Текст книги "Парадокс Апостола"

– Да нет, стояла рядом с вами на концерте в Кальви и уловила родную речь. У меня отличная память на лица. Вы с другом были, кажется…

– Да, Дарио уплыл на Сардинию сегодня утром, он вырвался в Кальви буквально на пару дней. Мы старые друзья, пока учились в университете, жили под одной крышей…

Поднимаясь по склону к деревне, разговорились. Ее спутник вырос во Франции, куда его семья уехала еще в двадцатые годы. Учился на журналиста, затем стажировался в Ленинграде и, надо признать, русским языком владел в совершенстве. А теперь работал в частном парижском издательстве, составлял путеводители.

– И о Корсике пишете?

– Нет, хотя хотелось бы…

В Монтемаджьоре Родион, так звали ее нового знакомого, первым делом отправился на поиски автосервиса. Мотоцикл, который он бросил в зарослях придорожного кустарника, нужно было срочно реанимировать. Была уже середина дня, город замер в ожидании прохлады. Улочки, оплетавшие площадь затейливым лабиринтом, опустели. В окнах полоскались на ветру тонкие занавески. Свернувшись клубками, в тени дремали ленивые коты…

С трудом отыскав продуктовую лавку, Анна набрала в пакет фруктов, купила свежий багет и бутылку лимонада. В просвете между домами обнаружилась каменная скамья – на ней было приятно сидеть, глядя на долину и ломая горячий хлеб.

Тишину нарушило стрекотание старого мотоциклетного мотора.

– Починили мой «Ям»55
  Yamaha (фр. Yam) – марка мотоцикла.


[Закрыть], спасибо мастеру!

– А я за это время почти все обошла. Осталось только прояснить местную историю с Дон Жуаном. Хотя наверняка это не более чем ловушка для туристов…

– Да нет, я тебе сейчас все расскажу. – Он выудил из пакета большое яблоко и аппетитно захрустел, поудобнее устраиваясь на скамейке. Его внезапное дружеское «ты» прозвучало вполне естественно.

Они мерили улицы шагами до самой темноты. Болтали о разном, как это бывает между двумя старыми знакомыми. Такая легкость в общении возможна, только когда говоришь на одном языке: обмениваешься понятными друг другу шутками и ссылаешься на единые приметы времени.

В отношениях с мужем Анна чувствовала себя иначе. Они выросли в разных странах и в разные эпохи, он был значительно старше и знал другую сторону жизни, которая лишь теперь приоткрывалась и ей. Харис вселял в нее ощущение спокойствия, защищенности, но при этом они оставались двумя суверенными, параллельно существующими человеческими единицами, которых мало что объединяло…

***

– Уйти в отпуск в июне – редкая удача. Большинство парижан жарится на солнце в августе, а мне в этот раз повезло: у издателя нашлось поручение, которое совпало с моими планами.

– Готовишь статью об острове?

– Да если бы, – поморщился Родион. – У босса в этих краях погиб друг. Он попросил навестить его семью и кое-что им вернуть из залежавшихся в редакции материалов…

– Он был тоже издатель?

– Журналист.

Откинув характерным жестом волосы со лба, уточнил:

– Имя Лео Бартоли тебе о чем-нибудь говорит?

Анна отрицательно покачала головой.

– Он известен как автор книг о Корсике, которые вызвали сильное недовольство у местных борцов за независимость. В последние годы он вел собственную авторскую колонку в «Обозревателе»…

– И что же с ним приключилось? Ему не простили критики в адрес корсиканского сепаратизма?

– Это была первая и самая удобная для властей версия его гибели. Но, как показало расследование, очень маловероятная. Год назад он приехал сюда для участия в конференции, организованной местным университетом. Вечером возвращался в Кальви, откуда отплывал паром на континент. До порта он так и не добрался, его тело через сутки было найдено в канаве с двумя пулевыми отверстиями. Однако его смерть связывают не с заговором сепаратистов, а с делом «судей-растлителей», которое потрясло страну незадолго до этих событий.

