Текст книги "Досрочник"

Василий Тресков
Досрочник
Ироническая проза. Повести и рассказы

© Тресков В., 2019

* * *

Синопсис-предисловие:

Как известно, человек предполагает, Господь решает. И потому наша жизнь состоит из сплошных сюрпризов, которые мы называем «иронией судьбы». Как иначе назовешь случай, когда человек спешит на важное свидание, но в метро застрял по «техническим причинам» поезд между станцией «Курская» и «Площадь революции». И все планы рушатся, как карточный домик от щелчка досадной иронии судьбы. Да, наша жизнь нередко омрачается подобными сюрпризами, и каждый может рассказать о них, с горькой иронической улыбкой. Именно улыбка и позволяет нам выживать и не терять бодрости духа в наше непростое время. О некоторых иронических сюрпризах жизни рассказывает в этой книге писатель Василий Тресков.

Главный лейтмотив произведений автора – обреченность человека во времени, когда люди внезапно уходят из жизни, обманываясь иллюзией, что умирают другие. Трудно примириться с тем, что нет ничего вечного, что самые красивые розы засыхают во времени, что самые красивые девушки высыхают старостью… Но надо принимать эту неизбежность достойно и свято чтить память о тех, кто внезапно навечно остался во вчерашнем дне…

Ироническая проза Василия Трескова неоднократно получала высокие оценки на российских и международных литературных конкурсах, публиковалась в периодической печати, издавалась отдельными книжными сборниками. Неоднократно его произведения отмечались на российских и международных конкурсах художественной прозы. В 2011 году Василий Тресков был удостоен почетным дипломом за первое место на лучший юмористический рассказ международного конкурса «Жизнь прекрасна!», проводимого чеховским международным обществом в Германии. В 2012 году рассказы вошли в число призеров на конкурсе посвященном памяти Василия Шукшина, который проводился Союзом писателей Вологодской области по инициативе Василия Белова.

В 2014 году Василий Тресков был признан победителем в номинации «Юмор» и награжден дипломом Национальной литературной премии «Писатель года 2013»

Герой коротких новелл Василия Трескова – наш современник, пытающийся выжить в рыночных закоулках общества, не потеряв при этом чувства человеческого достоинства. В рассказах четко прослеживается идея, что главная ценность – это жизнь, и как бы ни было трудно выживать в нашем, не всегда справедливом мире, надо жить и радоваться каждому новому дню, при любой погоде.

Василий Ильич Тресков по профессии – журналист, преподаватель вуза. Работал в пресс – службах государственных органов. Ныне живет и работает в Москве.

В данный сборник вошли последние повести и рассказы автора.

Досрочник

Человек надеждой жив. С этой мыслью Бурматкин просыпался каждое утро. В этот день у него была надежда выиграть дело государственной важности в арбитражном суде. Отбить здание на Арбате от захвата рейдеров. За этот особняк он воевал по заданию департамента города. Надежда на победу и торжество справедливости питала его с рассветом, как горячая чашечка кофе со сливками. И потому он был бодр и жизнелюбив.

У Бурматкина вся жизнь состояла из текущих плановых надежд, начиная от квартальных и ближайшей пятилеткой. Собираясь на службу в Мэрию, Бурматкин думал также и о другой очередной надежде, которая заключалась в повышении в должности, если процесс о собственности города будет выигран в его пользу. Он давно метил на освободившееся место начальника отдела. А тут, к его счастью, начальник Петькин скоропостижно умер на рабочем месте от служебного инфаркта, после того, как очередной прорыв трубы произошел на оживленной магистрали на Кутузовском. Гейзеры с кипятком обжарили встречные машины и пешеходов. Во всем оказался виноват Петькин, и, тот, не успев дописать служебную записку в свое оправдание, сгорел от обиды и возмущения.

Был Петькин и нет Петькина – это никого не волновало. Его захоронили за казенный счет на Кунцевском кладбище и позабыли. А вот, то, что место освободилось, это всерьез взволновало болотистую гладь департамента. Бурматкин тут же незамедлительно собрал необходимые документы и направил в отдел кадров, согласно закону о Государственной службы на замещение вакантной руководящей должности.

