Текст книги "Не надо меня прощать"

3

– Что это ты, Зоенька, последние дни рассеянная какая-то? Посмотри, ты Чаку в миску макароны положила! Он их разве ест? – Татьяна Ивановна стояла на пороге кухни и внимательно разглядывала внучку.

Вернувшись от сестры, она с удовлетворением убедилась, что Зоя на самом деле самостоятельный, взрослый человек. Только… Вот уже несколько дней на лице внучки частенько появлялось мечтательное и вместе с тем печальное выражение. Будто мысли ее витают где-то далеко-далеко, в каких-то иных мирах и возвращаться к действительности в ближайшем будущем не собираются. Впрочем, так ведь оно и было.

Возвращаясь домой после того самого вечера поэзии, Зоя уже точно знала, что она любит Вадима. То, о чем она читала в романах, теперь происходило с ней самой и наполняло ее однообразную жизнь новым счастливым содержанием.

Любовь всегда была для Зои чем-то абсолютным и незыблемым, так уж она была воспитана, вернее, она так сама себя воспитала, с детства зачитываясь любовными романами.

Теперь по утрам, собираясь в школу, Зоя подолгу стояла перед бабушкиным трюмо пятидесятых годов прошлого века. Придирчиво разглядывая себя в зеркало, она поворачивала боковые створки так и этак, стараясь увидеть одновременно и свой профиль, и затылок. Ничего привлекательного, по ее мнению, она там не находила и очень комплексовала по этому поводу.

«Ну почему я такая некрасивая? – чуть не плача, думала девушка – Что это за нос с дурацкой горбинкой? А волосы? Какие-то перья торчат в разные стороны, даже стрижка не спасает! Еще и родинка на щеке… Одни глаза ничего, большие и ресницы загнуты кверху. Хотя ресницы могли бы быть и погуще. Ну, и зачем ему смотреть на такую „красавицу“, что он увидит? Жалкую серую мышь! А он… он необыкновенный, ни на кого не похожий, самый-самый лучший! И я так его люблю и всегда буду любить, а он даже не подозревает об этом. И никогда, никогда не узнает…»

Доведя себя до состояния полной безнадеги, Зоя с тяжелым сердцем отправлялась в школу. Она отчаянно завидовала Лу, ее эффектной экзотической внешности, ее умению независимо и как бы свысока обращаться с мальчиками. Инстинктивно Зоя старалась держаться поближе к красавице Лу. Ей нравилось наблюдать за ней: как та разговаривает, смеется, как сердится, нахмурив брови, – все в ней вызывало у Зои восхищение. Ей безумно хотелось быть такой, как Лу, – уверенной в себе, без комплексов по поводу внешности, независимой и решительной.

– Зоя, тебя к телефону! – донесся из прихожей бабушкин голос.

Девушка удивилась: кто бы это в половине десятого?

Держа в руке чашку с горячим чаем и прихлебывая из нее, Зоя прижала трубку к уху:

– Алло… Кто это?

– Привет! Это Вадим…

Сердце ухнуло куда-то вниз, Зоя едва не выронила из рук чашку, а на том конце провода между тем продолжали как ни в чем не бывало:

– Я, собственно, вот по какому вопросу… У тебя, случайно, нет какой-нибудь книжонки про Норвегию? Или там про Швецию? Ну, про любую скандинавскую страну, короче.

– Кажется, что-то такое должно быть… – Зоя судорожно соображала. – А зачем тебе?

– Да по географии реферат надо сварганить про быт и обычаи скандинавских стран! У меня там пропусков многовато, вот хочу исправить положение. Я уже почти всех обзвонил, везде облом…

– Да-да, я поищу обязательно и принесу в понедельник в школу. Хорошо?

– Не, не годится, – решительно возразил Вадим. – Мне завтра нужно. Хочу в выходной этим заняться, а то на неделе некогда будет.

– Но… как же быть? – спросила Зоя, слушая гулкие удары собственного сердца, оно вот-вот норовило выскочить наружу.

– Да очень просто, – последовал незамедлительный ответ. – Давай я к тебе забегу завтра с утречка и возьму книжку. О’кей? Адрес-то продиктуешь?

