Текст книги "Ватан"

Василий Ян
Ватан

Если смотреть на карту Ирана, то в середине страны можно увидеть большие белые пятна. Это малоисследованные части пустыни Дешти-Лут, или пустыни Дешти-Кевир. Безводная соляная пустыня оправдывает свое название «Лут», что означает «лютая». Там на сотни километров тянутся песчаные равнины, прорезанные во всех направлениях невысокими скалистыми горами. Путешественники, проникавшие туда, возвращались разочарованными: проводников достать трудно, зной невероятный, вода горько-соленая, и всюду бродят разбойничьи шайки белуджей или бездомного народа Люти[1]1
  Буквальное значение слова «люти» – сорванец, гуляка, сорвиголова.


[Закрыть]. Однако кочевники живут и в этой своеобразной бедной природе и даже любят её.

Вот что мне пришлось однажды услышать на берегу соленого озера Немексар, близ солончаковой топи, в которую наш верблюд провалился по уши и остался там навеки одной из многих жертв суровой пустыни.

Потеряв дорогу, мы стояли тогда лагерем у подножья мрачной горы, где из каменной щели пробивалась тонкая струйка холодной пресной воды. К нашему костру вынырнул из темноты тощий, с голодными глазами персидский пастух, с длинной палкой, в белом войлочном плаще и с тыквенной бутылкой у пояса. За ним, уцепившись за конец палки, шел такой же тощий мальчик лет восьми, и далее плелась, опустив голову, угрюмая собака в желтых репьях. Я бросил ей кусок лепешки. Поджав хвост, она отскочила большими прыжками в сторону и завыла, по-волчьи задрав голову.

Пастух опустился на колени у самого костра. Он с достоинством произнес мусульманское приветствие, протянув загрубелые ладони, и провел ими по давно не чесанной бороде. Я ответил тоже приветствием. Пастух достал из-за пазухи самодельную кизиловую трубку и попросил табаку… Я расспрашивал его о Дешти-Лут, – пустыня начиналась уже за мрачной горой. Вот кое-что из того, что он рассказал.

* * *

– Ты, ференджис[2]2
  Ференджис, ференги – европеец.


[Закрыть], не думай, что Дешти-Лут – мертвая пустыня. Она не мертвая, хотя и не всегда счастливая для тех, кто в ней родился и должен тяжелым трудом добывать себе деревянную миску проса. Да! Это неверно, что там нет людей, колодцев, воды. Все есть для знающего… Да!

На мой вопрос пастух объяснил, что в этой пустыне он видел и древние развалины городов, затерянные среди мертвых каменистых гор, и много голубых курганов, где хранятся недоступные человеку сокровища древних царей…

В середине Дешти-Лут живет народ свободолюбивых кочевников – Люти. Молодые люди этого племени любят шататься по караванным путям и грабить крепко перевязанные верблюжьи вьюки, что провозят иранские купцы. Более старые Люти пасут баранов, сеют просо и собирают в горах дикие фисташки и горький миндаль.

Люти хорошо знают запутанные тропы пустыни и укромные колодцы, где вода показывается только в определенные месяцы года. Тогда возле этих колодцев собирается много черных и рыжих шатров, распластанных, как крылья летучей мыши. Кочевники располагаются на склонах низких гор, и там их длинноногие, тощие бараны пасутся, откармливаясь побегами недолговечных растений, быстро засыхающих под палящими лучами ослепительного солнца.

У народа Люти была своя, не отмеченная в ученых книгах столица Атэш-Кардэ[3]3
  Атэш-Кардэ – «зажженный огонь». По-видимому, там был в древности храм огнепоклонников-зороастрийцев или загорались подземные газы, признак залежей нефти.


[Закрыть], затерянная в глубине пустыни и окруженная лабиринтом невысоких, но труднопроходимых гор. Старики говорили, что эти горы когда-то были высокими, очень высокими, на них росли кедры, и тучи отдыхали на их вершинах. На кедрах пели песни чудесные птицы, а в норках между корнями прятались горностаи. Да! Это было давно, очень давно!

