Текст книги "Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели"

Глава четвертая

«Валгалла» и «Призрак» могли в этом мире спокойно заходить в порты любого государства. Пароход под звездно-полосатым (порт приписки Сан-Франциско), яхта под личным флагом владельца, все того же пресловутого Говарда Грина, вполне легализованного сотрудника Сильвии, ныне, по ее воспоминаниям, пребывающего «по собственным делам» в Японии. Там у аггрианской резидентуры имелись интересы, связанные со сложным клубком международных интриг вокруг восстания ихэцюань[15]15
  Ихэцюань («Кулак во имя справедливости») – китайское тайное общество, поднявшее в 1899–1900 г.г. «антиимпериалистическое» восстание. В его подавлении приняли участие экспедиционные силы держав, имевших в Китае свои интересы: Германии, Японии, Великобритании, США, Франции, России, Италии и Австро-Венгрии.


[Закрыть] (боксерского). Так что обвинения в самозванстве предъявить было некому. Шульгин, на время экспедиции принявший придуманный в детстве псевдоним Дик Мэллони, выступал в качестве любимого племянника, которому дядюшка для расширения кругозора и укрепления здоровья позволил «обкатать» только что построенную яхту.

Сильвия изображала старшую кузину – вторую племянницу Грина.

Остальные – их гости, молодежь из хороших семей, гарантированно не имеющие родственников в Метрополии.

Владельцем «Валгаллы», как и прежде, значился Эндрю Ньюмен, бизнесмен, направляющийся из Нью-Йорка в Стокгольм. Чтобы избежать таможенного досмотра, а также и портовых расходов, пароход остался на внешнем рейде в устье Темзы, и пассажиры отправились в Лондон собственным катером.

Сложнее было с «Изумрудом». Заход военного корабля, под каким угодно флагом, в территориальные воды цивилизованных стран сопровождался таким количеством формальностей и согласований на высоких уровнях, что пришлось бы крейсеру оставаться дрейфовать в открытом море, избегая встреч с чужими плавсредствами.

Кроме того, в Крыму оставался Басманов со своей командой, и их нужно было забрать с собой, раз обещали. Ребята увидят наконец пресловутую Африку, а путешественикам будет куда спокойнее заниматься своими изысканиями, зная, что есть за спиной сила, которая поможет при любом развитии событий.

Поэтому решили сразу перебросить крейсер в двадцать пятый год, а уже потом забрать его в девяносто девятый. В нужный момент и в подходящем месте.

Маскировщики хорошо поработали над крейсером: установили высокие съемные фальшборта, две трубы убрали, а третью удлинили, соорудили макеты грузовых стрел и высокую надстройку в корме. Даже с полумили его легко было принять за старый, обшарпанный, запущенный лесовоз.

Владимир Белли получил все необходимые инструкции, кроме того, с ним решили пойти Ростокин с Аллой. Военному корреспонденту интереснее была очередная хитрая операция, чем курортное безделье на «Валгалле».

На самом деле Братству здесь и сейчас ничего серьезного не угрожало. Пусть через определенное время контрразведчики, сыщики, ясновидцы гениальным озарением или в результате кропотливой аналитической работы придут к выводу, что в Англии объявилась неизвестная тайная организация. Это почти невероятно, но допустим. Сопоставят какие-то, пока не случившиеся события, в силу невероятных совпадений установят, что и Ньюмен не Ньюмен, и Мэллони не племянник Грина, что в Северном море болтается не шведский лесовоз, а крейсер неизвестной принадлежности. И что из того, по большому счету?

Какие действенные меры смогут принять государственные власти, тогдашние спецслужбы или частные организации вроде пресловутой «Системы», которая скорее всего организационно еще и не оформилась, против сплоченной команды Братства?

Арестовать кого-либо из них, даже поодиночке, у полиции не хватит обычной физической подготовки, а главное – моральной готовности. Лондонские «бобби» тогда не носили оружия, кроме деревянных дубинок, воздействуя на нарушителей закона исключительно авторитетом мундира. Иные представители спецслужб имели при себе иногда револьверы типа «Бульдог» и «Велодог». Что-то более эффективное просто не помещалось в карманах. До создания классического «браунинга», образца и идеала всех последующих карманных пистолетов, оставался еще целый год. Что они могли противопоставить беглому огню «стечкиных» или «беретт»?