Зоя не верила своим ушам и своему счастью. Это что же получается? Всего через несколько часов она распахнет дверь, и ее любимый, единственный, самый дорогой на свете человек будет ходить по ее квартире, сидеть в ее кресле, рассматривать ее книги на полках, пить чай с пирожными? И она сможет вот так запросто болтать с ним о пустяках, а может быть, и о серьезных вещах, кто знает? А может, с этого нечаянного визита начнутся у них с Вадимом какие-то отношения, и она, пусть не сразу, конечно, но когда-нибудь все-таки сможет открыться перед ним, рассказать о своей любви? Все это казалось ей нереальным, сказочным сном, чем-то таким, чего в жизни просто не может произойти ни при каких обстоятельствах… В ее жизни, во всяком случае, точно.

Недавно Зоя, прочитав очередной любовный роман, спросила бабушку:

– Ба, а почему не принято девушке первой признаваться в любви своему парню? Ведь это несправедливо, ты как считаешь?

– Ну как тебе сказать, Зоенька… Нередко первая любовь бывает невзаимной… А в таком случае, сама понимаешь, девушка ничего, кроме унижения, а часто и насмешки взамен на свои чувства не получает.

– Я так не думаю, – возразила тогда Зоя. – Разве любовь – это унижение? Разве любить стыдно? Что-то ты, бабуля, недопонимаешь, прости.

И вот теперь, после неожиданного звонка Вадима, уже лежа в постели, Зоя представляла, какими словами она расскажет Вадиму о своей бесконечной, невыразимой любви.

«Он же совсем другой, необыкновенный, я уверена, он все поймет! По-другому просто и быть не может! – думала Зоя, растроганная собственными иллюзиями. – А что, если книжки только предлог? Что, если Вадим сам ищет встречи со мной? И неважно, что в школе он ведет себя так, будто у меня на голове шапка-невидимка!»

Разбушевавшаяся фантазия уносила девушку все дальше и дальше от реальности.

Проснувшись на следующее утро в прекраснейшем настроении, Зоя с особой тщательностью оделась и причесалась, дольше обычного вертясь перед зеркалом. После придирчивого изучения своего гардероба она остановилась на бежевых расклешенных брюках и черном блузоне с открытым воротом из красивой переливающейся ткани. Зоя была уверена, что черный цвет ей к лицу, и это в самом деле было так.

– Куда это ты нарядилась с утра пораньше? – удивилась бабушка.

Глаза у внучки блестели, а на щеках играл румянец, что являлось верным признаком сильного волнения.

– Ба, ко мне должны прийти, скоро уже, наверное… У нас есть что-нибудь к чаю? Только уж не печенье твое овсяное, понимаешь? Ну, тортик там или рулет с кремом, а?

– Да нет ничего такого… Что ж ты не предупредила заранее, я бы хоть пирожков с яблоками напекла!

– Бабулечка, миленькая, ну, пожалуйста, сходи в магазин, купи что-нибудь вкусненькое! – запричитала Зоя, нервно поглядывая на круглые настенные часы, висевшие над обеденным столом.

Ни о чем больше не спрашивая, Татьяна Ивановна взяла сумку и, накинув синюю джинсовую куртку с капюшоном, вышла из квартиры.

– Так, что еще? Немного духов не помешает… Может, туфли на каблуке надеть? Нет, слишком парадно, ладно, пусть тапочки остаются, я все же дома… Так, чайник поставить, чтобы сразу был горячий… – бормотала Зоя, суетливо носясь по квартире. Нервы ее были взвинчены до предела, глаза горели лихорадочным блеском. – Ой! Я же книжку забыла поискать, вот растяпа! Так, на полках ее нет, в секретере тоже нет. Где же она может быть? Ага, вот она, в тумбочке, вместе со словарями и атласами.

Зоя присела на корточки и извлекла из-под тяжелого толкового словаря небольшую книгу в темно-зеленом твердом переплете, которая принадлежала ее маме. На обложке был изображен горный пейзаж, а над ним крупными темно-синими буквами написано: «В стране странностей».

Звонок прозвучал так резко и неожиданно, что Зоя вздрогнула: так всегда – даже если очень ждешь звонка, он все равно застает врасплох.