Анна задумалась. Какое-то смутное воспоминание шелохнулось в уголке ее памяти. Кажется, она слышала историю о тайном сообществе чиновников Лазурного Берега, против которых было выдвинуто серьезное обвинение. Процесс выдался громким, но так и не получил никакого развития…

– Дело это прогремело, но ничем не закончилось. И убийцу Лео Бартоли вряд ли когда-нибудь найдут.

– Неужели такие преступления могут оставаться безнаказанными?

– Увы, этот случай – не исключение. В мире каждый год гибнут, исчезают без вести сотни журналистов…

В Кальви возвращались по ночной дороге. Родион ехал впереди на своем трескучем мотоцикле, «Фиат» катился за ним, в точности повторяя линию поворотов, как горнолыжник на слаломной трассе. На въезде в город они распрощались, договорившись встретиться с утра на пляже.

Закутавшись в тонкое покрывало, Анна долго не могла уснуть, перебирая в памяти все эпизоды прошедшего дня…

***

Анна щурилась от утреннего солнца, стоя у самой кромки воды. День еще не разгорелся, все вокруг казалось сквозным и зыбким, как нежная врубелевская акварель. Родион уже отплыл от берега на сотню метров и теперь махал ей рукой, указывая на небольшую скалу у самого края бухты. С того момента, как они встретились возле пляжного бара, прошел уже час. Все это время, устроившись на высоком стуле из ротанга и потягивая апельсиновый сок, Родион рассказывал ей о себе…

Когда ему исполнилось десять лет, родители открыли накопительный вклад в солидном французском банке и по окончании университета вручили сыну довольно значительную сумму денег. Они полагали, что «мальчик» захочет обосноваться в столице и эти средства помогут ему хотя бы отчасти решить проблему с жильем. Но Родион распорядился ими иначе, отправившись в длинное и дорогостоящее путешествие. По возвращении он без особого труда устроился работать в небольшое парижское издательство.

– …Завидую тебе. Студенткой я редко уезжала дальше родного Ташкента, я и сейчас туда часто наведываюсь – повидаться с бабушкой и дедом.

Он вдруг посмурнел, задумался.

– Я своих плохо помню. Вернее, маминых родителей я видел только на фото. А папины жили крайне уединенно, сами по себе. Дед был значительно старше бабушки, и она ухаживала за ним все последние годы. Ему я и обязан своим именем. Он был профессором медицины, работал в известной петербургской клинике. Осенью двадцать второго, когда насильно высылали врачей, покинул Россию и обосновался во Франции. Уезжал тяжело, хотя был убежден, что ненадолго: страну полихорадит и отпустит… Не отпустило. В фибровом чемоданчике сумел увезти с собой пару белья, бритвенный набор и энциклопедию практической медицины – все остальное было конфисковано. В Париже устроился преподавателем на факультет естественных наук, где вскоре встретил мою бабушку.

Он сделал паузу, будто собирался с мыслями. – Спустя тридцать пять лет ее болезнь одним махом все разрушила. Дед, которому уже было за восемьдесят, отказывался смириться с тем, что она будет угасать в больнице, а ему придется обременять своим нафталиновым присутствием любимых детей, которым было не до него. И старики мои решились отыграть финальную сцену по-своему: оделись в праздничное, сели в дряхлый «Ситроен», стоявший без дела много лет в гараже, завели движок и… никуда не поехали. Дед знал, что в закрытом помещении старый, плохо отрегулированный двигатель в считаные минуты произведет достаточно угарного газа, чтобы помочь им уйти без мучений…

– А что же…

Родион грустно усмехнулся:

– Родители мои могли бы еще долго пребывать в неведении: у них не было привычки «беспокоить» стариков частыми звонками и визитами. Дед понимал, какой шок их ожидает, когда они наконец обнаружат тела, и сделал им прощальный «подарок»: вечером того же дня с отцом связался управляющий семейным капиталом и сообщил о внезапных изменениях в составе наследства. Этого оказалось достаточно, чтобы отец забеспокоился и набрал номер родителей: автоответчик знакомым голосом сообщил о произошедшем и обстоятельно пояснил причины этого поступка. Дед до последних минут оставался человеком благородным, считая, что даже самоубийство не должно выглядеть пошло и оскорбительно…

– Он не был верующим?