Вчера ему звонили из кадров и уточняли некоторые сведения анкеты. По голосу кадровика Геннадия Ивановича почувствовал, что у него «клюет», что там всерьез рассматривают его кандидатуру. По собственной инициативе подготовил служебную записку об оптимизации информационных технологий на двадцати страницах, и передал ее в приемную мэра. Надежды окрыляли и питали его жизненными соками со всех сторон.

Он вышел спозаранку на госслужбу, чтобы с утра пораньше подготовиться к пламенной речи на суде, а затем принять участие на семинаре по проблемам утилизации бытовых отходов. Ему намекнули девушки из приемной, которые, как ему казалось, тоже были в него влюблены после его подарков: трех шоколадок и коробки конфет «Пьяная вишня», что лучший автор доклада поедет на международный симпозиум в Берлин по европейской утилизации отходов. И он снова надеялся и надеялся. Готов был порхать по воздуху на воздушных шариках разноцветных надежд.

Но такова наша жизнь, что надежды призрачны, как многоцветный горизонт, который дразнит радужными красками издалека, но попробуй, дотянись до него рукой. Надежды даже самые красивые, способны лопнуть в любой момент, как проколотые воздушные шарики. И едва переступив порог своего заведения, как узнал, что суд уже заочно отдал особняк рейдерам. На месте Петькина уже сидит специалист с внешностью модели. А в Берлин поедет без всякого семинара молодой и перспективный юноша с прыщавым носом. Потому, что он – свояк президента Банка, который финансировал мэрию. Доклад же Бурматкина по оптимизации, где-то, затерялся во входящей почте мэра среди сотен подобных же докладов по оптимизации надежды на повышение в должности.

Более того, в полдень, перед обеденным перерывом Бурматкина вызвали в отдел кадров, и бритоголовый Геннадий Иванович Матехин, который еще вчера вселял ему надежды на повышение, угрюмо прошамкал неудачно вставленными зубами в ведомственной поликлинике за казенный счет. – А вам, Бурматкин, сколько лет-то. То-то, засиделись на госслужбе, пора и отдыхать, – и вручил ему уведомление об увольнение на досрочную пенсию. – Будете рыбку ловить, в скверики внуков нянчить, – шепелявил Матехин, которому самому уже давно было за 70.

Внуков у Бурматкина не было, так как не было детей. Из-за чего, еще лет двадцать назад от него ушла его супруга. Он жил один в своей однокомнатной квартирке. Рыбалку тоже не любил, и весь свой смысл видел в госслужбе от зари до зари. И потому от шока даже слова три дня не мог вымолвить, а когда вымолвил, то уже вышел приказ, а на его должность прислали одну из смазливеньких девушек из приемной мэра. Ту самую, которой он дарил коробку конфет «Пьяная вишня». Вмиг Бурматкин оказался не нужным госслужбе. И потому чувствовал себя так, словно его досрочно и заживо похоронили на пенсии с четвертью от своего былого оклада. С таким окладом только бы с голоду не околеть.

Просыпается он утром, и никаких надежд голове. Телефон молчит, никто им не интересуется, и он, вроде, бы, уже совсем не нужен в этой жизни. Без него троллейбусы ходят и отходы утилизируют.

Ходит он, как призрак, по ведомственной поликлинике и анализы сдает по три раза на дню. В мэрию его не пускают, он теперь посторонний. Бывшие коллеги мимо проходят не замечают.

– Куда же деваться, думает, если каждый день, как телесериалы в телевизоре, похожи один на другой. Ни понедельников, ни праздников, сплошное времяпровождение в пространстве. Утром – сосиски с горошком на завтрак. В полдень – суп перченный в столовой для ветеранов госслужбы. А на ужин – чай с пирожком в булочной-кондитерской, напротив дома.

Дачи у него не было, и он не любил эти земельно-огородные работы. Пробовал искать работу по объявлениям, где продавцы и курьеры требовались, но не старше двадцати лет. Даже там он оказался не нужен.