Бросив еще раз пристальный взгляд в бабушкино трюмо, она распахнула дверь. Так и есть, на пороге стояла мечта всей ее жизни – Вадик Фишкин собственной персоной.

– Привет! Ну что, нашла книжку?

– Нашла… ты проходи… Хочешь, я тебе свою комнату покажу? – бодро воскликнула Зоя, чутко уловив, что как только ее любимый получит желаемое, то немедленно испарится.

«Стесняется», – с нежностью подумала она, а вслух повторила:

– Проходи…

– Зачем? – искренне удивился Фишкин. – Я спешу. Меня внизу Колька Пустошкин из десятого «А» дожидается. Решили в кино махнуть, там клевый боевичок идет… Надо оттянуться после трудовой недели.

– Ты ж говорил, что сегодня над рефератом работать будешь, – кокетливо сощурилась Зоя.

– Да ладно, успеется, – отмахнулся Вадим. – Ну, давай тащи свой «источник знаний».

– А давай чаю попьем? Сейчас бабушка тортик принесет…

– Какой еще тортик? Слушай, запарила ты меня… Даешь книжку или как? – В голосе Вадима явно слышалось раздражение.

Зоя почувствовала, как нелепо прозвучало ее предложение, и немедленно залилась краской. «Вот дура, человек говорит, что спешит, а я со своим чаем лезу», – устыдилась она.

Больше поводов для удерживания Фишкина у нее не было. Секунду помедлив и ничего умного не придумав, Зоя с упавшим сердцем поплелась за книгой.

– На, держи… Можешь не торопиться, я ее уже много раз читала.

Фишкин уже собрался выйти на лестничную клетку, когда дверца платяного шкафа, видневшегося из комнаты, скрипнула и из его недр лениво выполз Чак. Видимо, он услышал голоса в прихожей и решил проверить, не собираются ли его оставить одного. Красавец-кот с достоинством прошествовал к хозяйке и стал тереться об ее светлые брюки.

– Британец! – оживился Фишкин. – Тот самый? Чем ты его кормишь, такого здоровущего?

Зоя, обрадовавшись, уже открыла было рот, чтобы изложить ежедневный рацион Чака, но тут же поняла, что вопрос был чисто риторическим.

– Ну, бывай, толстый, покедова! – попрощался с котом Фишкин и, небрежно кивнув Зое, помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Захлопнув за Вадимом дверь, Зоя в полнейшем отчаянии плюхнулась в кресло. Она была раздосадована и обозлена. Злилась она в основном на себя саму. Сейчас, взглянув как бы со стороны на разговор с предметом своей тайной, как ей казалось, любви, она придирчиво анализировала каждое слово и каждый взгляд Вадима.

Правда, «взгляд» – это громко сказано, так как пытаться поймать бегающий взгляд Фишкина – дело безнадежное. Но влюбленную девушку эта не очень-то приятная особенность избранника абсолютно не смущала.

«Я просто клиническая идиотка! – в полном отчаянии накручивала себя Зоя, еле сдерживая подступившие к глазам слезы. – Навыдумывала какие-то отношения… чай с пирожными… Ему на самом деле нужна была книга и ничего больше! Он и обратился ко мне в самую последнюю очередь, сам же сказал, что всех уже обзвонил… А я, как полная дура, вырядилась, хорошо еще, на каблуки не взгромоздилась, вот прикольно смотрелась бы! Да он вообще не взглянул на меня ни разу, коту больше внимания уделил, чем мне… Еще и бабулю заставила за дурацким тортом бежать, вот стыдобища!»

Когда вернулась Татьяна Ивановна, держа в руке картонную цветную коробку, перевязанную веревочкой, Зоя находилась в самом разгаре самобичевания. Она мрачно посмотрела на коробку с тортом и, подняв на бабушку покрасневшие от слез глаза, виновато пробубнила:

– Ба, ты прости меня, ладно? Не нужен никакой торт… уже… Ты лучше скажи, ба, почему меня никто не замечает? Я что, такая неприметная или причина в чем-то другом? Может быть, у меня энергетика какая-нибудь дико отрицательная?