Родион пожал плечами, будто сомневался:

– Обряды до поры до времени соблюдал. Но навалившуюся на него немощь считал страшным унижением. Дед по натуре был человеком решительным, свободу воли ценил превыше всего. По-христиански смиряться и терпеть не умел… в общем, умер во грехе, но с достоинством. Как отнесся к этому Бог? Я не знаю…

Разговор прервался.

Но долгое молчание не угнетало, напротив, казалось, диалог продолжается, только каждый ведет его про себя. До сих пор доверительно молчать ей удавалось лишь с одним мужчиной на свете – собственным отцом. С ровесниками молчать не получалось, а с Харисом молчание выходило каким-то тягостным и одиноким.

Они оседлали угрюмую скалу, покрытую бурыми водорослями, откуда открывался волшебный вид на бухту. Солнце было в зените, но жара почти не ощущалась из-за нарастающего ветерка, от которого по коже, как в детстве, бежали смешные шершавые мурашки. Анна прыгнула в прохладную воду и поплыла к берегу, отмахивая метр за метром ритмичным кролем: хо-ро-шо!

На пляже наблюдалось оживление, яркие треугольники парусов скользили по всему периметру залива.

– Сейчас обсохну и тоже сгоняю на часок, вон там станция и прокат. Видишь, сколько любителей появилось – все спешат поймать ветер! – и Родион раскинулся морской звездой на песке под мягкими июньскими лучами.

Анна расстелила полотенце чуть в стороне, у склона горы, где рокот волн звучал приглушеннее.

Шквалистый ветер обрушился на остров, застав его врасплох. Под яростным натиском воздушных потоков море вскипало, накатывало на берег, жадно слизывая брошенные у кромки воды вьетнамки и солнечные очки, подбираясь к лежакам и полотенцам. Отдыхающие хватали свои вещи и засовывали их как попало в объемные сумки. Спасатели стояли в бурлящей воде, помогая выбраться тем, кто никак не мог справиться с огромными волнами. Дождь безжалостно хлестал по лицам, словно наказывал людей за преступное легкомыслие…

Анна, задремавшая в тени горбатой горы, очнулась и бросилась бежать к прокату.

– Итак, во сколько он уплыл? – Владелец открыл толстый регистрационный журнал. – Ах да, вижу, больше часа назад… Опытный виндсерфер?

– Я не знаю, не уверена…

– Ваш друг арендовал доску с довольно большим парусом, при таком сильном ветре с ним сложно будет справиться даже профи. К тому же ему давно пора было бы вернуться обратно, в море сейчас невозможно находиться, шторм нарастает. Будем решать, что делать.

Дальше все происходящее напоминало ей истертые временем кадры кинохроники. Пляж пуст. Небо мутно от клубов сизой пыли, смешанной с песком. Удары молнии крошат небо на части. Она стоит по пояс в воде, ей невыносимо жарко и хочется пить. К берегу возвращаются резвые катера спасателей, люди на них что-то коротко обсуждают, и катера вновь разлетаются стрелами в разных направлениях, уже выбираясь за пределы обследованной кусок за куском бухты. После очередного захода ее знаками просят подойти. Корсиканец в спасательном жилете достает какой-то бланк и, не глядя в глаза, начинает его заполнять, задавая стандартные вопросы: имя пропавшего, возраст, национальность. Почти все графы остаются пустыми: она не знает о нем ничего. Ни фамилии, ни даты рождения, ни точного места проживания в Кальви или в Париже…

Уже темнеет, поиски не приносят результатов.

Ее успокаивают, записывают номер телефона, обещают с первыми лучами солнца выслать спасательный вертолет…

Рано утром ей улетать.