Воспретить выход в море «Валгалле» и даже «Призраку» – то же самое. Прорвутся, невзирая на потери противной стороны.

Но это все теоретические, они же праздные, размышления. Реальная опасность может возникнуть только в двух случаях – если их расшифрует и начнет работать против них тогдашняя аггрианская резидентура или вдруг каким-то образом вновь проявят себя Игроки. К примеру, наведут пресловутых и ужасных дуггуров, окажут им, так сказать, интернациональную помощь. Просто так, для обострения партии…

От подобных рассуждений, время от времени всплывавших в ходе разговоров, постоянно ведшихся в кают-компаниях и на мостиках (что еще делать в море?), снова начинало отдавать паранойей. На что справедливо указал Шульгин, которому новые пациенты были не нужны. Слава богу, Новиков с депрессией разделался! Вот перешли межвременную границу – и все! Так Александр Иванович однажды и выразился за коктейль-парти. В излишне резкой, может быть, но с врачебной точки зрения верной манере.

– Не понимаю, так вас и так, что на свете творится! В Крым ходили, еще в три мира – тоже, и никогда такого нытья не слышал! Неужто поганые обезьяны с пулеметами всех до потери лица травмировали? Чека не боялись, КГБ, ФСБ, княжеской контрразведки, суздалевских «инквизиторов», а тут о допотопном Скотленд-ярде с придыханием заговорили, словно в лапы гестапо собрались… Смотрю, слушаю, и поражаюсь! Давно вместе не собирались, а собрались – не солдаты удачи, а сборище интеллигентов с кухни семидесятых… Водку пьют и откровенничают, кто лучше других распечатку «Собачьего сердца» спрятал. Тьфу!

Сказано это было по расчету, но на вид – сгоряча, от всего сердца. Шульгину действительно было непонятно – что с людьми происходит? Мелькнула мыслишка, не есть ли подобная психическая деформация подобием «ломки» после отключения от Гиперсети? Нет, на самом деле, никогда раньше он не видел своих друзей и компаньонов такими растерянными, дезориентированными, что ли…

На эту тему он не стал говорить ни с кем. Чтобы врачу-психиатру с пациентами советоваться…

На тех, с кем он сидел за столом на подветренной стороне шлюпочной палубы, рядом с источающей тепло кормовой трубой, слова Шульгина произвели нужное впечатление.

С долей смущения Левашов сказал:

– Да ведь и правда! Что мы, на самом деле? Какую уже неделю о ерунде болтаем. Пора завязывать. Решили стать двадцатилетними кладоискателями – ну и хватит. Мне тоже это бесконечное переливание из пустого в порожнее обрыдло! К черту рефлексии! Вив ля ви эт ля ме![16]16
  «Да здравствует жизнь и море!» – (франц. с акцентом).


[Закрыть]

– Эт ля фам, – добавил Новиков, поднимая бокал. Сидящие рядом женщины возражать не стали.

Моторный катер «Валгаллы», с пятидесятисильным керосиновым движком, взбивал винтом грязную воду Темзы, бодро преодолевая встречное отливное течение от причалов Тильбери к лондонским пирсам в черте города. «Призрак» своим ходом поднялся к Тауэр-бридж, где была вполне приличная стоянка для прогулочных судов примерно его класса. Вялый начальник таможни в синем мундире лениво скользнул глазами по документам и спрятал в карман фунтовую бумажку. Лет на семьдесят позже обиделся бы на полусотенную, так здесь покупательная способность другая, и психологическая атмосфера тоже.

– Кебы найдутся? – спросил Новиков. – До Пиккадилли?

Их, веселой компанией сходивших с трапа, было целых восемь человек. Дамы, шуршащие кринолинами, уверенные в себе мужчины в клетчатых брюках в обтяжку и твидовых пиджаках.

– Господа из Америки? – спросил чиновник.

– Из Австралии. Там еще интереснее, – ответил идущий последним Берестин и протянул ему еще одну белую бумажку. Свое недельное жалованье таможенник уже получил, ничего не досматривая. Да и что стоило досматривать на небольшой яхте, пассажиры которой спускались на берег с маленькими саквояжами, а дамы (ох, какие дамы!) только с театральными сумочками?