Говорят, что сам великий Искендер Двурогий, заблудившись в пустыне Дешти-Лут, проходил невдалеке от столицы Атэш-Кардэ, умирая со своим войском от жажды, и не подозревал о близости «сладких» колодцев[4]4
  В пустыне, где все колодцы солоноваты, колодцы с пресной водой зовутся «сладкими».


[Закрыть]. Вокруг него высились только острые зубцы кремнистых хребтов. Мудрая правительница народа Люти, потеряв осторожность, пожелала увидеть прославленного полководца. Её горячо отговаривали от этого опасного шага седобородые советники, доказывая, что благоразумнее подождать, пока войско румийцев погибнет, – тогда можно будет захватить все богатства Искендера.

Но правительница все же выехала навстречу Искендеру на белой арабской кобылице с голубой сбруей, украшенной сердоликами, в сопровождении служанки и великого визиря. Те ехали на обыкновенных ослах.

Правительница пожалела Искендера, лежавшего без сил на камнях, и показала ему холодный ключ, запрятавшийся в ущелье среди кремневых скал. Она накормила покорителя народов вареной джугарой и финиками из дворцовой рощи и взяла с него слово, что македонские воины не разграбят ее столицу Атэш-Кардэ. Искендер такое слово дал и, напоив войско, отправил его вперед, а сам провел всю ночь в беседе с правительницей народа Люти, слушая ее сказки. Утром он отправился дальше, а ей оставил фирман, охраняющий столицу и народ Люти от всяких налогов и поборов на десять тысяч лет, при условии, что править народом будут всегда только женщины, они спокойны и не устраивают заговоров и восстаний.

Этот охранный фирман правительницы Люти носили на груди, в серебряной коробочке, искусно сделанной наподобие остроконечной еловой шишки или початка кукурузы. С тех пор две тысячи триста лет ни один сборщик налогов не осмеливается даже близко подъезжать к столице Атэш-Кардэ.

Только купеческие караваны иногда проходили через столицу, потому что старейшины Люти понимали кое-что в торговле и знали, когда выгоднее всего закупать хлеб в плодородном Гиляне, когда его доставить на юг, в Сеистан, или, наоборот, когда подвезти сеистанские финики на север, в Хиву, или на Кавказ, в Гюрджистан[5]5
  Гюрджистан – Грузия.


[Закрыть].

Совет старейшин внимательно следил за всем, что происходило на равнинах Азии. Отдельные семьи Люти круглый год бродили между Индией, Аравией и Тибетом, иногда уходили далеко на восток до Китая или на север до города урусов Оренбурга, где подносили в дар русскому начальнику уличных стражников бурдюк, полный фиников, а он разрешал им свободно вернуться в Иран.

Каждая семья бродячих Люти старалась хоть раз в три года посетить родную столицу Атэш-Кардэ, коснуться рукой платья своей мудрой правительницы и рассказать ей все последние события. В награду рассказчик получал шелковый мешочек с фисташками, миндалем и орехами, среди которых лежала древняя серебряная монетка; эту монетку женщины пришивали себе на грудь, как талисман, предохраняющий от злого глаза.

* * *

По неписаным законам народа Люти, всем старейшинам надлежало быть не моложе пятидесяти лет, иметь внука (чтобы народ Люти не прекращался), и хоть раз в жизни побывать в священном городе Кярбале. От старейшины не требовалось, чтобы он гнал взбивающее облако пыли стадо, – он мог иметь хотя бы выцветший плащ, посох календера[6]6
  Календер – нищий, дервиш, скиталец.


[Закрыть] и кокосовую миску – кяшкуль. Но он не мог быть замаранным ни одним из главных преступлений: трусостью перед иноверцем, кражей у своего соплеменника-люти и тем, что не заботится о своей семье.

Однажды люти Керим Абу-Джафар заявил старейшинам, что кузнец Кяль-Гулем Али не смеет больше оставаться членом совета, так как жена по вечерам его бьет: «Если кузнец не может завести порядок в своем шатре, то как же он будет способен управлять государством?» Совет сам не решил этого вопроса и обратился к правительнице Гуль-Чаман-Биби[7]7
  «Гуль-Чаман» – цветок площадки; «Биби» – наставница, учительница.


