соединяющее место старта и финиша.

Кондрат сосредоточил свой ум на этих двух точках. Проделать подобное было несложно – он давно увлекался медитацией и мог не только легко концентрироваться на чем-то, но и подолгу удерживать внимание на «кончике иглы».

Оставалось главное – «нырнуть» в черную дыру со скоростью, превышающей световую.

«Лопухи… они даже не знают, что может лететь быстрее луча света! – смеялся Кондрат над учеными. – Мысль – вот что быстрее всего!»

Терять было нечего: любимая девушка ждала победителя, а ратуша приближалась – ее и представлять-то в воображении было нечего!

Усилием воли Кондрат Рукавичкин вошел в транс и, не раздумывая, бросился в черную неизведанную бездну, предварительно представив в сознании маленький переулок, где должен был оказаться. Мысль моментально перенесла его туда, и через неуловимое мгновение он очнулся в небольшом сквере в Яблочном переулке.

Кондрат стряхнул остатки медитационного сна. Огляделся: неужели получилось?

Он глянул на часы: да, всего семь минут прошло после старта марафона. Целых два часа ожидания предстояло ему. В самом деле – не финишировать же сейчас!

Рукавичкин торжествовал! Его затея удалась, расчеты оказались верными. Мысль – вот, что быстрее и сильнее всего на свете, она и только она вершит судьбы людские!

Кондрат расхаживал по безлюдной аллее, предвкушая победу: победу над соперниками, над умами людей, победу собственной смекалки…

Время, проведенное в сквере, пролетело незаметно. Чип, наклеенный на кроссовку спортсмена, действовал отменно, отмечая его номер на каждой контрольной станции – так, будто бежит Кондрат в когорте марафонцев.

Ну, вот и пора!.. Рукавичкин выскочил из-за куста на трассу, когда в дальнем конце Яблочного переулка замаячили цветные майки лидеров. Свежий, полный сил и гордости за себя, вбежал он на стадион. Никогда еще в жизни не испытывал Кондрат Рукавичкин такой эйфории!

Проделав круг по стадиону, он победно вскинул руки – как делают это настоящие бегуны.

Во время финиша он даже успел разглядеть среди прочих изумленное и радостное лицо своей девушки. Теперь-то дело в шляпе!

Через полчаса Кондрат стоял на высшей ступени пьедестала. На груди его красовалась тяжелая золотая медаль, а голову покрывал лавровый венок.

Под торжественные звуки фанфар награждавший победителей гость соревнований – олимпийский чемпион какого-то там года – протянул Кондрату руку. Рукавичкин с размаху плюхнул свою ладонь для рукопожатия навстречу…

Зазвенело разбитое стекло – со столика полетел на пол и разлетелся в дребезги стакан с недопитым молочным коктейлем.

Кондрат очнулся… Он сидел в детском кафе «Подлетыш». По коленям его стекала белая липкая масса. Передача «Черные дыры. Белые пятна», по-видимому, давно закончилась, и с экрана телевизора неслось хрипловатое: «Ну, Заяц, по-го-ди-и-и!!!»