– Так, зачем вообще просыпаться, думает, если никому я не нужен, и все, то же самое завтра повторится, без всяких надежд на лучшее.

А тут, еще зубы стали сыпаться, и ногу сводить при ходьбе. Если положат в больницу в шестиместную палату и одним туалетом на весь этаж, то, и вовсе никаких светлых надежд на будущее, одна тоска с капельницей и клистиром на ночь, для очищения желудка. Не жизнь, а коптильное существование, или как ему сказали в пенсионном фонде, «дожитие, оплачиваемое государством».

– Зачем доживаться, думает, деньги у пенсионного фонда проедать. Вот, если отправили меня на пенсию досрочно, может быть, и похоронят досрочно, как льготника и ветерана госслужбы. Без очереди и суеты, сам себе место для могилки выберу, а то жди, когда тебя похоронят.

Жена, которая от него еще в молодые годы ушла, уже и забыла о его существовании, живет где-то за границей, и даже открытки перестала слать «с новым годом». Так, что надеяться не на кого, и потому пришел на кладбище, в правление, чтобы оформить досрочно свои похороны, живьем захорониться, так сказать, на перспективу, чтобы доживать остаток жизни в могилке, никого не утруждая.

Но в правлении кладбищенском заблажили, вроде, не принято, без медицинской справки о смерти, да, и, в общем, не привычно так живьем человека хоронить, что либеральная печать скажет и правозащитники.

– Нужны справки, характеристики нужны с прежнего места работы. Да и в обще это блажь. Здесь срочников хоронить не успеваем, мест нет. А тут вы со своими экзотическими просьбами. Идите с ними в Гаагский суд жалуйтесь…, – отмахнулся от него суровый директор, с угрюмым взглядом на жизнь.

Но Бурматкин был настойчив, и, пообещав директору кладбища завещать ему свою квартирку в Серебряном бору, вроде, договорился.

– Так и быть, сделаем, сказал директор, смягчив свою угрюмость, пиши завещание, а справку мы тебе сделаем о смерти в платной клинике, там у меня зять работает, оформим, как надо.

И вновь появилась, вроде, какая-то надежда и смысл жизни. Бурматкин при деле, по городу ездит, справки собирает, завещание у нотариуса оформляет, место на кладбище подбирает, так, чтобы летом прохладно было, а зимой не очень ветрено. Его энергия рвалась, как бьющая канализация из прорванной трубы.

Вдруг видит объявление на остановке автобусной: «РЭУ № 7 объявляет конкурс на лучший девиз и эмблему спортивно-молодежного клуба. Победитель получит денежный приз и отправится на международный конкурс в Норвегию, на лучшую эмблему в мировом масштабе».

Бурматкин прочитал объявление вдоль и поперек, и, сорвав его для верности, чтобы другим конкурентам не досталось, приехал домой озадаченный. Тут же позвонил в Оргкомитет для уточнения. Ему все подтвердил звонкий девичий голос, который приятно взволновал его тело, как морской бриз в засуху.

– Возраст участников не ограничен, хоть, сто лет будет, – смеется девушка, лишь бы голова соображала и мозги шурупили.

Он уточнил имя девушки – ее звали Лиля. Новые надежды вспыхнули в его сердце. Юный голос стимулировал и возбуждал угасший оптимизм. Ему захотелось доказать девушке Лилии, что у него не только мозги работают, но, и кое-что, еще. И он засел за справочники, принялся сочинять эмблему и девиз молодежно-спортивного развлекательного центра. Эмблема у него вырисовывалась в виде розы и шпаги. А девиз, звучал свежо и оригинально:» В здоровом теле – здоровый дух». Очень ему показалось это мудрым, до чего, еще, никто кроме него не додумался. Все это направил по указанному адресу в Оргкомитет. И тут же позвонил Лилии, удостовериться, что получили ли они его заказное письмо.

– Получили, говорит весело Лиля, зарегистрировали, но итоги будем подводить через полгода.