[Закрыть]. Мудрая руководительница племени сказала:

– Кузнец Кяль-Гулем Али в два раза выше и в девять раз сильнее своей маленькой жены. Могут ли ее удары повредить ему? Он хозяин в своей кузнице, она хозяйка в шатре. Чем колотила жена?

– Большой деревянной суповой ложкой.

– Если мужья перестанут бояться упреков и криков своей заботливой жены, то порядок семьи нарушится, а от этого распадется порядок и во всем народе Люти. Как не стыдно Кериму подсматривать, что делается в чужом шатре!..

Все члены совета воскликнули: «Хейли хуб!» (Очень хорошо!), а на доносчика Керима Абу-Джафара стали указывать пальцем. От стыда он немедленно ушел погонщиком каравана в далекую страну.

Пользуясь этим случаем, совет обратился к правительнице с вопросом: «Когда она начнет строить свою семью и выберет себе мужа? Уже прошло три года после смерти её матери, а Гуль-Чаман-Биби все отказывалась выйти замуж. Теперь ей пошел уже шестнадцатый год. Долго ли еще терпеть?»

Гуль-Чаман-Биби, опустив глаза, ответила очень осторожно:

– Если вы разыщете мне мужа умнее и сильнее меня, то я покорно соединюсь с ним по древним законам Люти. Я сама не нахожу никого среди нашего народа, кто бы мне казался лучше других. Все для меня одинаково хороши!..

И правительница, как и раньше, продолжала жить, проводя время вместе с подругами на крыше старого полуразвалившегося дворца, вышивая шелками узоры на покрывале и слушая иногда слепого сказочника или прибывшего из путешествий скитальца-люти.

Все-таки с того дня девушки три раза в день выходили на площадку наверху высокой сторожевой башни дворца и смотрели во все стороны: не едет ли посольство от владыки другого государства, который ищет себе невесту? Так как во всем мире в то время происходили кровопролитные войны, никто из правителей таких брачных посольств не присылал.

Однажды произошло событие, маленькое, совсем маленькое, но оно перевернуло спокойную жизнь столицы Атэш-Кардэ.

* * *

В этот день город казался особенно пустым. Члены совета старейшин ушли в горы собирать созревшие фисташки и горький миндаль. Сторож у городских ворот крепко спал после обеда. Поэтому никто не заметил, в какие ворота, восточные или западные, проскакал полудикий красно-пегий конь с развевающейся черной гривой. На нем едва держался молодой всадник, уцепившись левой рукой за гриву коня, другой рукой сжимая рукоять меча с обломком лезвия.

На всаднике была синяя одежда с медными пуговицами, широкие белые шаровары и на голове небольшая шапочка, расшитая золотом. Лицо казалось необычайно бледным, глаза полузакрыты, и рубашка на груди алела, пропитанная кровью.

Конь промчался на базарную площадь перед дворцом, в тот час безлюдную, остановился, выбирая, куда направиться дальше, и громко заржал. Два купца, дремавшие на выступах своих крохотных лавчонок, направились к всаднику, желая предложить целебной мази, но конь, злобно фыркая, бросился в сторону. Всадник же оставался по-прежнему безучастным, с неподвижно-серым лицом.

В это время Гуль-Чаман-Биби, вместе с подругами, находилась на дворцовой башне. Она заметила красно-пегого коня с неподвижным всадником и, вопреки обычаям, сама поспешила на площадь. Девушки окружили дикого коня и схватили его за повод. Конь сразу сделался покорным, – видимо, он от рождения был воспитан женской рукой, что в обычае многих кочевых племен.

По приказу правительницы коня повели во дворец, а всадник, потеряв последние силы, склонился без сознания на густую гриву коня. Гуль-Чаман-Биби шла рядом и распоряжалась:

– Поддержите раненого, он сейчас упадет!

Конь вошел под старинную арку каменных ворот, но во дворе не остановился, а повернул в дворцовую финиковую рощу, спокойно, точно бывал здесь раньше, и упрямо стал около старой беседки, обвитой виноградом. Правительница, а за ней все подруги воскликнули: «Ойе! Какой умный конь!» Но никто не знал, что делать. Тогда служанка, черная занзибарка, схватила с дорожки горсть песку, пошептала над ним и бросила разом себе за плечо.