Глава 2

На корме темно-синей моторной яхты «Рива», утопая в подушках кожаного кресла, сидел атлетично сложенный мужчина средних лет. Он неспешно курил, с интересом оглядывая прибрежную полосу, которую недавно атаковал суровый шторм. Вдруг в сотне метров от границы бухты он приметил какое-то подвижное пятно. Присмотревшись внимательнее, он понял, что это виндсерфер, отчаянно размахивающий руками и, по-видимому, взывающий о помощи. «Попал парень. Неужели в шторм один барахтался? Ну да ладно, теперь уже не потонет. Тащить его на борт ни к чему, только лишний раз светиться». Швырнув в море пустую пачку от «Партагас», он исчез под козырьком элегантного салона.

***

Это было уже второе судно, проплывавшее мимо и не замечавшее его сигналов. За три часа борьбы с сильнейшими волнами и ветром, который не давал удержать парус вертикально и опрокидывал его в мутную воду десятки раз, Родион совсем обессилел.

Сначала он пытался повернуть назад, но быстро понял, что направление ветра сменилось, и его выносит за пределы бухты. Кожа на ладонях была содрана, тело ныло, но он старался двигаться хотя бы параллельно берегу, а не от него. Все попытки оказались напрасными, он ослаб и до темноты в глазах захотел пить.

Под вечер, потеряв счет времени и лежа ничком на доске, Родион почувствовал, что шторм стихает. На горизонте наконец появился силуэт чьей-то яхты. Родион кричал и яростно жестикулировал, но стоявшая на борту дама лишь дружелюбно помахала ему в ответ, видимо, решив, что это было обычное приветствие моряка моряку – наивность, на которую способны только женщины.

Тем временем доска обогнула скалу. За ней показался пляж с небольшим баром, прилипшим, как ласточкино гнездо, к отвесному склону. Родион принялся перекидывать парус справа налево и обратно, чтобы выровнять нос доски и направить его в сторону суши. Он отдавал себе отчет в том, что на это уйдут последние крупицы сил, и если план не удастся, он погибнет от обезвоживания и переохлаждения в ближайшие часы. Доска приближалась к берегу, который оказался каменист и неприветлив. Волны с грохотом разбивались о валуны, давая понять, что плавно причалить не получится. В последнюю минуту, соскочив с доски, Родион развернул ее как щит, чтобы смягчить удар. Похоже, это ему не совсем удалось: столкновение тела со скользкой поверхностью камня стало последним, что он запомнил.

– Позови Арнó! Пусть спустится сюда, нужно вызвать «Скорую»!

Родион приоткрыл глаза.

Над ним клубилось небо коньячного цвета.

Нет, это не небо, а длинные волосы склонившейся над ним девушки, которая продолжала выкрикивать какие-то инструкции невидимому Арно. Лежать было неудобно, но через минуту он осознал, что не столько неудобно, сколько больно. Он с трудом мог вздохнуть, малейшее движение вызывало спазм в левом боку.

– Вы в состоянии говорить?

– Да, все в порядке. – Родион поморщился и попытался приподняться на локте.

– Как вы сюда попали? Я заметила вас еще издалека, но не могла поверить, что после такого шторма кто-то решится выйти в море.

– Я вышел в него до…

– Послушайте, мы вызвали «Скорую», но вам надо будет добраться до дороги. Я помогу.

Откуда-то сбоку, запыхавшись, подбежали двое молодых мужчин. Один из них, крепкий, черноволосый, как оказалось позже, и был Арно.

Общими усилиями они одолели подъем и зашли в бар в ожидании врачей. Покачиваясь, Родион сделал несколько шагов и застыл, провожая взглядом стакан с минеральной водой, стоявший на подносе официанта. По запотевшему стеклу дрожащей слезой сползала тяжелая капля…

– Месье, не загораживайте проход, вы мешаете мне работать! – раздраженно бросил гарсон, будто не замечая, что перед ним стоит измученный человек в разодранном гидрокостюме.

– Давайте я налью вам воды, только пейте совсем мелкими глотками, не спеша. – Девушка пододвинула стул. – Меня, кстати, зовут Эва. А это Арно и Эмиль. – Она кивнула в сторону двух мужчин.