Но тут же немедленно объявился помощник начальника, очень озабоченный вопросами службы или тоже мечтающий о фунте стерлингов (приличные по тем временам деньги). Кружка пива в пабе стоила пять пенсов, а в фунте этих пенсов содержалось двести сорок.[17]17
  В пересчете на советские цены семидесятых годов сорок восемь кружек плохого пива стоили 10 рублей, т. е. трехдневный заработок инженера или врача.


[Закрыть]

– Прошу прощения, мисс, – обратился он к Ларисе, первой из девушек, оказавшейся рядом с ним. Но это, наверное, не главный повод. Возможно, взгляд у нее бегал по сторонам сильнее, чем у других, возбуждение ощущалось. Первый раз она оказалась в загадочном, слегка пугающем мире, и сумка была побольше, чем у других. У Ирины и Сильвии имелся иммунитет к любой экзотике, исторической и географической, Анна настолько полагалась на мужа, что была на самом деле абсолютно спокойна. Известные из истории башни Тауэра ей казались интереснее, чем пограничные формальности. А представители мытарского сословия во все времена отличались способностями к физиономистике.

– Что вы хотите? – удивилась и тут же начала раздражаться Лариса. – Осмотреть мою сумочку? Но это неслыханно! Кто вы такой, чтобы…

– Я вас настоятельно прошу… – Или вожжа под хвост чиновнику попала, или своего шефа решил дезавуировать… Момент, кстати, подходящий. Только в другом случае.

Лариса, поймав предупреждающий взгляд Новикова, внутренне взяла себя в руки, но внешне продолжала разыгрывать капризную ярость. Резким движением расстегнула свою достаточно обширную сумку с плечевым ремнем, ткнула ее в лицо таможенника. Самым грубым образом.

– Смотри, ищи, что хочешь, но завтра ты здесь работать не будешь! Первый лорд Адмиралтейства в порошок тебя сотрет, и твою поганую таможню, и все твое начальство! Обыскивать виконтессу де Бишоп?!

Тут уже не важно, что говорить. Лишь бы убедительно.

В сумке, разумеется, не было ничего, кроме духов, пудры, иных женских мелочей. Пистолет у Ларисы был пристегнут к нижним планшеткам корсета с внутренней стороны бедра. Выхватить, в случае нужды, его можно было в мгновение ока через прорезь, спрятанную в складках юбки.

Инспектор, не касаясь руками, быстро и цепко осмотрел содержимое.

– Простите, мисс, – и перевел свой взгляд на Сильвию. Та ответила ему такой яростной вспышкой глаз, что он смешался.

Новиков взял под локоть главного таможенника, отвел на два шага в сторону от трапа.

– Он у вас правда сумасшедший, мастер, как вас там?

– Меня зовут Хикс, Хикс, сэр! Я совсем не понимаю, что на него нашло… Мы не досматриваем личные вещи пассажиров, тем более дам, только в самых исключительных случаях. Ну, вы понимаете… С ним, наверное, и вправду что-нибудь случилось…

– Тогда что же вы, зная законы и получив некоторое вознаграждение, не остановили вовремя, не пресекли бестактные действия своего подчиненного?

– Я… Я правда не знаю, сэр! Вы нас извините, надеюсь… Субинтендент Гэвеллен непременно будет наказан… Гэвеллен, вы меня слышите? Немедленно вернитесь в контору…

– Есть, сэр, я вас понял, сэр…

Однако в его тоне прозвучало нечто вроде угрозы, обращенной теперь уже к начальнику.

– Хорошо, я готов счесть инцидент исчерпанным, раз вы признаете ошибку и принесли извинения, – в меру добродушно сказал, подходя к ним, Шульгин, игравший роль временного владельца судна. – Но я бы вам посоветовал тщательно разобраться в мотивах поведения вашего сотрудника. Знаете, – доверительно сказал он Хиксу, – мы в колониях люди более возбудимые и склонные к защите своего достоинства, чем жители Метрополии. Климат там вредный для здоровья, и от туземцев постоянно ждешь всяких неожиданностей… А через неделю, когда мы намерены отплыть, вы мне расскажете, что же на самом деле хотел обнаружить у леди субинтендент Гэвеллен. Договорились? Вот и хорошо.