– Я знаю, что надо делать, – уверенно сказала она. – Больной будет находиться в беседке, пока не выздоровеет. Судья даст письменное разрешение, чтобы женщины ухаживали за ним. «Благородный свиток»[8]8
  «Благородный свиток» – Коран, религиозная книга мусульман, будто бы составленный пророком Мухаммедом.


[Закрыть] это позволяет.

Занзибарка была сильная, самая сильная из всех. Она подхватила всадника, легко сняла его с седла и отнесла в беседку, где был разостлан белый войлок, поверх него пестрый ковер, а на ковре лежала зеленая сафьяновая подушка. Туда занзибарка положила раненого. Он лежал тихо, молодой, красивый, очень красивый, с завитком темных волос, прилипших к влажному лбу. Вдруг он сказал одно слово. Все с удивлением повторяли его и тихо сидели кругом, посматривая друг на друга. Больной снова прошептал это слово:

– Ватан!

Гуль-Чаман-Биби нахмурила прямые сросшиеся брови. Мрачная тень скользнула по ее смуглому, раньше беззаботному лицу. Но она была мудрая, очень мудрая, и лицо ее снова стало радостным. Она спросила:

– Кто объяснит, почему больной сказал: «Ватан»?

Все перешептывались. Одни говорили, что это имя любимой девушки, другие – что это имя врага, ранившего иноземца. Черная занзибарка, повидавшая много стран, объяснила:

– Вероятно, «ватан» – значит «вода». Прежде всего раненого надо напоить…

Гуль-Чаман решила:

– Верно! Подождем гадать, пока соберется совет. Придут старики, много знающие. Принесите одну чашку чистой воды, другую чашку козьего молока. Я сама буду лечить больного.

– А мы будем на тебя смотреть! – сказали девушки.

Занзибарка сбегала во дворец, принесла две деревянные миски с водой и козьим молоком и поставила их в изголовье больного. Правительница села на ковре, подобрав ноги. Она окунала в молоко смуглый палец с тремя серебряными кольцами и проводила им по губам раненого юноши. Он облизывал губы. Занзибарка мочила полотенца в чашке с водой и стирала брызги крови с лица и рук больного.

К вечеру вернулись с мешками фисташек и миндаля старейшины совета и были потрясены, узнав, что правительница племени, забыв свое высокое, самое высокое звание, сама сидит возле странного незнакомца и поит его с пальца молоком!..

– Вот что значит хоть на один день забросить государственные дела! Как теперь исправить упущенное? Что это за человек? А вдруг правительница изберет его своим мужем? А если он кафир? Или разбойник? Захватит государственную казну и с ней убежит? О горе нам! Вайдот! Вайдот!..

Совет устроил совещание. Все обдумывали меры, как избавиться от опасности, грозящей племени Люти. Некоторые предлагали дать больному чашку черного кофе, опустив туда шарик, приносящий вечное забвение… Да! Никто не дал более дельного совета!..

На другой день седобородые пошли во дворец смотреть раненого. Правительница разрешила приближаться только по одному, прикрывая ладонью рот и сняв туфли, чтобы шумом или дыханием не повредить больному.

Все согласились, что незнакомец молод, красив, очень красив, и потому особенно опасен… Никто не мог объяснить, что значит «ватан». Один старик, ездивший на север, в страну доулет-э-рус, заметил, что там похожее слово «ватаман» означает «главарь разбойников». Вайдот! Вайдот!

Совет обратился за помощью к знахарю и колдуну Газуку. В его старый кошель тогда перешло немало серебряных монет, после чего Газук изготовил зеленое лекарство и с ним явился во дворец. Газук обещал вылечить больного в три дня. Гуль-Чаман-Биби взяла из рук колдуна глиняный горшочек, понюхала и передала черной занзибарке:

– Дай ложку этого лекарства моему любимому коту. Если с ним ничего не случится, то мы начнем лечить раненого.

Занзибарка влила ложку лекарства в розовый рот белого пушистого кота. Он стал высоко прыгать, вскарабкался с диким мяуканьем на крышу дворца и свалился оттуда с раздувшимся, как шар, животом. Правительница приказала посадить знахаря Газука в дворцовый погреб, где он рыдал и выл несколько дней, после чего, выломав ночью решетку в окне, навсегда скрылся из пределов страны Люти.