Родион жадно прильнул к стакану, сдерживая желание осушить его залпом. Пока ждали «Скорую», он рассказал вкратце всю свою историю.

Медики прибыли через полчаса, и Эва вызвалась сопроводить его в госпиталь. Диагноз был неутешителен, но, учитывая обстоятельства, не так уж и трагичен: «Частичное нарушение целостности ребра, пара гематом и сильное обезвоживание. Лечение вне стационара: полный покой в течение двух недель, обезболивающие инъекции, прием электролитов». Получив щедрую порцию анальгетиков и полежав немного под капельницей, Родион незаметно для себя уснул.

Наутро его ждал плотный больничный завтрак, медицинская выписка и краткое послание от Эвы:

«Заеду к двенадцати».

***

Она действительно явилась к двенадцати.

Как и накануне, она была в шортах и простой белой майке, с наскоро расчесанными влажными волосами. В руках она держала термос с каким-то травяным отваром. Плеснув мутноватую жидкость в стакан, она уговорила Родиона ее выпить, а потом перешла к делу:

– В таком состоянии садиться в самолет – полное безумие! Тебе нужен уход. Оставайся у нас хотя бы на неделю. У родителей Арно небольшой дом в десяти километрах от Кальви. Год назад они построили рядом бунгало для гостей, там сейчас никто не живет!..

Родион колебался: что-то мешало ему принять это приглашение, но ребро болело, двигаться было тяжело. Кроме того, Эва говорила абсолютно искренне, и ему вдруг захотелось остаться. Сработал тот самый механизм неосознанного выбора, когда мозг все еще взвешивает доводы за и против, но в душе решение уже принято.

«Небольшой дом» оказался настоящим родовым гнездом, построенным лет тридцать назад и пребывавшим в прекрасном состоянии. Просторная вилла терракотового цвета с черепичной крышей и широкой верандой смотрела большими окнами в ухоженный сад. Вдоль забора имения бежала узкая, слегка заросшая тропинка, по которой в считаные минуты можно было спуститься к воде. Чуть на отшибе, среди деревьев стоял деревянный коттедж, напоминающий летнюю писательскую дачу. Две спальни, крохотная кухня и уютная терраса с выдвижным брезентовым навесом, складными креслами и гамаком. Там он и поселился.

Эва помогла ему распаковать вещи, которые они по пути забрали из гостиницы.

– Я тебя пока оставлю, располагайся. У нас с Арно дела в городе.

«У нас с Арно». Они, конечно, пара, и, судя по всему, уже не первый год вместе».

Стояла тишина, хозяйский дом выглядел необитаемым. Родион по натуре не был отшельником. Его всегда тянуло в гущу событий, но сейчас он был физически измотан и даже рад возможности побыть наедине с собой. К тому же действие медикаментов постепенно заканчивалось, и под вечер боль в ребре давала о себе знать с удвоенной силой.

В сумерках к дому подъехал «Ситроен». Хлопнула дверца, в гостиной большого дома зажегся свет. Еще минут через двадцать по гравиевой дорожке прошелестели колеса машины Эвы. Она зашла в бунгало, высыпала на стол ворох упаковок с лекарствами, ампулы и одноразовые шприцы. Глядя на то, как ловко она управлялась с «походной аптечкой», Родион подумал, что для нее это явно занятие привычное. В холодильнике нашелся пакет колотого льда, который послужил ему компрессом.

– Завтра утром позавтракаем все вместе на большой веранде? Франсис очень хочет с тобой познакомиться, он очень обрадовался, узнав, что ты русский.

– Я француз. С хитро сплетенными русскими корнями, – Родион хотел было усмехнуться, но это причинило ему такую боль, что он осекся и замолчал, пытаясь перевести дыхание.

– Франсис – папа Арно, это их семейный дом. Ну и мой теперь тоже, – улыбнулась она, опережая его вопросы.

«Некрасивая, – подумал Родион. – Но сколько жизни в лице, глаза прищуренные и эти морщинки возле губ… все настоящее».