У него появилась надежда на полгода. Он приостановил оформление завещаний и досрочных похорон. Жизнь наполнилась новыми надеждами, как пересохшее дерево живительными соками. Но ждать полгода, живя надеждой в одиночку, ему показалось не солидно. Он на следующий день, за счет пенсии, купил букет лилий и отправился к Лилии из Оргкомитета, знакомится лично. Он был уже наполовину в нее влюблен по переписке, за ее трогательную фразу, что возраст для нее не имеет значения, лишь бы мозги шурупили.

– Редкая женщина, таких упускать нельзя, – думал он, трясясь в трамвае с букетом лилий.

Заговорщики

Петр Ховсюков, вместе с группой заговорщиков, украдкой занимался нравственностью. В подвалах и подворотнях, заброшенных сараях, прячась от посторонних глаз, они увлекались групповым чтением стихов классиков серебряного века, и хоровым пением духовных ораторий… Ховсюков стойко соблюдал порядочность, и был патологически предан девушке Пелагее, как хронический наркоман марихуане.

Он самоотверженно нарушал телевизионные заповеди жизни: не пил, не дрался, не занимался сексом с уличными девушками, не грабил банки и не участвовал в телевизионных конкурсах «секс без правил».

Петя замаскировался и ушел в подполье, как нелегал. Тайная жизнь его соратников была лишена секса и мата, они говорили в тишине, озираясь по сторонам, крамольные слова: «спасибо» и «пожалуйста».

Но чтобы не вызывать подозрение у окружающих, в повседневной жизни антисексуал – интеллектуал Ховсюков маскировался под «крутого казанову». Дабы, его не обличили в старомодной нравственности – носил в кармане вместо носового платка презерватив, пистолет «осу», и демонстративно бренчал ключами в присутствии девушек от «тачки за углом». Ругался матом через два слова, и грозился «замочить» любого. На словах он «крутил свой бизнес» с нефтяными акциями и «паленым бензином». И все его принимали за представителя среднего класса, персонажа из телесериалов.

Ни тачки, ни акций, не паленого бизнеса – у него не было. Он робко, но честно существовал в муниципальном архиве, хранил никому ненужные справки и постановления разных времен. Прячась от посторонних глаз, в библиотеке встречался с Пелагеей, замаскированной под шлюху. Там в тиши, среди пыли и книг – они постигали любовь из классической поэзии. Когда же выходили из подполья, то демонстрировали свои отношения показной сексухой. Чтобы никто ничего не подумал крамольного, они взасос, прилюдно, целовались в вагоне метро, при этом, Пелагея нараспашку раскрывала бедра с татуировкой.

Но приехав в квартирку на Таганке, запирались, зажигали свечи и читали стихи, нежно глядя друг на друга… Однажды под утро он решился ей сделать предложение, и она его официально поцеловала, почти, как законная невеста. Но об этом никто не знал. Все соседи думали, что они живут крутым извращенным сексом, с груповухой, как гражданские муж и жена, не отличаясь от дворовых собак Бобика и Стрелки, обитающих в подворотне, чердачной кошки Мурки и кота Боровика.

Свадьба у них прошла тихо, с целомудренным венчанием. Без пьянства и драк. Тщательно скрываясь от бдительных телекамер.

Провидец

Случилось это после очередного взрыва бытового газа в доме, устроенного алкашем «недопитым» Колобковым, который с пьяна, открыл газ на плите, но забыл поднести спичку. Уснул, стоя, на кухне с сигаретой в зубах. Сам он, как всегда, не пострадал, а квартиру Ховсюкова, находящуюся по соседству, разнесло на отходы. А Ховсюкова, в предсмертных судорогах, привезли в реанимацию. Там он чудом выжил и ощутил в себе дар провидца. Знал, сам не зная, откуда и что произойдет за два часа вперед. Вот идет он и встречает того же алкаша Колобкова, которого не взрывы, не потопы, не инфаркты ни берут.