Дни шли. Гуль-Чаман-Биби продолжала ухаживать за раненым, поила его с пальца козьим молоком, для чего сама доила своих коз. Больной начал поправляться, но оставался безумным. Часто он восклицал: «О моя прекрасная Ватан!» При этом на его ресницах показывались слезы. Он начал узнавать Гуль-Чаман-Биби и говорить. Однажды правительница спросила:

– Кто это Ватан?

– О, Ватан! – воскликнул больной. – О, моя бедная, оборванная, но все же прекрасная Ватан! – И снова слезы покатились по его исхудавшим щекам. Зачем ты мне напомнила это дорогое имя?

– Прекрасна ли она?

– Она очень бедна, она нищая, платье у нее в лохмотьях, ноги в пыли и ранах. Она ходит по острым камням босая…

– Значит, у нее нет таких красивых шелковых одежд, как у меня? Значит, она не благоухает индийским мускусом и шафраном, как я?

– У нее нет таких богатых одежд. Но она овеяна ароматом горного красного вереска, среди которого проходит ее тяжелая жизнь. Ее преследуют враги, она залита кровью…

– Умеет ли она петь такие красивые песни, какие поют мои девушки?

– Может быть, ее песни и дикие и грубые, но я люблю их больше других песен, потому что это песни моей Ватан!

Тогда Гуль-Чаман-Биби вскочила, разбила о камень деревянную чашку и ушла, уводя с собой девушек. Возле больного осталась одна черная занзибарка.

Узнав о гневе правительницы, старые советники обрадовались и стали обдумывать план действий. Теперь седобородые надеялись пройти к больному и даже говорить с ним. Самый хитрый из всех, великий визирь, взялся все уладить. Он пробрался в финиковую рощу и опустился на колени рядом с больным. Он стал рассказывать ему о странах и необыкновенных людях, упоминал разные названия городов и селений, надеясь, что при каком-нибудь имени раненый оживится, и тогда можно будет догадаться, откуда прибыл иноземец. Визирь также сказал, что старейшины уже позаботились о красно-пегом коне, вычистили его, починили порванное седло.

При упоминании о коне больной обрадовался. Выждав минуту, когда занзибарка ушла, великий визирь объяснил больному, что скоро из города уйдет караван с товарами в далекие страны и больной должен воспользоваться этим. Будет приготовлен конь, а в переметные сумы уже положена еда на несколько дней и кошелек с деньгами.

– Тогда, – добавил визирь, – ты снова увидишь твою прекрасную Ватан…

– Я снова увижу Ватан! – воскликнул раненый. Его глаза засверкали, и он вцепился в руку великого визиря. – Я твоя жертва![9]9
  «Я твоя жертва!» – выражение, обозначающее клятву.


[Закрыть] Услышав про Ватан, я уже чувствую, что стал снова силен и могу сесть в седло! Когда пойдет караван?

– Завтра утром. Никому не проговорись! Тебя здесь стерегут и не выпустят. На рассвете городские ворота будут раскрыты, и за ними ты найдешь оседланного коня!

– Но разве я могу отправиться без меча?

– Клянусь, меч ты тоже получишь. Признайся, как твое имя?

– Меня зовут «неукротимый воин Хассан»…

Подходила черная занзибарка. Великий визирь в знак клятвы приложил руку к глазам и, шепча молитву, осторожно вышел из сада.

* * *

На другой день раненый Хассан исчез. Гуль-Чаман-Биби призвала к себе великого визиря. Она говорила с ним ледяным, злым голосом, шипела, как змея, всматривалась немигающими черными глазами, и девять раз ударила визиря по щекам зеленой туфлей.

– Как ты смел недосмотреть? Что зевали сторожа?

– Я твоя жертва! – покорно прошептал визирь. – Раненый воин Хассан хитрее всех нас. Сторожа оказались пьяны и без чувств лежали у ворот, а красно-пегий конь чудесным образом вышел из запертой на пять замков конюшни. Дивы и пери помогали Хассану!

– Это ты оказался хитрее всех! Недаром ты вчера шептался с больным воином. Это ты уговорил его бежать! Скройся с моих глаз! Скорее, или я оборву тебе бороду и расцарапаю лицо!..