Утром за ним никто не пришел.

Немного полежав, глядя в потолок, Родион встал и начал медленно одеваться. Кое-как умывшись, сунул в карман ампулу и шприц и двинулся в сторону дома.

Сад благоухал, где-то за кустистой изгородью отчетливо слышался шум моря. Эва сидела на бортике веранды и ела грушу. На ней была синяя мужская сорочка, волосы небрежно забраны в хвост. Рядом, на плетеном кресле, вальяжно развалился Арно с дымящейся чашкой в руках. Чернявый, экспрессивный, с подвижными птичьими глазами, он что-то рассказывал, активно жестикулируя.

Родион поднялся по ступенькам и поздоровался.

– А вот и наш Робинзон. – Арно продемонстрировал ровные белые зубы.

«Речным песком он, что ли, их чистит…» – с неожиданным раздражением подумал Родион.

– Приветствую, приветствую, – из кресла поднялся невысокий мужчина лет шестидесяти. У него было круглое гладкое лицо без малейшего намека на морщины. И абсолютно седые волосы. Жестом он пригласил Родиона присесть.

Разговор завязался легко и без лишних формальностей.

Франсис Ланзони был виноделом. Он вел семейный бизнес, который передавался из поколения в поколение уже на протяжении пятидесяти лет. Теперь подходил черед нового преемника, однако Арно выбрал другую дорогу. Отец говорил об этом с досадой, но ощущалось, что конфликт уже давний и во многом исчерпал себя. Арно работал режиссером в небольшом театре в Кальви. В летний сезон его труппа превращалась в странствующих трубадуров, дававших спектакли по всей Корсике. В последние годы Эва помогала ему с подбором актеров и организацией этих многодневных туров.

– Но я не теряю надежды, что лицедейство ему надоест и он займется, наконец, мужским делом, – не боясь обидеть сына, прокомментировал Франсис. – Арно всегда был необычным ребенком. Помнится, в детстве я не раз заставал его перед зеркалом, замотанного в плед, с тюрбаном из полотенца на голове – он изображал фараона…

– Бедуина.

– Вот-вот. Бедуина. Уже тогда нужно было насторожиться. Но твоя мать вечно тебя выгораживала… – Франсис покосился в сторону рамок с фотографиями, на одной из которых была изображена молодая женщина той счастливой породы, которой все прощают.

За беседой завтрак плавно перетек в обед. Родион, незаметно для себя, успел рассказать свою семейную историю в подробностях. В глазах компании он улавливал неподдельный интерес, и это подстегивало его доставать из чулана памяти самые любопытные эпизоды. Арно оказался благодарным слушателем: он очень бурно реагировал, смеялся, запрокидывая голову и хлопая время от времени ладонью по мускулистому бедру. Эва улыбалась и была немногословна. Она незаметно ушла в дом и вскоре вернулась с подносом, на котором лежали крупные помидоры, тонкие ломтики лóнцу, несколько видов сыра. Посередине возвышалась бутылка вина.

– А-а, вот и попробуете лучший vin de pays из Алерии. Часть моих виноградников осталась там, на востоке острова, – Франсис неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – Отец в свое время выкупил их у местных греков, хотя потом и пожалел…

– Почему?

– Двадцать лет назад нам пришлось сильно за них побороться…

Выяснилось, в семьдесят пятом в Алерии произошел конфликт националистов и властей, которые неосмотрительно отдали львиную долю аграрных земель беженцам из Северной Африки. Коренное население восприняло этот шаг как откровенную колонизацию. Новоиспеченные виноделы не стали терять время даром и принялись увеличивать объемы производимого вина, щедро добавляя в него разнообразные эссенции. Все это привело к скандалу во французской прессе и полному бойкоту местных вин. Корсиканцы, устав от бессмысленных попыток отстоять свои права, взялись за оружие, захватив один из погребов переселенцев.