– «Счас, поздоровается, и попросит взаймы до получки. Откажешь – обидится, а если дашь, то не вернет», – угадал Ховсюков ход дальнейших событий, и, не доходя полметра, круто развернулся и пошел прочь от Колобкова, не реагируя на его приветствия.

В магазине очередь. Без очереди лезет тип похожий на Колобкова, недопитый алкаш, но только рыжий, и требует триста грамм колбаски вразрез, без очереди…

– «Скажи ему куда прешь, тот, в ответ обзовет нецензурно. Отвечу, что-нибудь гневное, полезет с кулаками. Подоспеет полиция, хам-алкаш убежит, а побитого Ховсюкова отвезут в «кутузку», как хулигана. Тем более что паспорта при нем не было. В отделении к нему привяжется следователь Сухоруков, который уже полгода ловит маньяка – одиночку. И сразу же обнаружит поразительное сходство фоторобота маньяка с физиономией Ховсюкова.

– Так это ты, девушек душил в подъезде, и мобильник засовывал им в задницы, – скажет следователь Сухоруков, и без всяких предисловий, для убедительности даст ему кулаком под дых. Ему придется признаться во всех преступлениях, которые он не совершал…

А дальше, он даже не хотел заглядывать… И потому, закусив язык, молча терпел, как через его шею, без очереди, алкаш, дыша вонючим перегаром, брал колбасу.

Пришел домой, а над головой сыпется потолок, вой сверла и грохот отбойных молотков закладывал уши. Это новый сосед, купивший все квартиры пятого этажа, там евроремонт совершает. У Ховсюкова канализацию заклинило, воды нет, стенки трещат и осыпаются. Собрался было пойти к этому соседу, чтобы его урезонить, потребовать с него разрешение от префектуры на перепланировку, которого, конечно, не окажется, потому, что префект ему за взятку, без прописки весь пятый этаж продал. Сосед этот, по фамилии Тупо-Задов, с двумя сынками верзилами, его с лестницы спустит, и еще вызовет наряд полиции, предварительно заплатив каждому «нарядному» по сто баксов в руки. И Ховсюкова, как нарушителя общественного порядка, доставят в отделение, где его уже нетерпеливо дожидается следователь Сухоруков, чтобы повесить на него дело маньяка-одиночки. А тут припаяет еще налет на квартиру добропорядочного гражданина Тупо-Задова, который сначала платит, а потом говорит.

Дадут Ховсюкову пожизненный срок, а Тупо-Задов своих родственников в его квартире расположит. А когда он выйдет по амнистии, через десять лет изможденным стариком, то его не пустят в подъезд, бросят в джип, отвезут на дачу в Мытищах, там избив до смерти, расчленят на донорские органы и расфасуют по пакетикам, чтобы придать его кишкам и печени товарный вид, продадут в ближайшие больницы. Отбросив это предвидение, он, закрывшись газеткой от осыпающегося потолка, делал вид, что все хорошо, и что он ничего не замечает. Возможно, Ховсюков, таким образом, проживет очень долго…

Тыква

Доброе дело в наше время особенно ценится. Уж, кто-кто, а Таня Манина очень хорошо это знает. В детстве ее добром не баловали. Отца она не знала. Говорят, красивый был мужик, и красиво пел под аккордеон, и бабы к нему липли, как мотыльки на свет. Ее мама, Клавдия, была не исключением. И пришлось ей расплачиваться за свою страсть к красивым песням – Таней. Родилась она, некстати. Клавдии надо было личную жизнь устраивать, а тут внезапная беременность, и ребенок, от которого не успела избавиться.

Таньку она отправила к родителям в деревню, в Тульскую область. Там она росла до пяти лет. Потом мать забрала на свою квартиру, чтобы получать детские пособия и прочие льготы, которые давало государство. Да, к тому же ребенок давал ей статус матери-одиночки, и открывал ей новые права в объеме требований от государства. Да и соседи ее уважать стали, как мать ребенка. Но вела Клавдия, как и прежде, разгульный образ жизни. Танька помнит те дни, когда мать готовила жаркое из свинины для очередного любовника, а ее кормила картофельным крахмалом и дешевыми конфетами батончиками. Чувство голода и постоянного недоедания осталось на всю жизнь, развив у нее патологическую жадность, подозрительность, и хитрость выживания.