Через день в столицу Атэш-Кардэ вернулся погонщик каравана Керим Абу-Джафар – тот люти, что доносил на кузнеца, будто того по вечерам бьет ложкой маленькая жена. Керим рассказал, что встретил по пути всадника на красно-пегом коне. Он будто бы ехал впереди каравана и смеялся над красотой правительницы народа Люти.

– Ты солгал! – воскликнула Гуль-Чаман-Биби, когда к ней привели Керима.

– Твои уста меня обидели напрасно! – ответил Керим. – За мою сорокалетнюю жизнь я никогда не солгал моим соплеменникам. Всадник на красно-пегом коне пел такую песню:

 
«Я счастье повстречал, увидя Гуль-Чаман.
Мечты о счастье брось! Нет счастья без Ватан…
Люби ее, люби! Расставлен ей капкан,
Грозит неволя ей! Спаси ее, Хассан!
Ятир-матир, дутир-матир!
На небесах – звезда, в пустыне – Гуль-Чаман.
От глаз ее бегут и сумрак и туман…
Но помни лишь о той, кого зовут Ватан!
Скорее на коня! Спаси ее, Хассан!
Ятир-матир, дутир-матир!»[10]10
  Стихи М. Б. Сандомирского.


[Закрыть]
 

– Поклянись, Керим, что ты говоришь правду!

– Клянусь могилой своего отца, – все было так, как я сказал.

– Почему Хассан ни на кого не смотрел, а воспевал нищую девушку Ватан?

– Ватан не девушка. На языке его храброго племени слово «Ватан» означает – Родина, родная сторона. Этот всадник на красно-пегом коне объяснил, что он торопится проехать в горы, чтобы снова проникнуть на свою родину и там бороться за ее свободу. Его родина, Ватан, – маленькая горная страна, и в нее вторглись жадные ференджисы. Хассан с товарищами боролся с врагами родины, но ференджисы оказались сильнее, издали убивая народ из пушек. Ференджисы захватили всю страну, и воину Хассану пришлось скитаться на чужбине. Хотя все его друзья временно рассеялись, но они поклялись бороться до смерти за свободу и счастье Ватан, их родины, измученной, полузадушенной… А кто упорно борется, не бросая оружия, разве тот в конце концов не победит?..

* * *

Гуль-Чаман-Биби провела три дня в финиковой роще одна, не разговаривая с подругами. Она ходила задумчивая по тропинкам, поднималась на пригорок, смотрела молча вдаль и отказывалась от всякой еды. Она только попросила подруг сходить в горы и сплести ей венок из красного вереска и приказала визирю созвать Великий Совет племени.

Народ Люти пришел в финиковую рощу, где длинные пальмовые ветви и листья узорчатой тенью давали некоторую прохладу. Пришли все: и старики, и женщины с детьми, и мальчики, пролезавшие вперед. Собаки сбежались со всех дворов и устроили дикую возню.

Все с удивлением смотрели на Гуль-Чаман-Биби; она сидела на пригорке, на ковре, вся закутанная в малиновый шелковый полуистлевший плащ, когда-то давно подаренный Искендером Великим правительнице народа Люти. Сперва все громко говорили, спорили из-за мест и смеялись, пока рассаживались кругом, потом уставились взорами на Гуль-Чаман-Биби, которая продолжала сидеть неподвижно, и все затихли.

Старейшины и визирь сидели справа, подруги Гуль-Чаман-Биби – слева от правительницы. Долго продолжалось молчание, седобородые подавали визирю знаки, чтобы тот первый заговорил. А визирь рукой тер глаза и кривил лицо, этим объясняя, что юная правительница плачет.

Наконец визирь кашлянул несколько раз и сказал:

– Правительница свободного народа Люти, Гуль-Чаман-Биби! Ты созвала Великий Совет племени. Прочтем молитву и начнем обсуждение!

Правительница и все сидевшие встали. Визирь торжественно произнес:

– Бисмилля арр-рахман ар-раим!