– После той истории у меня в Алерии осталось только два надела, но не это главное. Когда кучку крестьян, защищающих свой исторический промысел, берет штурмом тысяча вооруженных полицейских, четыре танка, пять военных вертолетов, и на протяжении суток идет пальба, значит, власть осознает – на этом острове ей есть чего опасаться!

***

Последующие дни текли вяло и монотонно.

По крайней мере, Родиону так казалось, потому что он был предоставлен сам себе. Эва где-то раздобыла медицинский корсет, который вместе с обезболивающими позволял ему часами просиживать на веранде бунгало в удобном кресле, листая книги из гостевой библиотеки, где часто вместо закладок попадались засохшие листья и обертки от конфет. Эва вместе с Арно занималась подготовкой нового спектакля, ну а Франсис уезжал на весь день на свою винодельню.

От безделья Родион принялся делать наброски для путеводителя по острову, который, впрочем, издательство ему готовить не поручало.

Впервые за все время он подумал об Анне. Она, конечно, должна быть напугана его исчезновением и до сих пор ничего о нем не знает… Но, скорее всего, ее уже нет на Корсике, она должна была уехать еще в воскресенье. Кстати, надо бы заглянуть в прокат, заплатить за испорченное оборудование…

Мысли быстро приняли другое направление и в это русло больше не возвращались.

В пятницу рано утром в дверь постучали. Заглянул Франсис.

– Вы, я вижу, идете на поправку: корсиканский воздух излечивает. – Он дружелюбно похлопал Родиона по плечу. – У меня к вам просьба: пригласил на ужин нового партнера по бизнесу, он ваш соотечественник. То есть он тоже русский, – спохватился Франсис. – Так вот, я подумал, было бы здорово, если бы вы к нам присоединились… Ну и заодно помогли бы мне с ним объясниться. Как видите, я не бескорыстен.

Родион был искренне рад выбраться из своего «скита» и ровно в семь вошел в гостиную хозяйского дома.

Обстановка виллы сначала казалась самой простой, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что каждая вещь имеет свою биографию.

Из массивного кресла рядом с камином, отгороженным чугунной решеткой, поднялся статный крепкий мужчина. Русский в нем угадывался с первого взгляда. Светлые тонкие волосы, славянские черты лица, спортивная фигура. На лбу – едва заметное родимое пятно какой-то географической формы. Гость поздоровался забавным фальцетом, который никак не вязался с его внешностью.

– Павел, – мужчина протянул руку. – Честно говоря, не предполагал, что встречу здесь соотечественника.

Он вежливо улыбнулся, сощурив бесцветные глаза.

– Но, видимо, так звезды сошлись.

– С моим русским партнером мы познакомились во время «Винэкспо», международной выставки в Бордо. Он занимается импортом вин из Греции, Франции, Италии, а теперь и с Корсики, – пояснил Франсис, наливая Родиону аперитив.

– Корсиканские вина в Сибири пока еще экзотика, – Павел взял бутылку с сервировочного столика и принялся изучать этикетку.

– Вы сибиряк?

– Да, кемеровчанин.

– Наверное, первый, добравшийся до «острова красоты», – попытался пошутить Родион.

Гость промолчал, делая вид, что продолжает рассматривать хозяйскую коллекцию вин. Родион чувствовал странное напряжение, повисшее в комнате, но по мере наполнения бокалов оно рассеялось.

В гостиную вошла Эва: в длинном светлом платье, с волосами, убранными под яркий шелковый платок – это делало ее похожей на креолку. Движения ее казались резковатыми, но в жестах было столько спонтанности, естественности, природной раскованности, что Родион против воли возвращался к ней взглядом и внутренне удивлялся: «Чем она так меня зацепила? Ведь ничего в ней особенного нет».

Вечер выдался не из простых.

Ему пришлось переводить все, что гости говорили друг другу за ужином. Правда, Павел был немногословен и лишь курил без остановки свои едкие «Партагас», а вот Франсис, раскрасневшись, шутил не переставая, сыпал историями и оказался невероятно занятным собеседником. Эва с Арно служили молчаливым фоном этому спектаклю.