Как и было заранее решено, пассажиры «Валгаллы» и «Призрака» поселились в многоэтажном, мрачном, как Бастилия, отеле, занимающем целый квартал на Черинг-Кросс-роуд. Как раз того уровня, что подходил к их легендам. В меру дорого, достаточно приватно и близко до всех достопримечательностей столицы полумира. Лондон, в заслуживающей внимания части, достаточно небольшой город. За пару часов обойти можно. Как Москву в пределах Бульварного кольца.

В духе времени девушки – Ирэн, Лэрис и Энн – заняли один на всех огромный номер с тремя спальнями и двумя гостиными. Сильвия, изображая замужнюю даму, поселилась с Берестиным в угловом апартаменте, выходящем окнами на Трафальгар-сквер. Остальные ограничились однокомнатными, но очень просторными помещениями, предварявшими своими интерьерами многофункциональные однообъемные жилища эпохи Миса ван дер Роэ. Все в пределах тупикового ответвления коридора, богато украшенного атласными, оранжевыми в синюю вертикальную полоску обоями, потолочными плафонами, бронзовыми светильниками в виде нимф в натуральную величину, одной рукой прикрывающих свои прелести, а другой вздымающих шипящие газовые факелы. От них исходил более-менее яркий, но недостаточный для «нормального» человека свет, вдобавок – непривычного спектра.

Воронцов с Натальей, Басманов, Кирсанов, Ростокин с Аллой поселились в параллельном крыле, строго напротив, так, что, выходя на балконы, можно было обмениваться жестами, а также переговариваться с помощью карманных раций. Телефонной связи между номерами здесь пока не придумали.

Новиков, освоившись в комнате, постучался в дверь номера Берестина и Сильвии. Несколько позже к ним присоединился Шульгин.

– Неплохо, очень неплохо, – сказал Сашка, обойдя комнаты, за исключением спальни, конечно. – Я думаю, жить в этих временах можно. Вот посмотрим, чем в ресторане кормят, тогда сделаем окончательный вывод…

– Графин с виски, по крайней мере, нас уже ждет, – сообщил Алексей, указывая на круглый столик в гостиной. – Входит в норму обеспечения необходимых потребностей…

– Толково, – кивнул Шульгин, – понимают, что джентльменам нужно, – но пить отказался. Новиков пока тоже.

– Что бы ты, леди Си, сказала по поводу случившегося инцидента? У вас так часто бывает?

– Со мной – не случалось, – честно ответила Сильвия, кутаясь в банный халат. Горничная уже разожгла угольный титан в ванной комнате, но нагреваться ему предстояло не меньше получаса.

«Что за привычка у этих островитян, – с внутренней усмешкой подумал Андрей. – То тыщу лет, со времен римлян, вообще не мылись, а теперь вдруг – ванна и душ два раза в день! У нас проще – баня раз в неделю – и хватит. Как говорил Чингиз-хан: „Кто смывает с себя грязь – смывает счастье!“ Но вслух сказал другое:

– Тогда следует этим вопросом серьезно озаботиться. Тебя это на самом деле не заинтересовало? Что-то странновато наша экскурсия начинается…

Вопрос был задан в лоб, причем Андрей смотрел на леди Спенсер весьма пытливым и даже тяжелым взглядом.

– Знаешь, дорогой, – она протянула руку, и Берестин тут же подал ей длинную сигарету. Несколько слишком предупредительно. Да какая разница, может, наедине она вообще хлещет его солдатским ремнем. Все бывает. – Знаешь, – повторила она, – я не хотела заострять на этом моменте внимание. Десять к одному, что этот субинтендент на самом деле хотел сорвать соверен или даже гинею…[18]18
  Соверен – золотая монета в один фунт стерлингов (20 шиллингов), находилась в обращении до 1917 года. Гинеея – золотая монета в 21 шиллинг. Традиционно в гинеях определялись цены на драгоценности, скаковых лошадей и иные предметы роскоши.


[Закрыть]

– Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, – повторил Шульгин отнюдь не новую остроту.