– Зоенька, девочка моя… – Татьяна Ивановна не смогла сдержать улыбку. Она поставила коробку с тортом на стол, подошла к внучке. – Энергетика у тебя что надо и внешность твоя здесь ни при чем… Помнишь, я говорила тебе, что первая любовь очень часто бывает невзаимной. Да и не первая тоже, если разобраться… – Бабушка провела рукой по Зоиным волосам. – И никакая ты не неприметная, а совсем даже наоборот. Ты достаточно привлекательна, чтобы нравиться ребятам, в тебе есть обаяние, и глаза у тебя хорошие, уж я-то вижу. Просто так бывает в жизни и, к сожалению, ничего с этим не поделаешь.

– Но если все так, как ты говоришь, почему я для него пустое место? Почему именно я? Почему, ба? – У Зои не было ни сил, ни желания прятать от бабушки свои чувства, тем более что ей было ясно: мудрая бабуля уже все поняла с полуслова.

– Хочешь совет? – Татьяна Ивановна лукаво посмотрела на Зою, выдержала паузу и продолжила, чуть понизив голос: – Постарайся выделиться из толпы хоть чем-нибудь. Мне кажется, в этом возрасте мальчишки падки на яркость, неординарность. Кстати, а ты уверена, что именно этот человек тебе нужен?

– Да, бабуля, именно этот! Он самый лучший, самый-самый, понимаешь? – дрожащим от слез голосом заявила Зоя.

– Ну и хорошо… А теперь давай чай пить. С тортиком. Не зря же я аж в супермаркет за ним бегала! В булочной у нас одни булочки с маком, да и то вчерашние.

Спокойный тон бабушки, ее непоколебимая уверенность, что с внучкой все в порядке, что никаких таких дефектов ни во внешности, ни в чем-то другом у нее нет, пусть не надолго, но все же успокоили Зою, и, слабо улыбнувшись, она поплелась накрывать на стол.

Дождавшись, пока бабушка уйдет отдыхать в свою комнату, Зоя принялась бесцельно бродить из угла в угол. Ее мысли разбегались в разные стороны, а порой снова норовили умчаться в заоблачные дали, но усилием воли Зоя возвращала их на грешную землю.

«Хватит, намечталась уже, фантазерка! Получила по носу и правильно получила!» – снова распаляла себя Зоя, но уже без особой злости. Она схватила с полки первый попавшийся сборник Вознесенского и наугад раскрыла его.

 
Стихи не пишутся – случаются,
Как чувства или же закат.
Душа – слепая соучастница,
Не написал – случилось так…
 

«Как все-таки здорово он пишет! Максимум смысла при минимуме слов… И слова-то все самые обыденные, каждодневные, а такой грустью веет от них!» – мысленно удивлялась чужому таланту Зоя.

Ей вдруг захотелось самой выразить свои рвущиеся на свободу чувства в стихотворных строчках. Просто попробовать. А что, если и у нее получится? Зоя уже успела узнать, что ее одноклассница Галя Снегирева пишет хорошие стихи, и позавидовала ей, что называется, белой завистью. Она вообще была уверена, что Бог не дал ей ни одного таланта или просто даже способности к чему-нибудь, поэтому совершенно искренне восхищалась людьми, умеющими петь, играть на музыкальных инструментах, рисовать, танцевать, сочинять стихи и прозу, смешить публику или же, наоборот, заставлять ее рыдать. Неуверенность в себе и природная застенчивость катастрофически мешали Зое попробовать себя в творчестве. Но сейчас она, возможно впервые в жизни, испытала столь сильные эмоции, пусть даже со знаком «минус», которые оттеснили все ее комплексы и неуверенность в себе на задний план.

Зоя попыталась сосредоточиться, закрыла дверь в комнату и села в кресло. Вадим стоял перед ее мысленным взором, что называется, в полный рост. Она отчетливо «видела» его удлиненное лицо, густые блестящие волосы, даже зеленовато-серые глаза умудрилась разглядеть и запомнить. Наверное, она была единственным человеком в классе, сумевшим это сделать.