Внешне Танька уродилась в отца, гуляку и красавца, который умер от перепоя в расцвете лет. Росла справной и яркой. Блондинка с пышными формами, выразительными карими глазами и длинной косой за плечами притягивала к себе мужские взгляды. На нее заглядывались не только пацаны, но и серьезные мужики. Но не только красотой была наделена. Ее цепкий ум, усидчивость помогли ей выжить и добиться хорошего социального статуса. Окончила столичный вуз с отличием, вышла замуж за москвича, и уцепилась за Москву.

На работу в окружную Управу города – ее устроил влиятельный покровитель, научный руководитель. Она прижилась среди чиновников и стала продвигаться по службе. Но чувство жадности и недоедания у нее сохранилось на всю жизнь, как родимое пятно на левом бедре, которого она очень стеснялась. И все, что попадалось ей «нахаляву», она безрассудно хватала, не задумываясь, насколько ей это нужно. И потому, когда Тане Маниной позвонила ее бывшая сокурсница многодетная Белла Белобокова, которой она в свое время, от имени Управы, пугая клерков районных ДЭЗев и БТИ, помогла грамотно оформить участок в Подмосковье на спорной территории, и отсудить от соседей землю. Тогда Белла предлагала ей деньги в благодарность, но Таня отказалась, мол, помогла по – человечески, во имя принципа справедливости и прежней дружбы. Тем более, что сумма предлагаемая была смехотворна. И вот, спустя два месяца Белла решила ее вновь отблагодарить.

– На том участке выросли тыквы, сладкие и душистые, от которых нега по телу разливается. Вот, в знак благодарности, хочу тебе подарить совершенно бесплатно тыкву, такую на рынке не купишь, а если ее сварить, то, как полезно для здоровья, и вашему мужу, тыква очень способствует мужской потенции, – тараторила Белла Ивановна.

В принципе, тыква Таньке была не нужна. У них холодильник был забит плодами манго, киви, апельсинами и ананасами… Но, то что шло нахаляву, она не могла отказаться, с детства привыкла не упускать, то, что в руки идет. И они договорились о встрече на станции метро Шабаловская. От Южного Бутово, где жила Таня, до метро «Шаболовка» – путь не близкий, с двумя пересадками в переполненных вагонах. Если же ехать на такси, с учетом многочисленных пробок, то ей дороже десяти тыкв дорога будет стоить. Но Таня упускать, то, что шло в руки за бесплатно, никак не хотела. И взяв огромную авоську, решила в служебное время отправиться со станции «Тверская», предварительно договорившись с Беллой, встретиться на «Шаболавской».

Приехала на десять минут раньше назначенного времени, и ждала на ветру, рядом у метро, у входа, как договорились. Белла, почему-то, не спешила, и Таня продрогла окончательно, легкие сапожки и колготки ветер продувал насквозь, и она уже не рада была, что связалась с тыквой. Сидела бы в своем кабинет и справки составляла бы в тепле и уюте. Наконец-то, на «москвиче» подъехала Белла. Она сама была за рулем и потому, была серьезна и сосредоточена.

– Кругом пробки, сказала она, светофоры работают безобразно.

Она вытащила из багажника огромное ядро с желто – синим отливом.

– Вот, какая красота родилась, гибридный сорт», праздничный» называется. Она с трудом приподняла огромный шар и толкнула его в руки Тани. У нее от тяжести подогнулись ноги, и она, чуть, не выронила его на асфальт.

– Кушайте на здоровье, – сказала Белла, с облегчением в голосе, словно избавилась от ненужного груза. – Бесплатно это, денег не надо, – зачем-то, уточнила она, и поспешно юркнула в кабину красного, пыхтящего «москвича».