– Тогда я ставлю гинею против русского бумажного рубля, что здесь замешана твоя альтер-эго, – заметил Новиков, – если мы попали на ГИП, а не куда-нибудь еще, она здесь непременно присутствует. Мы сделали колоссальную ошибку, подняв на гафеле вымпел сэра Говарда. Меа кульпа,[19]19
  Моя вина (лат.).


[Закрыть] спорить не буду. А ты, миледи, тоже ни о чем подобном не задумалась? Или что?

Начинала закручиваться очень интересная интрига, разборка, поворот сюжета, наконец. Друзьям-то можно вкручивать безудержный оптимизм, а для себя с пугающей непреложностью очевидно, что ни одно событие вокруг не происходит просто так.

Замысел Новикова понял только Шульгин. Берестин не уловил. Ну, как говорится: труба пониже, и дым пожиже. Не в обиду будь сказано, но уровни синтонности разные.

Сильвия встала с кресла, глазами показала на самый дальний угол гостиной, где рос в кадке фикус, а через открытое окно слышался стук лошадиных копыт и гром железных колесных шин по брусчатке.

Там они остановились, вдыхая запах покрывающего улицы конского навоза, угольного дыма из тысяч каминов, символически отапливающих дома и квартиры.

– Ты все очень правильно понял, – сказала Сильвия, касаясь кончиками пальцев щеки Андрея. Милая ласка перешагнувшей бальзаковский возраст[20]20
  В отличие от распространенного ныне предрассудка, «бальзаковский возраст» – тридцать пять лет.


[Закрыть] дамы в отношении симпатичного юноши. – Это была явная и откровенная подставка. Зачем тратить время на сложные маневры, расставлять хитрые ловушки, если достаточно вовремя приоткрыться?

– Толково, – не мог не согласиться Андрей. – Вопрос следующий. Кем ты здесь видишь себя?

– Конечно, Дайяной. Всю жизнь мечтала занять ее место.

– А внешность?

– Не вопрос… Мне потребуется не больше часа.

– Отлично. Час на подготовку, час на то, чтобы разыскать здешнюю Сильвию и содержательно побеседовать. А мы постараемся подготовить почву для разговора. Алексея ты с нами отпускаешь?

– Разве я могу не разрешить?

Берестин, обладавший феноменальным слухом, при этих словах почти незаметно дернул щекой, но Новиков заметил. Слишком напряженно он отслеживал все происходящее вокруг.

В комнате Шульгина они втроем переоделись подходящим образом. В холле пожилой портье скользнул по ним словно и невидящим, но все запоминающим взглядом и вернулся к своему чаю. Джентльмены записались в книге постояльцев, оплатили номера вперед, какой в них интерес? Вот если вернутся поздно, постучат в дверь шиллинговой монетой, будет некоторая польза. Одеты по погоде. С неба сыплется холодный дождь, смешанный с сажей, так что просторные непромокаемые плащи-рединготы, шляпы-котелки и зонты-трости, в раскрытом виде больше метра в радиусе, как раз к месту.

Под такой одеждой можно спрятать любое количество оружия, только оно сейчас было не нужно. Пистолеты, как необходимая часть экипировки светского человека, вроде носового платка, – и достаточно. Сэр Артур Конан-Дойль, правда, писал, что приличный нож и кастет в трущобах Лондона джентльмену необходимы. Кто же будет спорить с таким авторитетом?

…Субинтендента Гэвеллена пришлось немного подождать в глухой тени примыкающего к причалам кирпичного забора. Наконец его смена закончилась. Неизвестно, как и о чем с ним разговаривал начальник таможенного пункта Хикс, но шел он в сторону стоянки кебов на углу Ист-Смитфилд и Тауэр-Хилл в невеселом расположении духа, часто сплевывая жевательный табак.

Андрей с Шульгиным бесшумно выступили из темноты, заломили ему руки за спину, зажали рот и, подхватив под колени, утащили в заранее подготовленное место, где никто не помешает. Регулярная патрульно-постовая служба здесь отсутствует, ОМОНы тоже. Не придумали еще, уж больно жизнь спокойная. В стране, где триста лет детей публично казнили за украденную булку, кое-какие признаки законопослушности сохранялись.

Клиента прежде всего надо ошеломить, заморочить ему голову, а уже потом спрашивать, о чем нужно.