Постепенно процесс сочинительства любовной лирики захватил Зою всерьез. Ей нравилось подыскивать рифмы, эпитеты покрасочнее, слова, как можно точнее соответствующие ее внутреннему состоянию.

«Если получится плохо, ну, что ж, значит, я бездарь. Во всяком случае, ни одна живая душа о моем графоманстве не узнает. Это ж не танцы и не пение, когда ты весь на виду у публики… Это процесс, так сказать, интимный…» – успокаивала себя Зоя.

У нее уже появились наброски, которые она быстро записывала на клочке тетрадного листа, подвернувшегося под руку.

«Обязательно надо купить общую тетрадь, – мелькнула здравая мысль, – а то растеряю все листочки, еще, чего доброго, бабуля найдет, возникнут лишние вопросы. А это мне ни к чему».

К вечеру уже можно было с уверенностью сказать, что стихотворение «случилось». Зою не волновало его качество с точки зрения профессионализма. Основным критерием было то, насколько точно, по собственным ощущениям, ей удалось выразить свои чувства. На взгляд девушки, стихотворение получилось хорошим, так как отражало именно то, что она и хотела выразить, – тоску по любимому человеку и неизбывное желание быть рядом с ним. С удовлетворением еще раз перечитав свое творение, Зоя усадила перед собой Чака в качестве слушателя и негромко начала читать:

 
Я не хочу ни жить, ни умереть,
Ни по земле, ни по небу скитаться,
Зари не надо, что должна сгореть,
Звезды не надо, что должна сорваться…
Не жажду ни свободы, ни оков,
Ни славе, ни забвению не рада,
Я не стремлюсь в объятья сладких снов,
Не надо слов и жалости не надо…
Но если ты вдруг вздумаешь прийти,
Склонюсь устало к твоему плечу я,
Признаюсь с нежностью тебе, что ты,
Пожалуй, все, чего сейчас хочу я…
 

– Ну как, нравится? – спросила Зоя у Чака, лениво помахивавшего кончиком серого с голубым отливом хвоста.

Кот оставил свое мнение при себе и, коротко мяукнув, прыгнул Зое на колени.

4

– Слышь, Фишка, чего это наша новенькая как-то странно на тебя поглядывает? – поинтересовался любопытный Ермолаев у Вадима.

Только что началась большая перемена, и они расположились на подоконнике перед кабинетом химии. Сюда не добегала бестолковая и крикливая малышня, что давало возможность двум взрослым людям спокойно поговорить о делах насущных.

– Да? – вполне искренне удивился Вадим. – Не знаю… Я не замечал. А что, она в натуре смотрит? Может, тебе показалось?

– Ни фига себе, показалось! Да она с тебя глаз не сводит! Конечно, куда тебе кого-то заметить, кроме своей Лу…

– Фигню ты городишь, дружище! При чем здесь Лу? Да и не моя она вовсе… У меня, если хочешь знать, в женском внимании недостатка не наблюдается. Иногда даже надоедает все.

– Хочешь сказать, и Каркуша тебе надоела? А не она ли тебе «досвидос» сказала, а? – подначивал товарища неугомонный Ермолаев.

– Если ты не в курсе, так и нечего языком молоть, – надулся Фишка, но все же счел своим долгом объяснить: – С Катей у нас характеры разные оказались. Слышал, такое бывает у людей? И вообще я не собираюсь обсуждать ни с тобой, ни с кем-либо другим свои отношения с девушками. Ты лучше мне вот что поведай, – сменил он тему разговора, – тебя Наумлинская на свой день рождения приглашала?

– Приглашала. Да она, по-моему, почти весь класс позвала. Классно оттянемся… Ты, кстати, в курсе, что сие празднество не у нее дома будет, а в «Гараже»?

Вадим поморщился. Новомодная пиццерия под названием «Гараж» ему не очень нравилась, он чувствовал себя комфортней в более спокойном, романтическом интерьере или уж, на крайний случай, в привычном минималистическом интерьере кафе «Два клона». Но тут уж выбирать не приходилось.