Все мужчины провели ладонями по щекам и ударили по бороде. Затем все снова молча сели. Правительница скинула свой малиновый плащ. Она продолжала стоять, побледневшая, со впавшими щеками. Расширенные глаза горели, как звезды. Облизывая пересохшие губы, она заговорила:

– Свободный народ Люти! Я вас потревожила после того, как, убедившись, что я, недостойная, неумелая, неспособная для управления народом, решила отказаться от такого великого и почетного дела. Вот фирман Искендера Великого и его почетный плащ. Возложите их на плечи более достойной.

Гуль-Чаман-Биби сняла с шеи серебряную цепочку с коробочкой и положила у ног на ковре.

Все зашептали и загудели. Один древний старик прошамкал:

– Мы слушались и покорялись, когда были правительницами твоя мать, твоя бабушка и прабабушка. Зачем ты нам теперь доставляешь беспокойство и горе? Мы хотим, чтобы ты осталась с нами…

Со всех сторон раздались удивленные голоса:

– Почему она отказывается? Что случилось? Что ты будешь делать?

Гуль-Чаман-Биби опустила глаза и прошептала:

– Я ухожу от вас!

Все на мгновение онемели, так что слышался только визг собак, потом, разом, все стали кричать:

– Зачем ты уходишь? Куда ты направишь свои шаги? Не пускайте ее! Что смотрит старый визирь?..

Гуль-Чаман-Биби протянула вперед руки:

– Я ухожу от вас, но мое сердце всегда будет с вами. Я ухожу в далекую страну, где храбрые бедняки дерутся ножами и стреляют из старых дедовских ружей, защищая свою родину от жадных ференджисов, которые летают на железных птицах и сбрасывают на храбрецов огненные ящики, взрывающие и землю и скалы. Но правда и свобода на стороне бедняков, и они смело продолжают бороться, не бросая оружия. Они победят, потому что ференджисы из-за своей жадности начали уже ссориться и воевать друг с другом. Скоро ференджисы сами себя погубят. Тогда беднякам можно будет свободно дышать…

Один юноша воскликнул:

– Иди, Гуль-Чаман-Биби! А мы не станем избирать другую правительницу, пока ты не вернешься.

– Мы будем ждать тебя! Возвращайся скорее! – закричали другие голоса.

Гуль-Чаман-Биби подняла с ковра узелок и перекинула его за спину. Она молча стояла, окидывая грустным взглядом любимый народ, затем резко повернулась и решительно зашагала по тропинке, ведущей через рощу в горы. Она оставила все ценные одежды и украшения. От быстрой ходьбы развевалось длинное красное, все в лохмотьях платье и сквозь прорехи виднелись босые ноги. Даже зеленые туфли она не надела, а подвесила их на кожаном поясе.

Все ее украшение составил небольшой венок из красного вереска, который она надела на голову. Да, эта правительница показала, что она не воспользовалась никакими богатствами, которые скопили ее мать, бабушка и другие предки. Она ушла молодая, не боясь ничего. Единственным ее спутником и защитником был старый пес, который, высунув язык, поплелся за ней…

Да! Вот какие люди живут в пустыне Дешти-Лут!..

– А как потом? Вернулась ли эта девушка в свой родной город Атэш-Кардэ? – спросил я замолчавшего пастуха, подсыпая в его кизиловую трубку новую щепотку табаку.

– Чего я не знаю, о том лучше умолчу. Одни говорят, что Гуль-Чаман-Биби была убита где-то на горных тропинках и лугах, там, где отчаянные афридии дрались с кафирами… Другие говорят, что Гуль-Чаман-Биби образовала особое кочевье из одних своих подруг и старого визиря. Они гонят стадо коз, четырех ишаков и несколько верблюдов, нагруженных шатрами. Их можно встретить и сейчас, если ехать по Восточному Ирану близ пустыни Дешти-Лут. А если ты, ференджис, встретишь ее, то поговори: она охотно расскажет и об Искендере Двурогом, и погадает на бобах или разноцветных камешках, и сама тебя расспросит о том, где происходит война, где слабые, но смелые защищают свою маленькую родину «Ватан»!..

Да! Но если ты увидишь на ее голове вдовью синюю повязку, то не расспрашивай, почему она ее носит! Этим ты ей сделаешь больно, очень больно! Да!.. Ятир-матир, дутир-матир!..

1936–1948