Обдав мощным выхлопом чихающего мотора, уехала, не оглядываясь, оставив, Таню с тыквой, которая вываливалась из рук. В сумку она тоже не влезала. Она несла ее, то на животе, то под мышками. Взмокла, куртка задралась и перекосилась. Когда перекладывала из одной стороны в другую супер тыкву, то треснул по швам рукав кофты. Ее кидало из стороны в сторону, а по раскрасневшемуся лицу выступили капельки пота. В переполненном вагоне метро ее качало, как шхуну в девяти бальный шторм. В спину толкали пассажиры, наступали ей на ноги. Она почувствовала, как хрустнул сустав в пояснице, не выдержав тяжести гире – подобной тыквы. Таня ругала тыкву, Бэлку и себя, за жадность.

Наконец-то, она доползла до своей квартиры. Не чуя рук и ног, от усталости, она долго приходила в себя, собираясь потом отварить тыкву, и подать ее на ужин. Но тыква оказалась пуленепробиваемой с бронебойным покрытием, от которого ножик отскакивал, как теннисный мячик, от стенки. Она сломала нож, сломала маникюр на пальцах, а потом, и вовсе обрезала руку. Тыква была, как чугунное ядро не разорвавшегося снаряда. Ядро вдруг свалилось ей на ногу, и раздавило мизинец. Таня вскрикнула, заплакала, подняла с трудом гирю-тыкву, и в порыве злобы швырнула в стенку.

Стенка тут же рухнула вместе со штукатуркой. Тыква – чугун с грохотом упала на пол, видимо, у соседей снизу обвалив потолок. Потому, что снизу нервно застучали половником по трубам парового отопления.

Она расплакалась от осознания потерянного времени и собственной беспомощности. А тут, еще ее коллега Манька Лукова позвонила, и с язвительной радостью сообщила, что ее разыскивал ее начальник Скок и, не обнаружив на месте, рвал и метал, и приказал отменить ей премиальные за квартал.

– Я по состоянию здоровья ребенка, попыталась оправдаться Танька.

– А это уж объясняй нашему Скоку, но он был вне себя, – язвила Маня.

Время поджимало к ужину. Придет с работы муж, и его надо кормить. О тыквенной каше уже мечтать не приходилось, хоть бы отварить дольки тыквы и смешать их потом с медом. Но как расколоть это чугунное ядро. Она направилась в кладовку и извлекла топор. Разрубила ее напополам с третьей попытки, зазубрив острие топора, и разбив до крови левую голень. Тыква оказалась полой, пустой, лишь тонкий слой желтой застывшей мякоти прилип к кожуре. Разрезать на ломти также не получалось.

Позвонила к подруге Вике, которая все знала и понимала на этом свете.

– Тыква эта дрянь, старая, ссохлась и к пище не пригодная. Видимо, вместо того, чтобы выбросить на помойку, подарили тебе, – сказала Вика, на рынке за копейки тыквы любых размеров, сладкие и пышные, как узбекские дыни сахарные… То, что ты на дорогу потратила, хватило бы на две такие…

Таня решила позвонить Бэлке, и высказать ей о ней и ее тыкве все, что она думает.

– Пусть забирает ее взад, – решила она, набирая номер. Но к телефону никто не подошел.

Таня выбросила раскромсанное ядро в мусоропровод. И едва, успела перед приходом мужа сварить надежные сосиски, сдобрив их зеленым горошком на гарнир.

Бэлка позвонила через неделю, и как ни в чем не бывало, спросила:

– Ну, как тыква, яблочный аромат? Вот, ничего для друзей не жалко. Вот, какое дело, нужна справка на аренду, не можешь ли ты через Мэрию устроить? Небось, мужинек твой, бодрый после тыквы…

Таня хотела, сказать, что она – дура, как и ее тыква, и для нее она ничего не будет делать хорошего.

Но Бэлка ее опередила.

– Я вот, тебе приготовила кабачок с огорода, очень способствует, в тушеном виде, мужской потенции…

Сама не зная почему, Танька поехала на следующий день, на Шаболовку за бесплатным кабачком, который способствует мужской потенции.