Следующим уроком была химия. Фишкин неплохо разбирался в ее премудростях, поэтому позволил себе слушать вполуха. Намерения на этот раз у него были иные – проверить, что там насочинял приколист Ермолаев. Лично он, Фишка, был на все сто уверен, что все это – плод Юркиной безудержной фантазии, но в душе все же зародились сомнения… А вдруг правда? Хотя, с другой стороны, ну и что с того, даже если Зоя и пожирает его глазами? Ему-то без разницы. Ну влюбилась девочка, что тут особенного? В него-то еще как можно влюбиться! Но она-то ему совершенно безразлична. Нет, как одноклассница новенькая, конечно, ничего – отзывчивая, невредная. Ну и все, не более того!

Так или примерно так рассуждал Фишкин, украдкой наблюдая за Зоей. Она сидела через проход от него, на одну парту ближе к учительскому столу, чем он сам. Делая вид, что смотрит в окно, Вадим то и дело косился в ее сторону, однако ничего интересного не заметил, поэтому в его голове возникло два вполне разумных предположения: либо Зое неудобно сидеть, повернувшись назад, либо Ермолаев, как обычно это с ним происходило, все выдумал. Просто так, от скуки.

Другой бы на месте Фишкина после первой же неудачи бросил эту затею и думать бы о Зое забыл через минуту, но Вадим был не таков. В нем проснулся охотничий азарт, и он стал потихоньку наблюдать за новенькой на всех уроках и каждый раз, когда ловил на себе ее робкий и в то же время восхищенный взгляд, ставил в уме плюс, а в конце дня все эти плюсы подсчитывал.

«Да, надо признать, у нее в глазах есть что-то такое… Неужто втюрилась в меня на самом деле? – не без самодовольства размышлял Фишкин. – Ладно, мне-то что! Пусть себе любит на здоровье. Жалко, что ли? Мне-то ее чувства параллельны, хотя, конечно, если быть уж до конца честным, то мне это скорее приятно, чем наоборот».

Вскоре Фишкин как бы привык к почти постоянному вниманию Зои и благосклонно принимал ее молчаливую, робкую влюбленность. Это изрядно льстило его самолюбию и, ко всему прочему, служило лишним поводом позлить надменную Лу.

– Ну что, убедился, что я не вру? – поинтересовался Юрка Ермолаев у Вадима, когда они столкнулись после уроков возле раздевалки.

Там было пусто, почти все разошлись по домам, только три сиротливые, возможно даже забытые кем-то куртки безжизненно повисли на крючках.

– Ну, допустим…Что это меняет? – сухо поинтересовался Вадим, застегивая молнию на своей модной, синей с желтыми полосами куртке.

– Тебе что, по барабану? – изумился Юрка. – Да если б Черепашка на меня хоть раз так посмотрела, я бы, наверное, умер от счастья!

– Не гони, Ермол, – остудил товарища Вадим. – Терпеть не могу этих слезовыжимательных базаров!

– Знаешь, а на меня никто никогда не смотрел такими глазами… Это же офигенно приятно, наверное, да? – не унимался Юрка.

– Слушай, чего ты вдруг сопли распустил? Насмотрелся мексиканских сериалов, что ли? – не поддавался на провокацию Фишкин. А в том, что с Юркиной стороны это была именно провокация, подвох, Вадим почему-то не сомневался. – Вообще-то мне все это глубоко фиолетово, – развязным тоном продолжал он. – Ну, подумаешь, одной втюренной больше, одной меньше, какая, блин, разница?

Фишкину нравилось быть таким вот циничным дон-жуаном, и он только усмехался, глядя на погрустневшего Ермолаева. Причина грусти Вадиму была ясна: коварный Юрка с какой-то целью хотел вывести его на разговор по душам. А теперь вот взгрустнул, когда Вадим так лихо его обломал. И хотя Фишкин чувствовал себя победителем, разговор этот почему-то оставил неприятный осадок в его душе, который, впрочем, очень скоро выветрился начисто.

«Кстати, – вспомнил Вадим по дороге домой, – книжку надо бы отдать».

Но и эта мысль не задержалась надолго в его голове. Таким уж человеком был Вадим Фишкин: не особенно обязательным, не особенно глубоким, не особенно содержательным; не особенно добрым, но и не особенно злым… Каким-то во всех смыслах и во всех отношениях неособенным человеком был Вадим Фишкин.