Казалось, они присутствуют здесь вынужденно.

– Всю жизнь мечтал побывать в России, совершить путешествие на Транссибирском экспрессе. Какой маршрут! Девять тысяч километров, шесть часовых поясов – имперский размах! И вот мне уже за шестьдесят, а я так и не собрался. Может, сейчас будет повод? – Он выжидательно посмотрел на Павла совершенно трезвыми глазами.

– Да запросто организуем: от Москвы до Кемерово на поезде всего двое суток. Особенно вам понравится зимой, у нас не бывает лютых морозов, от силы минус двадцать. Устроим охоту на медведя на танке «Т-72», – подыграл ему тот, не меняясь в лице.

– Могучая, могучая у вас держава, – рокотал Франсис, продолжая налегать на вино. – Но недальновидный президент. России нужно сохранять свою обособленность! Да и долго держать в узде эти малые народы все равно не получится. Возьмем тех же чеченцев – они давно заслужили свою автономию. Игнорируя их требования, вы только провоцируете терроризм. Эта ситуация напоминает мне отношения Корсики и Франции: уже четверть века корсиканский «анфан террибль» пускает кровь своему французскому дядюшке, а тот все никак не решится отпустить его на свободу.

«Еще один экзальтированный буржуа, поклонник самодержавия и балалайки», – подумал с досадой Родион. Но уйти не было никакой возможности, поэтому он продолжал переводить этот нелепый диалог. Под конец он так устал, что принялся постоянно поглядывать на часы в надежде поскорее отбыть восвояси.

– Уже полночь, время инъекции, – невзначай напомнила Эва, словно прочитав его мысли.

– Простите, я что-то совсем вас заболтал. А не поехать ли нам завтра на охоту? На дикого корсиканского кабана? – неожиданно предложил Франсис, разливая по рюмкам самодельную миртовую настойку.

Компания оживилась, даже Павел, сидевший большую часть вечера с совершенно отсутствующим видом, включился в обсуждение. Родион, конечно, охотиться был не в состоянии, но ему были обещаны свежий воздух и яркие впечатления.

– Ну вы же Russe blanc66
  Russe blanc (фр.) – «Белый русский» – представитель белогвардейской эмиграции из России начала XX века.


[Закрыть], любовь к охоте должна быть у вас в крови! – подзадоривал его изрядно опьяневший к тому моменту Франсис.

Наутро, как только рассвело, двумя машинами выдвинулись в горы.

Оказалось, сезон охоты открывался только в середине августа, но у Франсиса были дружеские отношения с мэром близлежащей коммуны, поэтому «в исключительном порядке и с соблюдением всех мер безопасности» организовать подобное мероприятие не составило труда. Хотя Родион и опасался за свое ребро, недельная терапия и полный покой сделали свое дело, боль практически ушла. Он ехал в компании Павла и Эвы, которая вела машину. Русский гость созерцал горный пейзаж, погрузившись в собственные мысли. Эва рассказывала о новой постановке, с которой театр на днях должен был начать свои гастроли, а затем представить ее на международном театральном фестивале в Кальви.

– Арно страшно волнуется, это наш единственный шанс получить контракт на материке. Иначе мы навсегда останемся местным «крепостным театром». Так, кажется, у вас назывались домашние актеры, принадлежащие хозяину поместья на правах собственности?

У Эвы была своеобразная манера разговаривать: немногословная и сдержанная по природе, она всегда формулировала свои мысли емко и прямолинейно. Чем больше Родион ее узнавал, тем больше его привлекала эта женщина – своей дерзостью и полным отсутствием жеманства.

Он уже не первый раз ловил себя на мысли, что уезжать в Париж ему совершенно не хочется.

***

Поднявшись по серпантину, машина свернула в лес. Массивные сосны теснили проселочную дорогу, которая сужалась по мере удаления от трассы. На развилках сторожевыми башнями стояли указатели, щедро перфорированные охотничьими пулями. Стрельба по указателям в этих местах служила национальным спортом, особенно, если название на них было написано по-французски.