Шульгин светил таможеннику в глаза ярким электрическим фонарем, Новиков покачивал в луче сверкающим клинком до бритвенной остроты отточенной финки.

– Кто? Чего вы от меня хотите?.. – задыхался от страха и пережатой гортани Гэвеллен.

Сначала с ним поговорили на не имеющие отношения к делу темы. С хорошим произношением обитателей лондонских доков, мало соотносящимся с нормальным английским языком, Андрей потребовал ответить, сколько мзды взяли с последних партий контрабанды, пришедшей на таких и таких судах (информация из свежих газет), и почему не получил своей доли какой-то наскоро придуманный Билли Пью.

Насмерть перепуганный субинтендент, когда получил возможность говорить, одышливо оправдывался тем, что все вопросы решает через мистера Хикса с господином Блэкферном, и если достопочтенный мистер Пью имеет претензии, то сам он, Гэвеллен, не имеет к этому ни малейшего отношения.

– Вот, у меня в карманах фунт и три шиллинга. Это все. Заберите…

И тут же, как только дыхание восстановилось и мысли пришли, в его тоне прорезались другие нотки.

– А по делу так не говорят. Вам понятно? Блэкферн десять лет держит эти доки, с ним и попробуйте… Зарежете вы меня или нет – никакой разницы. Для настоящих дел. Но обменять фунт с мелочью на веревку – плохая сделка, парни… До завтра едва ли доживете…

– Ох и напугал… – с издевкой просипел Новиков, по лицу которого Сашка как бы случайно несколько раз скользнул лучом фонаря. Два жутких шрама, нанесенных коллодием, придавали Андрею демонический вид. – Был Блэкферн, станет Пью, понятно? Кто успеет перебежать на правильную сторону, окажется в выгоде…

Москва начала девяностых ХХ века отличалась от Лондона конца девяностых XIX лишь формой ведения подобных дел, никак не сутью. Характеры персонажей оставались прежними.

– Парни, можно, я сяду? – попросил таможенник. – И глоток виски. После станем говорить нормально…

Почувствовал ситуацию, что называется. Так ведь другие, не умеющие чувствовать, и не выживали. Что его собираются убивать всерьез, он вообразить не мог, здесь так дела не делались. С русскими бандитами конца другого века ему встречаться не приходилось.

Однако только на психологических приемах, среди которых блестящий нож был элементом вроде молоточка невропатолога, Гэвеллен раскололся. Что называется, до донышка. Потому что его только в самую последнюю очередь спросили, кто поручил проявить такое пристальное внимание к пассажирам белой яхты. Именно к этой пассажирке, в частности.

– Может быть, это подруга мастера Пью, ты не подумал? А если бы у нее там были бриллианты насыпью? Кто тебе поручил – ответь, сволочь. Скажешь – получишь целых десять фунтов и будешь работать только на Пью. Нет – тебя найдут очень не скоро. А если найдут – мало кто докажет, что это ты.

Терять таможеннику было нечего, кроме жизни, которая утекала прямо на глазах. Судя по взгляду говорившего с ним человека.

Гэвеллен, внезапно испытав настоящий предсмертный ужас, признался, что буквально за полчаса до швартовки «Призрака» к нему в конторку зашел довольно прилично одетый господин. Поговорил о том, о сем, как это обычно делается перед изложением заказа, вручил пять фунтов в качестве задатка и крайне вежливо попросил обратить самое пристальное внимание на личные вещи пассажирок…

– Именно пассажирок?

– Именно. Джентльмены его не интересовали. Он описал внешность дам, которые наверняка будут пытаться вынести с яхты очень серьезную контрабанду. Довольно приблизительно описал. Главная примета – высокие, стройные, очень красивые, с необычно волевыми лицами. Не похожие на обыкновенных женщин…

Новиков подумал, что наводка точная. Если здешняя Сильвия узнала от информатора, что в Темзу вошла яхта под вымпелом одного из координаторов, который вряд ли появился на «чужой» территории лично, без предварительного согласования, что она вообразила первым делом?

Правильно, как у Гоголя: «К нам прибыл ревизор». Инкогнито и с особыми полномочиями.

Отчего бы не проверить предварительно, кто и зачем? Чужими руками, естественно, никак не расшифровывая личное участие. Что коллеги-резиденты не дураки – подразумевается, а попробуй докажи такой вот эксцесс! Если играем на уровне Шаров и блок-универсалов – одно дело, а если в людском обличье и по их принципам – так и реакция точнехонько в стиль. От нашего стола – вашему столу.

То, что это будет дама, – почти гарантированно, если руководствоваться существующей пропорцией среди действующей агентуры. С внешностью тоже ясно. Но что Сильвия-1 рассчитывала найти и как инцидент использовать?

– Одну я проверил, вторую – не успел. Не мог я не выполнить прямого приказа старшего. Если бы раньше договорились…

Делая вид, что ему не очень интересен этот случай, просто уточняет некоторые подробности, чтобы не оставалось ничего непроясненного, Шульгин спросил:

– Ну и что у вас считается серьезной контрабандой, которую можно пронести в женской сумке?

– Вы может быть не знаете, но из музея принца Уэльского в Бомбее месяц назад украдена крупная партия драгоценных камней, предметов старины, стоящих сумасшедших денег. Об этом не было в газетах, но по подводному телеграфу сообщения получили все, кого это касается. Господин, который говорил со мной, дал понять, что похищенное везет одна из дам с этой яхты. Как раз из Бомбея. Господин сказал, что премия составляет десять тысяч фунтов. Я ее получу и поделюсь, с кем скажут.

– Так этот господин был из полиции? – удивился Новиков.

– Боюсь, что нет…

– Тогда в чем его выгода?

– Откуда мне знать? Может, кому-то нужно засадить красоток в тюрьму и получить миллионное наследство. Или – избавиться от надоевшей жены… Совсем не мое дело. Мне и пяти тысяч до конца жизни хватит.

– Теперь скажи, как найти этого негодяя, и мы тебя отпустим. Наше слово крепкое. Говорить о нашей встрече никому не надо, живи, как жил. А когда к тебе придет человек от Пью, станешь работать на него…

Гэвеллен охотно назвал неподалеку расположенный паб, где через полчаса должна состояться встреча, имя контактера, явно вымышленное, конечно, и приметы.

Шульгин на прощание слегка кольнул пациента острием финки в шею, недалеко от сонной артерии. Словно бы в виде намека на будущее. Предварительно он обмакнул кончик ножа в плоский флакончик. Такая инъекция сейчас была удобнее и проще, чем другие способы. Не будешь ведь заталкивать жертве в рот таблетку и заставлять жевать. В виски тоже растворить нельзя, спирт с препаратом несовместим.

– Все понял, Гэвеллен? Тогда иди… И забудь о нашей встрече…

Последнее пожелание отнюдь не было стандартной формулой. Через пять минут, раньше чем таможенник добредет, добежит до своей конторы или стоянки кебов, он полностью забудет о событиях последних суток. Плюс-минус несколько часов, в зависимости от индивидуальных свойств организма.

– Портсигарчики искали, это точно, – сказал Шульгин, когда они не торопясь шли в сторону названного паба.

– А смысл? – спросил Берестин. – Ну, увидел бы он блок, и что? Изъять нельзя – личная собственность. Пистолеты здесь тоже к хранению и ношению не запрещены. Другое дело – модели уж слишком непривычные, но это из другой оперы. Бриллиантов не было и быть не могло. Не вижу логики.

– Поискать можно, – ответил Новиков. – Поэтому ты сейчас езжай к Сильвии, расскажи ей все, пусть думает. А мы посмотрим, появится ли связник, поговорим, если потребуется. Я, например, так себе дело представляю: то, что у здешней Сильвии оказался информатор в портовых службах и он мгновенно соотнес «Призрак» с интересами своей хозяйки, тут же доложил и они начали действовать, – дичайшая случайность, пожалуй. Но – что есть, то есть. Думаю, ей нужно было только убедиться, права она или нет. И выиграть время…

– Какое, для чего? – удивился Шульгин.

– Вопрос не моей компетенции. Бог знает, какие между ними заморочки происходят. Когда за Ириной гонялись те парнишки, кто со стороны мог понять, в чем дело?

– Вдруг Грину по какой-то причине запрещено появляться в Англии, и приход «Призрака», да под собственным флагом – вызов, чуть ли не объявление войны, – предположил Берестин.

– Тогда наша Сильвия об этом должна знать. И у нее вроде с Говардом были отличные отношения. Судя по тому, что я знал в восемьдесят четвертом… – Шульгин раскурил трубку. При нормальной лондонской погоде самое подходящее – отчего этот прибор здесь так распространен. Сигары джентльмены курят в клубах и дома, сигареты и папиросы в дождь и густой туман весьма неудобны, остается трубка.

– Должна, не должна… Прежде всего, мы не знаем, та ли здесь Сильвия или и до нее дотянулась деформация… А что за отношения у нее сложились с Грином через восемьдесят лет… Сто раз могли подраться и помириться, – не согласился Андрей. – Одним словом, езжай, Леша, к своей мадам, все расскажи, но до нашего возвращения ничего не предпринимайте. Если не начнется форс-мажор…

– Как думаешь, почему местные не воспользовались тем же Шаром? – спросил Андрей, когда они подходили к нужному месту.

Улицы здесь, на окраинах, освещались очень плохо. Газовые фонари мутными пятнами светили сквозь туман, позволяя различать только направление улицы и границу между тротуаром и мостовой. Окна домов тоже горели очень тускло и далеко не все. Тоскливое зрелище для людей, привыкших к световому буйству современных городов. Даже в двадцать пятом году главные города Югороссии были полностью электрифицированы.

– Элементарно, Ватсон. У аггров машинки такого класса, что свободно засекают поисковый луч. Здешняя не хотела светиться раньше времени. Решила сыграть черными.

– Принимается. Теперь другой вопрос. Си сказала мне в отеле, что в случае контакта с собой хочет изобразить Дайяну. Как это возможно? Приезжает на фронт к Маркову, скажем, Жуков, и начинает косить под Сталина. Смешно?

– Не очень. Допустим, наша знает, что прошлый раз она контачила с Дайяной в тысяча восемьсот восьмидесятом, а следующая встреча будет в девятьсот четырнадцатом. К примеру. Значит, в этом зазоре она может вытворять что угодно. Располагая вдобавок обширнейшей информацией о своих делах на век вперед… И о том, что вся их агентурная сеть непременно свернется в трубочку и сгорит, как береста в костре. Можно позабавиться напоследок.

– Нам бы в их забавах свои кости уберечь… – с долей сомнения сказал Новиков, едва-едва начавший приходить в себя после тяжелой болезни.

– Выкрутимся, не впервой. А если разборки между госпожами начнутся, это только на пользу…

– В смысле?

– Маскировка, брат. Мы же со страшной силой боялись здесь какой-то чуждой техникой воспользоваться, а если Сильвия и ее подельники портсигары включают-выключают, так на их фоне и мы можем…

– Верно! – как эта простая мысль ему самому не пришла в голову – непонятно. Осталось только убедиться, что эта реальность содержит в себе Сильвию и всех остальных, то есть до нынешнего момента совпадает с исходной ГИП. Если это так – какая разница, десять, условно говоря, сработок блок-универсалов случится в месяц или пятнадцать…

Паб был самый обычный, припортовый. Интерьер его и клиентура, и сам хозяин, наверное, мало изменились за последние триста лет. Длинный и узкий зал с деревянным столом посередине, выструганным из остатков корабельных палуб, стойка справа от входа, обитая регулярно начищаемой медью с подводных частей тех же бригов, барков и клиперов, всякий флотский антураж по стенам. Целый ряд пивных, винных, ромовых бочек, за ними полки с напитками в бутылках. Тусклый, как везде, свет, гул голосов, слоями висящий табачный дым.

Хозяин и три подручных едва успевали подавать гулякам кружки и стаканы.

– Недурно, – сказал Шульгин, машинально касаясь кармана плаща. Из романов прошлого века он знал, что для джентльменов, шатающихся по подозрительным притонам, подходящим оружием считался кастет. Потому что все они там были боксерами, с раннего детства. Ножи – принадлежность черни, а револьверы – для совсем серьезных разборок, до которых дело доходило редко. Пенитенциарная система здесь уж слишком суровая, виселицу заработать, что в советское время – «трояк».